Гребанный андэд

Михай, прижимая к груди пакеты, замер у входа «Бон Вояджио». Если бы не огненно-рыжая шевелюра он шел бы дальше (тем более, Кири ждет свой латук), но это был Бадоу с чем-то тяжелым наперевес. У старого киллера к Нэйлзу подобие родительских чувств, да и вообще за рыжим лучше присмотреть лишний раз. Приглядевшись, Михай понял, почему Нэйлз шел тяжело. Тащил Раммштайнера за шкирку и матерился, изредка выдыхая дым зажатой в углу рта сигареты. — Еп твою мать, блять! Андэд недобитый! — причитал Бадоу. — Говорил я тебе — не лезь в эту жопу мира! Но не-ет! Разве ты меня когда-нибудь слушал? Нет, конечно! Нахера? Дым из ушей и на мины! Хайнэ волочился, оставляя за собой кровавый след, с самым кислым выражением лица и пытался не отключится. — Ты думаешь, мне нравится смотреть на твои внутренности?! Ты — гребанный андэд, а у меня все равно душа каждый раз в пятки уходит, как в первый! А нервы, они ведь не стальные! Они не восстанавливаются! Михай еще несколько минут слушал приближающиеся нецензурные причитания Нэйлза на тему седины в рыжих волосах, рубцах на сердце и дрожащих руках; распространенные и опять же нецензурные размышления на тему того, как Бадоу жить без Раммштайнера будет. Альбинос молчал. По нему было видно, что ему и без рыжего херово дальше некуда. — Надо же, — произнесла Кири, неизвестно когда появившаяся рядом. — Даже у меня фантазии на такие тирады не хватает, — выпустила струю дыма. — Это любовь… — Чего встали? — гнев Нэйлза переместился на пару у ресторана. — Помогите, что ли! — Кровь отмывать сам будешь, — меланхолично произнесла Кири, открывая перед рыжим дверь. — Отмою-отмою, — проворчал в ответ Бадоу. — С пола, с ванной, с этого идиота. Везде отмою!