Покажи мне, где правильно, а где нет

Семья у Нинки была ещё та — с приветом. Отец алкоголик. Бабкина младшая сестра по отцовской линии — старая кошатница, выжавшая из ума. Сын её — шизофреник — валялся в городской психаоторической больнице, правда, не родной, а усыновлённый. Родители матери, бабушка и дедушка — всю жизнь ненавидели Нинкиного отца за то, что он споил их дочь. Мать, кстати, умерла, когда Нинке было тринадцать. Смерть была абсурдной — в тот день они с Женей, по обыкновению, когда родители уходили в запой, были у бабушки по отцовской линии. Мать не смогла войти в дом, потому что отец, вырубившись, не услышал стуки в дверь. Та решила справиться с задачей любым способом — взяла, да и залезла на перилла галерки, а там и сорвалась с шестого этажа. Пьяная же, — успокаивал себя потом отец. Умерший дед по отцовской линии был молчаливым и пугливым недоумок. Бабушка по отцовской линии — такая же алкоголичка, только, по счастью, в своё время ещё не совсем спившаяся. Нинка ей была благодарна — она заменила ей мать, как, впрочем, и её младшему брату — Женьке. Старший брат отца был наркоманом, а до этого — вором в лихих девяностых. Умер от собственной руки — повесился. Отец говорил, что его там отпустили, в Москве его, а когда он приезжал домой, то выглядел совсем пропавшим, говорил, что Нинка вся в него — такая же суетливая и нетерпеливая. А ещё всегда нахваливал его в пьяном бреду, мол, квартира была у братюни в центре, что, если бы не погубная наркота, были бы они все сейчас в шоколаде. Нинка не знала наверняка, но давно ни на что не верила. Тем более — в отцовский гон. Единственный адекватный человек в семье, по мнению Нинки, был её младший брат. Они держались друг за друга с самого детства, были недомолвки, сильные ссоры и обиды — куда без них? — но случись чего, они всегда справлялись с трудностями вместе. И живя всю сознательную жизнь в окружении семьи, считали долгом не скатиться до такого дна. Но пока оба не знали, что это, оказывается, семейная черта — скатываться вниз. * Нинка поняла, что они с Женей не такие как все, когда лишилась девственности в пятнадцать лет с первым попавшимся парнем на вписке, и ни чуть об этом не сожалела. Когда увидела брата в своих стрингах, чёрных матовых колготках, и её это зрелище не на шутку возбудило. Женька был таким — стройным и красивым, весь в маму. Нинка думала, что Женька надо было родиться девочкой — и никаких проблем бы не было. Хотя нет, Нинка бессовестно врал. В женских кружевных трусиках и матовых колготках будучи мальчиком, Женька выглядел в сто раз порочней и возбуждающей. А потом Нинка спросила: — Ты пидор или трансвестит? Женька, по-видимому, ожидавший что угодно, но только не этого вопроса, молчал долгие минуты. А затем, собравшись, сказал: — Наверное, все-таки, второе. Нинка принялась его успокаивать и подбадривать, а в голове крутилась назойливая мысль — все-таки, не быть им обычными, как все нормальные, все-таки, гены свою берут. * Мысли материальны — Нинка в этом убедилась, когда они с Женькой впервые поцеловались. Она, уже достаточно опытная в восемнадцать, взяла инициативу на себя — приперла Женьку к шкафу, провела ладонью по ляжке, добравшись до подола короткой юбки, и запустила пальцы под ткань стринг. Женька тогда ахнул, ударившись затылком о дверь шкафа. Нинка усмехнулась воспоминаниям — совсем Женька целкой был. Раскраснелся, а губы, которые Нинка никогда нормально воспринимать не могла, тогда превратились в натуральный леденец. Красные, слюнявые и поблескивающие в свете лампочки, но самое главное — пухлые, по которым так и хотелось шлепнуть. Женька был, как и она, брюнетом, только у него ещё веснушки были — россыпь под глазами и на носу. Он был младше её на год, но внешне, да и характерами, они были практически не похожи. Поёжившись от холода и мыслей, Нинка бросила взгляд на Женю — тот стоял, покачиваясь на ветру как осиновый лист, и переминался с ноги на ногу. Да, здорова они решила напиться в лесу. Вишневая «Восьмерка» дядь Толи заборахлила и теперь не заводилась. Нинка не знала, как быть — на дороге в пять утра никого не могло быть. Алкоголь согревал, но Нинка знала, что это обманчивое чувство. Ещё хуже, если Женя свалиться здесь и не встанет. Нинка бы помолилась богу, если бы не знала, что это не поможет. «Пожалуйста… ну, пожалуйста» — сказала внутри Нинка, и тут же разозлилась на саму себя. «Пожалуйста» — ей никогда не помогало, так чего она без конца просит кого-то. Подойдя к Жене, она обняла его, прошептала посиневшими губами: — Дураки мы с тобой. Хотелось горько улыбнуться, но губы с трудом слушались. Нинка снова посмотрела на Женькино лицо — и то не поменялось. Все такое же рассеянное. — Пошли, нельзя стоять, а то вообще окачинеем. Дёрнув Женю за рукав куртки, Нинка поморщилась, и стала идти вперёд, не забывая время от времени подгонять словами остающегося Женю. Женю было жалко — шпильки, чёрные, матовые колготки, короткая юбка и куртка, едва прикрывающее зад. Нинка посмотрела на себя — одета она была ничем не лучше. В этот момент у обочины остановилась машина. Нинка даже не слышала её приближение, так она плавно передвигалась. Впрочем, оно и ясно — машина была не из простых. Дорогая, несомненно, но в городе их было полно — бэха шестой модели. Водитель просигналил, и Нинка с остервенением принялась идти, словно наяву согреваясь от мыслей, что в машине тепло; ноги тоже отказывались слушаться, а Женька отставал на добрых два метра. Приблизившись, Нинка тут же открыла разблокировавшуюся дверь и уселась на задние сиденье. — Здравствуйте. Извините за беспокойство, но вы нас подвезёте, да? — Нинка спросила ради приличия, и даже не допускала варианта, что ей могут отказать. А потом она подняла взгляд с заиндевевших перчаток, и увидела водителя. Нинка обожала два типа мужчин, которые она разделяла по внешним признакам — одни были как Женя, а вот другие — как это водитель. — Здравствуй, — мужчина сперва оглядел Нинку цепким взглядом, затем перевёл его на лобовое стекло — через него Нинка тоже увидела ковыляющего к машине Женю — и только после это поздоровался. В салоне было тепло, да, только Нинка никак не могла не смотреть на мужчину. Взгляд выхватывал каждую часть тела по-отдельностям: вот бритая голова, вот темно-зеленые глаза, вот твёрдый подбородок, вот простая белая футболка с логотипом «Адидас», а вот битцесы-трицепсы, с которых начинается замысловатая татуировка и заканчивается над воротником футболки. Нинка ещё успела рассмотреть серебряную цепочку на шеи, прежде чем передняя пассажирская дверца открылась и внутри оказался Женя. — Здравствуйте, — шмыгнув красным носом, сказал Женя. Мужчина кивнул, затем спросил, когда проехал некоторое расстояние: — Вам куда? — До метро Петроградская подбросьте, если вам не сложно, — отозвалась Нинка. Теперь она старательно на него не смотрела — её пристальный взгляд мужчина наверняка заметил, так что пора было с этим завязывать, а то подумает ещё чего… Нинка крепко задумалась: мужчина ей понравился, однозначно, только совсем в другом плане — для Жени. Нинка посмотрела на Женю: тот сидел отвернувшись к окну, и не обращал внимание на происходящее. Когда она отвела взгляд, то не нарочно мазнула им по мужчине. Мужчина водил во все такой же расслабленной позе. Мотнув головой, Нинка отогнала от себя непрошеные мысли — кого она ожидала увидеть в такой машине? Однозначно, успешного человека, так что и нечего удивляться. * Ехать ещё было долго. Саша опустил окно, закурил, высунув руку. На дворе — третье декабря. Саша возвращался из пригородного дома справлявшего день рождение бывшего однокурсника к семье — жене и ребёнку, но тут, на горизонте, среди ослепительно белого снега, стали видны две фигуры людей. Уже подъезжая, Саша заметил, как обоих качает, и подумал, что брать сейчас двух пьяных пассажиров — это создавать себе лишние неудобство. Саша пригляделся — две фигуры оказались подростками, причём, обе девчонки. Он никогда не отличался жалостью и состраданием, напротив — Сашу временами можно было назвать эгоистом и чёрствым как сухарик. Но девочек решил подвезти — вряд ли в такую рань кто-нибудь, кроме него, стал бы здесь разъезжать. Первой в салоне очутилась блондинка. Та поздоровалась, а Саша повернулся к ней, чтобы оглядеть. Ничего выдающегося — крашенная в блонд, на лицо простоватая, фигура средняя. Саша дал бы ей не больше шестнадцати-семнадцати. От неё разило дешёвым коньяком. И вроде, пьяный она была не сильно. Саша тут же потерял к ней интерес, и перевёл взгляд на вторую, все ещё приближающуюся к машине. Вот у этой были длинные, прямые чёрные волосы, даже на вид шелковистые. Была пышная короткая юбка, были длинные, стройные и худые ножки, а на них — шпильки. Лицо ему удалось разглядеть, только когда та вошла в салон. Вторая все-таки была красивой. Во всяком случае, она была во вкусе Саши. Та сняла с себя куртку, и передала её сидящей сзади. Саша прошёлся взглядом по открытым острым лопаткам, по ключицам, опустился на острые и розовеющие коленки, и снова возвратился к лицу. Девчонка на него даже не взглянула. Может, стеснялась, а, возможно, ей было не до Саши. Саша завёл машину и тронулся с места. Сейчас приглядевшаяся девушка заснула, а та, что сзади, переодически кидала на него заинтересованные взгляды. Саша решил не молчать. — Как тебя? — Нинка, — ответила та, улыбаясь. — А тебя? — Саша. — Очень приятно, Саша. — А эту как? — Саша махнул подбородком в сторону брюнетки. — Женя…, а что, она тебе понравилась? Саша выкинул истлевшую сигарету и закрыл окно. Усмехнулся, но не ответил, словно бы не услышал. — Откуда такие? — Гуляли, — развязно ответила Нинка, и Саша подумал, что с бюстом четвёртого размера и с таким поведением имя ей подстать. — Ты не ответил. — Тебя это так волнует? — А может, я ревную… — Кого? — решил подыграть Саша. — А вот даже не знаю, — и сделала вид, что задумалась. — Стало быть, ты с подружкой своей… — Саша не договорил, Нинка его перебила: — А то! — и рассмеялась: — Можем даже показать, как мы с ней… того. — У меня здесь студия, — казалось бы, несерьез проговорил Саша, хотя мысли переместились с квартиры, где он жил с семьёй, к одной из студий, которыми он в своё время закупился по всему городу; обычно он туда приводил любовниц. — Ближе, чем до Петроградки. «Гораздо ближе», — подумал Саша. — Здорово-то как! — Нинка всплеснула руками, как дикарка, ничего ранее не видавшая. — Слуш, а ты не против, если мы все сейчас… ну, туда, а? Саша снова усмехнулся — то ли Нинка была наивная, как дитё, то ли шлюхой, чего он, впрочем, не исключал. По правде говоря, считать их шлюхами у него были основания — наряды, повадки, выпивка, и их расположение. Саша мог подумать, что они из такого же, как и он, пригородного дома, где обслуживали гостей. Саша мог подумать что-угодно, но не думал, когда предлагал. Тогда — не думал. Оставшийся путь они преодолели в молчании.