Пустота в оптическом прицеле

У нас есть вечность и грёбанное ничего. Отличное начало для бесполезной истории отдельно взятого агента BLU. Вечность. И ничего. Хорошо кормят, неплохо платят, во всяком случае столько, чтобы можно было на выходных отправить родителям в австралийскую глушь хотя бы несколько сотен. И плевать, что конверт потом вернётся обратно за ненадобностью, всё равно выполняется какая-то работа. Этакая традиция семьи Манди - отдавай и получай. Жаль, что, по сути, это тоже относится к строке договора про "грёбанное ничего". Стареют, дурнеют, звонят чаще обычного - мне надоело паясничать и по несколько раз объяснять одно и то же, каждый раз, по кругу, как заведённый. - Я не чокнутый стрелок, бать. Я убийца. Разница лишь в том, что первое - это болезнь. А второе - профессия. Потом он даёт трубку маме. Она чудесная, правда. Я всегда считал, что эта светлая женщина даже не знает, что такое пистолет, но когда она при мне с милой улыбкой распотрошила курицу и пристрелила бешеную собаку, всё встало на свои места. Она, в отличие от отца, хотя бы не осуждает меня за то, что я уехал и живу, чёрт возьми, в фургоне. Только про невестку говорит без конца. Но, судя по всему, такого в моём договоре тоже не предусмотрено. Как и семейного счастья, солнечной фермы где-то в Квинсленде и стада овец за забором. А ещё - любви. Ну, как в такой обстановке можно думать о женщинах, а? Только о пулях и таблетках. Последнее время у меня всё чаще болят почки. Поэтому я снова и снова фыркаю в трубку и загадочно улыбаюсь. По кругу. Как заведённый. - Нет, мам. Мам. Мам. Нет, я не собираюсь состариться и умереть в одиночестве. Нет, мам. Успокойся, мам. И замолкаю, когда проглатываю печальную фразу о том, что я не умру. Во всяком случае, в ближайшие лет 20. Так что, у меня будет время на то, чтобы как следует обдумать её слова и найти себе хотя бы приличную квартиру для начала. Нет, у меня чудесные родители. Я просто не люблю вспоминать эти повторяющиеся разговоры и их недовольное ворчание. Чему могли, они меня научили. Только вот я ничего им не дал. По договору. Не предусмотрено. - Да, мам. Конечно, я буду звонить. Поправляю шляпу. Последнее время погода тут не ахти, думаю, надо найти свой шарф. - Нет, мам. Пряча от ветра вытащенную из кармана сигарету с дерьмовым сладким запахом, я бездумно закуриваю и замираю от неожиданности. Откуда в моей пачке его сигареты? - Да, мам, я тебя слушаю. Последнее время в моей жизни слишком много его вещей. Зажигалки, бычки, галстуки, иногда даже нижнее бельё. Словно вторгается в мою жизнь по частям, не в силах ворваться со скоростью выпущенной пули. У него тоже есть вечность и грёбанное ничего, которое он успешно маскирует за дорогими шмотками и парфюмом. Дескать, у него есть бабло и слава. Плевать, что за одну миссию его труп я вижу чаще, чем свой собственный член. - Нет, мам, здесь не так уж и холодно. Гадость какая. Но при таком ветре я не смогу прикурить трубку, придётся дуть это говно сквозь приступ тошноты. А выкидывать-то жалко - в пачке осталось не так уж много. - Конечно. Созвонимся, мам. Всё. Завершив миссию, хотелось бы сказать, что я ненавижу выходные. Всё расписано по часам, даже звонки и деньги на бензин. Ничто не обходится без вездесущих камер наблюдения по всему периметру - порой мне кажется, что каждый мой шаг записывается и тщательно исследуется. Возможно, так оно и было, но отчего-то хотелось думать наоборот и тонуть в сладком неведении, как в патоке. Спрашивается, почему я ношу жёлтые очки? Мир становится не таким противным, да и солнце меньше в глаза светит, когда смотрю в прицел. Но это так... Мелочи. Направляясь к фургону, я докуриваю шпионские сигареты и снова возвращаюсь к сумрачным мыслям о его роли в моей жизни. Родители отошли на второй план - с ними ничего не менялось, а вот мой славный снайперский мирок стал не особо надёжным убежищем, что казалось мне довольно серьёзной проблемой. Француз не любил слово "нет". Знаете, а меня устраивает ситуация, когда реальность замыкается на точке в оптическом прицеле. Время застывает, когда пуля, наконец, пробивает вражеский череп, и всё схлопывается до того самого грёбанного ничего. Не нужно лезть в этот вакуум, говорил я, не стоит даже пытаться. Но нет. Свежий воздух, хорошая зарплата, убийство каждого встречного - это его не волновало. Ведь он - шпион красных, а это значит, что ему всё можно, так? Вот дерьмо. Щелчком пальцев отправив бычок в его последний полёт, смотрю на часы и вздыхаю. Это самое кошмарное воскресенье в моей жизни. - Я смотрю, у тебя плохое настроение. Просто отвратительное, хочу ответить, чтобы отвязаться, но не тут-то было. Вражеский шпион цепляется в мою руку и тянет за собой к двери моего ржавого трейлера, внутри которого всё то же пустое ничего. Но, стоит нам зайти, как поцелуй ядовитым дурманом заполняет мою голову, и ощущение такое, словно я рассматриваю нас в оптический прицел со стороны. Потом красный отстраняется. И на меня вновь наваливается вакуум. - Ты знаешь, что тебе не следует сюда приходить, лягушатник. - Я знаю... - шпион не слушает, в смертельной хватке хватая за воротник рубашки - Но ты же не прогонишь меня. Не посмеешь. И так каждый раз. Если бы мама знала, она бы не спрашивала меня о невесте. Мне достаточно вот этого ненасытного подонка, пахнущего дорогим куревом и элитными духами. Этому говнюку всё равно, что мы из разных компаний, главное - это приятный выходной. Вряд ли за этим стоит что-то большее. Правда же? - Я могу легко выкинуть тебя отсюда вместе с твоей заточкой... - сунув руку в карман его пиджака, я без лишних слов и сопротивлений вытаскиваю знаменитый нож-бабочку - И ты ничего не сможешь сделать. На это он не находит слова. Недовольно отталкивает, яростный взгляд кидает в глаза, но не уходит. Всё равно мой уютный мир, запертый в фургоне, ему отвратителен, зачем себя насиловать? А ещё меня бесит его маска. Но шпион не снимает её даже, когда трахается, апеллируя тем, что он всегда должен оставаться безликим. Корпоративная этика, всё такое. Наш пересмешник тоже этим страдает временами. Не уходит. Что ему нужно в это кошмарнейшее воскресенье, я даже спрашивать не буду, потому что заранее знаю ответ. Меня. Он хочет меня. - Либо я могу отправить тебя на респаун. Пешком ты сюда даже на чистом энтузиазме не прискачешь, стрекоза... - смеюсь. Обращаю всё в шутку, и моё плохое настроение внезапно, как рукой стряхивает с уставших плеч. Его это определение оскорбляет, но мне всё равно. Чем быстрее он покинет мою территорию, тем мне легче. Легче же? Мой смех становится горьким и хриплым. Зачем давать шпиону ложную надежду, думаю я в этот момент. Он молча одёргивает костюм и, хмурясь, уже собирается выйти, но какая-то невидимая сила его останавливает. Что? Я выгляжу настолько жалко? Меня всё устраивает, шпион, всё прекрасно. Вечность и грёбанное ничего, я же говорил. А если он будет мне угрожать - одно Банкате точно остудит его пыл. - Странно, никогда бы не подумал, что ты настолько одинок, снайпер. Словно удар по яйцам. Правда. Ему нет никакого дела до меня, просто издевается в своей привычной манере. Чем быстрее он уйдёт, тем будет лучше для нас обоих. Мне приятно в это верить.Я останусь при своём мнении, а он останется при своём. Мы квиты. Смотрим друг на друга. И моя пустота стремительно заполняется его настойчивым глубоким взглядом.Словно шпион роется в моей душе, чтобы выкопать ещё какой-нибудь секрет, выкрасть новые разведданные. - Пошёл. К чёрту. Надо же, я сказал это вслух? - D'accord.Только потом не зови меня обратно. Звук рывком закрывшейся двери фургона похож на выстрел. И всё схлопнулось вокруг в одну большую чёрную дыру. Я знаю, что он вернётся, чтобы наполнить эту пустоту своим извращённым смыслом, стонами и любовью, которую я не понимаю. Он вернётся. Просто, потому что его мир такой же безмолвный, как и мой. А пока у нас есть вечность и то самое грёбанное ничего. И нас это абсолютно устраивает. Во всяком случае, я хочу в это верить.