Der Schmutz.

Плюшевый медведь, дешёвый и пошлый, один из тех, которые нравятся девушкам возраста Ханбёль. Розовая синтетическая шёрстка, малиновое сердечко на красной ленточке на шее, идиотская псевдосчастливая гримаска и пустые чёрные глаза-пуговицы. Откровенный китч, но, судя по восторженному лицу сестры, ей эта мерзость кажется на редкость милой. Она прижимает мишку к себе и мечтательно вздыхает, рассеянно поглаживая его по голове. — В автоматах выиграла? — интересуется Ханбин, откладывая в сторону телефон. Что сестра, что её многочисленные школьные подружки — большие любительницы лохотронных коробов с игрушками. Чаще всего Ханбёль спускает практически всю мелочь, пытаясь выудить какого-нибудь единорога, но иногда ей везёт, и она притаскивает домой очередного плюшевого уродца. Один из них, Микки-Маус, сидит на полке у Ханбина, и, стыдно признаться, он даже ему по-своему нравится. Сестру, впрочем, интересует не выигрыш, а сам процесс, это для неё что-то вроде способа сбросить стресс и вдоволь наораться с такими же впечатлительными подругами. Он ожидает, что Ханбёль кивнёт и начнёт взахлёб рассказывать о вылазке на Мёндон и успешной охоте на синтетических медвежат, но внезапно сестра опускает взгляд и наигранно-радостно говорит: — Да… Что-то вроде того. Кстати, хочешь немного картошки? Вроде в холодильнике осталась, я как раз сама хотела себе взять. Тебе принести? Сердце Ханбина невольно пропускает удар. Он приподнимается на локтях и внимательно смотрит на сестру, которая прижимает к себе плюшевого медведя, продолжая громко разглагольствовать о картошке. Сколько он себя помнит, окружающие всегда принимали их с сестрой за близнецов. Ханбёль младше его на год, но почему-то сходство было просто поразительным, и даже сейчас, когда он значительно перегнал её в росте, общие черты, манера улыбаться, смеяться и мимика остались практически идентичными. Разве что его лицо начисто утратило детскую невинность, а она осталась всё той же маленькой девочкой с наивными, широко распахнутыми глазами. Он всегда был взрослее не только биологически, но и ментально. Ханбёль даже в свои семнадцать — это большой ребёнок, искренний, добрый, его маленькая домашняя девочка, обожающая блестящие безделушки и мальчиковые группы с однотипными крашеными мальчиками и мечтающая о первой любви, чистой и красивой, как в романтических комедиях. Ханбину это кажется смешным и нелепым. В свои восемнадцать он начисто лишён подобных сладких иллюзий, потому что, чёрт возьми, кому нужны какие-то трепетные чувства, когда есть секс без обязательств и никаких ненужных привязанностей? Их много, красивых девочек, невинных и не очень, каждая из которых лишь на одну ночь. Он знакомится с ними в кафе, в барах, в андеграундных подпольных клубах, где часто читает рэп на сцене перед пьяной накуренной толпой. Возможно, им всем хочется чего-то большего, Ханбину хочется лишь разрядки и очередную галочку в своём послужном списке, и он знает, что ведёт себя как редкостный ублюдок, но совершенно не хочет меняться. Многие из них похожи на сестру, такие же глупенькие, с большими наивными глазами и розовыми мечтами о прекрасном принце в душе. Они смотрят на него в упор, когда он натягивает на себя одежду утром и врёт, что потом не забудет позвонить, и в душе что-то колет, потому что глаза грустные и какие-то неверящие, будто они надеются, что он останется. Что он признается в любви с первого взгляда, прижмёт к себе и пообещает счастливый конец, долгие прогулки под луной и общие яркие звёзды, одни на двоих. И не перезванивает — никогда — и через некоторое время забывает их лица, которые превращаются в памяти в размытые серые пятна. Сестра — такая же дурочка, но её он любит всем сердцем. И больше всего на свете он боится, что его сестре попадётся на пути такой же Ким Ханбин, который растопчет её сердце, оставив в душе незаживающую глубокую рану. Он скользит по ней внимательным, цепким взглядом. Новый лак для ногтей, яркий макияж на хорошеньком лице, волосы тщательно расчёсаны и уложены в аккуратную незамысловатую причёску. Нутро сжимается от липкого, нехорошего предчувствия: Ханбёль не любительница штукатурки и красится исключительно по особым случаям. Ханбин медленно поднимается с дивана и подходит к ней практически вплотную, усаживаясь на столик напротив. — Кто он? — отрывисто спрашивает он, наклоняясь и заглядывая сестре прямо в глаза. — Ханбёль, только не пытайся мне врать, ты же знаешь, что я за версту чую, когда ты пытаешься что-то от меня утаить. Сестра пытается отвернуться, и при виде её зардевшегося лица и бегающих глаз Ханбину становится совсем не по себе. Он протягивает руки вперёд и берёт Ханбёль за плечи, настойчиво разворачивая её к себе. — Ладно, — наконец сдаётся она и смотрит на него виноватым взглядом. — Мне действительно нравится один парень. Он ходит вместе со мной на подготовительные курсы при университете. — Её глаза загораются мечтательным огнём, и она широко улыбается. — Ты себе не представляешь, какой он замечательный! Он нравится многим девчонкам из нашего класса, но он обратил внимание только на меня! Конечно, про него ходят всякие слухи, но… — Какие слухи? — резко прерывает её Ханбин, моментально настораживаясь. У него нюх на подобных «плохих парней», от которых хорошим девочкам вроде Ханбёль стоит держаться как можно дальше, наверное, потому, что он и сам принадлежит к их числу. И сейчас то самое особое чувство нарастает в душе, разливаясь по нутру липкой тревогой. — Что он курит, пьёт и устраивает всякие хулиганские выходки, — нехотя отвечает сестра и, видимо, почувствовав его настроение, сразу бросается в атаку: — Но всё это глупости! Я уверена, что его специально оговаривают, потому что он очень хороший! Он очень добрый, нежный, внимательный, он постоянно говорит мне о том, какая я чудесная и красивая, а недавно он принёс на занятия вот этого мишку, специально для меня. Все девчонки моментально позеленели от зависти, ты себе не представляешь, как я была счастлива! У нас настоящие чувства, понимаешь, братик? — Она умоляюще заглядывает ему в глаза и протягивает руки, хватаясь за его плечи. — Я уверена, что он тебе понравится, я очень хочу, чтобы вы познакомились! — А что, если слухи — не ложь? — интересуется Ханбин. — Что, если он действительно курит, бухает и якшается со всяким сбродом? — Тогда я его перевоспитаю, — уверенно говорит Ханбёль, и Киму становится совсем не хорошо. Она влюблена в него по уши, в этого ублюдка, который мастерски запудрил ей мозги. Настолько сильно, что любые увещевания Ханбина будут восприниматься как попытка рассорить её с прекрасным принцем на белом коне. Может, в реальности этот её парень совсем не такой. Может, он — хороший симпатяга, без вредных привычек, на которого специально наговаривают отвергнутые поклонницы или завистники, дабы испортить безупречную репутацию. Но что-то подсказывает Киму, что внутри красного наливного яблочка прячется мерзкая гнилая червоточина, которая вылезет наружу, стоит хорошенько ковырнуть её острым ножом. — Раз он тебе так нравится, значит, он действительно хороший парень, — вслух говорит Ханбин и пытается улыбнуться как можно более искренне. Улыбка больше смахивает на кривой оскал, но сестра радостно восклицает и моментально бросается ему на шею. — Как его зовут, кстати? — спрашивает Ким, поглаживая её по мягким волосам. — Он из нашей школы? Вдруг я его откуда-то знаю? — Нет, он старше тебя, ненамного, учится в школе Хонгун, что через несколько кварталов отсюда, — охотно отвечает наивная Ханбёль. — Его зовут Чживон, Ким Чживон, но все ребята называют его Бобби. Это потому, что он несколько лет прожил заграницей, здорово, правда? Так круто и мужественно звучит — Ким Бобби! Она слегка отстраняется и спрашивает, наклонив аккуратно причёсанную голову: — Так ты не против с ним познакомиться? Я приглашу его завтра к нам на ужин, хорошо? Уверена, вы с ним обязательно подружитесь! — Конечно, — заверяет Ханбин. — Можешь даже не сомневаться. Я обязательно покажу себя твоему парню с самой что ни на есть лучшей стороны. — Тогда я ему напишу сейчас и попрошу подойти к шести, хорошо? — обрадованно восклицает Ханбёль. Она хватает телефон и, напевая себе под нос, уносится прочь из комнаты, продолжая прижимать к себе косорукого уродца. Ханбин провожает её взглядом, затем спрыгивает со стола и выходит из гостиной. Он проходит к себе в комнату и, упав на кровать, достаёт помятую пачку сигарет. Ким щёлкает затвором зажигалки и, затянувшись, с наслаждением выпускает в приоткрытое окно клубы сизого дыма. Всё происходящее бесит Ханбина до алой пелены в глазах, до нервной трясучки, и он, сжав зубы, вспоминает счастливое лицо сестры, её мечтательный голос, когда она говорила о своём ухажёре, и уродскую игрушку, такую же дешёвую и отвратительную, как и этот чёртов позёр Ким Чживон, который посмел потянуть руки к Ханбёль. Ханбин достаёт из кармана мобильный и, нажав на экран, слушает долгие гудки. Наконец в трубке раздаётся тихий щелчок, и знакомый хрипловатый голос недовольно говорит: — Какого чёрта? — Я тоже рад тебя слышать, Чжунэ, — хмыкает Ханбин. — Только не говори, что ты спишь. — Я, мать твою, действительно сплю, — громко зевает Чжунэ и выдыхает. — Мы же вчера вернулись из твоей андеграундной дыры в три часа ночи. Мне пришлось лезть домой через окно, и Микки, сука, едва не облаяла меня во всю глотку. Пришлось кинуть в неё шоколадным батончиком, а не то бы она точно меня спалила. — Немного помолчав, он добавляет: — Это ты у нас, хён, можешь сутки проторчать без сна, читая свой идиотский рэп или поёбывая какую-нибудь доверчивую дурочку, а потом сидеть на занятиях бодрым, как постовой у президентского дворца. На словах «доверчивая дурочка» Ханбина перетряхивает, и он тушит сигарету о пустую банку из-под колы, осыпая серым пеплом гладкую поверхность тумбочки. — Ты же раньше учился в Хонгуне, так? — спрашивает он Чжунэ. — Ты вроде говорил, что тебе там нравилось, но мать решила, что у нас тебе будет лучше, потому тебя и перевели к нам. — Хонгун — это такая же дыра, как и наша школа, — немного помедлив, отвечает он. — Много красивых слов, много пафоса, яркая форма, а на деле — такая же отрыжка, как и школы попроще. Учителя такие же уёбки, одноклассницы такие же текущие суки, знания такие же бесполезные и непригодные для дальнейшей жизни. Вот скажи, кому в будущем пригодится знание каких-нибудь уравнений Максвелла? Кроме тех идиотов, которые планируют в будущем закопаться в груду бумажек и… — Слышал когда-нибудь о Ким Чживоне? — Ханбин резко прерывает пустившегося в философские раздумья приятеля. — Он приблизительно мой ровесник, вроде бы на год старше, как мне сказали, учится как раз в Хонгуне. — Ого, — немного помолчав, говорит Чжунэ. — Только не говори, что вы с ним столкнулись на скользкой дорожке. Потому что тогда это будет самый настоящий пиздец. И да, я говорю серьёзно, а не потому, что пытаюсь нагнетать обстановку. — Ты с ним знаком? — нутро заполняет ярость, глухая, безумная, бесконтрольная. Чжунэ говорит об этом Ким Чживоне с нескрываемой неприязнью, но в то же время Ханбин слышит в его голосе нечто, похожее на трепет и уважение. Как волк из чужой стаи невольно преклоняет голову перед сильным вожаком другого племени. — Он — местная тёмная лошадка, — отзывается Чжунэ. — Знаешь, один из тех, кто с виду кажется этаким улыбчивым и приятным, своим в доску, а стоит перейти ему дорогу — он и его многочисленные дружки тут же сломают тебе пару рёбер и затолкают голову в унитаз. Я с ним никогда не сталкивался, потому что особо не покушался на его статус и территорию, но, блядь, у меня реально от него мурашки были по коже, просто когда он проходил мимо и улыбался, как дружелюбный уёбок. Говорят, он перетрахал половину школы, девчонки из-за него вечно цапались и истерили, но самый громкий скандал произошёл, когда я уже собирался сваливать. — Избиение? — уточняет Ханбин, поджигая очередную сигарету и затягиваясь. — Трахнул дочку директора, — хмыкает Чжунэ. — Такая милая девочка была, глазки в пол, никакого макияжа, волосы до поясницы, юбка ниже колен. Папочка её после школы сразу гнал домой заниматься, а в кружок рукоделия, или куда она там ходила, её вечно за ручку водила мама. И тут бац! На медосмотре выясняется, что наша краля больше не девственница, кто-то всё же смог сорвать нетронутый цветочек. И знаешь, кто это оказался? Правильно, твой Чживон, парень с подпорченной репутацией, от которого всем хорошим девочкам строго-настрого велят держаться подальше. Это всё, по идее, должно было держаться в строжайшей тайне, если бы медсестра сама не растрепала обо всём своей подружке-математичке, а та во всех подробностях разнесла новость по школе. — И его после этого не выгнали? — это кажется Ханбину настоящим абсурдом. Он ждёт того, что Ку скажет ему, что он идиот, ведь за такие проступки моментально выдают волчьи билеты, но в ответ Чжунэ, помолчав, говорит: — Нет. Девчонку сослали в Англию, в закрытую частную школу для девочек, знаешь, как в романах Диккенса. Директор уволился, и что с ним, я понятия не имею, его место занял наш бывший завуч по воспитательной работе, а Чживон… Чживон до сих пор там учится. — Пиздец! — не удержавшись, выдыхает Ким и откидывает голову назад. За стенкой раздаётся мелодичный голос матери и оживлённая болтовня Ханбёль: скорее всего, та просит мать приготовить что-нибудь вкусное к визиту такого дорогого гостя. На душе становится на редкость мерзко, до такой степени, что Ханбин не выдерживает и с силой бьёт кулаком по стене. Побитые костяшки болезненно ноют, а Чжунэ, вздохнув, отзывается: — Полный. Я понятия не имею, как он это сделал, но по правде… Если отбросить все моральные принципы и прочую высокодуховную поебень, то это действительно круто. То, как он обвёл всех вокруг пальца, да и сейчас продолжает делать всё, что ему приспичит, и ни черта за это не огребает… С этим надо родиться. Немного помолчав, он внезапно добавляет: — Он похож на тебя, если честно. Только ты мрачный ублюдок, этакий холодный принц, а он — радостный ублюдок, кто-то вроде тех беспринципных популярных парней из футбольной команды. Как в американских фильмах, там обычно такие — настоящие мудаки. — Ты же мой друг! — Ханбин вновь слышит громкий смех Ханбёль и жмурится, как от сильной зубной боли. Перед глазами моментально возникает картинка: Ким Бобби, невнятный и непонятный расплывчатый образ, тянет свои тёмные руки к улыбающейся сестре, которая смотрит на него широко распахнутыми, как у овечки на заклание, глазами. — Ты не должен так про меня говорить. — Я — твой друг, — соглашается Ку. — Именно поэтому я не собираюсь перед тобой сейчас лебезить. Ты — мудак, Ханбин. Ты куришь, трахаешь всех подряд и потом бросаешь, стоит тебе лишь получить желаемое. А если тебя кто-то бесит, то ты идёшь бить ему морду, потому что тебе жизненно важно быть лучшим и победителем во всём. Но ты мне ближе, чем Ким Чживон, поэтому именно сейчас мы с тобой и ведём этот бесполезный трёп по телефону. Воцаряется тишина, прерываемая лишь доносящимся за стенкой пением: Ханбёль подпевает какой-то модной женской группе. — А на черта тебе он сдался? — нарушает молчание Чжунэ. — Он что, участвует против тебя в рэп-баттле? Он же, кстати, тоже читает рэп, как говорили ребята, довольно неплохо. Околачивается вечно в «Красной Горилле», это на другом конце города. — Он — новый парень моей сестры, — отвечает Ким и приподнимается на локтях. Ярость сменяется новым чувством, чем-то похожим на животный инстинкт. Подсознательное желание защитить свою территорию и показать чужаку, кто здесь на самом деле правит балом. — Блядь, — смачно ругается Ку. — Серьёзно? Он захомутал Ханбёль? Твою сестру? — У меня, по-твоему, есть ещё одна сестра? — огрызается Ханбин и, размахнувшись, бросает банку из-под колы прямо в стенку. Та пролетает через всю комнату и, ударившись об плоскую поверхность, падает на пол. Из неё вываливаются окурки, а по паркету рассыпается сизый пепел. Ким делает глубокий вдох, силясь справиться с зашкаливающими эмоциями. — Я заставлю его отъебаться от неё, — говорит он вновь и тянется за сигаретами. — Я его по земле размажу, только чтобы он к ней не лез. Мне насрать, кого и как он нагибал ранее, я сделаю всё, чтобы он сбежал, поджав хвост, и не смел тянуть к ней свои сраные конечности. — Это пиздец, парень, — помедлив, бормочет Чжунэ. — Будет пиздец. Полный и окончательный. Внезапно он хмыкает и сдавленно смеётся. — Ты ебанулся? — спрашивает Ким, вдыхая дым и затягиваясь. — Или у тебя такая реакция потому, что ты до сих пор мысленно спишь. — Мне просто только что пришла в голову мысль, что Ким Чживон — это твоё кармическое наказание за всех перетраханных тобой девок, — отзывается Ку. — А может, ты в свою очередь — его карма, только уже за его гадкие грешки. Забавно, правда? То, что судьба столкнула вас вместе? Наверное, потому, что кто-то в итоге должен проиграть, а кто-то — сломить другого и отпраздновать победу, — он вздыхает. — Если что, то я за тебя. Как хорошо, что моя нуна Ёджин уже замужем и живёт в другом городе, и вы оба никак не сможете её достать. Ханбин хочет послать его куда подальше, самоуверенного сучонка, который не стесняясь говорит такие вещи прямо в лоб, ничуть не боясь гнева с его стороны. И в то же время он отчётливо понимает, что Ку прав, хоть признавать это вовсе не хочется. Ким хочет быть победителем и чтобы его сестра никогда не коснулась той грязи, в которой он чувствует себя как рыба в воде. И если ради этого ему придётся уничтожить Чживона, погрязнув ещё глубже, то он сделает это даже не задумываясь. Карма может наказывать кого угодно. Ханбин не желает быть её жертвой. Он жаждет быть карателем сам.

***

— Так, значит, ты и есть тот самый Чживон? — спрашивает мама и радушно улыбается. — Ханбёль говорит, что ты один из лучших на ваших курсах. Планируешь поступать в престижный университет? — Я бы хотел стать врачом, — отзывается Бобби и белозубо улыбается. Настолько ярко и заразительно, что мать невольно расплывается в ответной улыбке и кладёт ему на тарелку ещё тушёного мяса. Ханбина едва не выворачивает наизнанку, и он склоняется над своей порцией ужина, с трудом сдерживаясь, чтобы не опрокинуть её содержимое на голову ухажёра Ханбёль. Когда он заходит в прихожую следом за радостно трещащей сестрой, Ким внимательно оглядывает его с ног до головы и думает, что этот Ким Бобби отнюдь не красавчик. Хищные, острые черты лица, делающие его похожим на хитрого зверька, достаточно высокий рост и худощавая фигура. Таких, как этот Чживон, миллионы, никакой ослепительной привлекательности и поразительной внешности. Бобби стаскивает с себя ботинки и выпрямляется, встречаясь с Кимом взглядом. Широко улыбается, излучая дружелюбие и искреннее расположение, но в чёрных глазах мелькает нечто такое, отчего по коже Ханбина невольно проходит крупная дрожь, и он отчётливо понимает, что заставляет окружающих тянуться к этому человеку. От него исходит нечто, какая-то мощная внутренняя сила, Ханбин чувствует её даже на расстоянии и моментально напрягается, ощущая безумное желание вцепиться Чживону в глотку. Всё, что угодно, только бы не видеть эту фальшивую улыбку, скрывающую его истинную сущность. Остальным он нравится сразу. Маму смешат его истории из жизни, что-то про бабушку и случаи с неправильной парковкой во время его жизни в Штатах, отец оживляется, когда узнаёт, что Бобби — фанат бейсбола и болеет за ту же команду, что и он. Сестра не сводит с него влюблённого, наполненного нескрываемым обожанием взгляда, и Ханбин мрачно думает, что, похоже, он единственный, кто не попался на крючок чживоновского очарования. — О, кстати! — вклинивается в его раздумья громкий голос Ханбёль. — Ты же тоже собираешь карточки с футболистами, да, Чживон-оппа? У братика их очень много, он их с детства коллекционирует! Братик, может, ты покажешь ему свою коллекцию? Уверена, оппе будет очень интересно на неё посмотреть! Меньше всего на свете Ханбину хочется пускать этого ублюдка к себе в комнату, но Ханбёль смотрит на него настолько умоляюще, что отказаться не представляется возможным. Наверняка сестра чувствует исходящее от него напряжение, понимает Ханбин, и всеми силами пытается сделать так, чтобы её любимый Чживон-оппа и не менее обожаемый братик нашли общие интересы и поскорее подружились. — С радостью, — вслух говорит он и выдавливает из себя улыбку. — У меня там есть такие экземпляры, что сейчас и с огнём не сыщешь! Это отличная возможность пообщаться со сладким мальчиком Бобби наедине, возникает в его голове внезапная мысль, и Ханбин поднимается со стула, разворачиваясь лицом к Чживону. Тот улыбается ему в ответ и тоже встаёт. — Да неужели? Что же, с радостью, а то у меня как раз есть несколько повторов в моей коллекции. Можно было бы поменяться. Ханбёль не сдерживает счастливого вздоха, а мама радостно восклицает: — Вот и отлично, а я как раз подготовлю всё к чаю! Идите, мальчики, идите, пообщайтесь. Ханбёль, помоги мне расставить чашки, а я пока достану печенье и конфеты… До комнаты Кима они доходят молча. Ханбин пропускает Чживона вперёд и плотно закрывает за собой дверь. Бобби с любопытством осматривает обстановку в помещении, затем разворачивается лицом к нему и серьёзно говорит: — Слушай, я понимаю, что ты беспокоишься за сестру, но пойми, что у меня самые серьёзные намерения. Она такая хорошая, правильная девочка, и я… Ярость закипает в нём, достигая своего апогея. Ханбин сам не понимает, как оказывается к Чживону практически вплотную и, схватив его за ворот толстовки, толкает его к стене. Явно не ожидавший подобного, Бобби ударяется спиной об плоскую поверхность и смотрит на него расширившимися глазами, а Ханбин приближается к нему практически вплотную и цедит свистящим шёпотом: — Правда? Серьёзные? А относительно дочки директора у тебя тоже были серьёзные намерения? И всех тех хорошеньких идиоток, которых ты выебал до этого? Ты же этого хочешь, ведь так? Покорить цель, получить от неё то, что надо твоему хую, а потом — смыться, не задумываясь о последствиях? — Ты… — начинает было Бобби, но Ханбин его прерывает: — Не неси мне поебень, Чживон. Я знаю всё о твоей мудацкой сущности, а всё потому, что я тоже такой же. Я вижу твой пиздёж без прикрас, твоё истинное лживое лицо, которое ты прячешь за этой сладкой белозубой улыбочкой. Думаешь запудрить мозги Ханбёль, а потом — взять и выскочить сухим из воды, как обычно? — От Чживона пахнет терпким одеколоном и чем-то сильным, мужским, отчего Ханбина буквально ведёт. — Хуй тебе, сучий янки. Я тебе яйца выкручу, я растопчу тебя в пыль, если ты посмеешь сделать ей больно. Отъебись от неё, пока не поздно, а не то я покажу тебе, каково это, когда тебя ебут в анус без смазки и подготовки. Глаза Чживона расширяются и вспыхивают огнём. Секунда, и он хватает Ханбина за плечи и ловко толкает к другой стене, меняя их позициями. — Ух ты, это кто тут у нас такой злой и решительный? — издевательским шёпотом бормочет он, и нутро Кима ёкает. — Что, радеешь за свою любимую сестрёнку? Хочешь защитить её от злого и страшного волка? Только знаешь, сколько до тебя было таких, дерзких и борзых? И нихуя у них не получалось, потому что «в анус» их ебал я. Ханбин делает резкое движение рукой и бьёт его в живот. Чживон сгибается и сдавленно выдыхает, затем снова хватает его за руки. Некоторое время они борются, Ханбин снова зажимает Бобби у стены, и тот внезапно утыкается ему в висок, опаляя кожу жарким дыханием. — Она же у тебя такая сладкая крошка, ты знаешь? — громко шепчет он. — Люблю вот таких, миленьких и неиспорченных. Никаких венерических болезней, тугая и неразработанная пизда. Ей понравится, когда я буду её трахать, не сомневайся. А может, мне трахнуть кого-то ещё? А, Ким Ханбин? — Сука. — Он разворачивается и оказывается с Чживоном лицом к лицу. Блестящие чёрные глаза смотрят на него обжигающим взглядом, затем Бобби вновь хватает его за запястья. — Ты такой же ублюдок, да? — он усмехается и слегка щурится, становясь похожим на злого грызуна. — У меня есть приятель, Юнхён, он говорил мне, что братец Ханбёль — отбитый мудак. Порвёшь за сестру? Втопчешь меня в грязь? — внезапно он подаётся вперёд и скалится. — А может, сам за неё подставишься? Задиристая злобная сука! Он стискивает запястья Ханбина и, дёрнувшись, прижимается губами к его губам. Губы у Чживона жёсткие и совершенно не нежные, он пытается втолкнуть язык в рот Кима, и тот с силой прикусывает кончик, отчего Бобби отстраняется и хрипит: — Уёбок… Нутро буквально разрывает на части от переполняющих его эмоций. Ярость, злоба, отвращение и что-то безумное, животное, что-то такое, что заставляет его прикусить нижнюю губу Бобби и наотмашь врезать кулаком по животу, отчего тот шипит и дёргается назад, ударяясь головой об стенку. — Сраный ты педик! — выплёвывает Ханбин и вытирает губы рукавом футболки. — Это так ты хотел меня запугать? Думаешь, засунешь свой слюнявый язык мне в глотку, и я моментально стану перед тобой выплясывать? Нагнёшь меня? — Оставлять синяки и следы на виду нельзя, остальные сразу заметят, поэтому он вновь бьёт в живот, с наслаждением наблюдая за тем, как искривляется гримасой боли чужое лицо. — Сука, это я тебя оприходую во все дырки, только попробуй ещё раз меня тронуть! — Сукин ты сын, — выплёвывает Чживон и смотрит на него расширившимися, какими-то дикими зрачками. За дверью раздаются громкие шаги, и весёлый голос Ханбёль спрашивает: — У вас там всё хорошо? Чай уже на столе, идите на кухню! — Одну минуту, мы только карточки уберём, и всё! — делано спокойно отзывается Ханбин и бросает на Бобби предупреждающий взгляд. Тот молчит и, когда Ханбёль уходит на кухню, скривившись, толкает его в грудь. Ханбин пятится назад, и Чживон отряхивает толстовку, вытирая кровь с прокушенной губы. — Если след будет виден, как ты объяснишь это сестрёнке? — спрашивает он. — Скажешь, что случайно прикусил, когда смотрел особо ценные экземпляры, — хмыкает Ханбин. — От восторга, не мог справиться с ажиотажем коллекционера-задрота. Бобби одёргивает на себе толстовку и, оттолкнувшись от стены, вновь смотрит на него в упор. — Ты с ней расстанешься, — медленно, с расстановкой говорит Ким. — Аккуратно, под должным предлогом, так, чтобы ей не было больно. — А если нет? — выгибает бровь Чживон и скрещивает руки на груди. — Что ты сделаешь? Наябедничаешь на меня сестрёнке и разобьёшь ей сердечко? Если она тебе, конечно, поверит. — Я тебя уничтожу. Он ненавидит его всей душой. Его мерзкую ухмылку, издевательские лисьи глаза, насмешливый тон голоса, всё, что связано с чёртовым ублюдком Ким Чживоном. — Буду ждать с нетерпением, — ухмыляется Бобби и делает шаг ему навстречу. — Теперь уложить её в кровать хочется в разы сильнее. Ким едва сдерживается, чтобы не врезать ему по лицу, но делает глубокий вдох и, отойдя в сторону, пропускает Чживона к двери. Тот проходит мимо, едва не задевая его плечом, затем разворачивается и вновь ухмыляется. — Кусаешься, как сучка. — Целуешься, как мелкая потаскушка, — не остаётся в долгу Ханбин и толкает его в спину, вынуждая двинуться вперёд. Губы саднят от чужого яростного поцелуя, руки дрожат от едва сдерживаемой ярости. Ким с трудом улыбается Ханбёль и молча слушает вдохновлённую ложь Чживона про то, как интересно было рассматривать карточки и какой у неё замечательный и чуткий брат. Он растопчет его. Будет уничтожать медленно и методично, так, чтобы раз и навсегда стереть с его мерзкой рожи это радостное выражение. Ханбин ненавидит Чживона всеми фибрами своей грязной души. За то, что такой же беспринципный и жестокий ублюдок, который смотрит на него насмешливыми, наполненными нескрываемым вызовом глазами из-за большой, наполненной ароматным чаем дымящейся кружки.

***

Ханбёль напоминает Чживону какого-то маленького зверька, который только-только начинает знакомиться с жестоким и ужасным окружающим миром и смотрит на реальность широко распахнутыми круглыми глазами. У неё правильные черты лица, длинные чёрные волосы, а ещё она смотрит на Бобби как по уши влюблённая маленькая дурочка. Это сильное, искреннее чувство, совершенно не похожее на ту похоть и желание захомутать классного парня, которые испытывают к нему его бывшие подружки, поэтому он сразу же выделяет её из общей массы других. Они все красивые и яркие, раскованные и отлично понимающие, чего и как он от них хочет. Ханбёль желает лишь любви, чистой и настоящей, и оттого Чживону хочется проверить, насколько быстро он сможет её испортить. Разбить её глупые, наивные иллюзии, разрушить её маленький идеальный мирок и раз и навсегда преподать ей важный жизненный урок: прекрасные принцы порой оказываются теми ещё мудаками, а хрустальные туфельки так и останутся на лестнице дворца, потому что монарший сын не побежит искать хорошенькую бедняжку. Она забавная. Искренне радуется идиотскому плюшевому медведю, о чём сообщает Бобби и, помедлив, целует его в щёку. Чживон улыбается и смотрит на её зардевшееся лицо, про себя думая, что здорово, что она практически не пользуется косметикой. Его тянет блевать от всех этих искусственных химических отдушек, липких блесков для губ и прочей косметической ереси. Ханбёль же настолько естественная, что Чживону так и хочется потереть её улыбающееся личико пальцем, как номер на лотерейном билете. Так и хочется увидеть под светлой кожей старательно скрываемую уродливую истинную оболочку. — Представляешь, она зовёт меня знакомиться с родителями, — лениво говорит он по телефону Юнхёну, своему давнему школьному приятелю. — Ого, так у вас всё серьёзно? — хмыкает Сон. — Хочешь поиграть в хорошего парня, прежде чем оприходовать её и бросить? И кто же у неё родители, не боишься наткнуться на каких-нибудь крутых мафиози, которые размажут тебя по стенке, если ты сделаешь больно их любимой дочурке? — Нет. — Чживон напрягает память и пытается выловить в памяти крупицы сведений о Ханбёль. — Мать у неё врач, а отец — профессор в университете. Сама она учится в школе Хвансон, как и её старший брат. Какое-то у него дурацкое имя. Хваён, Хвабин… Точно, Ханбин! Она что-то мне говорила о том, какой он заботливый и замечательный, но я слушал её… — Твою мать, — перебивает его Юнхён. — Ким Ханбин из Хвансона? Серьёзно? Ты хочешь выебать и кинуть сестру Ким Ханбина? Блядь, точно же, вот почему мне её имя показалось знакомым! Ханбёль, так зовут его сестру, блядь, Чживон, да ты ебанулся? Нутро ёкает от разгорающегося интереса и какого-то жаркого предвкушения, и Бобби отрывисто спрашивает: — Ты что, его знаешь? — Конечно, мать твою, я его знаю, — выдыхает Юнхён. — Он ебанутый в край, Чживон. Холодный, бесчувственный уёбок, который все свои дела решает путём хорошего мордобоя. Он в Хвансоне — местный нагибатор, лидер шайки отморозков, которые хуячат до обморока тех, кто ему по какой-то причине не нравятся. Помнишь Чжунэ, того отбитого мудака с сучьим лицом, который вечно смотрел на нас, как на дерьмо? Чжинхван говорит, что он теперь учится там же и стал закадычным товарищем этого Ханбина. — Ханбёль говорила, что её брат — настоящая душка, — медленно говорит Чживон. По её рассказам в голове моментально возникал образ какого-то затюканного, забитого ботаника, который вечно сидит за задней партой, уткнувшись в толстые конспекты, и помешанного на каких-нибудь стрелялках или рисованных грудастых аниме-девчонках. По словам Юнхёна, Ким Ханбин — полная противоположность созданному в разуме Чживона заурядному человеку. Он берёт в руки початую банку с колой и слышит, как Сон громко вздыхает. — Так с сестрой он и есть душка, — отзывается он. — Таскается за ней повсюду, заботится о ней, прямо образцово-показательный старший братик. Только в реальности он трахает баб направо и налево, смолит, как паровоз, а ещё, кстати, он, как и ты, любитель сцепиться с каким-нибудь дредастым уёбком в андеграундном клубе. Прикинь, он тоже рэпер и, как я слышал, достаточно неплохой. У него псевдоним БиАй, и он часто околачивается в «Синей обезьяне», это в нескольких кварталах отсюда. Он делает глубокий вдох и добавляет: — Знаешь, что рассказывал Чжинхван? Что он ещё и отслеживает ухажёров своей Ханбёль, и если кто-то кажется ему недостаточно серьёзным и хорошим, то он и его дружки тут же идут и выбивают из него всю дурь. Сестрица у него — наивная дурочка, такие верят в фей, пони и прочую волшебную поебень, вот старший братик и следит за тем, чтобы никто не обидел лапушку Ханбёль, — он слегка понижает голос. — Вроде бы к ней как-то клеился местный крутой парень, какой-то футболист. Обещал ей золотые горы, дурочка повелась, а этот идиот как-то ляпнул на тренировке, что хочет её выебать и кинуть, потому что она — слишком правильная и скучная. — Дай угадаю: братик преподал обидчику сестры хороший урок? — спрашивает Чживон, ощущая, как от нарастающей нервозности кожа покрывается крупными мурашками. — Сначала они его избили, затем этот Ханбин стащил с него штаны и, достав ножик, сказал, что, если тот ещё раз скажет нечто подобное о его Ханбёль, он отрежет ему член, выебет его им же в анус, а потом — заставит сожрать. И всё это с совершенно непроницаемым выражением лица, как будто не угрожает ему кастрацией, а просит передать бланк преподавателю на контрольной! Кима невольно передёргивает, и он машинально бросает взгляд на собственный пах. Нутро заполняется чувством раздражения и нарастающего недовольства, и Чживон думает, что вряд ли подобный человек позволит ему поиметь Ханбёль безо всяких усилий. Ким Ханбин бесит и раздражает, даже ни разу не попавшись ему на глаза. А ещё до ужаса хочется послать к чёрту Юнхёна, который говорит об этом БиАе с плохо скрываемым восхищением и благоговейным трепетом. Как маленький мальчик рассказывает о своём любимом супергерое в развевающемся алом плаще. — Ты к ней лучше не суйся, — внезапно вздыхает Юнхён. — Правда, Чживон, я знаю, что ты у нас самый крутой, хитрый и классный, — его голос звучит абсолютно искренне, но Бобби отчётливо ощущает в нём нотки насмешки и иронии, — но с ним тебе лучше не связываться. Сдалась тебе эта Ханбёль, она же вроде не суперкрасавица, ничем особенным не выделяется, таких в любой школе — вагон и маленькая тележка. Хочешь, я попрошу своего приятеля познакомить тебя с какой-нибудь симпатичной хористкой? Он поёт в школьном хоре и говорит, что девчонки там все скромные, симпатичные и прямо-таки тают от парней с плохим шармом. Я понимаю, что тебе не хочется уступать, в особенности после случая с… — Юнхён! Нутро сжимается от неприятного спазма, и Чживон кривится, как от зубной боли, ощущая, как от чужих неосторожных слов внутри просыпается тошнотворное, до боли знакомое отвратительное чувство. Он больше ничего не говорит, но Сон понимает его без слов. — Не буду больше об этом, — виновато бормочет он, — понимаю, не дурак. Но и ты пойми, что… — Нет, — прерывает его Чживон и, размахнувшись, кидает пустую банку в мусорное ведро. Бросок выходит метким, и жестяная ёмкость исчезает внутри с глухим стуком. — Это дело принципа, ты понимаешь? Мне глубоко насрать, кто её старший брат и насколько он страшный и ебанутый. Чживон лукавит, потому что в реальности ему действительно любопытно, до болезненного покалывания под кожей. Этот Ким Ханбин кажется кем-то на редкость специфическим и любопытным, смутным и непонятным, потому что выстроенный в голове образ рушится, превращаясь в одну сплошную неясную неопределённость. Чживону до безумия хочется с ним познакомиться и понять, какой же этот БиАй на самом деле. И открытым текстом сказать ему, что он не боится его жестоких рук с ножом наперевес. Он сам кого хочешь кастрирует и не поморщится, и потому Ханбину лучше заткнуться и отступить. — Как знаешь, — вздыхает в трубке Юнхён и отсоединяется, видимо, ничуть не удивившись тому, что Чживон закусил удила. Чживон слушает громкие гудки и, помедлив, кладёт телефон на стол, откинув голову назад, на спинку стула. А если Ханбин не поймёт намёков, тогда он объяснит ему доходчивее и понятнее. Язык угроз почему-то все понимают сразу, даже задиристые старшие братья хорошеньких наивных куколок с широко распахнутыми глазами. Её родители оказываются точь-в-точь такими же, как Чживон себе и представлял. Он считывает их, как детскую книжку с яркими картинками, с лёгкостью и филигранной точностью, сразу же находя нужные точки для контакта. Матери, моложавой, отлично выглядящей для своих лет худощавой женщине, он говорит комплименты по поводу её привлекательной внешности и сравнивает её со старшей сестрой Ханбёль. Он замечает на полке подборку потрёпанных журналов о бейсболе и принимается болтать с её отцом об этом виде спорта, практически сразу же завоевав его доверие. Мать Ханбёль смотрит на него с нескрываемой теплотой, и оба охотно смеются над его шутками и историями, отчего Чживон удовлетворённо понимает, что они тоже попались ему на крючок. Чего не скажешь о старшем брате Ханбёль, который смотрит на него исподлобья тяжёлым, пронизывающим взглядом, односложно отвечая на постоянное тормошение оживлённой сестры. Они оба похожи, будто двойняшки. Те же черты лица, те же пухлые губы, большие тёмные глаза и свежая, естественная привлекательность. Только у Ханбёль она нежная, девичья, как сладкое молочное суфле, а Ханбин выглядит мужественнее и взрослее, хотя внешне он совсем не смахивает на того опасного, жестокого ублюдка, про которого рассказывал ему Юнхён. Он худощавый и какой-то хрупкий, чем-то напоминающий мальчиков-пассивов из ночных клубов, которых зажимают у стенки их мускулистые татуированные дружки. Почему-то в голове возникает образ Ханбина, который смотрит куда-то в пустоту мутными, шальными глазами, зажатый чьим-то сильным телом, и судорожно облизывает блестящие, распухшие губы. Чживона бросает в жар и невольно перетряхивает, он сбрасывает с себя наваждение, встречаясь взглядом с братом Ханбёль. Ханбин смотрит на него не мигая, так, что нутро невольно ёкает от чужих холодных, изучающих глаз, и Чживон думает, что этот вряд ли кому-нибудь подставится. Скорее, сломает кости, свяжет и нагнёт сам, с неизменяющимся равнодушным выражением смазливого лица. От Ханбина веет силой и чем-то опасным, таким, отчего Бобби интуитивно напрягается, как будто при встрече с опасным хищником. Он снова улыбается, на что тот отворачивается и утыкается взглядом в тарелку, всем своим видом показывая, что не настроен на милую непринуждённую болтовню. Ханбёль, кажется, тоже чувствует нарастающее напряжение, поэтому радостно сообщает про коллекцию карточек Ханбина и предлагает Бобби на неё полюбоваться. Чживон завязал с подобными детскими увлечениями классе этак в шестом, но это отличный повод остаться с братом девушки наедине, поэтому он изображает дикий восторг и идёт за Ханбином, который неожиданно сразу и с видимой охотой соглашается на дурацкое предложение Ханбёль. Надо как-то его успокоить, думает Чживон, заходя в просторную комнату. Стены густо завешаны плакатами с популярными рэп и хип-хоп исполнителями, многие из них есть и у Бобби, в его собственной комнате, и он с лёгким удивлением констатирует, что у угрюмого ублюдка Ханбина есть вкус. — Слушай, я понимаю, что ты беспокоишься за сестру, — начинает он, стремясь нарушить гнетущее тяжёлое молчание, — но пойми, что у меня самые серьёзные намерения. Она такая хорошая, правильная девочка, и я… «Вряд ли он купится», — мелькает в голове Бобби, и в этот самый момент Ханбин буквально подлетает к нему и хватает за ворот толстовки. Тёмные глаза смотрят на него не мигая так, что по телу бежит крупная дрожь. От Ханбина пахнет лосьоном после бритья, сигаретами и жвачкой, и чем-то таким, что Чживон не может чётко идентифицировать, но что заставляет его жадно втянуть воздух в лёгкие, потому что аромат сильный и какой-то одуряющий. Он ему угрожает. Цедит, что сделает больно, что разорвёт его в клочья, если он посмеет коснуться хоть пальцем его сестры. Чживон вздрагивает при упоминании директорской дочки, потому что Ханбин, сам того не понимая, попадает в самую болезненную незаживающую рану. Бобби делает глубокий вдох, ощущая, как голова кружится от захлёстывающих его эмоций, безумных, выкручивающих нутро до тошноты. До алой пелены перед глазами хочется спровоцировать его, и он это делает, умело нажимая на самые слабые точки. Он толкает его в стену, но Ханбин ловко отвечает ударом живот. Несмотря на внешне хилое телосложение и то, что Бобби явно намного сильнее физически, удар у него поставлен просто отлично, и в глазах невольно темнеет, когда он бьёт снова, с явным удовольствием и вкладывая в удар всю свою зашкаливающую ярость. Ханбин весь — как натянутая струна, напряжённый и дикий. Чживон сжимает его запястья, смотрит в чёрные от злости бездонные глаза и захлёбывается чужими эмоциями. Они исходят удушливой волной, неконтролируемые и похожие на липкий дёготь, такие отличные от той светлой, радостной ауры, которую излучает его обожаемая сестра. Почему-то прямо сейчас Чживон ненавидит Ханбёль всеми фибрами души. Что же такого она сделала для того, чтобы получать такую безграничную преданность и обожание? Почему Ким Ханбин, холодный, бесчувственный и жестокий ублюдок, готов расшибиться ради этой девчонки в лепёшку? Только потому, что она имеет схожую структуру ДНК и слишком глупая и беспомощная, чтобы защититься самостоятельно? Образ улыбающейся Ханбёль перекрывается лицом озлобленного Ханбина, вжатого в стенку его телом, жаркий, такой же смазливый, как его сестрёнка, и одинаковый с Чживоном в своей отвратительности. Что-то переклинивает в голове, в сознании снова возникает больная полустёртая фантазия, и Бобби подаётся вперёд, вжимаясь губами в чужие губы. Это больше похоже на попытку подчинить себе и показать, кто тут на самом деле ведущий, а кто — слабый и ведомый. От Ханбина пахнет табаком и выпечкой его матери, его губы мягкие и гладкие, наверное, такие же, как у его сестры, и Чживон едва сдерживается, чтобы не простонать, потому что злой, колючий поцелуй отдаётся во всём теле липкой волной удушливого, больного возбуждения. Ханбин с силой кусает его за кончик языка, Чживон невольно подаётся назад и ощущает во рту металлический привкус крови. — Уёбок, — шипит он и смотрит прямо в его чёрные от злобы глаза. Нутро сжимается от сладкого чувства удовлетворения, когда Чживон понимает, что Ханбин в бешенстве, и это стоит того. Ханбин бьёт его, несколькими точными ударами заставляя всё тело превратиться в один сплошной комок боли. У этого ублюдка явно есть богатый опыт, думает Чживон, и почему-то ему кажется, что если бы его сестра была такой же, похожей на него не только внешне, но и грязной, жестокой натурой, то он предложил бы ей встречаться без всякого одноразового секса. Ханбин говорит, что уничтожит его, если он не бросит Ханбёль, причём сделает это как можно быстрее и безболезненнее. Чживон принимает вызов, но в глубине души понимает, что вместо одной цели у него теперь две, и вторая — намного более желанная и манящая. Выебать Ханбёль и бросить, заставив эту сладкую скромную крошку плакать и навсегда разочароваться во всех своих глупых мечтаниях и фантазиях. И обыграть Ханбина, обвести его вокруг пальца, заставить кричать от злобы, чувствуя себя униженным и опущенным. Даже вернувшись домой и поцеловав Ханбёль в щёку у подъезда дома, когда она вышла его проводить, он чувствует на губах вкус его губ. Сигареты, домашние кексы и душевная грязь, липкая и тягучая, — намного притягательнее духов с ванильной отдушкой и внутренней стерильной чистоты.

***

Она выглядит настолько счастливой и влюблённой, что Ханбину хочется выть. Хочется запереть её в квартире, схватить за плечи и заорать в голос, что она, мать вашу, слишком наивная и легковерная дурочка, раз с такой охотой покупается на умелые трюки Чживона. Тот обхаживает её медленно и методично, при этом делая всё, чтобы не оставаться с Ханбином наедине. Он провожает её до дома после курсов и по выходным ходит с ней по типичным для парочек местам типа кафе, парка аттракционов, кино или набережной реки Хан. Дарит ей всякие мелкие безделушки вроде ручек с зайчиками или симпатичных заколок для волос, розовых, потому что сестра обожает этот пошлый девчачий цвет. Ханбин осторожно спрашивает у Ханбёль, насколько далеко они зашли в своих отношениях, на что та смущённо хихикает и, порозовев, бьёт его по плечам. Он вздыхает от облегчения: явно не зашли дальше объятий и поцелуев в щёку. Если бы было что-то серьёзнее, то сестра вряд ли смогла бы отмалчиваться и делать загадочное лицо. Она любит его, глупенькая, наивная Ханбёль, доверяет ему всей душой и обязательно рассказала бы брату такой страшный и важный секрет. Ханбину становится тошно от одной только мысли о том, что чёртов ублюдок Чживон посмеет тронуть её своими грязными руками. Почему-то в голове всплывает его образ, ощущение его пальцев на запястьях, вкус жестоких грубых губ, от которых так и несёт вызовом и насмешкой, и Ханбина буквально ломает. Настолько сильно хочется сделать Бобби больно, заставить мучиться и страдать, стереть с его лица эту участливую улыбку и фальшивую заботу. Он никогда не остаётся на чай, несмотря на все уговоры Ханбёль, не проходит дальше прихожей, только смотрит на Ханбина насмешливо и с вызовом. Демонстративно целует сестру в макушку на прощание и быстро уходит, а Ханбин едва сдерживается, чтобы не схватить его за отросшие чёрные пряди и не затащить к себе в комнату, дабы выбить из него дух и всю эту показушную наглость. Чживон ждёт, пока он сорвётся, и Ханбин срывается, готовясь нанести ответный удар. — Нам надо пойти и кое-кого уебать, — говорит он и закуривает, выпуская дым в прохладный воздух. На территории школы нельзя курить, это чётко прописано в уставе, и за такие прегрешения президент ученического совета запросто может выгнать нарушителя из учебного заведения. — Тебе нужно кого-то уебать, — меланхолично уточняет Донхёк и забирает у него зажигалку. — И ты, как всегда, хочешь заставить нас ввязаться в это дерьмище. Донхёк и есть президент студенческого совета, заядлый злостный курильщик, а также близкий приятель Ханбина, который часто стреляет у него сигареты. Наверное, именно поэтому у самого Ханбина до сих пор практически образцово-показательная характеристика в личном деле. — Я вас не заставляю, — он пожимает плечами, — вы сами в это лезете, потому что вам это нравится. — С тобой весело, — соглашается Чжунэ и ухмыляется. — Это какой-то удивительный талант, находить приключения себе на задницу. Дай угадаю: хочешь украсить смазливое личико Ким Бобби? Однофамилец не впечатлился твоими доводами и продолжает подкатывать к нашей дорогой Ханбёль? — Ким Бобби клеит твою младшую сестру? — округляет глаза Чану. — Да это же пиздец! Я не особо много про него слышал, но то, что рассказывал Чжунэ… Он же редкостный мудак и профессиональный ёбарь, ведь так? — Почти такой же, как наш Ханбинни, — добавляет Донхёк, и они с Чжунэ громко смеются. Ханбин едва сдерживается, чтобы не засунуть ему окурок за шиворот, но вместо этого тушит его о стену и отрывисто говорит: — Мы с ним поговорили по душам, но ни к чему хорошему это не привело. — Он вспоминает чужие губы на своих губах и сильные руки, цепляющиеся за его запястья, и его невольно бросает в дрожь. — Главное, что этот уёбок теперь меня избегает, дабы не нарваться, и потому мне нужно достать его на его же территории. — Надеюсь, ты не собираешься вламываться к нему домой? — интересуется Чжунэ. — Не то, чтобы я был против, просто мне совершенно не хочется таскать тебе в тюрьму передачи. — Ты же помнишь, где находится Хонгун? — вопросом на вопрос отвечает Ханбин. Ку смотрит на него, не мигая, затем выдыхает и качает головой. — Блядь, только не говори, что ты собрался драться с ним на территории школы. Ты хоть понимаешь, насколько это тупо? — Я собираюсь драться с ним за пределами школы, — парирует Ханбин и снова хватается за сигареты. — А там я смогу его выловить, понимаешь? Меня он бесит, эта тупая скотина специально надо мной измывается, продолжая окучивать Ханбёль, а она и рада вестись на его ухищрения. Боюсь, что однажды я зайду к себе в комнату и наткнусь на него, снимающего с моей сестры трусы. — Тебе никогда не говорили, что у тебя какой-то слишком сильный братский комплекс? — внезапно спрашивает Чану. — Ты меня прости, но ты её как-то слишком опекаешь, как будто ты её попросту ревнуешь. Он едва успевает увернуться от кулака Ханбина, вовремя подавшись назад. Донсэн смотрит на него испуганными глазами, а Ким опускает руку и, затушив сигарету, бросает на него тяжёлый взгляд. — Нет. — Его бесит сама мысль о том, что кто-то может подумать нечто подобное, но он понимает, что Чану просто выпалил на духу то, что думает, не желая его обидеть или оскорбить. — Я не вижу в ней женщину и не испытываю к ней ничего противоестественного. Это не дешёвая дорама, да и я нормальный, никакого сраного инцеста. Просто она мне действительно дорога. — Нутро болезненно сжимается, и Ханбин запрокидывает голову, щурясь от яркого солнца. — И потом, она слишком хорошая. Слишком замечательная и чистая, всё ещё верящая во что-то доброе и настоящее, в то время, как я — грязный и начисто потерявший иллюзии. Мы все грязные, я грязный, ты грязный, Чживон грязный, а она искренне уверена, что я — чудесный, и не видит во мне ничего, кроме самого светлого и положительного. Ни в ком не видит, она любит и принимает меня любым. Я не хочу, чтобы она это потеряла. Я не хочу, чтобы кто-то её ранил, сделал больно и показал, насколько омерзительным может быть мир. Говорить искренне трудно, Ханбин не любит демонстрировать окружающим свои эмоции и слабости, но сейчас его будто прорывает, и он машинально растирает пальцами окурки, превращая их в кучку серого пепла. — И если ради этого мне придётся стереть этого уёбка в порошок, я сделаю это не задумываясь, — тихо заканчивает он и стряхивает грязь с рук. Воцаряется молчание, прерываемое доносящейся издалека оживлённой болтовнёй одноклассников. Донхёк встряхивает головой и нарушает тишину, поворачиваясь к Ханбину: — Судя по тому, что ты тут перед нами чуть ли не душу вывернул, тебя это действительно напрягает и волнует. Ладно, — он закидывает руки за голову, — я не против получить пару фингалов от приятелей этого Чживона. С кем он там общается? А, Чжунэ? Я же знаю, что ты постоянно переписываешься с пареньком из банды Бобби. — Откуда ты… — начинает было Ку, но Донхёк отмахивается: — Брось, неужели так сложно заметить, что ты регулярно получаешь сообщения от «Чжинхванни-хёна». — Он бросает быстрый насмешливый взгляд на Ку и добавляет: — Кроме того, я один раз видел вас вечером в круглосуточном магазине. Шёл от подружки, а тут ты покупаешь себе и, как ты его называл, «Хванни-я», холодный кофе и булочки. Просто Ромео и Джульетта местного разлива! — Сука, бесишь, — цедит Ку. Ханбин замечает, как его шею и щёки заливает алая краска, и думает, что, скорее всего, этот Чжинхван кто-то действительно близкий, если Чжунэ так явно смущён. Насколько, Ханбин предпочитает не задумываться, потому что это, чёрт возьми, не его дело и не его личная жизнь. Он кладёт руку на плечо Ку и говорит, слегка повышая голос: — Хватит. С кем и как гуляет Чжунэ, нас не касается. Главное, чтобы не крысятничал, а всё остальное — это его заёбы. Чану молча кивает, а Донхёк разводит руками. — Я же его просто поддразниваю, — миролюбиво отзывается он. — А Чжинхван этот действительно миленький. И не скажешь, что он тебе хён, скорее, ты с ним рядом выглядишь, как сонбэ, прогуливающийся с мелким донсэном. Так, кто там с ними ещё тусуется? Нам это важно знать, дабы не нарваться на толпу и не огрести по полной. — Из тех, с кем он постоянно общается, только Чжинхван-хён и ещё Юнхён, — помедлив, отвечает Ку. — Юнхён — хитрая расчётливая сволочь, один из членов школьного ученического совета. Отвечает за спорт или что-то такое, я точно не помню. Остальные — кто-то типа пешек, которых в круг избранных не принимают. — Надо же, из студенческого совета, — цокает языком Донхёк. — Коллега! Можно я буду бить ему морду? А то я не люблю конкуренцию, а этот Юнхён вроде бы претендует на моё почётное звание главного говнюка при власти. Чану хихикает и, опустившись на корточки, серьёзно смотрит на Ханбина. — Я тоже с тобой, — говорит он. — Мне нравится Ханбёль-нуна. Она, кстати, была чем-то вроде моей первой любви. Нравилась мне пару лет назад, но я просто побоялся признаться, а потом переросло. — Почему не признался? — машинально спрашивает Ханбин, ощущая, как нутро наполняется тёплым чувством благодарности. — Из-за тебя, — честно отвечает Чану. Ханбин округляет глаза, а Чжунэ усмехается и толкает его в плечо. — Чёрт, только не прикидывайся идиотом! Разве ты позволил бы хоть кому-то из друзей приблизиться к своей сестре? Даже такому невинному малышу, как Чану, который явно даже бы не подумал её кинуть. А, Ханбин? Ким замирает. В словах Ку есть резон, и он неохотно признаётся: — Нет. Я бы пошёл и набил ему морду. — А я не хотел, чтобы мне били морду, — хмыкает Чану, — вот почему я даже не пытался. Но, чтобы ты знал, к Ханбёль я по-прежнему питаю самые что ни на есть тёплые чувства. И я очень надеюсь, что она найдёт такого парня, которого ты не захочешь отпиздить в тёмном переулке. — Занятия в Хонгуне заканчиваются на полчаса раньше, чем у нас, — внезапно говорит Чжунэ. — Это значит, что нам придётся прогулять последний урок. Он убирает телефон в карман, стараясь делать это как можно более незаметно, и Ханбин понимает: писал своему приятелю. Наверное, предупреждал, чтобы затаился и держался от Бобби как можно дальше. Интересно, они уже трахались? А быть может, просто целовались. Вполне возможно, что между Чжунэ и Чжинхваном вообще ничего нет, но почему-то в это слабо верится. Наверное, Чжунэ ведёт себя с ним совсем по-другому, у них всё мило, спокойно и нежно, и Ханбин с лёгким отвращением думает, что нет ничего более мерзкого, чем вот такие телячьи нежности и игра в сладкую парочку. Хотя, возможно, всё дело в том, что мерзкими подобные вещи кажутся только таким отмороженным идиотам, как он, а другие люди называют такие отношения «нормальными» и «правильными». А может, он просто завидует, потому что у него ничего такого нет и не предвидится. Здание старшей школы Хонгун оказывается больше, пафоснее и новее здания их учебного заведения, и Ханбин слегка кривится, облокачиваясь на свежеокрашенный кованый забор. Донхёк громко зевает и утыкается взглядом в экран планшета, Чану скучающе разглядывает свои ногти, и только Чжунэ выглядит нервным и напряжённым. Проходящие мимо девушки смотрят на них внимательно и с лёгким кокетством, и Ханбин машинально им улыбается, вызывая громкое хихиканье и перешёптывания. Надо взять у одной из них телефон и позвать куда-нибудь, думает он и пытается вспомнить, когда последний раз нормально расслаблялся. В последнее время практически вся его жизнь вращается вокруг отношений сестры и чёртового Ким Чживона. Как обставить Чживона, как заставить его страдать и мучиться, как выкинуть его из собственного сознания. Ким стискивает зубы и встряхивает головой, мысленно обещая себе обязательно выбраться куда-нибудь на выходные и хорошенько оттрахать какую-нибудь глуповатую крашеную дурочку. Вроде той, что сейчас томно смотрит на него из-под нарощенных ресниц и прикусывает ярко накрашенные губы. Он появляется из-за её спины, и все мысли о флирте с хорошенькой старшеклассницей моментально испаряются из головы, уступая место нарастающему напряжению и предвкушению. Чживон идёт медленно, переговариваясь с каким-то невысоким, хорошеньким парнишкой, по виду смахивающего на его донсэна, и по тому, как заметно напрягается Чжунэ, Ханбин понимает, что это тот самый Чжинхван, а второй, который идёт по правую сторону от Бобби, с тёмно-каштановыми волосами, явно Юнхён. Чживон скользит взглядом по проходящим впереди одноклассницам, пока, наконец, не замечает Ханбина. Тёмные глаза расширяются, и Ханбин с лёгким удовлетворением замечает, как Бобби теряет своё привычное спокойствие и таращится на него с нескрываемым удивлением. Затем на его лицо вновь наползает маска деланного дружелюбия, и он широко улыбается, подходя ближе и становясь напротив. — Здравствуй, БиАй-я. — Он скользит взглядом по остальным и добавляет: — Привет, Чжунэ! Пришёл навестить бывших одноклассников? И как тебе в другой школе? Нравится, да? — А вот и сам Ким Чживон, — разводит руками Донхёк и скалится. — Рэпер и янки, трахает тёлочек на клубных лежанках! Со всеми поебаешься, но с Ханбёль обломаешься! — Глаза Бобби сужаются, Чану хмыкает, Юнхён издаёт глухой смешок, а Ким добавляет: — Классно я придумал, да? Может, мне тоже стоит заняться рэпом, как ты, хён, и наш Ханбинни-хён? — Он салютует Юнхёну. — Привет, коллега! Учти, если мы сегодня будем бить друг другу рожи, знай, что я сделаю это с уважением и должным пиететом к твоему административному статусу. — Я польщён, — ухмыляется Сон, а глаза Чжинхвана расширяются, и он бросает быстрый взгляд на мрачного Чжунэ. — Что, будем драться? — мирно интересуется Бобби и делает шаг навстречу Ханбину. — Прямо здесь? На глазах у моих дорогих одноклассников и преподавателей? Стенка на стенку, банда на банду? Ханбин слышит в его голосе нескрываемую насмешку и ощущает, как кровь приливает в голове. Он кидает взгляд на напряжённого Чжунэ, на подобравшегося Чану, на Донхёка, который скользит по Бобби цепким, внимательным взглядом, видимо, прикидывая, насколько тот физически развит и потенциально опасен. Это изначально была глупая идея, ведь в итоге всё выльется в самый настоящий мордобой, понимает Ханбин. Даже если их будет только семеро, в итоге каждый будет драться до упора, а если они увидят, что Чживон положил его на лопатки, или же, наоборот, Ханбин набьёт Чживону довольно скалящуюся рожу, остальные моментально ринутся на подмогу, а потом на шум могут прибежать и другие. Ханбин — эгоист, но даже у него в груди что-то ёкает, когда он видит бледное лицо Чжинхвана, который украдкой бросает на Чжунэ пристальный, пронзительный взгляд. Он отталкивается от кованой поверхности и, помолчав, коротко говорит: — Один на один? Наконец-то я смогу наедине пообщаться с замечательным парнем своей любимой сестры, который всё время куда-то торопится. Глаза Чживона сужаются и темнеют, практически полностью сливаясь с радужкой, и он ухмыляется. — Конечно. Кстати, она называет тебя «оппой»? — Он приближается к Ханбину практически вплотную и наклоняется, так, что жаркое дыхание опаляет кожу. — Потому что меня она так называет… Что-то поднимается из самых недр души, что-то звериное и яростное, и Ханбин резко хватает Чживона за руку и буквально тащит за собой. — Хён! — доносится до него испуганный голос Чану, и он, не оборачиваясь, делает несколько взмахов рукой. «Не идите за мной», — вот что должен означать этот жест, и он искренне надеется, что остальные последуют его приказу. — Сука, куда ты меня тащишь? — сдавленно бормочет Чживон и дёргает его на себя, пытаясь вырваться. Злоба придаёт силы, и Ханбин затаскивает сопротивляющегося Бобби в подворотню, с силой толкает на грязную кирпичную стену и, прежде, чем тот успевает сориентироваться, с силой бьёт ему в челюсть. — Уёбок! — Он хватает Чживона за плечи и дёргает за подбородок, встречаясь с ним взглядом. — Какого хуя ты от меня прячешься?! Какого хуя ты до сих пор её не бросил? — С хера ли я должен её бросать? — Он резко подаётся вперёд и, вывернувшись, хватает Ханбина за плечи. — У нас с ней всё хорошо, если ты не заметил. Или ты думаешь, что я вот так взял и зассал, когда ты показал мне коготочки в прошлый раз? — Он проводит кончиком носа по изгибу шеи Ханбина, отчего по коже проходит стая липких мурашек. — Или просто не можешь забыть, как оппа хорошо о тебе позаботился? Руки скользят по плечам Ханбина, и почему-то он ощущает, что не в состоянии сопротивляться. Чживон похож на едкий яд, разъедающий кожу и проникающий прямо в кровь через стенки вен. Голова будто в тумане, Ханбин запрокидывает голову, силясь избавиться от чужих касаний, и, сделав над собой усилие, отталкивает Бобби в сторону. — Пидор, — презрительно выплёвывает он. — Что, хочешь, чтобы я тебя трахнул? Используешь Ханбёль, чтобы прикрыть свои пидорастические наклонности? Чживон размахивается и, прежде чем соперник успевает среагировать, бьёт его в скулу. Боль резкая и сильная, и Ханбин пятится назад, встряхивая головой и пытаясь сфокусировать взгляд. — Следи за словами, уёбок, — выдыхает Чживон. — Может, это просто ты слишком похож на девку, поэтому на тебя и можно повестись. Ты себя в зеркало видел? Смазливая рожа, губы, как у отсасывающего пассива, так и ждёшь, что ты встанешь на колени, чтобы ёбарь шлёпнул тебя хуем по губам. Ханбин знает, что есть в нём что-то женственное и хрупкое. Что-то такое, что заставляет всяких уродов в клубах лезть к нему с непристойными предложениями, стараясь облапать за задницу. Он бьёт их до полусмерти, долго, с наслаждением, пока не вмешиваются друзья или подоспевшая охрана. Чживона хочется мордовать до алой пелены перед глазами, и Ханбин бросается вперёд, хватая его за ворот форменной рубашки. — Я хочу увидеть, как ты собираешь свои зубы с асфальта, — свистящим шёпотом шипит он. — Сучий педик, который наверняка дрочит на мои фотографии по ночам. Что, Чживонни, есть у тебя мои фоточки? Хочешь, кину тебе парочку, я даже могу сделать для тебя эгьё, только не натри мозоли на ладонях. Бобби молча смотрит на него потемневшими глазами. Затем толкает в грудь, так что Ханбин выпускает его рубашку, и, рвано выдохнув, спокойно говорит: — Мы же всё равно будем хуячиться, потому что накопилось, так почему бы не сделать ставки? Кто кого первым уложит на лопатки, тот и получает право на выполнение желания. Чживон сильнее физически, но у Ханбина — огромная мотивация победить. Он кивает и, скрестив руки на груди, отвечает: — Если я тебя уложу, то ты рвёшь с Ханбёль. Без глупостей и всяких отмазок, но так, чтобы ей не было больно. Договорились? — Что-то ты больно наглый, — качает головой Бобби и осклабивается. — Если выиграю я, то я веду Ханбёль на свидание и там целую с языком. Я же хорошо это делаю, ты уже успел в этом убедиться на собственном опыте. — Сука, — выдыхает Ханбин. Чживон нарочно его провоцирует, нажимая на самые больные точки, и Ханбин, прекрасно это понимая, всё равно закипает. Он делает глубокий вдох и, сжав руки в кулаки, ухмыляется: — Хорошо. Если до этого всё-таки дойдёт, то я не сомневаюсь, что она кинет тебя сразу, когда ты попытаешься впихнуть ей в рот свой склизкий мерзкий язык. — Ты отвратителен, — кривится Бобби. — Тебе никогда не говорили, что у тебя наклонности инцестника? Что, хочешь уложить свою сестрицу в кровать, но не можешь, ибо это неправильно и оппы так не поступают? Он не успевает договорить, потому что Ханбин бросается к нему, с силой ударяя в живот. Он слышит чужой сдавленный всхлип и едва сдерживается, чтобы не застонать от нахлынувшей эйфории, настолько это прекрасное и долгожданное ощущение. Чувствовать чужую боль, бить по плоти, не разбирая направления, интуитивно стараясь попасть по самым болезненным и слабым местам. Чживон бьёт его в ответ так, что темнеет в глазах, и в зрачках Ханбина царит сплошное алое марево, непроглядное и густое. Он ставит ему подножку и выкручивает руки, ударяя коленом в живот. Тот давится воздухом и, дёрнувшись, бьёт головой ему в подбородок. Челюсть пронзает резкая боль, но Ханбин продолжает его держать, потому что понимает, что осталось немного. Надо нанести лишь последний решающий удар, и тогда этот ублюдок действительно окажется на грязном асфальте, и… Внезапно Чживон поднимает голову, и его мутные глаза расширяются. — Ханбёль?! — восклицает он, глядя куда-то за спину Ханбина. Сердце пропускает удар, и Ханбин резко оборачивается. Позади нет ни души, и в голове вспыхивает запоздалая мысль: сучий ублюдок обвёл его вокруг пальца, и надо срочно с ним кончать. Но слишком поздно: пары мгновений, когда Ханбин потерял бдительность, оказывается достаточно, чтобы Чживон воспользовался его слабостью и, дёрнувшись, вырвался из хватки. Сильные руки хватают его за плечи, и Ханбин чувствует, как его толкают вниз, крепко стискивая настойчивыми руками. Затылок резко ударяется о землю, и Ханбин стискивает зубы, ощущая, как нутро заполняется бессильной злобой. — Это, твою мать, нечестно, — выплёвывает он, и Чживон наклоняется к нему, белозубо улыбаясь. — Нечестно, — кивая, говорит он. — Но кто говорил о каких-то правилах? Я что-то не припомню. — Сыкло, — презрительно бормочет Ханбин, в упор глядя на торжествующее лицо долбаного янки. — Что, не можешь победить честно? Обязательно вести себя как петух и бить в спину? Как тебя вообще выбрали лидером с такими замашками? И кто тут из нас пассивный пидорас? Глаза Чживона сужаются, и он убирает руки, выпрямляясь. — Я не сыкло, — говорит он, задрав подбородок. — Если ты собираешься плакаться на коварного и ужасного Чживонни, то давай устроим реванш. Если победишь ты, то сможешь сам решать, куда мы пойдём на свидание и сосаться я с твоей сестрицей не буду, — ухмыляется он. — Так что, можешь не плакать в подушку, пока я… Ханбин действует чисто на инстинктах. Он резко приподнимается на локтях и с силой бьёт Бобби ногой в челюсть. Тот от неожиданности пятится назад и падает на асфальт с громким хриплым вскриком. Ханбин поднимается на ноги и, пошатнувшись, идёт к нему, вытирая выступившую на губах тёплую кровь. — Сука… — выдыхает Чживон, встречаясь с ним глазами. — Что ты там говорил о честности? Ханбин ставит ногу ему на грудь и нажимает, вырывая у него сдавленный стон. — Я не из тех, кто на пощёчину подставляет вторую щёку, — усмехается он и морщится от боли в разбитой скуле. — Поведёшь её в музей автомобилей, на выставку раритетных тачек. Она как раз терпеть не может всё, что связано с железом, и я представляю, как вам обоим будет там весело. — Я люблю машины, — Чживон приподнимается на локтях и сплёвывает, — так что можешь обломаться. — Да, но по выходным там обычно полно родителей с маленькими крикливыми детишками — идеальная романтичная обстановка. — Ханбин отряхивает пиджак и протягивает Бобби руку. Тот смотрит на неё с нескрываемым недоверием, и БиАй закатывает глаза. — Не выёбывайся. Своё ты уже получил. Он помогает Чживону подняться, и тот морщится, вытирая кровь с губы и глядя на него в упор. — У тебя странные понятия о чести и моральных ценностях, — внезапно говорит он и ухмыляется. — Поверь, если я захочу, то твоя сестрёнка будет течь от меня как бешеная сука даже на сходке пенсионеров любителей лото. — Приведёшь её к девяти. — Ханбин представляет себе лицо матери, когда он заявится домой в подобном непрезентабельном виде, и невольно кривится: та наверняка примется охать на все лады, пытаясь выведать, где он ухитрился так разукраситься. — Чтобы и пальцем её не тронул, понял? Сучий потрох! Он разворачивается к Чживону спиной и, поморщившись от боли, медленно бредёт в сторону дороги. — Эй! — внезапно окликает его Бобби. Ханбин машинально оборачивается. Чживон поправляет на себе грязную, помятую рубашку и, ухмыльнувшись, спрашивает: — Тебя напрягает то, что я могу её коснуться или то, что её касаюсь именно я? — Идиотский вопрос, — криво улыбается Ханбин. — Насколько знаю, это ты у нас любитель ломать жизнь хорошеньким дурочкам. — На что ты готов пойти, чтобы я её не трогал? — тихо интересуется Бобби. — А, Ким Ханбин? Что ты можешь сделать ради того, чтобы я не испортил твою дорогую малышку Ханбёль? Почему-то от его голоса по коже пробегает неприятная дрожь. Ханбин вскидывает голову и, неотрывно глядя Чживону в лисьи глаза, отвечает свистящим шёпотом: — Я готов сделать тебе так больно, как не делал никто никогда в твоей грёбаной жизни. — Скучно, — кривится Чживон. — Я ожидал услышать что-нибудь более сексуальное. — Он суёт язык за щёку и делает характерное движение. — Сделаешь хёну приятно? Уверен, у тебя к этому врождённый талант. Ханбин слишком вымотан морально и физически, чтобы реагировать на очередную идиотскую провокацию. Поэтому он молча вскидывает руку со средним пальцем и, вновь развернувшись, уходит прочь. Бобби идёт за ним, изредка сдавленно ругаясь сквозь зубы и рвано выдыхая. При виде него Донхёк морщится, а Чану охает и, ругнувшись, бросается навстречу со всех ног, спрашивая, нужна ли ему медицинская помощь и надо ли отвести его к врачу. Чжунэ молча достаёт из кармана сигареты и протягивает пачку вместе с зажигалкой. Ханбин замечает в его глазах нескрываемое чувство вины и, покачав головой, улыбается разбитыми губами. — Всё нормально. — Он переводит взгляд на Донхёка. Тот окидывает его с ног до головы внимательным взглядом и, помолчав, изрекает: — Оттащим тебя домой и скажем, что ты участвовал в школьных соревнованиях по регби, где какой-то пидор из команды-соперников отделал тебя под орех. — У нас в школе есть регби? — удивлённо спрашивает Чану. Ким с наслаждением затягивается, а Донхёк хмыкает и спокойно парирует: — Нет. Но это не мешало госпоже Ким поверить в обморок Ханбина после школьного спектакля, когда мы ночью притащили его обкуренного к херам после выступления в клубе. — Отличная отмазка, — слышится позади голос Юнхёна. Ханбин поворачивает голову и видит, как тот с ухмылкой салютует Донхёку. — Использую её, чтобы прикрыть жопу Чживон-хёна! Чжинхван молча вытирает с губ Бобби кровь носовым платком, и Чживон, кинув быстрый взгляд на своего соперника, говорит: — Разве тебе не говорили, что нельзя курить возле учебных заведений? Никотин заполняет лёгкие, даря знакомое чувство мнимого спокойствия. Ханбин затягивается и выдыхает дым прямо в сторону Чживона. — Разве тебе не говорили, что меня не ебёт, что говорят какие-то сучьи мудаки? — парирует он, и Юнхён издаёт тихий смешок. — Ты классный, — говорит он. — Если бы не ваши игры крутых самцов, могли бы подружиться. Ханбин хочет послать его куда подальше и сказать, что лучше быть парией, чем якшаться с шестёрками Чживона. Но в глубине души он понимает, что Сон, да и Чжинхван, который выглядит потерянным и каким-то потухшим, не так уж плохи, просто обстоятельства играют так, что они находятся по разные стороны баррикад. Чану промакивает ранку в уголке рта носовым платком, и Ханбин невольно жмурится от неприятной щиплющей боли, чувствуя во рту железный вкус крови. Он не трахался уже несколько недель, и с этим надо что-то сделать. Пойти, наконец, в клуб, выплеснуть все скопившиеся эмоции и дать себе физическую разрядку. У него ломит всё тело, а нутро заполняет какое-то болезненное чувство удовлетворения на грани. Он тушит сигарету о прутья забора и стряхивает пепел на асфальт, чувствуя на себе пристальный, пронизывающий взгляд чужих чёрных звериных глаз. Драться с Чживоном до кровавых ран круче самого яркого оргазма. Это что-то первобытное, на уровне естества, что-то безумное и оттого такое возбуждающее. Ханбин отнюдь не мазохист, но почему-то ему до боли хочется повторить. Лишь бы снова испытать это ненормальное, грязное и отвратительное чувство.

***

Клуб называется «Аэроплан», и он находится в подвале какого-то полузаброшенного старого дома. Внутри сильно воняет дешёвым алкоголем, травкой и чем-то противным и кислым, и Чживон невольно кривится. Он хватает за локоть мерно качающего головой Юнхёна и громко говорит, силясь перекричать бьющую по ушам музыку: — Какого хера мы сюда потащились? — Потому что это — самый модный сейчас андеграундный клуб, да и ты сам говорил, что хочешь сменить обстановку и разрядиться, — орёт в ответ Сон и отпивает из стакана пиво. — Мы всё время ходим в одно и то же место, плюс тут вроде как должны быть Мино с Чихо, можно пойти и с ними оттянуться. Он толкает Бобби в бок и, протянув ему пластиковый стакан с виски, спрашивает: — Никого себе пока не присмотрел? Смотри, вон та, в красном платье, реально классная! И пялится на тебя уже минут пять, она почти готовая! Чживон машинально косится в ту сторону, в которую показывает пальцем подвыпивший Юнхён. Девушка и впрямь хорошенькая, этакая глуповатая каннамская киска, падкая на плохих парней. Она кокетливо стреляет глазами, и Чживон вяло думает, что эту действительно не придётся долго окучивать. Подошёл, пару раз улыбнулся, сказал ей несколько ничего не значащих комплиментов — и вот она уже раздвигает перед ним ноги в клубном сортире. Трахаться хочется до боли в паху, но Чживон отчётливо понимает, что эта девица не вызывает у него никаких эмоций, кроме лёгкого отвращения. Так, будто сидишь на овощной диете и таращишься на очередные морковные котлеты. — Не хочу, — бормочет он, и Сон, присвистнув, округляет глаза. — Это что, из-за Ханбёль? — спрашивает он. — Хён, ты реально на неё запал? Да Ханбин-хён тебя закопает, если об этом узнает! Юнхён называет его «хёном», что почему-то вызывает у Чживона резкий приступ раздражения. Он залпом опрокидывает виски и, размахнувшись, метко швыряет стакан в стоящую неподалёку мусорку. — Нет, — помедлив, говорит он. — Я на неё не запал. У нас с ней вообще всё глухо, она такая правильная и милая, что меня даже тошнит. Иногда просто хочется взять и схватить её за волосы, чтобы увидеть хоть какую-то негативную реакцию. — Диджей врубает какой-то кислотный ремикс, и Бобби едва подавляет желание заткнуть уши пальцами. — Но я почему-то, блядь, уверен, что даже тогда она скажет, что оппа просто устал и предложит мне врезать ей по лицу, чтобы я мог успокоиться и сбросить напряжение. — Это просто ты слишком мудак, а она замечательная, — парирует Юнхён, и Чживон не может с ним не согласиться. Ханбёль действительно чудесная. Добрая, искренняя, чистая, настоящее сокровище для любого нормального парня. Бобби — двинутый, потому что с каждым днём желание сбросить с себя эту маску весёлого и обходительного рубахи-парня становится всё невыносимее, потому что его подружка чересчур хорошая, до режущей боли в зубах. Чживону хочется, чтобы она в конце концов сорвалась. Чтобы от души выругалась крепким матом, высмеяла какую-нибудь свою туповатую подружку или просто перестала смотреть на него так, что Бобби отчётливо ощущает собственную низость и несовершенство. Он не хочет её, потому что попросту страшно и боязно касаться кого-то настолько чистого и неиспорченного, как будто пытаешься осквернить многовековую антикварную вазу или же наложить кучу на любимый журнальный столик родной бабушки. Она постоянно говорит о Ханбине, и всякий раз только хорошее. Бобби становится смешно, когда она взахлёб рассказывает о том, насколько братик хороший и заботливый, и всякий раз хочется взять и сказать ей о том, насколько сильно она ошибается. Что вся та сучность, которая должна была достаться ей, осталась в испорченных генах Ханбина, что только с ней он ведёт себя как ласковый и любящий брат, и почему-то из-за этого Ханбёль бесит Чживона ещё сильнее. Он не хочет, чтобы Ханбин был с ним милым. Именно его жестокая, греховная сущность делает его настолько цепляющим и каким-то близким, и Бобби испытывает самое настоящее наслаждение, когда осознает, что он бесит Ханбина одним лишь фактом своего существования. Для него Чживон — это помеха, неприятный довесок к любимой сестре, и из-за этого Бобби хочется сделать ему как можно больнее. Ради этого стоит трахнуть малышку Ханбёль, пусть даже он не испытывает к ней ровным счётом никакого сексуального влечения. Только ради того, чтобы ещё раз увидеть ярость в чужих тёмных, наполненных холодной ненавистью глазах. — Ну что, я вижу, вы уже разогрелись? — орёт в микрофон патлатый диджей, и местная публика реагирует громкими радостными воплями. — Это круто, потому что сейчас здесь будет очень жарко! Время для хип-хопа, это рэп-баттлы, ребята! Ответом ему служит одобрительный гул, и танцующие постепенно подтягиваются ближе к ярко освещённой сцене. — Не хочешь поучаствовать? — интересуется Юнхён. — Отличный способ выместить свою злость и прогрессирующий недотрах. Зачитаешь против какого-нибудь обкуренного дебила, может, перестанешь портить мне настроение своей кислой рожей. — Да иди ты, — бормочет Бобби, хотя понимает, что на самом деле Сон о нём переживает, просто выражает это в привычной для себя манере. На сцене тем временем появляется долговязый парень лет двадцати пяти с длинными чёрными волосами, который даёт отмашку диджею. Кислотный транс сменяется ритмичным битом, и ведущий поднимает руку вверх, делая «козу». — И мы начинаем нашу первую битву. Леди и джентльмены, поприветствуйте нашего первого борца, заслуженного ветерана андеграунда. Крутой сукин сын — ЭшКид! На сцене появляется невысокий щупловатый мальчишка с кислотно-зелёными дредами, и Чживон невольно подаётся вперёд: ЭшКида он знает лично, и парень раздражает его до невозможности. Отличный рэпер, талантливый фристайлер, он ведёт себя как самый настоящий мудак, не гнушаясь пользоваться самыми грязными и низкими приёмами, вроде высмеивания внешности соперника или же опускания его ближайших родственников. Чживон не кисейная барышня и не ратует за высокие моральные принципы, но подобные уловки кажутся ему омерзительными. Проще побеждать за счёт читки и своего собственного таланта, нежели стараться облить противника грязью и пытаться компенсировать свои огрехи за счёт других. ЭшКид обычно тусуется в том же самом клубе, что и он, в нескольких кварталах отсюда. Что же он забыл в этом новом отстойнике, неужели решил покуражиться перед новой публикой и хорошенько отделать какого-нибудь желторотого новичка? — И второй наш хип-хоп мастер, широко известный в узких кругах… — ведущий выдерживает паузу и, набрав воздуха в лёгкие, громогласно кричит. — И это БиАй! Как дела, чувак, ты готов растрясти это местечко? — Охуеть, — выдыхает рядом Юнхён, но Чживон его не слышит. Всё его внимание сосредоточено на сцене, на которой появляется знакомая худощавая фигура. Ханбин вскидывает руки вверх и ярко улыбается, дерзко, соблазняюще, и во рту почему-то сразу же пересыхает, а сердце пропускает удар. Когда он встречает его дома у Ханбёль, Ханбин выглядит сосредоточенным и каким-то отстранённым. На нём всегда длинные мешковатые штаны и очередная толстовка, а глаза колючие и ненавидящие, смотрящие на Бобби так, будто он вот-вот бросится на него и в очередной раз врежет ему под дых. Ханбин на сцене — другой. У него красивая заразительная улыбка, живые, наполненные азартом глаза, он одет в обтягивающие джинсы и спортивную футболку с логотипом популярного бейсбольного клуба, и вид у него потрёпанный, пьяный и какой-то немного неряшливый. Бобби сглатывает и будто заворожённый наблюдает за тем, как БиАй забирает у диджея микрофон и становится напротив ЭшКида, окидывая его цепким внимательным взглядом — Блядь, — бормочет Юнхён, — я помню этого парня, он реально хорош. Когда он последний раз выступал против тебя, он едва не довёл тебя до горячки, хорошо, что ты собрался и сумел перевести счёт в свою пользу. Ханбин же ебанутый, он чуть что, так сразу заводится, дредастый уделает его, как сучку-малолетку. — Ты же сам говорил, что он хорошо читает. Диджей запускает бит, и ЭшКид подносит микрофон ко рту, начиная наступать на БиАя. — Да, но этот сморчок — любитель проехаться по больным мозолям. Чживон не слушает бурчание Юнхёна, обратив всё своё внимание на сцену. Дредастый ублюдок, естественно, не упускает своего шанса и моментально проходится по всем видимым слабым местам Ханбина. По смазливому лицу, по худощавой фигуре, слишком юному возрасту, и наконец выкрикивает, что с большим удовольствием трахнул бы его мамашу, если у неё такой же классный минетный рот. В сознании вспыхивает их недавняя драка, и Чживон невольно усмехается: тогда Ханбин сорвался. Бросился на него с кулаками, выбивая из него дух, потому что он ненавидит, когда кто-то намекает на его пассивную сексуальную роль и хоть как-то затрагивает его семью. Он ждёт, что и сейчас тёмные глаза загорятся яростью, и БиАй ринется на соперника, потому что грёбаный мудак ЭшКид действительно перешёл чёрту, особенно сейчас, когда довольно скалится и смотрит на Ханбина взглядом победителя. Публика ревёт и свистит, Бобби прикусывает нижнюю губу, задерживая дыхание, и вспоминает, как сам тогда, во время баттла с ЭшКидом, с огромным трудом сумел сдержаться, чтобы не выдрать его отросшие кислотные патлы. Но Ханбин молчит и только смотрит тяжело, прищурившись и не мигая. Затем берёт микрофон и выступает вперёд, глядя на соперника в упор. Он читает не слишком быстро, немного неровно, но настолько эмоционально и хлёстко, что нутро Чживона заполняется нарастающим чувством восхищения. Ханбин не напирает на физические недостатки и не грозится трахнуть мамашу ЭшКида в ответ, его рифмы чёткие и выверенные, он читает насмешливо и с вызовом, глядя на соперника с нескрываемой издёвкой. Тот в ответ подносит к губам микрофон и пытается отбить подачу, но БиАй тут же начинает атаковать с удвоенной скоростью, буквально не давая своему противнику вставить и слова. Публика ревёт и мерно качается в такт биту. Ханбин отворачивается от ЭшКида и, вскинув руку вверх, громко кричит: — Ну что, я уделал эту сучку? — Да! — кричит толпа, и БиАй смеётся, запрокинув голову назад. — Для того, чтобы круто читать, надо просто брать и что-то для этого делать, а не трахать чужих мамочек по вечерам, — говорит он ЭшКиду, и тот замирает, затем открывает рот, дабы ответить, но его голос перекрывает восторженный гул толпы. — И, мать твою, этот малыш действительно уделал тявкающую на него сучку! — орёт ведущий и хватает Ханбина за поднятую руку. — Ну что, парень, может, фристайл? Зажжёшь эту сцену для нас? — Если только для этого мне не придётся называть тебя пидорасом и намекать на секс с твоей бабулей, — отзывается тот, и зал громко смеётся. Диджей врубает другой бит, ЭшКид поджимает губы и, показав БиАю средний палец, быстро сбегает с лестницы обратно на танцпол. Ханбин свистит ему вслед и, повернувшись к залу, кричит: — Готовы оторваться? Раз-два-три, поехали. — Он охуенен, — подаёт голос Юнхён. — Блядь, да он не оставил дредастому мудиле ни единого шанса! Почему он сдержался, он же чуть что, сразу же на всех бросается волком? А тут просто Терминатор, машина по крутой читке! Блядь, а тексты у него какие, я вообще не ас в вашей рэперской тусовке, но даже мне хочется орать и качаться в такт его читке, — он толкает Чживона в бок. — Не хочешь организовать с ним баттл? Уверен, вы устроите на сцене кровавое месиво! — Он не будет со мной читать, — говорит Чживон и вытягивает голову, силясь углядеть Ханбина. Тот заканчивает своё выступление и под громкие крики толпы соскакивает со сцены. Ведущий даёт ему большую открытую бутылку виски и нахлобучивает на голову дурацкую картонную корону. Ким в ответ смеётся, запрокинув голову, и залпом отпивает несколько больших глотков, слегка покачиваясь. Его окружает целая толпа раскрашенных девиц, типичные «фанатки», которые липнут к каждому, кто кажется им крутым, классным и популярным. — Всё, что нас с ним связывает, это его сестрица и взаимное желание надрать друг другу задницы. Хип-хоп — это уже что-то личное, и, блядь, это уже будет перебор. — Тебя это бесит? — спрашивает Юнхён. Пальцы одной из девиц соскальзывают на грудь БиАя, поглаживая тонкую ткань острыми ногтями, и Чживон думает, что у Ханбина, определённо, слишком низкие стандарты. — Нет, — говорит он и, тряхнув головой, отворачивается. — Мне просто хочется уже пойти и с кем-нибудь поебаться. Ты не видел, куда пошла та, что в красном платье? — Поищи у туалета, — советует Сон. — Девчонки вечно поправляют косметику или суют себе в вагину тампоны. — Бобби кривится, а Юнхён разводит руками, едва не проливая пиво на пол. — Что, я не виноват, мне так сестра рассказывала. Иди к сортиру, если склеишь там кого-то, то напиши мне, я тогда свалю отсюда без тебя. Бобби кивает и, засунув руки в карманы, пробирается через танцующую толпу в сторону узкого коридора. Ханбина у сцены не видно, и Чживон с лёгким отвращением думает, что тот наверняка уже трахает ту дешёвую шлюху в каком-нибудь тёмном укромном углу. Он проходит мимо страстно целующихся парочек, переступает через лужу блевотины и, наконец, добирается до исписанной граффити двери в уборную. Чживон толкает её рукой и заходит внутрь. В нос ударяет резкий спёртый запах алкоголя и табака, и он морщится. — Хуёво пахнет, да? — раздаётся знакомый хрипловатый голос. Бобби резко разворачивается и видит сидящего на покрытой трещинами раковине Ханбина. Тот встречается глазами с Чживоном и, узнав его, моментально мрачнеет. — Блядь, — выдыхает он и затягивается. — Я специально пошёл в этот клуб, чтобы хотя бы ненадолго отдохнуть от тебя, от Ханбёль и от всей этой поеботины. Вот какого хуя ты здесь делаешь? Я что, уже поссать не могу отойти, чтобы не наткнуться на твою мерзкую рожу. — Я хотел потрахаться и отдохнуть от общения со своей замечательной девушкой, — парирует Чживон. Рядом с Ханбином стоит початая бутылка, он выглядит пьяным и каким-то расслабленным, и Бобби невольно задерживает взгляд на блестящих от влаги губах, сжимающих тонкий белый фильтр. — Ты изменяешь Ханбёль? — Его глаза наполняются нескрываемым презрением и издёвкой. — Отличная возможность покончить с тобой раз и навсегда. Как ты думаешь, сможет ли она тебя простить, если увидит, как ты сосался с местными шалавами в прокуренном клубе? — Девяносто процентов дыма в этом помещении сейчас создаёшь ты, — парирует Чживон и садится рядом на раковину. От Ханбина пахнет табаком, крепким виски, потом и чем-то ягодным, запах совершенно не женственный и не нежный, но Бобби вдыхает его глубже, ощущая, как низ живота заполняется нарастающим жаром. — И потом, шлюх здесь ебал ты. Да, крутой победитель БиАй? Как она отреагирует, если я скажу, что видел тебя пьяным, накуренным и зажимающимся с каннамской шалавой? — Она знает, — пожимает плечами Ханбин и морщится. — По крайней мере, точно догадывается, только всегда меня оправдывает, — качает он головой. — Я её не понимаю. Будь я ею, я бы точно послал себя к чёрту. — Ты не понимаешь, потому что ты грязный мудак. Он скользит взглядом по его гладкой коже, пухлым губам и влажным от пота тёмным волосам и в очередной раз отмечает, насколько он похож на свою сестру. И задыхается, потому что в то же время БиАй другой, порочный, испорченный и манящий, колючий и недоступный. — И я грязный мудак. А она — хорошая и добрая, и потому для нас это дико и глупо. — Ты её не достоин, — говорит Ханбин и разворачивается к нему лицом, глядя на него в упор. — Ты выглядишь как мокрая мечта ванильного пидораса, — ухмыляется Бобби, с наслаждением наблюдая за тем, как чужие пьяные глаза наполняются раздражением. — Но читаешь на удивление хорошо. — О, — тянет Ханбин, — видел мой баттл? Ты, наверное, думал, что я выйду и начну рифмовать как дошкольник? Кровь-любовь, моль-полироль, чашка-промокашка? — Я думал, что ты сорвёшься и набьёшь ему морду, — отзывается Чживон. — Ты же всё время ведёшь себя как истеричная сука, стоит только тебя тронуть. — Это ты меня всё время провоцируешь, а так, мне насрать на всех этих ничтожных отсосов. Только на тебя такая реакция, а всё потому, что ты так и норовишь влезть мне под кожу, посягая на самое дорогое, — полушёпотом отвечает Ханбин и тянется к бутылке. Бобби молча наблюдает за тем, как двигается чужой кадык, и думает, что, наверное, для БиАя он всё же кто-то особенный. Точно так же, как и Ханбин становится кем-то неопределённым и значимым, тем, перед кем не нужно ничего изображать и можно в полной мере показывать своё истинное грязное лицо. Внезапно он улыбается, с издёвкой, но как-то теплее и расслабленнее. БиАй протягивает ему бутылку и, помолчав, говорит: — Ты тоже круто зачитываешь. — Алкоголь обжигает глотку, и Чживон делает глубокий вздох, прикрывая глаза. — Мне Чжинхван показывал видео с твоего последнего баттла, и, если честно, я думал, что ты — сраный позёр, который вплетает в трэк английские словечки и пытается вырулить за счёт мата и шаблонного сленга. Но ты был хорош. — Чживон ставит бутылку на раковину и придвигается ближе, ощущая, как от выпитого начинает кружится голова. — Настолько хорош, что это даже попросту противно. — Как думаешь, Ханбёль оценит? — ухмыляется Чживон и, потянувшись, сжимает ладонью колено Ханбина. — Я могу зачитать ей какой-нибудь классный трэк, уверен, что после этого она потечёт. Все суки текут, когда я начинаю фристайлить. — Уёбище, — выдыхает БиАй и, замахнувшись, толкает его в плечо. — Она терпеть не может хип-хоп, поэтому можешь даже не пытаться. И моя сестра не одна из этих шалав, которые ни черта не смыслят в сути хип-хопа, но при этом раздвигают ноги перед любым смазливым парнем с микрофоном. Ты же таких сегодня планировал ебать? Пустых и доступных? Я вот тоже хотел, да стало как-то противно. А вдруг герпес? — Почему-то раньше тебя это не волновало. Горячее дыхание обжигает губы, и Чживон крепче сжимает его колено, ощущая, как быстро и прерывисто дышит Ханбин. Он пьян и потому не вырывается, продолжая смотреть на Бобби лихорадочно блестящими насмешливыми глазами, и Бобби внезапно ощущает, как его накрывает, целиком и без остатка. — А теперь волнует, — ухмыляется БиАй. — Время идёт, и когда-нибудь я могу нарваться. — Потому я и перешёл на чистеньких, — Чживон провоцирует нарочно, просто потому, что знает, что он будет бить. — Таких, как твоя сестрица. — Сука. Ханбин размахивается, но Бобби хватает его за руки и притягивает к себе. Скользит языком по губам, собирая вкус никотина и виски, и буквально кроется от того, насколько это грубо и грязно. Ханбин кусает его за губу, пытаясь вытолкнуть его из своего рта, его пальцы сжимаются на плечах, переходя на шею. Чживон трахает языком его практически до глотки и думает, что это правильно. Без всех этих сладких нежностей и невинных касаний, без этого постоянного желания сбросить с себя этот опостылевший положительный образ, без «оппа», сказанного чужим нежным девичьим голоском. Ханбин бьёт его наотмашь и отстраняется, заплетающимся языком говоря: — Сука! Сучий сраный пидорас! Какого хуя ты вечно это делаешь? — Ты похож на сестрёнку, и я просто тренируюсь на тебе, чтобы в нужный момент хорошенько оприходовать её сладкий ротик, — осклабивается Бобби и толкает его в плечо, силясь справиться с нарастающим возбуждением. Ханбин смотрит на него трезвеющим, наполненным злобой и чем-то смахивающим на обиду взглядом. — Не трогай её, ублюдок, — шипит он и вытирает губы краем футболки. — Только не ты, блядующий мудак. На любого с недотраха полезешь? Лишь бы была подходящая дырка и глубокая глотка? Сука, как же ты меня бесишь, ты себе даже не представляешь! Он сплёвывает и одёргивает на себе мешковатую, мокрую от пота футболку. Затем поднимается с раковины и, столкнув бутылку на пол, медленно бредёт в сторону двери. Чживон провожает его взглядом и молча наблюдает, как захлопывается с громким треском дверь. Затем вдыхает крепкий мужской запах, пропитавший спёртый, плотный воздух, и чувствует, как вставший член болезненно давит на тугую ширинку обтягивающих джинсов. На полу валяются прозрачные осколки, а липкий пол покрыт янтарными крупными каплями и лужицами. Ханбёль, хорошая, добрая и абсолютно ни в чём не виновата, будто призрак, стоит между ним и Ханбином, как каменная неприступная стена. Бобби ненавидит её всеми фибрами своей грязной, разодранной в кровавые клочья души.

***

— Она такая красивая, — восторженно говорит Ханбёль и тыкает пальцем в журнал. Ханбин машинально бросает взгляд на белозубо улыбающуюся актрису и вяло отвечает: — Пластика. Нос, челюсть, филлеры в подбородок, со скулами тоже явно что-то сделала. Сестра слегка надувается и толкает его локтем в бок. — Ну, оппа, ты как всегда! Почему ты не можешь просто сказать, что она хорошенькая? — Она смущённо улыбается и, понизив голос, говорит: — Мы с Чживон-оппой сегодня как раз идём на новый фильм с ней в главной роли. Совон смотрела и говорила, что просто плакала над некоторыми моментами! При упоминании имени Чживона нутро болезненно ёкает, и Ханбин едва сдерживается, чтобы не скривиться. Руки непроизвольно сжимаются в кулаки, а перед глазами возникает до боли знакомое и раздражающее лицо с насмешливой яркой улыбкой. Его слишком много, настолько, что это давит на Ханбина, будто огромная каменная плита. Чживон в его доме, когда приходит навестить Ханбёль или забрать её на очередную прогулку в соседнем сквере. Чживон в его воспоминаниях, пьяных, полустёртых и наполненных похотью и стыдом. Чживон в его ночных фантазиях, напористый, сильный, касающийся тела горячими жадными руками и обжигающий кожу ядовитым дыханием. Целующий так, что пальцы на ногах поджимаются от нахлынувшего возбуждения, и смотрящий на него чёрными звериными глазами. Это смахивает на какое-то наваждение, и Ханбин желает избавиться от него как можно скорее, любой ценой, лишь бы это не зашло слишком далеко, доведя его до грани. Он с силой сжимает зубы, откладывая журнал в сторону, и Ханбёль, видимо, почувствовавшая, что с ним что-то не так, кладёт ему на плечо маленькую ладонь. — С тобой всё в порядке? — спрашивает она с волнением и тревогой в голосе. — Ты опять не хочешь отпускать меня гулять с Чживон-оппой? Не переживай, он действительно замечательный, он не делает ничего такого, ну… — она краснеет, — что делать пока нельзя. Он мне очень нравится, оппа такой чуткий и внимательный! Знаешь, на самом деле, я думаю, что я его… В этот самый момент раздаётся громкий звонок в дверь, и сестра вскакивает с дивана, одёргивая на себе юбку. — Это, наверное, оппа! — радостно восклицает она и бросается в прихожую. Она не договаривает начатую фразу до конца, но только идиот не поймёт, что она имела в виду, и Ханбин кривится, как от зубной боли, ощущая, как внутренности сводит от резкого, разрывающего чувства. Она любит его, и это действительно серьёзно. Ханбёль не из тех, кто будет бросаться подобными словами просто так, она верит в большие и искренние чувства, и Ханбину хочется орать в голос, потому что Ким Чживон не может быть её парой. Он двуличный, он отвратительный и порочный, он — тот, кто приходит к нему ночью и шепчет обидные, пропитанные ядом и нескрываемым желанием слова. Ханбин не хочет отдавать ему Ханбёль так же сильно, как не желает делить его с кем-то ещё. И его буквально тянет блевать от ощущения собственной беспомощности и отвращения. Он слышит в коридоре громкие оживлённые голоса и поднимается с дивана. Выходит в коридор и видит Чживона, одетого в простую светлую футболку и бежевые джинсы, и Ханбёль, прижимающую к себе голубого плюшевого зайца. Завидев Ханбина, она радостно улыбается и говорит, поднимая вверх яркую игрушку: — Оппа, ты только посмотри, какая прелесть! Бобби-оппа меня балует, такой миленький, я просто не могу! — Я же должен радовать свою принцессу, — отзывается Чживон, и Ханбин слышит в его полном энтузиазма и нежности голосе плохо скрываемую издёвку. Он скользит взглядом по замершему Ханбину и, облизнув губы, добавляет: — Ханбёль, мы идём? Ты же собиралась прогуляться перед фильмом в парке. В этот самый момент в коридоре раздаются звуки громкой навязчивой музыки. Играет песня популярного бойсбенда, в которой Ханбин узнаёт рингтон Ханбёль и невольно кривится, потому что прилипчивая мелодия раздражает его до крайности. Сестра подносит телефон к уху и восклицает: — Хаён-и, привет! Что случилось? Погоди-погоди, я просто как раз с оппой собираюсь… — Её глаза округляются, и она качает головой. — Как это, забыла записать домашнее задание? Хаён-и, почему ты вечно на занятиях считаешь ворон? Да знаю я, знаю, что тебе нравится Минхёк-оппа, но… — Она вздыхает и поворачивается к Чживону. — Оппа, подождёшь меня минут десять, хорошо? У моей подруги там небольшие проблемы по учёбе, и я срочно должна ей с этим помочь. Бобби молча кивает, и Ханбёль радостно улыбается. — Братик, пусть оппа посидит у тебя в комнате, хорошо? — говорит она и быстро идёт по коридору к своей спальне. — Да, Хаён, не части, погоди… Как, он тебе написал?! Правда? И что написал? — Она открывает дверь и заходит внутрь, продолжая переговариваться с подругой. — Надо же, и… Раздаётся громкий стук, и Ханбин разворачивается, быстрым шагом направляясь в сторону своей комнаты. — Не иди за мной, — глухо бросает он, нажимая на кованую ручку, и вздрагивает, когда тёплая ладонь буквально заталкивает его в спальню. — Как я могу ослушаться свою девушку, Ханбин-а, — качает головой Чживон и заходит следом, плотно закрывая за собой дверь. — Она же так сильно хочет, чтобы мы с тобой подружились! Отличная возможность поговорить и стать чуточку ближе, ты не находишь? Ханбин садится на кровать, Чживон становится напротив, облокотившись спиной об стену и скрестив руки на груди. Воцаряется напряжённое молчание, прерываемое лишь доносящимися из открытого окна людскими голосами. Ханбин ощущает на себе пронизывающий, обжигающий взгляд и, рвано выдохнув, тихо спрашивает: — Тебя это всё не заебало? Только не говори, что ты воспылал к ней чувствами и тебе всё это приносит удовольствие. Ты её не хочешь и можешь даже не начинать пиздеть, что я ошибаюсь. — Не хочу, — соглашается Бобби и хмыкает. — Но я всё равно её трахну только потому, что тебя это добьёт. — Блядь! — Голова буквально идёт кругом, нутро захлёстывают эмоции, и Ханбин прячет лицо в ладони, чувствуя себя совершенно разбитым. — Я не могу так больше, ты понимаешь? Я уже заебался смотреть на то, как она искренне радуется, потому что думает, что ты её реально любишь. Не могу, понимаешь, это выше моих сил! Она же тебя действительно любит, ты, сучий янки, неужели этого сам не видишь! — Он едва сдерживается, чтобы не сорваться на крик, и поднимает голову, встречаясь с Бобби глазами. — Она сегодня мне почти в этом призналась, а для неё это не просто пустые слова. Да брось ты её уже, прошу тебя, хочешь, я даже на колени перед тобой встану? Ты, блядь, победил, доволен? Я разбитый, просто к хуям, меня крутит, как на американских горках, ты можешь прекратить выворачивать меня наизнанку и куда-нибудь съебаться из моей жизни? Глаза Чживона расширяются, и он делает шаг вперёд. Что-то внутри ёкает, и Ханбин инстинктивно подаётся назад, сжимая руки в кулаки. — Ханбёль то, Ханбёль сё, — ласковым тоном бормочет Бобби и качает головой. — Почему ты всё время говоришь о ней? Неужели у нас с тобой нет никаких других общих тем для разговора, только твоя милая наивная сестричка? А может, сам вместо неё и подставишься? Бесишь, сука, — шепчет он и внезапно резко подаётся вперёд. Сильное тело прижимает Ханбина к кровати, Бобби утыкается носом в его шею, дыша рвано и сдавленно. — Ты же хочешь этого, да? Ну же, хватит уже прикрываться Ханбёль, если ты хочешь, то я её не трону. Хочешь? — его голос хриплый и надрывный, наполненный желанием. — Я всё сделаю, как ты скажешь, только перестань смотреть на меня волком и дай мне уже коснуться тебя. — Ёбаный псих. — Он хочет кричать, но из груди почему-то вырывается сдавленный стон, когда Чживон накрывает рукой его пах и крепко сжимает член через ткань спортивных штанов. — Какого хуя ты творишь? Ханбёль совсем близко, у нас тут хорошая акустика, я даже отсюда слышу, как она болтает со своей тупой подружкой! — Я её не хочу, а вот тебя очень, — будто не слыша его, шепчет Бобби и скользит губами по шее, прихватывая чувствительную кожу. — Давай, напизди мне, что тебе насрать. Сам же хочешь, я знаю, я, блядь, чувствую, ты же не идиот, ты и сам ощущаешь, как между нами искрит, потому что, мать твою, перед друг другом нам не нужно ни черта изображать и строить из себя невинных овечек. А Ханбёль ни черта не услышит, если будешь вести себя тихо. — Он поворачивается так, что оказывается с Ханбином лицом к лицу и рвано выдыхает: — Давай же, забудь хотя бы ненадолго про своё бремя заботливого старшего братика и стань грёбаным эгоистом. Хён сделает тебе так хорошо, что придётся кусать подушку, — он наклоняется и проводит кончиком языка по линии его челюсти, — чтобы не орать слишком громко и не привести сюда свою любимую сестрицу. Ханбина лихорадит, будто под наркотой, сильное горячее тело Чживона прижимается к нему вплотную, так что он бедром ощущает чужое возбуждение. Разум кричит о том, что всё это надо пресечь как можно скорее, пока они не зашли слишком далеко, туда, откуда нет дороги назад. Он не хочет сделать Ханбёль больно, не желает подпускать к себе Бобби, не собирается поддаваться этому безумию и погружаться в грязную трясину с человеком, который будто олицетворяет его собственные грехи и пороки. Он упирается ладонями в грудь Чживона и поднимает голову, чтобы послать его к чёрту, со всеми его идиотскими увещеваниями, но встречается с ним взглядом и замирает, ощущая, как по телу разливается обжигающее тепло. — Сука, — протяжно выдыхает Ханбин и тянет Бобби на себя, с каким-то больным восторгом впиваясь в чужие влажные губы. — Ненавижу… Все моральные принципы отступают, остаётся лишь наваждение, которое накрывает его оглушающей алой пеленой. Он целует Чживона в ответ, жёстко, напористо, с силой проводя ладонями по широким плечам и выступающим позвонкам на спине, и невольно давится воздухом, когда руки Бобби залезают под его футболку и пальцы сжимают напряжённые соски. Чживон отстраняется от него и прикусывает кожу возле ключиц, хаотично лаская грудь, влажный язык проходится по горящей коже, и Ханбин запрокидывает голову назад, рвано выстанывая: — Блядь! Он не делает ничего особенного, но почему-то Ханбина буквально трясёт. Член пульсирует и пачкает смазкой мягкую ткань домашних брюк, и Ханбин прикусывает нижнюю губу, силясь сдержать крик, когда Бобби обхватывает его ствол у основания и проводит кончиками пальцев по выступающей вене. — У нас есть ещё минут пять, — шепчет он и вновь прижимается губами к губам Ханбина. — Кончишь для меня? Сделаешь это быстро и тихо, так, чтобы Ханбёль ничего не узнала? Он нарочно его провоцирует, но почему-то вместо ярости и злобы Ханбин чувствует только, как возбуждение становится практически запредельным. Осознание того, что сестра рядом, практически за соседней стенкой, заставляет его ощутить резкое пронизывающее чувство вины, которое тут же сменяется жарким дурманом похоти и болезненным удовлетворением. Он утыкается лицом в изгиб шеи Бобби и сдавленно дышит, прикусив нижнюю губу практически до крови, пока тот дрочит ему, неторопливо и тщательно. — Коснись меня, — еле слышно просит Чживон. — Пожалуйста. Это звучит практически как настоящая мольба, и Ханбин подчиняется. Он слегка изворачивается и тянет на себя язычок молнии брюк. Затем расстёгивает пуговицу и оттягивает резинку трусов, сжимая чужой напряжённый член. Это первый раз, когда он касается другого парня настолько интимно. Сама мысль о том, что кто-то может трогать член другого мужика и ловить от этого кайф, всегда казалась нелепой и абсурдной, и Ханбин отстранённо думает о том, что как же, чёрт возьми, странно иногда шутит с нами судьба. Жаркое сбивчивое дыхание Чживона, ощущение влажной бархатистой кожи члена под его подрагивающими пальцами, его руки, которые жадно ласкают его плоть ритмичными размашистыми движениями, — всё это заставляет Ханбина закусить собственное запястье в отчаянной попытке не застонать в голос. — Так, ты всё записала? — раздаётся из коридора голос Ханбёль. — Отлично, а то мне скоро пора идти. Так, погоди, он тебе снова написал? И что там такое? — Блядь! — выдыхает Ханбин и, дёрнувшись назад, пытается отстраниться, но Бобби хватает его за плечо и притягивает ближе, начиная дрочить быстрее и крепче сжимая его ствол горячими пальцами. — Тихо-тихо, — шепчет он и, подавшись вперёд, целует его, неторопливо лаская кончиком языка нёбо. Тело простреливает от нахлынувшего удовольствия, и Ханбин еле слышно стонет, на что Бобби слегка отстраняется и, сжав его член у основания, бормочет: — Мы с тобой должны кончить, верно, БиАй-я? Давай, поработай своими умелыми пальчиками, я уже практически на грани. — Сука… — Ханбин прикрывает глаза и прислушивается к голосу Ханбёль в коридоре. — А если она зайдёт? Ты представляешь, какой будет пиздец? — Даже не собираюсь представлять. — Член Чживона пульсирует в его кулаке, и Бобби утыкается лбом в его лоб, тихо всхлипывая. — Какое мне нахуй до неё дело, когда тут есть ты и нам обоим так охуительно хорошо? — Он наклоняется и размашистым резким движением проводит влажным языком по его кадыку. — Сука, да если бы ты только знал, как ты сейчас выглядишь со стороны… Его пальцы оглаживают головку, а острый ноготь слегка царапает уретру. Напряжение скручивает внутренности, и Ханбин прикусывает нижнюю губу, ощущая приближение оргазма. — Ты не замена, — внезапно шепчет Бобби. — Ты намного круче, ты просто… просто… Он не договаривает и откидывает голову назад, содрогаясь всем телом и сжимая пальцы на члене Ханбина. Тёплая сперма пачкает ладонь, а Чживон тихо стонёт и, подавшись вперёд, прижимается к его губам, буквально трахая глотку языком. Ханбина выгибает на кровати, и он зажмуривается, ощущая, как от резкой судороги запредельного удовольствия его будто прошибает резким разрядом электрического тока. Перед глазами расплывается алая пелена, Ханбин сдавленно мычит в поцелуй и царапает плечо Чживона, потому что оргазм долгий, мучительный и оглушающий, настолько, что на несколько секунд его, кажется, по-настоящему вырубает. Он утыкается лицом в плечо Бобби и медленно вытаскивает дрожащие пальцы из чужих трусов, машинально вытирая их об покрывало. — Что мы с тобой только что сотворили? — шепчет он и поднимает на Бобби мутные глаза. Тело ломит, как после хорошей драки, Ханбин чувствует себя измученным и в то же время расслабленным, и почему-то, вопреки его собственным словам, чувство стыда слабое, как будто укус крошечного насекомого. — Ханбин-оппа, Чживон-оппа, как вы там? — доносится из коридора голос Ханбёль. — Я тогда заскочу в ванную на пару минут, хорошо? Мне нужно слегка поправить причёску, а то пока я болтала с Хаён, вся растрепалась! — Да, конечно, Ханбёль, — недрогнувшим голосом кричит Бобби и вытирает руки о подушку. — Мы тут как раз снова закопались в карточках! Будем ждать тебя в коридоре. Ханбёль что-то кричит в ответ, затем раздаётся стук двери, и Ханбин слышит громкий плеск воды. Он выдыхает и, помедлив, поднимает взгляд на Чживона. Тот смотрит на него насмешливо и понимающе, затем наклоняется ближе и выдыхает прямо в губы: — Мы сделали нечто грязное и неправильное. И это было настолько потрясающе, что я готов повторить это снова, пока твоя сестра околачивается в ванной. Ким Чживон говорит отвратительные и циничные вещи, а имя «Ханбёль» он произносит с нескрываемой издёвкой, за что определённо заслуживает хорошего удара по влажным припухшим губам. Но вместо этого Ханбин ухмыляется в ответ и подаётся вперёд, сжимая его плечо сквозь мокрую от выступившего пота рубашку. Ким Чживон тянет его за собой в грязную пучину греха, и у Ханбина нет никакого желания сопротивляться. Вместо этого он вжимается бёдрами в его пах, лениво скользя кончиком языка по языку хёна, и сбрасывает с себя уродливую маску добродетели, обнажая свою истинную сущность. Ханбёль не узнает. А Ханбину сейчас наконец-то хорошо.

***

Чем больше он старается сдержаться и не стонать, тем сильнее Чживону хочется заставить его стонать в голос, будто течную суку. В доме больше никого нет, но Ханбин всё равно закусывает нижнюю губу, когда он сжимает кончиками пальцев его соски, с силой сжимая и слегка потирая шершавыми подушечками чувствительную кожу. Это раздражает до безумия, как будто его сестра продолжает стоять между ними незримой непробиваемой стеной, и Бобби наклоняется, проводя языком по влажной после душа коже, вдыхая исходящий от него запах грушевого геля и дезодоранта. — Эй, — шепчет Чживон и оглаживает стройные бёдра, скрытые мягкой тканью домашних фланелевых штанов. — Какого хера ты молчишь? Твои родители в гостях, сестра ушла на вечеринку с ночёвкой к подруге и явно сейчас скачет в пижаме под какой-нибудь хит модных поющих пидорасов. Нас никто не услышит, Ханбин, ты, чёрт возьми, это понимаешь? Он сжимает его член, чувствуя, как тот пульсирует, даже сквозь домашние брюки. Ханбин выгибается на кровати и раздвигает ноги шире, так что у Бобби невольно сбивается дыхание. Ему нравится видеть его таким, возбуждённым, раздражённым и удивительно порочным. Чистая концентрация абсолютного греха. — Если я начну орать, то ты подумаешь, что хорош. — Ханбин смотрит на него блестящими от возбуждения глазами и насмешливо ухмыляется. — А я совсем не хочу, чтобы ты… ах, чёрт! Он не договаривает и издаёт громкий протяжный стон, потому что Бобби касается губами живота, проводя кончиком языка по блядской дорожке. Мышцы пресса сокращаются под ленивыми движениями губ по горячей коже, и Чживон судорожно выдыхает, дурея от терпкого вкуса. — Я хорош, — он ухмыляется и тянет штаны вниз. Ткань сползает по ногам, и Бобби задерживает дыхание, когда видит худые бёдра, выступающие тазовые косточки и порозовевший вставший член с влажной от выступившей смазки головкой. — Хватит выёбываться, Ханбин, иначе папочка не даст тебе кончить. — Дашь, — уверенно отзывается Ханбин и подаётся бёдрами вперёд, когда Чживон обдаёт головку тёплым дыханием. — Тебе нравится смотреть, как я кончаю. Он развязно улыбается, и Бобби с лёгкой досадой думает, что крыть ему действительно нечем. Он хватает Ханбина за бёдра, и тот издаёт негромкий возглас, когда Бобби разводит его ноги шире и наклоняется, проводя кончиком языка по всей длине стоящего члена. — Ты прав, — шепчет Чживон и сжимает тяжёлые яйца пальцами, потираясь губами о влажную головку, — мне нравится видеть, как ты течёшь передо мной, как похотливая сучка. — Да пошёл ты, — выпаливает Ханбин, но давится воздухом, когда Бобби берёт в рот, вбирая так глубоко, как это только позволяет рвотный рефлекс. Он сжимает губы вокруг ствола и обводит выступающую венку языком, так, что Ханбин не сдерживается и громко вскрикивает, откидывая голову назад: — Блядь! Ханбин часто ругается в постели. Грязно, не стесняясь в выражениях, и это возбуждает Чживона до боли в паху. Он много курит, и от него вечно пахнет табаком и какими-то конфетами, которыми он пытается заглушить запах табака. Пахнет всё равно сильно, но Бобби это нравится, этот странный и противоречивый запах. Он такой же, как и сам Ханбин: сочетание мягкой сладости и отравляющего горького яда. Чживон — эгоист в постели, но почему-то с Ханбином получается совсем по-другому. Его хочется ласкать везде, доводить до изнеможения, касаться там, где он особо чувствителен и уязвим, целовать, вылизывать, трогать пахнущую сильным мужским запахом кожу. Бобби ощущает себя одержимым, долбанутым озабоченным извращенцем, зажимая его всякий раз, когда им удаётся хотя бы ненадолго остаться наедине, и Ханбин, хоть и обзывает его похотливым мудаком, почему-то никогда не сопротивляется. А лишь вжимается губами в его губы, отчего Чживон отчётливо понимает, что тот тоже одержимый и помешанный, и от этой мысли сразу становится удивительно хорошо. — Твою мать, — стонет Ханбин и с силой дёргает его за волосы, подкидывая вверх бёдра. Его член пульсирует во рту, и Чживон понимает, что до разрядки осталось совсем немного. Он выпускает плоть изо рта, и Ханбин, резко распахнув глаза, бросает на него непонимающий взгляд. — Что, «папочка» такой брезгливый, что боится испачкать рот моей спермой? — ухмыляется он. — Я уже кончал тебе в рот, и ты, если помнишь, делал со мной то же самое. Или сперма курильщиков действительно горькая на вкус, и тебе не нравится? Может, мне попробовать есть карамельки и… Бобби не отвечает, только хватает его за лодыжки и тянет на себя. Закидывает чужие ноги себе на плечи, отчего глаза Ханбина расширяются, и целует внутреннюю сторону бедёр. Затем приближает к себе задницу и, раздвинув упругие ягодицы, касается языком чужого входа. — Блядь! — вскрикивает Ханбин и молотит кулаком по кровати. — Не смей! Какого хрена ты делаешь? Это же грязно, это… Блядь, это так смущает. Он закрывает лицо руками и прерывисто выдыхает, когда Чживон обводит вход по кругу и вторгается внутрь языком, раздвигая пальцами тугие мышцы. Ханбин рвано дышит и стонет, прикусив нижнюю губу, и Бобби жадно наблюдает за тем, как его лицо и шею заливает яркая краска стыда. Он слегка отстраняется и, с силой сжав чужие ягодицы, с издёвкой шепчет: — Как видишь, папочка не брезгливый. Тем более ты чистенький, только что из душа, и мне нравится наблюдать за тем, как тебя кроет, когда я тебя вылизываю. — Сволочь, — бормочет Ханбин и стонет, когда Чживон вновь лижет его вход размашистым ленивым движением. — Блядь, прекрати! И, вопреки своим словам, подкидывает бёдра сильнее, когда Бобби толкает язык внутрь, рукой обхватывая член у основания. Он растягивает его медленно и тщательно. Слюна стекает по подбородку, член пульсирует в руке, а вход становится податливым, так что помимо языка туда свободно входит два пальца. В первый раз всё было намного сложнее и болезненнее, но сейчас, спустя месяц после самого первого, неловкого анального секса, мышцы ануса поддаются легче, а Ханбин больше не зажимается и не кричит, матеря его самыми грязными словами. Чживон невольно морщится, когда вспоминает перекошенное от боли лицо Ханбина, который старательно пытался сдержать наворачивающиеся на глаза слёзы, и нутро невольно заполняет запоздалое чувство вины. Хотя он сознательно взял на себя пассивную роль, в реальности в их странном больном тандеме Ханбин — доминант и сильнейший. Просто потому, что Чживону в любом случае было проще, несмотря на то, что лишь от одной мысли о том, что он может порвать Ханбина или заставить его чувствовать боль, внутренности буквально разрывало на части. Почему-то ему, тому, кому всегда было наплевать на чужие чувства, было жизненно важно, чтобы Ханбину было хорошо. До сдавленных стонов и гримасы удовольствия на красивом лице. — Хватит уже, — выстанывает Ханбин и смотрит на него мутными, лихорадочно блестящими глазами. — У меня скоро вся дырка будет в твоей грёбаной слюне. Он ухмыляется и, закусив нижнюю губу, тянет нарочито тонким голоском: — Может, Бобби-оппа уже вставит в мою задницу свой член? Плоть Чживона пульсирует, и он отстраняется, тяжело дыша и пережимая ствол у основания. Ноги Ханбина соскальзывают с его плеч, и Бобби тянет его на себя, утыкаясь головкой во влажный от слюны анус. — Никаких гондонов, — тяжело дыша, говорит он. — Если что, после пойдёшь и помоешься снова. — У нас тут в кровати есть один гондон. — Ханбин толкает его ногой, отчего Бобби подаётся назад, и садится на кровати. Затем подаётся вперёд и устраивается на коленях Чживона, потираясь задницей об стоящий колом член. — Второй мне тут ещё не нужен. Он хватает Чживона за плечо и тянет на себя, вовлекая в поцелуй. Язык ласкает нёбо, а острые зубы прикусывают нижнюю губу, и Бобби не сдерживает сдавленного вздоха, когда ногти несильно царапают его грудь. Ханбин не любит подчиняться до конца и быть пассивной податливой игрушкой, поэтому всякий раз каким-то образом перехватывает инициативу, заставляя Чживона задыхаться от удовольствия и чувствовать себя расплавленным воском в чужих руках. Ханбин толкает его в грудь, опрокидывая Бобби на спину, и, закусив нижнюю губу, садится на его бёдра так, что головка упирается во вход. — Будет больно, — говорит Чживон и стонет, когда Ханбин обхватывает его член и направляет в себя. Влажные от слюны мышцы давят на пульсирующий ствол, а Ханбин откидывает голову назад и, тяжело дыша, полушепчет: — Да пошёл ты. Он двигается медленно и неторопливо, скользя по бёдрам Чживона тёплыми ладонями. Низ живота скручивает от нарастающего жаркого удовольствия, Бобби прикусывает нижнюю губу и смотрит на Ханбина мутными от пелены возбуждения глазами. Светлая кожа влажная и блестящая от выступившего пота, пухлые губы раскрыты в немом крике удовольствия, и Бобби с каким-то трепетом в груди думает, что наверняка он был первым, кто увидел Ханбина таким, открытым и удивительно красивым в своём неприкрытом порочном облике. Он обхватывает его член у основания, отчего тот громко стонет и с силой царапает ногтями его живот. — Блядь! Да, чёрт тебя дери, да! Он начинает двигаться быстрее, откинув голову назад. Кровать мерно поскрипывает в такт его резким, порывистым движениям, мышцы ануса с силой сжимают плоть Чживона, тот стискивает бедро Ханбина практически до синяков и выдыхает, чувствуя, как низ живота заполняется нарастающим жаром: — Давай, Ханбин. Кончи для меня, ну же… Он проводит кончиками пальцев по головке и ласкает уретру, затем опускает руку ниже и делает несколько резких движений по члену. Ханбин выгибается и, откинув голову назад, выкрикивает: — Сука! Да, Чживон, да! Член в ладони пульсирует и пачкает пальцы липкой тёплой спермой. Ханбин содрогается всем телом и обмякает, тяжело дыша. Мышцы ануса резко сжимаются, и Бобби кончает, слыша в голове голос Ханбина, который кричит его имя наполненным животной похотью голосом. Оргазм сильный и мучительный, практически болезненный, и Бобби зажмуривается, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. — Блядь, — слышит он сквозь гул в сознании недовольное бормотание Ханбина. — Теперь вся задница в твоей конче! Тело влажное и обмякшее от продолжающего накатывать жаркими волнами удовольствия. Чживон открывает глаза и наблюдает за тем, как Ханбин осторожно слезает с него, слегка морщась и вытирая сперму с живота. Он дёргает его за руку, привлекая к себе, и, помедлив, демонстративно облизывает липкие от спермы пальцы. — Тебе и вправду надо есть больше сладкого, — говорит он и ухмыляется. — Горькая, впрочем, так тоже неплохо. — Ты ебанутый, — отзывается Ханбин. — Омерзительный, озабоченный гондон. Он слегка приподнимает бёдра и проводит кончиками пальцев по испачканным ягодицам. Бобби заворожённо наблюдает за тем, как розовый язык скользит по покрытым белёсой жидкостью подушечкам, а Ханбин смотрит ему прямо в глаза и насмешливо добавляет: — И на вкус ты, кстати, тоже как гондон. Чживон-гондон, даже в рифму, это не случайно, ты не находишь? Это выглядит настолько возбуждающе, что опавший член вновь дёргается от подступившего возбуждения. Чживон тянется к Ханбину и целует его, обнимая за влажные плечи и чувствуя на языке свой собственный вкус. Ханбин — неправильный, порочный мудак, с которым они делят один большой грязный секрет на двоих. Чживон по-прежнему встречается с Ханбёль, и Ханбину всё ещё стыдно, в то время, как Бобби думает, что теперь наконец-то всё стало на свои места. Ханбёль всё такая же добрая и наивная, искренне верящая в то, что их с Чживоном воздушный замок — это крепкий каменный дворец, который с каждым днём становится всё прочнее и больше. Бобби всё так же поддерживает иллюзию того, что между ними есть хоть что-то общее, хотя единственное, что может их связывать, — это Ханбин, который намного ближе и понятнее, со всеми своими пороками и внутренними демонами. Ханбин говорит, что он ненавидит чёртового янки, но смотрит на него без прежнего холода во взгляде и продолжает целовать его жадными, припухшими и влажными губами. С ним можно не улыбаться, когда не хочется, не нежничать и не нести разную романтическую ерунду, старательно подстраиваясь под образ идеального прекрасного принца. С ним Чживон может просто быть собой, закоренелым грешником, полным цинизма, грязи и червоточин в душе. И это действительно бесценно.

***

— Куда вы с ней обычно ходите? — спрашивает Ханбин и, затянувшись, выпускает дым в потолок комнаты Чживона. Бобби терпеть не может запах табака в своей, как он выражается, «крепости», поэтому он морщится и забирает у него сигарету, вдавливая её в пустую упаковку из-под филлипинского ванильного пудинга. Ханбин мстительно выдыхает дым ему в лицо и слегка кривится от боли в заднице и коленях. Сегодня они трахались сначала на кухонном столе квартиры Чживона, прямо возле огромной корзинки с испечёнными его матерью кексами. Бобби поставил его раком прямо на гладкую зеркальную поверхность, и руки Ханбина цеплялись за вышитые кружевные салфетки ручной работы, которые явно стоили кругленькую сумму. Стол мерно поскрипывал в такт их ритмичных движений, Ханбин скользил мутным взглядом по покрытым бежевыми обоями стенам и вспоминал, как буквально полчаса назад мать Чживона наливала ему ароматный чай в кружку за этим самым столом, а отец предлагал один из свежих кексов, запахом которых пропиталось всё просторное помещение. В этом есть некий гротеск, как будто в какой-нибудь ладно скроенной чёрной комедии, в том, что они оскверняют подобным занятием столь уютную и семейную комнату. Для полного счастья не хватает обкончать эти самые кексы, думает Ханбин, о чём сообщает Чживону, когда они оба уже лежат в его кровати, вымотанные после долгого и беспорядочного сексуального марафона. Тот говорит, что он ебанутый, но по его ухмылке становится понятно, что подобная идея кажется ему на редкость забавной и даже немного заманчивой. Сучий ублюдок Ким Чживон, циничный и с чернющим чувством юмора. — Нам обязательно говорить о твоей сестре, когда мы наедине? — интересуется Чживон, и Ханбин улавливает в его голосе лёгкие нотки раздражения. — Если бы ты так не настаивал на том, что у тебя нет никакого инцестного комплекса, я бы, мать твою, заподозрил что-то не то. — Я просто хочу точно знать, что ты не таскаешь её по каким-нибудь клоповникам, в которых она может насмотреться не на те вещи, — парирует Ханбин и зябко поводит плечами. Чживон тянется и укрывает его одеялом, отчего сердце невольно ёкает, а нутро заполняется странным, непонятным чувством. Что-то подобное Ханбин ощущает тогда, когда сестра обнимает его перед сном или мама говорит ему о том, как сильно она любит своего дорогого мальчика. — Я вожу её в правильные места, — говорит Бобби и тянется к тумбочке, на которой стоит початая банка кока-колы. Почему-то он постоянно пьёт эту сладкую газировку, предпочитая её пепси и прочим известным аналогам. — Поверь, ей нравится. — «Правильные» — это значит, что вы там говорите о пользе воздержания и читаете классику британской литературы? — хмыкает Ханбин и ёрзает, стараясь устроиться под одеялом как можно удобнее. Чживон ставит банку обратно на тумбочку и корчит гримасу: — Правильные — это те, которые из глянцевых журналов в статьях «Двадцать шесть лучших идей для вашего свидания». Кофейни с миленьким дизайном, прогулки по парку и набережной реки Хан, всякие ярмарки и походы в кино на романтические комедии. Почему-то эти идиотки, которые строчат подобные списочки, твёрдо уверены, что они — самые оригинальные и креативные, но в реальности все они как под копирку. — Только не говори, что ты читаешь женские журналы, — демонстративно ужасается Ханбин. — Моя мать скупает их пачками, а мне скучно просто так сидеть в сортире, — парирует Бобби. — Но знаешь, это всё работает. Твоя сестра в восторге, когда я вожу её в кофейню, где всё украшено принтами с маленькими котятками, или мы любуемся закатом с молочными коктейлями. — А ты сам в восторге? — невольно спрашивает Ханбин, потому что меньше всего Чживон похож на человека, способного ловить кайф от подобного времяпрепровождения. — Ловишь кайф, когда рыдаешь над мелодрамами и кушаешь вкусненькие взбитые сливочки с тортиков в кофейнях для ванильных пиздёнок? — Нет, конечно, — вздыхает Бобби и откидывает голову на подушку. — Будь моя воля, я бы просто повалялся на кровати и посмотрел вместе какой-нибудь хороший сериал. Или съездил за город, чтобы поваляться на пледе на лугу с несколькими бутылками хорошего пива и острыми луковыми чипсами и полюбоваться на звёзды. — Звучит круто, — отзывается Ханбин и закидывает руки за голову. — Например, «Ичибан Кирин». И чтобы было холодным, до боли в горле. — Девчонкам я не могу подобное предложить, — кривится Бобби. — Это же не гламурно и неэстетично. Когда любуешься звёздами, от тебя не должно вонять чипсами и пивом, ты должен пахнуть шампанскими и сладкими макарунами. Блядь, ты хоть раз ел эти макаруны? Выглядят красиво, а на вкус — редкостная химическая блевотина. — Я люблю шоколадки. — Ханбин закрывает глаза, и ему мерещится звёздное небо, покрытое миллиардами ярких светящихся огней. Лёгкие заполняет запах цветов и луговой травы, и нутро заполняется странным чувством ностальгии. Когда в последний раз он вот так выезжал на природу? Кажется, ещё в детстве, когда у родителей не было достаточно денег, чтобы вывезти их в какой-нибудь очередной пафосный отель, и они ходили в походы на природу с домашними сэндвичами и термосами с горячим чаем. Ханбин нечасто вспоминает о тех самых драгоценных моментах из прошлого, но прямо сейчас отчётливо понимает, насколько сильно он по ним скучает, по тем беззаботным и безоблачным дням. К горлу подкатывает горький комок, и он открывает глаза, стряхивая с себя наваждение. — Я бы поехал, — неожиданно для самого себя говорит он. — Прямо сейчас, даже не заходя домой. Купил бы по дороге пиво и чипсы, плюнул на всё и рванул за город. Я знаю отличное место километрах в двадцати от Сеула, мы раньше туда всё время мотались, когда я был помладше. Некоторое время Чживон молча смотрит на него в упор. Затем приподнимается на локтях и берёт с тумбочки мобильный телефон. — У меня есть сумка-холодильник и отличный шотландский плед, который моя маменька достаёт для особо дорогих гостей, — помедлив, отвечает он и поворачивается к Ханбину. — Да и я давно говорил, что хочу переночевать у Юнхёна. Он как раз звал меня посмотреть один новый ужастик. — Какое совпадение, — комок исчезает, и Ханбин улыбается краешками губ, глядя в тёмные глаза Чживона. — Донхёк как раз хотел посмотреть со мной тот же самый фильм. «Начало»? — Нет, «Достучаться до небес». — Чёрт, почти угадал! Они собираются буквально за сорок минут. Ликвидируют созданный беспорядок, пишут сообщения друзьям, предупреждая о прикрытии, затем звонят родителям. Мама Ханбина, которой всегда нравился обходительный, умеющий запудрить мозги падким на комплименты дамам Донхёк, индифферентно велит ему принести родителям Кима что-нибудь к чаю и ни в коем случае не выключать телефон. — Я только что вытер со стола твою сперму, — сообщает ему Чживон, когда Ханбин показывается на кухне. — Хотел оставить, вдруг подумали бы, что это разлитый йогурт, но во мне некстати проснулась совесть. — Пошёл ты на хуй, — отзывается Ханбин и одёргивает на себе одолженную Бобби футболку. Она пахнет его одеколоном и дезодорантом, и почему-то сердце невольно пропускает удар, когда Ханбин украдкой вдыхает сильный, свежий запах. Бобби достаёт из шкафчика несколько больших упаковок чипсов и пожимает плечами. — Не могу, — говорит он и улыбается. Не язвительно и насмешливо, а искренне и задорно, по-мальчишески. — Этим у нас обычно занимаешься ты. Ханбин должен бы обидеться, но почему-то вместо этого улыбается в ответ, как дурак. В конце концов, у него всегда тоже было на редкость специфическое чувство юмора. Они выходят из квартиры, нагруженные вещами, и Бобби покупает несколько бутылок пива и огромную упаковку начос в магазинчике неподалёку. Им обоим ещё нет девятнадцати, но продавца, высокого парня с проколотой бровью, кажется, это совершенно не волнует. Он спокойно пробивает их покупки и на прощание даёт Чживону пять. — Ты только что нарушил закон, ты в курсе? — говорит Ханбин, когда Чживон, засунув бутылки в сумку-холодильник и всучив её ему, тащит его за собой по какой-то невзрачной маленькой улице. — И куда ты меня ведёшь? Хочешь затащить на обочину и выебать? — Тогда я нарушу ещё один закон, касаемый секса в общественных местах, — парирует Бобби и сворачивает за угол. Взору Ханбина предстаёт помятая старенькая «Хонда» светло-зелёного цвета с большой царапиной на боковом крыле. — Купил с помощью приятелей Чжинхвана на деньги от победы в рэп-баттле, — гордо говорит Бобби и, порывшись в карманах, достаёт связку ключей. — Правда, ласточка? — Скорее, дряхлая сова, — хмыкает Ханбин и садится на переднее сиденье, сваливая назад сумку-холодильник. — Ты не мог спустить эти деньги на что-нибудь более полезное? Например, на наркотики, алкоголь и каннамских шлюх? Бобби плюхается на сиденье водителя и вставляет ключ в зажигание. Машина издаёт громкий всхрип и начинает тарахтеть, как несмазанная телега, а Чживон поворачивается к нему и прищуривает глаза. — Ты же тоже побеждал на баттлах, готов поспорить на собственную задницу. И на что же ты сам потратил баблишко? Неужели на шлюх? Такому сладенькому котику все дают бесплатно. — Я купил билеты до Японии и съездил в токийский Диснейлэнд, — поколебавшись, признаётся Ханбин. Некоторое время Бобби таращится на него не мигая, затем разражается громким смехом и отворачивается, трогая машину с места. — Хватит ржать, — смущённо отзывается Ханбин и с силой толкает его локтем в бок. — Меня Ханбёль попросила туда смотаться. — Ну да! — Чживон выруливает на большую дорогу и ловко вклинивается в поток машин. — И это она же положила в твою комнату кучу плюшевых Микки Маусов и мышиные уши с красным бантиком? — Блядь, я люблю мультики, признаюсь! — выпаливает Ханбин и ждёт очередной мастерской шпильки в своей адрес. Но Бобби молчит, продолжая улыбаться и пристально следя за дорогой. — Я тоже люблю мультики, — говорит он и сворачивает на шоссе. — А уши как-нибудь надень, когда пойдёшь ко мне. Давно мечтал о ролевых играх, а что может быть лучше, чем оттрахать сексуальную ерепенистую мышь? — Грёбаный извращенец, — хмыкает Ханбин и смотрит на его спокойное, широко улыбающееся лицо. Почему-то Бобби выглядит сейчас совсем иначе, настоящим и расслабленным, и Ханбин напрягает память, вспоминая его в те минуты, когда он общается с Ханбёль. Чживон всегда смеётся и кажется счастливым и беззаботным, но Ханбин знает, что это напускное. Что это всего лишь искусно созданная маска, которая надевается специально для того, чтобы наивная девушка не увидела его истинное, не настолько радостное и открытое лицо. Настоящий Чживон полон внутренних противоречий и боли, тщательно запрятанной на самых глубинах души. Ханбин чувствует её собственными нервами, потому что сам такой же, хоть и отчаянно не желает в этом кому-то признаваться. — Мы уже практически на месте, — вслух говорит он и откидывает голову на спинку сиденья. — Скоро будет поворот направо, тебе туда. А дальше пройдёмся немного пешком. — А вдруг ты решил отвести меня на обочину и там выебать? — передразнивает его Чживон и усмехается. Смеркается. Ханбин любуется небом, которое окрашивает алыми всполохами садящееся за горизонт летнее солнце. — Мне, может, тоже сегодня хочется нарушить закон, — парирует он и, почувствовав лёгкую вибрацию в кармане, достаёт телефон. Это сообщение от Ханбёль. Та явно услышала от родителей о его ночёвке у приятеля и теперь переживает, нормально ли он добрался до дома Донхёка. — Не всё же тебе становиться потенциальным обитателем КПЗ. Не переживай, лапушка, оппа будет нежным, никаких грабель в анус или ролевых игр на сеновале. Он убирает телефон в карман и, помедлив, кладёт руку Чживону на колено, слушая, как тот громко смеётся над его дурацкой шуткой. — Смотри, какой красивый закат, — добавляет он, и Бобби кивает, бросая на него внимательный взгляд. Машина сворачивает на знакомую дорожку, и Ханбин вдыхает до боли знакомый запах трав и летнего зноя. Ханбёль подождёт. Ему сейчас слишком хорошо рядом с Чживоном, чтобы думать о ком-либо ещё.

***

— Вау, — говорит Ханбин и поудобнее устраивается на пледе, отпивая глоток ледяного «Ичибан Кирина». — В городе такого не увидишь. — В городе слишком много подсветки и огней, — отзывается Бобби и кладёт голову ему на плечо. Ханбин невольно задерживает дыхание, а он тем временем продолжает: — За всем этим неоном и лампочками ни черта не увидишь. Небо на удивление чистое, и Ханбин любуется россыпью сияющих звёзд, которые кажутся такими далёкими и в то же время намного ближе, чем когда-либо ещё. От Бобби пахнет чипсами и пивом, и, наверное, этот запах ни разу не должен быть привлекательным, но Ханбин всё равно тянется и легко касается губами его губ. Глаза Чживона расширяются, и он ухмыляется. — Вау, неужели Рождество на этот раз наступило немного раньше? — Я просто поддался моменту, не обольщайся, — парирует Ханбин и замирает, когда Чживон разворачивает его за плечо, притягивая к себе. Поцелуй влажный и жадный, но при этом удивительно нежный, настолько, что сердце стучит быстро-быстро, как после долгой пробежки под палящим солнцем. — В такие моменты реально чувствуешь себя таким… маленьким и ничтожным, — отстранившись, говорит Бобби. — Небо такое огромное, Вселенная бесконечная, и рано или поздно ты станешь её частью. Прахом или перегноем, чем-то таким, что в итоге позволит зародить новую жизнь. Что-то меня потянуло на философию, наверное, они что-то подсыпали в пиво, как думаешь? — Нет, просто ты — идиот, — отзывается Ханбин, хотя слова Чживона кажутся правильными и весомыми. Они дружно смеются, и Бобби приподнимается на локтях и тянется к холодильнику. — Я позавчера избил одного козла практически до полусмерти, — будничным тоном говорит он и открывает бутылку. Пиво с лёгким шипением выливается на траву, и Бобби немного кривится. — Фу, блядь, руки теперь липкие. — За что? — Это не изумляет и ни в коем случае не шокирует, ибо Ханбин и сам прекрасно понимает, что Ким Чживон не сизокрылый ангел. Да и сам он не тянет на трепетную невинность, ему попросту любопытно. — Должен был деньги или что? — Мы же с ребятами толкаем алкоголь и презервативы на территории школы, а он зачем-то решил наябедничать об этом директору. — Бобби делает большой глоток и протягивает бутылку Ханбину. — Вот и пришлось наглядно показать ему, что так лучше не делать. Ханбин отпивает «Ичибан Кирин» и невольно морщится: пиво настолько холодное, что у него невольно начинает болеть горло. Бобби вновь ложится рядом, закинув руки за голову, и Ханбин, помедлив, говорит: — Мы ничего не толкаем, но у нас бизнес по готовым домашним работам и ответам для контрольных. Пара придурков с мозгами делают то, что заказывают, а мы за это отдаём им двадцать процентов от навара. — Да ты щедрый, — цокает языком Чживон и ухмыляется. — Даже не знаю, что лучше, быть нелегальным торгашом или рабовладельцем. Как ты их уговорил на такие условия? — Шантаж, — просто отвечает Ханбин. — Скажем так, Чану очень хорошо умеет находить тщательно запрятанные секреты в шкафу. — Мудила ты, Ханбин, — отзывается Бобби. Помолчав, он вздыхает и внезапно серьёзно говорит: — И как же мы с тобой до такого дошли, а? Он произносит эти слова полушутя, нарочито легкомысленным тоном, но Ханбин чувствует в его голосе тщательно скрываемую горечь. Нутро невольно сжимается, а Бобби тем временем тихо добавляет: — Ты не думай, мне не стыдно. Жизнь — это постоянная борьба за выживание, и это не моя вина, что некоторые настолько слабые, что не могут показать зубы и дать отпор таким сучьим ублюдкам, как мы с тобой. Я спаиваю людей, я помогаю им трахаться прямо на территории школы, я и сам переебал такое количество девок, что хватит на небольшой городок, и мне всегда было наплевать на их чувства. Не то чтобы я парился по поводу того, что это неправильно, просто в последнее время я всё чаще задаюсь вопросом: как я до такого дошёл? Почему я с головой увяз во всей этой ебаной грязи и выбраться из неё никак не получается? Он замолкает и, сощурившись, смотрит на ночное небо. Ноздри заполняет пьянящий запах влажных луговых трав, и что-то внутри Ханбина надламывается, потому что эти слова слишком близкие, как будто свои. Он глубоко вдыхает и, чувствуя, как к горлу подкатывает горький комок, сипло говорит: — Я раньше мечтал жениться на единственной и любимой девушке. Бобби вздрагивает и, развернувшись, встречается с ним взглядом. Говорить об этом трудно, но в то же время слова рвутся наружу бурным потоком, потому что это Чживон, и потребность высказаться, выпустить на свободу всё то, что копилось на душе, становится просто невыносимой. Ханбин слегка морщится, борясь с болезненным спазмом, и продолжает: — Знаешь, лет до десяти был уверен, что встречу ту самую, с которой буду всю сознательную жизнь. С ней будет первый поцелуй, потом свадьба, дети. Мне двоих хотелось, мальчика и девочку, королевскую парочку. Я, конечно, не был таким же наивным и добросердечным, как Ханбёль, но были у меня яркие и тёплые детские мечты. Хотелось стать известным музыкантом, большую машину… Как все дети обычно фантазируют в таком возрасте. А потом… — он слегка кривится. — А потом я узнал, что мой отец изменяет матери. Глаза Бобби расширяются, но он молчит, продолжая смотреть на него в упор. Ханбин прочищает горло и говорит, стараясь, чтобы его голос звучал твёрдо и сухо: — С молоденькой девушкой с работы. Мать об этом узнала, когда случайно увидела их переписку в телефоне. И тогда в доме начался самый настоящий ад, потому что, хоть они и старались всё скрыть и ругались только по ночам, я всё равно обо всём узнал. Как-то ночью пошёл на кухню за водой и услышал, как папа называет мать «фригидной коровой», а она грозится, что отберёт нас с Ханбёль у него через суд и добьётся того, чтобы он никогда нас больше не увидел. Перед глазами встают чёткие картинки из прошлого, и на мгновение Ханбин вновь ощущает себя тем самым маленьким, потерянным и испуганным мальчиком, подслушивающим родительскую ссору. — Это всё продолжалось пару месяцев, и всё это время я жил в страхе, что всё закончится плачевно. Я старался держаться, но всё равно не мог удержаться, чтобы не слушать их чёртовы разговоры. Больше всего на свете я боялся, что об этом узнает Ханбёль, поэтому делал всё, чтобы она ни о чём не догадалась. Почему мама такая грустная и плачет? Она просто устала. Почему папа так долго где-то пропадает? Он много работает, скоро закончится самое напряжённое время, и он снова начнёт приходить вовремя, — Ханбин поводит плечами. — А потом всё закончилось. Они помирились и решили начать всё заново, больше, насколько я знаю, отец себе никого на стороне не заводил, да и мать тоже. И вроде бы всё хорошо, но после всего этого что-то во мне надломилось. Знаешь, будто с глаз резко упали розовые очки, и я понял, что реальные отношения отвратительны. Я всё время считал, что мои родители любят друг друга и никогда не причинят друг другу боли, а оказалось, что он трахал на стороне молоденькую дурочку и вполне был способен на то, чтобы променять мать на хороший секс с юной проблядищей. И тогда я задумался: зачем вообще к кому-то привязываться? Зачем нужны «серьёзные» отношения, когда они приносят людям столько боли и страданий? Зачем искать какую-то единственную, когда можно просто плыть по течению и получать удовольствие от случайных связей? И почему я должен переживать о чувствах других, ведь в итоге мне вряд ли отплатят тем же? Ханбин захлёбывается воздухом и замолкает, ощущая, как его буквально разрывает изнутри от захлёстывающих эмоций. Чживон продолжает молчать, затем тянется к нему и обнимает, крепко прижимая к груди. Это настолько нежный и интимный жест, что Ханбин едва сдерживается, чтобы не разреветься. Вместо этого он цепляется за его футболку, утыкаясь лицом в плечо, а Чживон, помедлив, говорит: — Я застал свою мать с любовником, когда мне было восемь. Они трахались, пока мой отец был в командировке. Я должен был быть на школьном спортивном фестивале, но подвернул ногу перед забегом, и меня отправили домой. Открыл дверь своими ключами и услышал все эти стоны и охи. Его дыхание неровное и сбивчивое, а сердце бьётся быстро и прерывисто. Ханбин слегка приподнимает голову, а Бобби спокойно добавляет: — Это было настолько мерзко и нелепо, что я стоял у двери минут пять, не решаясь пошевелиться. Потом просто вышел прочь, запер дверь и шатался по соседним улицам до самого вечера, несмотря на то, что нога реально болела. Ощущения были такие же, наверное, как и у тебя, хотя, о чём я говорю? Родители же не ругались. Я долго мучился, стоит ли сказать отцу, потому что казалось настолько диким, что моя мать может вот так взять и с другим мужчиной… Но я не смог. Просто не хотелось рушить всё то хорошее, что у нас было. Но знаешь, всё это копилось, копилось и… Закончилось тем, что в пятнадцать я лишился девственности с замужней подругой матери. — Блядь, — вырывается у Ханбина, и Бобби хмыкает. — Нет, она не блядь, просто я умею убеждать. У меня был какой-то бзик, и я долгое время трахался исключительно со взрослыми замужними женщинами. Это было что-то вроде мести, какого-то замещения, словно мне таким образом хотелось отомстить матери за её интрижку. Пару раз меня едва не ловили с поличным, но мне везло, хотя я всякий раз безумно хотел, чтобы это случилось. Чтобы те образцово-показательные дамы получили то, что заслужили, но судьба, видимо, считала иначе, и потому, в конце концов, это всё стало казаться настолько противным, что я завязал со своей миссией ангела мести и просто стал трахаться направо и налево. Без каких-то сантиментов, чистый физиологический кайф. Он замолкает и неожиданно утыкается лицом в макушку Ханбина. Жаркое дыхание опаляет кожу, нутро Ханбина сжимается от безумной жалости и некого чувства единства. Будто только что между ними возникла незримая алая нить, тонкая, но крепче самого прочного каната. — Это хуёво, — говорит он и, помедлив, обнимает Чживона за плечи. — Вроде бы думаешь, что оно само, а в реальности всё оказывается намного сложнее и глубже. Почему же всё так? Почему в итоге всё дерьмо сваливается на нас, когда мы даже об этом не просили? — Потому что взрослые никогда не понимают, что у детей есть такие чувства и желания, как и у них самих, — глухо отвечает Бобби. — Почему-то большинство считает своих отпрысков всё теми же несмышлёнышами в памперсах, которые ничего не видят, ничего не слышат и ничего не понимают. А потом удивляются, почему их дети глушат собственную боль в алкоголе и не желают с ними общаться. — Внезапно он обнимает Ханбина в ответ и рвано выдыхает: — И снова ты бросаешься из-за неё на амбразуру… Глупый, глупый ты, Ханбин, какой же ты глупый! Тебе выворачивают душу наизнанку и погружают с головой в трясину, а ты всё время трясёшься из-за этой девчонки. Ей полезно понять, что жизнь не сахар, понимаешь? Хоть раз пусть щёлкнет её по носу, тогда она прекратит прятаться за твоей спиной и вести себя, как чёртова принцесса. Чживона надо окоротить и послать куда подальше, но почему-то у Ханбина нет ни сил, ни желания. Хочется просто вот так лежать в обнимку под ночным небом и слушать, как гулко бьётся в груди чужое израненное сердце. — Это был мой выбор, — говорит он и касается губами изгиба его челюсти. — Не пизди, хорошо? Давай не будем сейчас о Ханбёль, ладно? — Это потому, что тебе не нравится, когда я её обижаю? — хмыкает Чживон. Сердце почему-то ёкает, и Ханбин качает головой. — Это потому, что сейчас здесь только я и ты, чёртов ты мудила. Плед, несколько бутылок японского пива, вредные закуски и ночное небо, звёздное-звёздное, точь-в-точь, как ты хотел, — голос почему-то срывается, и Ханбин с силой бьёт Бобби в плечо. — Почему ты вечно стараешься всё испортить? Чживон ловит его запястья и заглядывает ему в глаза. Ханбин облизывает пересохшие губы, а Бобби внезапно делает глубокий вдох и говорит: — Насчёт той истории с директорской дочкой… Всё совсем не так, как говорят всякие уёбки. — Ты её не трахал? Немного дико, что он вспомнил сейчас ту неприглядную байку, но, видимо, это что-то личное. Чживон слегка кривится и усмехается. — Трахал. Но знаешь, тут дело было в том, что девственницей она была только в одной дырке. В остальные её перетрахало такое количество мужиков, что хватит на целый футбольный дивизион. Я просто как-то увидел её в клубе со своим приятелем, и мои знакомые рассказали, что в тусовке её называют «Совон-давалка». В школе она была такой трепетной и невинной овечкой, а там сосалась с мужиками прямо у всех на глазах и выглядела как настоящая прожённая блядь, — он прищуривается. — Мне стало любопытно, как она так хорошо шифруется, и я решил разузнать о ней немного побольше. — И вылезли огромные секреты из шкафа? — спрашивает Ханбин, и Чживон кивает. — Оказалось, что у неё была целая схема для шантажа. Она ловила на крючок богатого лоха из нашего учебного заведения и завязывала с ним отношения. Месяц ломалась, потом отсасывала ему под предлогом, что ей надо оставаться чистенькой и невинной до свадьбы, а потом хоп! И оказывалось, что кто-то заснял их на камеру и грозится развесить по всей школе фотографии их плотских утех. Она рыдает и грозится покончить с собой, идиот в ужасе и соглашается выплатить шантажисту деньги. Догадываешься, кто в итоге оказался тем самым вымогателем? — Нет, что ты, — хмыкает Ханбин. — Не имею никакого понятия. А её папенька, который директор, что, не был в курсе? — У папеньки у самого было рыльце в пушку, — на лице Чживона появляется выражение крайнего отвращения. — Как оказалось, он был любителем молоденьких хорошеньких девочек. Вызывал к себе какую-нибудь красивую отличницу, обязательно стипендиатку, небогатую, чтобы некуда было деваться, и прямым текстом предлагал ей переспать. В случае отказа грозил вылетом и позорной характеристикой в личное дело. Как ты думаешь, что оставалось делать бедным беззащитным дурочкам? — Это мерзко. — Ханбин невольно передёргивается, когда представляет себе девочек возраста Ханбёль, к которым тянет лапы похотливое беспринципное чудовище. — И ты решил вывести их на чистую воду? — Я колебался, — помедлив, говорит Чживон. — Но дело было в том, что она нацелилась на Юнхёна. Он в неё был влюблён, как последний идиот, вот и пришлось её у него отбить. Он сначала подумал, что я реально на неё купился, подстерёг меня и едва не набил мне морду. Пришлось вместе с ним потрясти одного из объектов шантажа, и тогда он тоже понял, что наша очаровашка Совон на самом деле — гнилая и омерзительная блядь. А дальше всё было просто, — он слегка морщится. — Она мне отсосала и попыталась провернуть свою обычную аферу, а я просто пошёл к её папочке и выложил перед ним запись самого процесса, плюс фото, где она сосётся в клубе с каким-то африканцем, а на десерт — снимки, где он хватает за задницу одну из учениц и пытается стащить с неё форменную блузку. Он начал орать, что это подделка, но я просто показал ему видео, где он трахает нашу старосту у себя в кабинете, с самого чёткого ракурса, — он ухмыляется. — Малышка Совон, как оказалось, была большой любительницей минета в экстремальных местах, а установить скрытую камеру было просто делом техники. Воцаряется молчание. Ханбин смотрит на Чживона в упор, ощущая странную смесь гордости и лёгкого удивления, оттого, настолько ловко и чётко Бобби провернул свою рискованную задумку. — В итоге я поставил условие: либо он сваливает в другое место и забирает с собой свою нимфоманку, больше не притрагивается к несовершеннолетним девочкам и не возвращается в педагогику, либо следующим утром все эти негативы и видео оказались бы в редакциях крупнейших газет, на телевидении и, главное, на школьном информационном сайте, — Чживон усмехается. — Он было бросился на меня, но тут его уже скрутили Чжинхван и Юнхён. Ты же знал, что Чжинхван отлично дерётся? Когда он ему заломал руку, я был в полном шоке. — Он встречается с Ханбином взглядом. — А дальше всё тебе известно. Не знаю, откуда пошла вся эта ахинея про школьную медсестру, видимо, этот мудак просто так решил напоследок мне подгадить. Но, сука, просчитался, ибо создал мне самую что ни на есть подходящую репутацию. Круто быть главным мудаком в местном социуме, тебе не кажется? Я думаю, очень круто. По крайней мере, к тебе никто не привязывается и ты можешь делать, что захочешь. Чживон говорит торопливо и уверенно, но Ханбин слышит в его голосе нечто неуловимое, нечто такое, отчего он прижимается к нему крепче, неловко водя ладонями по обтянутой футболкой спине. — Почему ты мне об этом рассказал? — вопрос глупый, но почему-то Ханбину сейчас жизненно важно знать. — Потому что мне хочется, чтобы ты знал, что в этом я чист, — хрипло отвечает Чживон. — Что я не такой ублюдок, как кажется. Я не хочу, чтобы ты думал, что я то ещё дерьмо. — Мне плевать, — голос Ханбина предательски дрожит, и это бесит до безумия. — Я и так в курсе, какое ты дерьмо. Губы Бобби пахнут пивом и острыми чипсами, и он цепляется за него так отчаянно и сильно, как будто боится, что тот сбежит. Телефон в кармане Ханбина опять вибрирует, и он вяло думает, что, скорее всего, это Ханбёль, которая так и не получила от него ответа на СМС. Она наверняка волнуется, но почему-то сейчас это волнует разве что чуть-чуть. Небо над головой огромное и сияющее, плед сбивается под спиной, а шею колют острые травинки. Ханбин прижимается к Бобби как можно крепче и всё глубже проваливается в бездонную грязную бездну. В нём много боли, и в Чживоне тоже. Ханбин ловит её с чужих губ с каждым сдавленным вздохом, ощущая, что изнутри уходит вся боль и тяжесть прожитых дней.

***

— Неудачник, — выдыхает Ханбин и громко стонет, спрятав голову у него на плече. — Что, Бобби Ким, тебе нравится проигрывать? — Он поднимает на него шальные блестящие глаза и улыбается. — Нравится, когда ты — моя маленькая сучка? Чживон ощущает, как кровь приливает к стоящей колом эрекции, и, мстительно сжав руки на голой заднице Ханбина, с силой вгоняет член до предела. Ханбин запрокидывает голову назад и глухо стонет, ударяясь макушкой об обшарпанную стену, а Бобби, задыхаясь, прижимается губами к его шее. — Может, баттл я и проиграл, но зато прямо сейчас я ебу победителя. И кто тут теперь маленькая сучка, а, Ханбин-а? С этими словами он обхватывает рукой его член и проводит кончиками пальцев по твёрдому стволу. Ханбин давится воздухом и подаётся бёдрами ему навстречу, обхватывая его поясницу ногами. Практически точь-в-точь, как в грязных фантазиях Чживона в прошлом, только Ханбин отнюдь не тянет на слабого и безвольного пассива. Бобби скользит мутным взглядом по его влажным, приоткрытым в немом крике губам и, задохнувшись воздухом, подаётся вперёд, практически вбивая его в неровную поверхность стены. Как-то незаметно в его жизни становится очень много Ханбина. Он превращается в нечто жизненно необходимое, сродни воздуху, пище и воде, кем-то особенным, без кого Бобби ощущает себя слабым и беспомощным. Он не любит привязываться к людям и от кого-либо зависеть, но с Ханбином по-другому не получается. Чживон тянется к нему, как крошечный росток стремится к лучам жаркого солнца, и почему-то он твёрдо знает, что тот не предаст, не бросит и ни за что не осудит. У них нет долгих свиданий под лунным светом, они не сидят в маленьких кофейнях с тематическим интерьером и не говорят друг другу красивых слов о любви. Зато с Ханбином запросто можно говорить обо всём, что его гложет, обсуждать любимых хип-хоп исполнителей, не стесняясь в выражениях, и пить холодный «Ичибан Кирин», сидя на капоте подержанной машины Чживона и наблюдая, как садится за горизонт алое солнце. С ним не нужно держать лицо и пытаться строить из себя того, кем он не является. Он принимает Бобби таким, каков он есть, со всеми пороками и недостатками, он саркастичный, циничный и в то же время ранимый, искренний и порывистый. Бобби по-прежнему встречается с Ханбёль, но только потому, что Ханбин об этом просит. — Ты ей нравишься, — серьёзно говорит он Чживону и слегка морщится. — Очень сильно нравишься, и я просто не хочу, чтобы ей было больно. Может, сделаешь как-то так, чтобы она сама захотела расстаться? Чтобы утратила интерес к вашим отношениям, тогда всем будет намного проще, — он вздыхает, и Бобби видит в его глазах боль и нескрываемое чувство вины. — Блядь, это всё так херово, это просто разрывает меня на части. Чживону наплевать на Ханбёль, но видеть Ханбина таким разбитым и несчастным просто невыносимо. Потому он по-прежнему отвечает на её сообщения и ходит с ней в кино и кафе-мороженое, вот только встречи становятся всё реже и короче. Чживон ссылается на занятость и большую загруженность по учёбе, и каждый раз Ханбёль отвечает ему, что всё хорошо, и желает удачи и всяческих успехов. Когда Бобби слышит в динамике её радостный, полный энтузиазма голос, на мгновение ему становится немного стыдно, но затем чувство вины сменяется душной, давящей злобой. «Я сейчас повезу твоего брата к морю, где мы будем есть приготовленные на костре сосиски и слушать последний альбом Дрейка, а потом я трахну его на заднем сиденье своей тачки», — хочет сказать Чживон, но вместо этого говорит Ханбёль, что будет по ней скучать, и вешает трубку, не слушая её беззаботное чириканье. Чживон старается не вести себя с ней, как ревнующий ублюдок, но с каждым днём это даётся всё тяжелее. Сегодня в клубе они встречаются случайно. Чживону не хочется никуда выбираться, но Юнхён пристаёт к нему, как назойливая муха, и он поддаётся уговорам и тащится с ним и полусонным Чжинхваном в «Аэроплан». Ханбин ещё днём пишет ему о том, что вечером идёт тусоваться с друзьями, которые «доебались до него по всем фронтам», и Бобби думает, что приятели Ханбина наверняка тоже задают слишком много вопросов. Например, где он пропадает практически всё свободное от учёбы и Ханбёль время и почему у него на шее постоянно появляются старательно скрываемые высоким воротом рубашки алые засосы. В подвальном помещении всё так же воняет травкой, потом и дешёвым алкоголем, и Чживон невольно кривится, когда диджей врубает какое-то бешеное техно. Чжинхван громко зевает и отпивает глоток из своего стакана, а Юнхён скользит равнодушным взглядом по толпе и внезапно говорит: — Как, кстати, обстоят твои дела с Ханбин-хёном? Вы по-прежнему дерётесь и ругаетесь? Помнится, в прошлый раз, когда мы сюда приходили, ты подрался с ним в мужском сортире и потом пришёл весь помятый и какой-то разбитый. Только не говори, что вы решили заключить нейтралитет, я всё равно в это не поверю! Нутро неприятно сжимается, и Бобби пожимает плечами, стараясь выглядеть как можно более равнодушным и расслабленным. — Почему ты называешь этого мудака «хёном»? Ты лебезишь перед придурком, который зациклен на своей сестре больше, чем на всех девках вместе взятых? — Я, кстати, говорил ему то же самое, — раздаётся сбоку знакомый насмешливый голос. Чживон вздрагивает и круто оборачивается. Неподалёку от них стоит один из приятелей Ханбина, кажется, Донхёк, одетый в белую футболку и драные синие джинсы, который смотрит на него расслабленным благожелательным взглядом. Позади него Бобби видит насупленного Чжунэ, второго парня, Чану, который таращится на него широко распахнутыми, наполненными нескрываемым любопытством глазами, и Ханбина, который, встретившись с Чживоном взглядом, еле заметно усмехается. — Дайте угадаю, тоже решили вывести свою дикую зверюшку на прогулку? — ухмыляется Юнхён и делает шаг навстречу Донхёку. — Этот придурок, — кивает тот в сторону Ханбина, — в последнее время какой-то слишком задумчивый и напряжённый, вот мы и подумали, что ему нужно как-то сбросить стресс. Трахнуть очередную симпатичную девчонку, выпить тошнотворного дешёвого виски с колой и, конечно, выиграть баттл у какого-нибудь неудачника. Наш БиАй-я любит на досуге посочинять вирши и дисснуть очередного хип-хоп лузера, — он переводит взгляд на Бобби и ласково улыбается. — Кстати, ты не хочешь составить ему компанию? Ты же вроде тоже читаешь рэп, да, хён? — Вау, я готов дорого заплатить, чтобы на это полюбоваться, — хмыкает Чжунэ. Ханбин толкает его локтем в бок и коротко говорит: — Пошли вы на хуй. Я не буду с ним баттлиться. — Это потому, что ты боишься? — спрашивает Чжинхван и бросает быстрый взгляд на Чжунэ. — Бобби уделывает своих соперников на раз-два. Если честно, то с ним очень трудно состязаться. — Если он читает рэп так же хорошо, как ты пытаешься задеть собеседника, то нет, пошёл ты тоже на хуй, — отзывается Ханбин и скрещивает руки на груди. Чжинхван, явно не ожидавший подобного выпада, таращит на него глаза. — Хватит выёбываться, — внезапно подаёт голос Ку. — Вы же оба и так хотели выяснить отношения. А что может быть лучше, чем обосрать друг друга перед жаждущей крови толпой? Или боитесь, что не хватит запала? А может, вы просто не хотите друг с другом соревноваться? Чжунэ всегда был проницательным сукиным сыном, с нарастающим раздражением думает Бобби. Ханбин слегка морщится, затем поворачивается к нему и громко заявляет: — Тебе меня не уделать. — Тёмные глаза насмешливо сощуриваются. — Читаешь неплохо, но дыхалки вечно не хватает. — Я видел записи твоих выступлений, и ты всё время забываешь свой текст и принимаешься импровизировать, — парирует Чживон и кивает на сцену. — Что, реально зассал, что не сможешь справиться с эмоциями и обоссышься передо мной, как маленькая сучка? Да, Ханбин-а? Это всё на публику и наигранно, но Бобби понимает, что ему действительно хочется оказаться с БиАем на одной сцене. Тот не просто хорош, он великолепен, а ещё в голове возникает настойчивая мысль, что это позволит им стать ближе. Музыка — это та сфера в жизни Чживона, в которой он не терпит присутствия посторонних и вторжения чужаков, как, впрочем, и Ханбин, который ни словом не обмолвился родным и близким, что больше всего на свете мечтает стать профессиональным композитором и хип-хоп исполнителем. Бобби знает его секрет, один из немногих, и почему-то мысль об этом греет ему душу. — Я порву тебя так же быстро, как рвутся презервативы на твоём члене, когда ты ебёшь очередную шалаву, — говорит Ханбин и осклабивается, показывая средний палец, а Чживон думает, что вряд ли баттл получится лёгким и однозначным, но, определённо, им будет нескучно. Когда они выходят на сцену и становятся друг напротив друга под ободряющие вопли жаждущих зрителей и крикливый голос ведущего, он смотрит на БиАя, который насмешливо смотрит на него в ответ, еле заметно улыбаясь. Это не слепая ненависть и не животное желание уложить на лопатки сильного соперника, это чистый азарт и просто возможность показать друг другу, на что они оба способны. Чживон начинает первым, постепенно повышая тон и пристально глядя Ханбину прямо в глаза, медленно, но верно погружаясь в чёткий ритм бита. БиАй отвечает ему, яростно и агрессивно, и Бобби буквально накрывает волной его кипучей энергии, как будто безумным потоком, отчего слова сами собой приходят в объятую адреналином голову, и он парирует его выпад. Публика ревёт, Донхёк, Юнхён, Чану, Чжунэ и даже спокойный Чжинхван яростно кричат и размахивают руками, Бобби смотрит на освещённое ярким светом софитов, раскрасневшееся лицо БиАя и отчётливо понимает, что прямо сейчас весь его чёртов мир сузился до одного единственного человека. И он готов поспорить на всё, что угодно, что Ханбин чувствует то же самое или хотя бы что-то близкое к этому. Сильное, безумное, мощное, одно на двоих. БиАй выигрывает у него с минимальным перевесом после голосования толпы, под громкий рёв не желающих отпускать их зрителей. Чживон вытирает взмокший от пота лоб и смотрит на него, ярко улыбающегося. Ведущий громко кричит о том, что БиАй показал сегодня настоящий класс и, чёрт возьми, он давно не видел, чтобы на сцене было настолько жарко. Бобби проиграл впервые за те несколько лет, что он занимается хип-хопом, и, наверное, он должен быть расстроен, но вместо этого он чувствует лишь лёгкую досаду и что-то, напоминающее гордость. Потому что Ханбину отдать победу совершенно не стыдно, тем более, что тот её заслужил, потому что действительно потрясающий, настолько, что сердце ёкает, и Бобби испытывает невероятную потребность оказаться как можно дальше от сцены. Там, где они смогут остаться только вдвоём, где не будет ни громко орущего ведущего, ни беснующихся зрителей, ни близких знакомых, которые могут что-то заподозрить. Он спрыгивает со сцены и, отойдя к стене, наблюдает за тем, как БиАй спускается вниз по лестнице, вскинув руки с видом чемпиона. Будто почувствовав его взгляд, Ханбин разворачивается к нему и подходит практически вплотную. — Ну, и кто тут теперь сучка? — громким шёпотом спрашивает он и улыбается. Не издевательски и насмешливо, а гордо и с неким вызовом. Бобби невольно улыбается в ответ. — Если ты думаешь, что, выиграв один сраный рэп-баттл, перестал быть редкостной сучкой, то глубоко ошибаешься. — Я хочу тебя, — внезапно отвечает Ханбин и смотрит на него так, что низ живота наполняется нарастающим жаром. Чживон слегка толкает его в бок и, наклонившись ближе, выдыхает: — Хочешь получить свой приз победителя? — Хочу утешить несчастного лузера, — ухмыляется Ханбин, и Бобби едва сдерживается, чтобы не зажать его прямо здесь, на глазах у сотни зевак. — Я знаю отличное место в закоулках этого райского уголка, — говорит он и кивает в сторону. — Недалеко от сортира, упоительный аромат мочи, блевотины и дешёвой наркоты. — Всё, как я люблю, оппа, — отзывается Ханбин и смотрит на него в упор. — Эй… — внезапно добавляет он. — Ты был крут. Очень-очень крут. Если бы я тебе проиграл, поверь, для меня это было ничуть не обидно. Нутро разрывает от болезненного, щемящего чувства, настолько запредельного, что Чживон ощущает, как сердце вот-вот вырвется из груди. — Ты… — начинает было он, но замолкает, потому что слова теряются и тают на языке, как жидкая патока. Диджей врубает музыку, и зал ревёт, превращаясь в живую движущуюся в ритм людскую массу. Бобби слегка морщится и вдруг ощущает, как его ладони касается чужая тёплая рука. — Я, — тихо отвечает Ханбин и вновь улыбается. Так, что сердце Чживона пропускает удар, и он сжимает пальцы в ответ, мягко оглаживая выступающую косточку на запястье. И думает, что было бы здорово, если этот момент продлился чуточку дольше. Момент абсолютного духовного единства среди пьяной разгорячённой толпы.

***

— Чёрт! — выдыхает Ханбин и вновь откидывает голову назад, тяжело дыша. — Блядь, давай же, глубже, что ты ебёшь меня, как какую-то резиновую шлюху? — Я никогда не трахал резиновых шлюх, мне хватало настоящих. Чживон ощущает, что практически подходит к пику, и крепче стискивает задницу Ханбина, с силой вгоняя член в растраханный, влажный от слюны вход. Ханбин стискивает зубы и рвано стонет, а Бобби поводит затёкшей шеей, машинально скользя взглядом по полутёмному коридору, и внезапно замечает в проходе два силуэта. Сердце невольно пропускает удар, когда он понимает, что это Донхёк, который смотрит на них расширившимися, наполненными нескрываемым ужасом и неверением глазами, и Юнхён, стоящий позади Кима и выглядящий так, будто вот-вот упадёт в обморок. — Да, сука, сильнее, какого хера ты останавливаешься? — нетерпеливо стонет Ханбин, и Бобби машинально толкается вперёд, скользя пальцами по его пояснице и прижимая к себе крепче, так, что его вставший член трётся между их телами. Ханбин рвано выдыхает и утыкается лицом в его плечо, тяжело дыша, Донхёк вздрагивает, Юнхён делает шаг назад и судорожно сглатывает, а Бобби обнимает Ханбина за плечи, прижимая к себе как можно крепче, и смотрит на них в упор. Наверняка они осуждают. Скорее всего, они расскажут другим, будут задавать идиотские вопросы, а быть может, попросту перестанут с ними общаться, поскольку это сложно, принять тот факт, что между ними могут быть такие отношения. Чживон касается губами чужого влажного виска и глазами говорит им о том, что ему наплевать. Ханбин в его руках, а весь остальной мир может попросту идти к чёрту и наблюдать в стороне за их грязным, отвратительным счастьем.

***

— Этот ублюдок Ван торчит мне деньги за несколько бутылок водки, — говорит Ханбин и смотрит на Донхёка. — Я пытался поговорить с ним по-хорошему, но эта сука от меня прячется по всем углам, а телефон занёс в чёрный список. Думаю, нам надо сегодня после занятий поучить его уму-разуму, чтобы не выкобенивался. Как насчёт того, чтобы макнуть его башкой в унитаз? Этот сучёныш такой брезгливый, что тут же перестанет ломаться и выложит наши бабки. Как думаете? Чану мямлит нечто невразумительное, Чжунэ молча отворачивается, а Донхёк утыкается взглядом в телефон, принимаясь демонстративно таращиться в светящийся экран. Нутро невольно сжимается: атмосфера гнетущая, даже давящая, а вся троица будто бы его избегает, отделываясь однозначными скомканными фразами. Ханбин ловит на себе их внимательные пристальные взгляды и ощущает себя на редкость неуютно, какой-то парией, от которой утаили важный, крайне запретный секрет. Он сглатывает и тянется к карману, чтобы достать оттуда пачку сигарет, но останавливается: в последнее время на курево практически не тянет. То ли потому, что внутренние демоны, требовавшие никотина и сизого дыма в лёгких, наконец-то перестали терзать его душу, то ли потому, что Чживон не любит запаха табака. Не то чтобы он когда-либо просил или говорил нечто подобное вслух, но почему-то Ханбину кажется, что бросить будет правильно и вовремя. Он одёргивает руку и достаёт из кармана мятные пастилки. — Что, бросил курить? — внезапно подаёт голос Чжунэ. — С чего это такая перемена? — Да ладно тебе, — вкрадчиво говорит Донхёк. — Наверное, это потому, что он решил перейти на здоровый образ жизни. А может, дело в том, что его ёбарю не нравится, когда от его сладкого мальчика несёт никотином? Коробочка падает на заасфальтированную поверхность с громким стуком. Конфеты рассыпаются неровными белыми точками, а Ханбин поднимает голову вверх и смотрит на него расширенными от шока глазами. — Ты знаешь? — Сердце колотится так быстро, будто вот-вот вырвется из груди. Донхёк кривится и отворачивается, а Чану отвечает за него: — Он видел вас в клубе, вчера ночью, когда он трахал тебя у стенки. Сначала они с Юнхён-хёном подумали, что он тебя насилует, ибо это никак не вязалось в голове, но… — он осекается и опускает голову. — Но ты выглядел таким счастливым, когда сосался с ним и подмахивал его члену, что мы поняли, что у вас всё по взаимности, — заканчивает Донхёк. Воцаряется звенящая тишина. Чжунэ шмыгает носом и тихо спрашивает: — И давно вы… так? — Достаточно, — отрицать что-то нет смысла, да и желания, в принципе, тоже. Ханбин наклоняется и собирает пастилки с асфальта вместе с помявшейся коробочкой. Остальные молча наблюдают за тем, как он идёт к мусорному ведру и выбрасывает свою ношу. — Не люблю сорить, — почему-то сказать что-то кажется жизненно важным. Напряжение настолько сильное и плотное, как будто свинцовое, давящее на него непосильной ношей. Донхёк закуривает, выпуская дым в тёплый воздух, а Чану делает шаг ему навстречу. — А Ханбёль знает? — Нет, конечно. При упоминании имени сестры нутро наполняется жгучим чувством вины. Больше всего на свете Ханбин хочет оказаться как можно дальше отсюда, там, где нет этого холодного осуждения и нарастающего отчуждения. — Она же сойдёт с ума, если узнает. — И насколько глубоко вы продвинулись? — спрашивает Чжунэ. — Или у вас просто секс без обязательств? — Как ты мог?! — кричит Чану. — Блядь, как ты можешь так поступать со своей сестрой? Какого хуя, хён?! Он хотел лишить Ханбёль девственности и кинуть, ты же его, мать твою, ненавидел! Презирал! Хотел измордовать до полусмерти, а теперь ты под него подставляешься?! Как ты можешь быть таким бесчувственным пидорским говном? Тело действует чисто на уровне инстинктов. Ханбин резко подаётся вперёд и бьёт Чану прямо в челюсть. Тот давится воздухом и падает на землю, держась за подбородок, Чжунэ вскакивает со скамейки, а Ханбин сжимает руки в кулаки и, ощущая, как горло сдавливает от бушующих эмоций, сдавленно шепчет: — Вы нихуя не знаете, чёртовы вы ублюдки. Какого хуя вы считаете, что можете меня судить? Он отступает назад и хрипло смеётся, чувствуя, как от зашкаливающих эмоций дрожат колени. — Да, я ебусь с ним, и мне это нравится. Да, он хотел трахнуть Ханбёль, но сейчас ему этого абсолютно не хочется. А знаете, почему? Потому что у нас с ним всё серьёзно. Намного серьёзнее, чем тот фарс, что ему приходится изображать с сестрой, потому что я, жестокий ублюдок, не хочу её ранить и сделать больно! — Она же твоя любимая младшая сестричка, — подаёт голос Донхёк, который выглядит непривычно потрясённым и выбитым из колеи. — И ты вот так запросто кладёшь на всё хуй только ради какого-то сраного янки? — А почему всем насрать на Чжунэ и его отношения с Чжинхваном? — Ку вздрагивает и заливается краской, а Ханбин кричит, срываясь на сдавленный хрип: — Или вам всем так принципиально не насрать только на Ханбёль, а о моих чувствах вы не думаете? Ей пора повзрослеть и понять, что всё не может быть так замечательно и безоблачно, что в мире есть куча дерьма, и, если она его не видит, значит, за неё его кто-то обязательно убирает! Я, блядь, всю сознательную жизнь занимаюсь тем, что жертвую всем ради неё, все эти годы, и сейчас я не имею право на то, чтобы быть счастливым?! Я с ним счастлив, понимаете? Я его люблю, по-настоящему, сильно, и если ради того, чтобы быть с ним, мне придётся послать весь этот сраный мир к чёрту, то я сделаю это не задумываясь! — Ханбин-хён, мы… — растерянно начинает Чану, но Ханбин качает головой и шепчет, ощущая, как к горлу подступает горький комок: — Идите вы все на хуй… Осуждаете — ваше право. Мне плевать, понимаете? Он разворачивается и медленно бредёт прочь, нашаривая в кармане телефон. — Ханбин! — несётся ему в спину громкий крик Донхёка. — Да постой ты! — Сука, не иди за мной! — орёт Ханбин и срывается на бег, бросаясь вперёд, не разбирая дороги. Он бежит долго, до тех пор, пока силы не покидают его окончательно, и Ханбин валится на грязноватую скамейку в каком-то сквере, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. Нутро буквально разрывает на части, и он достаёт из кармана мобильный. Он набирает трясущимися пальцами до боли знакомый номер и несколько секунд слушает громкие протяжные гудки. — Где ты? — Чживон не здоровается, а сразу спрашивает. Ханбин рвано выдыхает и, опустив голову, тихо отвечает: — Хуй его знает. Тут какой-то продуктовый магазин и лавка с ароматическими свечками. Я просто сейчас бежал так, что едва не откинулся по дороге, а куда прибежал, пока не понимаю. Воцаряется молчание. — Мои друзья знают, — говорит Ханбин и запрокидывает голову назад, вытягиваясь на скамейке. — Я только что с ними разговаривал, они видели нас вчера в клубе. — Я в курсе, — помолчав, отзывается Бобби. — Я видел их тоже тогда. Ханбин давится воздухом и судорожно выдыхает: — Блядь, и ты… — Сам не знаю, почему, — Чживон не дослушивает его до конца и отвечает на невысказанный вопрос. — Тогда что-то ударило в голову, и стало на всё насрать. Безумно хотелось показать им, что ты, чёрт возьми… И я… Блядь… — Он запинается и, вздохнув, глухо добавляет: — Я даже не знаю, как описать то, что я чувствовал в этот момент. Ты был в моих руках, ты был со мной единым целым, а на всё остальное… На всё остальное как-то стало наплевать. Сердце болезненно сжимается, и Ханбин прикусывает нижнюю губу, слушая прерывистое дыхание Чживона на другом конце провода. — Они сказали, что я — ублюдок, который предаёт свою сестру, — Ханбин кривится и прикладывает ладонь к лицу. — И что мы оба с тобой ебанулись, раз решили связаться друг с другом в таком ключе. — Чжинхван вмазал мне по лицу и начал кричать, чтобы я перестал ломать людям жизнь, а Юнхён заявил, что я — ёбаный ублюдок и сраный пидорас, который всё это время им пиздел и вёл себя, как настоящий мудак, — отзывается Бобби и тихо хмыкает. — И что я должен прекратить это как можно скорее, пока это из простого траха не переросло во что-то большее. — А ты что ответил? — Ханбин сильнее сжимает трубку и ждёт ответа. — Я ответил, что уже слишком поздно. Почему-то внутри всё буквально разрывается на части, Ханбин закрывает глаза, а Бобби тихо говорит: — И послал их к чёрту. Потому что, мать твою, я не хочу рушить тебе жизнь. Я хочу, чтобы ты был счастлив, я хочу, чтобы ты мог на меня положиться и чтобы ты как можно чаще улыбался. Для меня это не просто трах. Да я готов переломать кости любому, кто попробует стать для тебя кем-то более близким, — он громко выдыхает. — Блядь, я не могу без тебя, Ханбин. Скажи мне, где ты, и я сейчас приеду. Ты далеко от школы? Блядь, не молчи, хватит переживать. Если они действительно тобой дорожат, то рано или поздно они поймут, а если нет, то пошли они все на хуй! Ханбин, ты… — Я тебя люблю, — еле слышно шепчет Ханбин и крепче прижимает трубку к уху. — Сучий ты ублюдок. Бесишь, не могу. Не могу с тобой, потому что больно, а без тебя — тем более. Он стискивает зубы и вдыхает пропахший цветущими гортензиями воздух. Чживон молчит, кажется, целую вечность, прежде чем в трубке раздаётся его тихий, наполненный нескрываемой нежностью голос. — Ты даже в любви не можешь признаться нормально, мудак. А как же нежные объятия, свечи и прочая ересь? — Да пошёл ты. — Давящее чувство уходит, и Ханбин слабо улыбается. — Свечи тебе светят, разве что ректальные. — Я люблю тебя больше, — раздаётся за его спиной знакомый хрипловатый голос. Ханбин резко вздрагивает и видит позади себя запыхавшегося растрёпанного Чживона. Сердце невольно пропускает удар, и он слабо улыбается. — Блядь, как? — Какая нахер разница? — Бобби садится на скамейку и обнимает его за плечи, прижимая к себе. — Главное, что нашёл же. Сердце Чживона звучит быстро-быстро, и Ханбин кладёт голову ему на плечо, переплетая их пальцы. Бобби сжимает его руку в ответ, и Ханбин закрывает глаза, чувствуя на своей макушке жаркое, сбившееся дыхание. Боль уходит с каждым сдавленным вздохом, гонимая прочь ощущением чужого тепла и мягкими касаниями чужих пальцев по запястью. Чживон ломает его жизнь, чтобы на обломках отстроить её заново.

***

— В последнее время оппа от меня отдаляется. Ханбёль смотрит расстроенными, полными нескрываемого беспокойства глазами, и Ханбин откладывает в сторону журнал, стараясь выглядеть максимально озадаченным и удивлённым. — Правда? С чего бы это вдруг? — Я не понимаю, — она качает головой и грустно вздыхает, скрещивая руки на груди. — Знаешь, у нас с Чживон-оппой всё было так хорошо, просто по-настоящему идеально. Он был таким внимательным и ласковым, а сейчас он стал каким-то отстранённым и равнодушным. Мы всё реже видимся, он всё время пропадает на каких-то дополнительных занятиях, и я просто понятия не имею, что с этим делать! «Да потому что у вас никогда и не было по-настоящему», — хочет сказать Ханбин. Что всё это время Бобби играл с её чувствами, чтобы досадить ему, а сейчас она для него стала обязанностью, от которой никак нельзя избавиться. Что весь этот образ жизнерадостного заботливого принца — не более, чем искусная подделка, а в реальности Чживон совершенно иной. Отнюдь не та идеальная картинка, которую она старательно рисовала у себя в голове. — Такое часто бывает, когда чувства изживают себя, — помедлив, говорит он. — Когда вы устаёте друг от друга, и ваши отношения никак не выходят на новый уровень. Лучше всего просто взять и попробовать с этим покончить, иначе ты так и будешь страдать из-за того, что ваши с Чживоном превратились в источник боли и переживаний. Брось же его. Оставь его в покое и найди уже себе хорошего простого парня, который слишком наивен и открыт, чтобы дурить тебе голову. Сделай уже так, чтобы я мог вздохнуть свободно и не терзать себя ядовитым чувством вины. Ханбёль смотрит на него, не мигая. Затем её взгляд проясняется, и она тихо отзывается: — Ты прав. Мы действительно зашли в некий тупик, и единственный выход — это попытаться что-то сделать с нашими отношениями. Нутро заполняется тёплым чувством облегчения. Ханбин облизывает пересохшие губы и начинает: — Правильно! Если ты его бро… — И поэтому мне нужно взять себя в руки и наконец-то решиться, — перебивает его Ханбёль. Она решительно сжимает руки в кулаки и улыбается. — Поэтому я должна напрямую сказать ему о своих чувствах. Открыться и сказать, в конце концов, как сильно я его люблю. — Любишь? — голос Ханбина звучит прерывисто и сбивчиво. Он смотрит на Ханбёль, чувствуя, как перед глазами всё плывёт от подступившей алой пелены, а та тем временем радостно продолжает: — Сегодня вечером Бобби-оппа зайдёт к нам, чтобы помочь мне с математикой. Это потрясающий шанс показать ему, насколько сильны и искренни мои настоящие чувства! Она улыбается и тянется к неподвижно сидящему Ханбину, порывисто обнимая его за плечи. — Братик, ты у меня самый умный и замечательный! Я не буду бояться, слышишь? Сегодня, когда он появится у нас, я обязательно возьму себя в руки и расскажу ему обо всём, — её глаза буквально светятся от радости. — Спасибо тебе, оппа! Какое счастье, что ты всегда поддерживаешь меня во всём! — Я… — сказать больше нечего, и Ханбин машинально обнимает её за плечи, ощущая, как живот скручивает от подступившего болезненного спазма. Ханбёль отстраняется и смотрит на часы, затем громко охает и вскакивает с дивана. — Ох, я же записалась в парикмахерскую на стрижку и маникюр на пять! Меня будут ждать уже через полчаса, надо поторопиться. — Она бросается к двери, но на пороге внезапно останавливается и говорит: — Я люблю тебя, братик, — и улыбается так светло и искренне, как будто забивает в сердце Ханбина плотный металлический штырь. Он машинально что-то бормочет в ответ, но сестра уже исчезает в коридоре. Пару минут спустя в прихожей раздаётся громкий стук захлопываемой двери, и Ханбин зажмуривается, обхватывая голову ладонями и силясь справиться с разрывающим нутро чувством вины и беспомощности. Он всю сознательную жизнь уступал сестре всё, чего она желала. Лучшие игрушки, самые вкусные лакомства, первые места в рейтингах и на соревнованиях, потому что она всегда плакала и расстраивалась, если оказывалась не в числе победителей. Он отдавал ей возможность жить безоблачно и счастливо, в то время как сам медленно, но верно сходил с ума, наблюдая за творящимся в их семье продолжительным кошмаром. Но он не может отдать ей Чживона, как бы сильно она того ни желала. Ни за что на свете, даже если из-за этого он сдохнет от накатывающего волнами мерзкого грязного чувства. Раздаётся тихий скрип, и Ханбин подскакивает на диване. — Ханбёль? — негромко спрашивает он и на всякий случай хватается за лежащий на журнальном столике пульт от телевизора. — Это ты? Забыла что-то? — Нет, я грабитель, который явился, чтобы тебя изнасиловать и украсть все розовые свитера твоей любимой сестрицы, — раздаётся знакомый насмешливый голос, и в комнату входит слегка растрёпанный Чживон. Он ухмыляется, глядя на пульт в руках Ханбина, и, оперевшись спиной о дверной косяк, спрашивает: — Ты собирался отбиваться от потенциальных преступников с помощью этой штуки? Он идёт к дивану и садится рядом с Ханбином; тёплая ладонь скользит по его колену. — Кстати, а серьёзно, зачем твоей сестре столько розовых шмоток? Дай угадаю: она считает, что это принцессинский цвет, и таким образом хочет закосить под какую-нибудь Рапунцель? — Что ты здесь делаешь? — почему-то шёпотом спрашивает Ханбин, чувствуя, как его буквально разрывает от желания броситься к нему на шею и разреветься, как маленькая истеричная девочка. — Ханбёль ушла в парикмахерскую и будет здесь только часа через полтора. — Она прислала мне СМС, — кивает Бобби и подаётся вперёд, практически наваливаясь на него всем телом. Жаркое дыхание обжигает кожу, и он шепчет, скользя ладонью выше, по скрытому тканью домашних шорт бедру: — Я тебя, придурок, хотел увидеть, — его губы касаются щеки Ханбина, — пока дома никого нет, и я могу полюбоваться на тебя в этих дурацких плюшевых шортах. Где ты их вообще откопал? Случайно не в шкафу у сестры? При упоминании сестры, всё внутри переворачивается, и Ханбин приподнимается на локтях, слегка отстраняясь. Он смотрит на него в упор и, помедлив, глухо бормочет: — Она сказала мне, что любит тебя. И что сегодня хочет признаться тебе в своих чувствах. Наверное, именно поэтому и побежала в парикмахерскую, чтобы выглядеть перед тобой сегодня особенно красиво, — он горько усмехается и шепчет: — Маленькая наивная дурочка… Воцаряется тишина, такая звенящая, что Ханбин может услышать даже громкий стук собственного сердца. Чживон пристально смотрит ему в глаза, затем тихо, но твёрдо говорит: — Если она это сделает, то я скажу ей правду. Что у меня уже есть любимый человек, и потому нам надо прекратить уже эту поеботень, чем скорее, тем лучше. — Это убьёт её… — К горлу подступает горький комок, и Ханбин судорожно выдыхает, прикрывая лицо ладонями. — Тогда я могу соврать, что тоже люблю её, и продолжать встречаться с ней дальше, пока она не захочет, чтобы я нацепил ей на пальчик обручальное кольцо и заделал с ней пару детишек, — отзывается Бобби и берёт его за запястья, убирая ладони с глаз. — Ты этого хочешь? Ради тебя я могу сделать и так. — Нет, я не хочу, — Ханбин мотает головой. — Блядь, я… Я не хочу тебя отдавать! Но она выглядела такой счастливой, когда говорила об этом. Она… Чживон сгребает его в объятия и утыкается лицом в его плечо. Ханбин давится словами и обнимает в ответ, ощущая, как подрагивают его собственные руки. — Даже если ты пошлёшь меня, я от тебя не откажусь, — глухо бормочет Чживон, сильнее стискивая его и прижимая к себе так, что не хватает воздуха. — Я буду тебя преследовать, я буду везде, где бы ты ни оказался, я найду тебя в каждой точке этого грёбаного мира, и я, блядь, не брошу тебя, даже если ты будешь умолять об этом. Он подаётся вперёд и прижимается к его губам в отчаянном жадном поцелуе. Ханбин сдавленно всхлипывает и стискивает ладонями его плечи, чувствуя, как внутренности разрывает на части от безумной, всепоглощающей нежности к Чживону, чёртовому Ким Чживону, который заставляет его послать все свои принципы к чёрту и просто раствориться в этом огромном и безумном чувстве любви, перекрывающем собой все остальные эмоции. Стыд, горечь, прочие привязанности — всё отступает на второй план, когда Бобби судорожно шепчет в поцелуй, потираясь бёдрами об его бёдра: — Я люблю тебя, слышишь? Я могу вырезать эти слова на собственной коже, могу поставить на тебе незаживающее клеймо, только бы ты об этом не забывал. К чёрту Ханбёль, к чёрту их всех, придурок, ты же и сам понимаешь, что мы друг без друга не сможем, да? — Не смогу. — Ханбин закрывает глаза и вновь прижимается губами к его губам. — Я тебя… — Братик, я забыла дома кошелёк, — раздаётся из коридора громкий голос Ханбёль. — Ты случайно не знаешь, куда я его положила? Она появляется на пороге слишком быстро. Прежде чем Ханбин успевает что-нибудь осознать. Некоторое время она молча смотрит расширившимися глазами на них, лежащих настолько близко друг к другу, что сложно понять это как-то по-другому, затем медленно пятится назад и бормочет срывающимся голосом: — Оппа… Братик… Вы… — Блядь, — говорит Чживон и качает головой. — Чёрт тебя подери, Ханбёль! Поверь мне, ты должна была узнать всё совсем иначе. Мы… Сестра судорожно всхлипывает и, развернувшись, бросается прочь из комнаты. — Ханбёль! — кричит Ханбин и, оттолкнув Бобби, бросается следом за ней. — Чёрт, подожди минуту! Постой! Он догоняет её в коридоре и хватает за руку, разворачивая к себе. — Мы… Прежде чем он успевает что-то сказать, она даёт ему пощёчину. Кожа горит от резкого удара, Ханбин машинально прижимает руку к покрасневшей коже, а Ханбёль кричит, глядя на него полными слёз глазами: — Как ты мог?! Ты же мой брат! Родной брат! Тот, на кого я всегда могла положиться! Я же сказала тебе, что люблю его, что для меня это серьёзно! И что после этого ты делаешь?! Берёшь и зажимаешься с ним в нашей собственной квартире?! — Всё не так просто, как ты думаешь! Она вырывается и снова замахивается для пощёчины. Ханбин зажмуривается, но удара не происходит. Он открывает глаза и смотрит на сестру, которая устремила взгляд куда-то ему за спину. Ханбин не оборачивается, но знает, что позади стоит Чживон, который явно готов броситься на неё, если она попробует ударить его ещё раз. — У вас же с ним всё несерьёзно? — с какой-то безумной надеждой спрашивает она. — Как у тебя с твоими прошлыми девушками, да? Чисто ради сексуального удовлетворения, ведь так? Ты же можешь его бросить? Ханбин молча качает головой. Ханбёль смотрит на него не мигая, затем шумно всхлипывает и, развернувшись, выбегает прочь из квартиры. Громко хлопает входная дверь, и Ханбин закрывает глаза ладонями, ощущая, как подгибаются подрагивающие колени. На плечи ложатся тёплые ладони, и Чживон притягивает его к себе. — Её ещё можно догнать, — глухо говорит он. — Не побежишь за ней? Ханбин молча качает головой и закрывает глаза, откидывая голову на его плечо. — Нет. Не побегу. Он сделал свой выбор. Неправильный, отвратительный и вопиющий. И пусть сейчас мучительно больно, он знает, что если бы он сделал по-другому, то было гораздо больнее. В объятиях Чживона тепло и надёжно. Ханбин рвано выдыхает и, развернувшись, обнимает его в ответ, чувствуя, как их сердца гулко бьются в унисон.

***

Она ничего не рассказывает родителям, но игнорирует его методично и обстоятельно, ограничиваясь сухими дежурными фразами и практически моментально запираясь в своей комнате, стоит ему оказаться дома. Первые пару дней Ханбин пытается с ней поговорить, но потом понимает, что это бесполезно. Оправдываться ему нечем, да и вряд ли сестра будет слушать. Ханбёль имеет полное право его ненавидеть, но почему-то Ханбину обидно до боли в груди. Не то чтобы он рассчитывает на понимание и принятие, но то, что сестра буквально вычёркивает его из своей жизни, кажется настолько нелепым и болезненным. Его милая, ласковая и добросердечная Ханбёль, оказывается, может быть такой жестокой. У него остаётся Чживон. Чживон, который шепчет, что всё будет хорошо. Чживон, который жадно целует в пересохшие губы. Чживон, который говорит не быть придурком и дать волю чувствам, и Ханбин даёт, разрыдавшись в его руках, как шестилетний мальчишка. Чживон — испорченный грязный грешник. Но почему-то он оказывается намного снисходительнее и великодушнее других. Он курит в одиночестве на школьной крыше, когда там появляются Донхёк, Чану и Чжунэ. Ханбин молча скользит по ним внимательным взглядом, а Ким садится напротив него и, помедлив, глухо говорит: — Привет. — Привет. — Нутро сдавливает от очередного болезненного спазма, и Ханбин тушит сигарету, чувствуя, как мерзкий дым разъедает отвыкшие от никотина лёгкие. — Вам что-то нужно? — Ты выглядишь так, будто тебе очень херово, — отзывается Чжунэ и смотрит на него виновато и потерянно. — У тебя что-то случилось? — Да. — Он давит окурок ботинком и отворачивается. — Но вас это, блядь, вообще не касается. Воцаряется напряжённое молчание. Внезапно Чану судорожно выдыхает и опускается перед ним на колени, прямо в тщательно отглаженных форменных брюках. — Прости нас, хён. Пожалуйста, прости нас! — Мы все… — Донхёк запинается, видимо, выбирая слова. — Мы все были в таком шоке, когда узнали, что вы с Чживон-хёном больше друг друга не ненавидите, а, напротив, состоите в куда более тесных отношениях. Поначалу это шокировало и казалось грёбаным эгоизмом, но потом пришло осознание того, что эгоистами были мы. Он молча опускается на колени, и Чжунэ следует его примеру. — Мы с Чжинхван-хёном действительно встречаемся, — говорит он. — Скоро будет уже три месяца, как мы на это решились. — Поздравляю. — Нутро вновь сдавливает, и Ханбин кривится, наклоняясь и толкая Чану в плечо. — Поднимитесь вы уже. Вы правы, я в данном случае был редкостным дерьмом, но… — Ты был редкостным дерьмом, — внезапно говорит Чон, — но ты никогда не был эгоистом. Всё то время, что я тебя знаю, ты был жестоким и циничным по отношению к людям, на которых тебе было наплевать. Но зато ради тех, кто тебе дорог, ты всегда готов был пожертвовать всем, только бы им было хорошо. Ради нас, ради Ханбёль, ради того же Чживона. Ты никогда не считаешься с собственными желаниями и чувствами, и это очень херово. — Ты в кои-то веки решил побыть эгоистом и выбрал человека, с которым тебе хорошо. — Донхёк поднимается с колен и подходит к нему вплотную. — Да, Чживон тот ещё уёбок, и то, что вы кинули Ханбёль, действительно отвратительно. Но если рядом с ним ты перестанешь наконец метаться и ломать себя, перестанешь трахаться направо и налево в попытках от чего-то спрятаться, то это действительно здорово. Этот янки… он любому готов порвать за тебя глотку, — он виновато морщится и протягивает Ханбину руку. — Когда мы застукали вас тогда, в клубе, он смотрел так, будто перегрызёт глотку любому, кто вас потревожит. Взгляд безнадёжно влюблённого безумца. — Мы не просим тебя простить нас сразу, — голос Чжунэ слегка дрожит, — но мы хотим, чтобы ты знал, что ты не одинок. Что бы ты ни решил, мы тебя поддержим. Тебя и твоего Чживона, потому что мы хотим, чтобы ты был счастлив. Горло перехватывает от подступившего спазма, и Ханбин рвано выдыхает, ощущая, как свинцовые тиски, сдавившие грудную клетку, слегка ослабевают свою разрывающую хватку. Он слабо улыбается и принимает рукопожатие Донхёка. — Пошли вы на хуй, ванильные уёбки! — Внезапно Чану поднимается с колен и, сорвавшись с места, бросается к нему и заключает его в объятия. — И спасибо. — Чану просто до сих пор нравится Ханбёль. — Чжунэ подходит к нему и кладёт руку на плечо. — Поэтому он дольше всех вёл себя как уёбок. Хотя он должен радоваться, что путь к её сердцу теперь свободен, потому что против Бобби-хёна у него не было никаких шансов. — Блядь, хён! — возмущённо вскрикивает Чон и с силой бьёт его кулаком в плечо. — Что ты несёшь? При упоминании имени сестры к горлу подкатывает горький комок, и Ханбин морщится, отстраняясь и складывая руки на коленях. — Ханбёль узнала. Она застукала нас в тот момент, когда мы были вдвоём и ближе, чем положено просто хорошим знакомым. — Это хуёво, — достав из кармана пачку сигарет, говорит Донхёк и закуривает, выпуская в небо сизый дым. — И она… — Она меня ненавидит. — Серые клубы растворяются в тёплом воздухе, и Ханбин едва сдерживается, чтобы тоже не закурить. Чтобы хоть как-то попытаться заглушить боль от кровоточащей рваной раны внутри. — Не говорит, не смотрит, избегает. Так, будто бы я пустое место. — Это ожидаемо. — Чжунэ садится рядом и скрещивает руки на груди. — Но, чёрт возьми, я представляю, как тебе сейчас херово. Как ей сейчас херово, как херово Чживон-хёну, и… — он морщится и качает головой. — Блядь, почему же у вас всё настолько сложно? — Она тебя простит, — Чану поднимает на него взгляд и кладёт руки ему на колени. — Я точно знаю. Ханбёль хорошая, она поймёт, рано или поздно обязательно поймёт. — И когда придёт время искать себе утешение, ты всегда можешь вовремя оказаться рядом, — усмехается Донхёк. — Блядь, хён, сейчас совсем не время для твоих идиотских шуток, — огрызается Чану, и Ханбин замечает, что его уши слегка розовеют от смущения. — Если она захочет с тобой встречаться, то я не против, — хрипло бормочет он. — Не думаю, что моё мнение котируется, да и я не тот человек, который сейчас может как-то вмешиваться в её жизнь, но… Я знаю, что ты её не предашь и что ты сможешь сделать её счастливой. У Чживона не вышло, и я всё испортил, но я очень хочу, чтобы рядом с ней был кто-то, кто сможет помочь с этим справиться. Пусть даже она никогда меня не простит, но… — Хён… — бормочет Чану, и Ханбин запрокидывает голову назад, глядя в яркое голубое небо, покрытое белоснежными барашками облаков. Их приняли, а значит, всё не так херово, как было раньше. Свинцовая тяжесть давит намного меньше, ладонь Чжунэ сжимает его колено в утешительном жесте, Чану смотрит на него виновато и ободряюще, а Донхёк тушит сигарету и садится рядом, кладя руку ему на плечо. — Обязательно простит и поймёт. Вот увидишь. Верить в это становится чуточку легче. Ханбин молча кивает и слабо улыбается. Они не одиноки. И это действительно хорошо.

***

— Если честно, то холодный кофе тут не слишком хорош. Она вздрагивает и резко оборачивается. Чживон садится напротив и берёт в руки меню, криво улыбаясь. — Я, наверное, выпью капучино. Жарко, конечно, но кофе почему-то хочется. — Как ты меня нашёл? — Ханбёль смотрит на него с нескрываемой болью и неприязнью. Бобби озвучивает заказ подошедшей официантке и смотрит на неё в упор. — Ты всё время ходишь в это кафе, потому что тебе нравятся местные маковые пирожные и приторно-сладкая блевотина под названием «ванильный фраппучино». — Официантка отходит к другому столику, и Бобби скрещивает руки на груди. — Ты сама говорила мне об этом, когда мы с тобой встречались. Слова с трудом идут из глотки, и даже смотреть на неё тяжело, но Чживон молча наблюдает, как Ханбёль кусает нижнюю губу, будто вот-вот сорвётся и заорёт на него в голос. — Ты ведь никогда меня не любил? — внезапно тихо спрашивает она, и Бобби невольно вздрагивает, потому что вопрос задан буквально в лоб. — Ни единой секунды того, как мы с тобой были в отношениях? — Нет, — нет смысла юлить и что-то придумывать. — Если честно, то сначала я просто хотел с тобой переспать. Меня тошнило от твоей доброжелательности, какой-то омерзительной жизнерадостности, и мне до безумия хотелось досадить твоему брату. Но потом это желание сделать ему плохо переросло в нечто совсем иное. — Её глаза расширяются, а Бобби тихо добавляет: — И затем я встречался с тобой только для того, чтобы не ранить его. Потому что он переживает о тебе больше, чем о своём собственном счастье. Официантка приносит ему заказ. Бобби благодарит её и отпивает горячий кофе, совершенно не чувствуя его вкуса. — Слушай, я не буду извиняться и говорить, что мне жаль, — серьёзно говорит он. — Потому что меня в реальности сейчас колышет только то, что Ханбин из-за тебя лезет на стенку. Ты, конечно, можешь обвинять его сколько угодно, но ты должна понять, что всё это время он пытался тебя защитить. Сначала от того, чтобы я тебя оприходовал и кинул, потом от того, чтобы бросил и разбил сердце. — Если он заботился обо мне, почему так со мной поступил? — её голос дрожит, а на глазах выступают слёзы. — Почему он взял и подставился под тебя, хотя с самого начала знал, какой ты ублюдок? Да он и сам такой же, он вечно курит и трахается со всякими девками, совершенно не беспокоясь о том, что может причинить им боль! — Надо же, наша сладкая малышка Ханбёль умеет так выражаться, — кривится Чживон. — Скажу честно, такой ты мне нравишься намного больше, нежели когда постоянно лыбишься и строишь из себя диснеевскую фею. Он наклоняется вперёд и пристально смотрит ей в глаза. — Сука ты, Ханбёль, — свистящим шёпотом отзывается он. — Маленькая эгоистичная сволочь. Ты хоть сама понимаешь, сколько раз он жертвовал собой ради того, чтобы ты продолжала жить в своём прекрасном сказочном мирке? Знаешь, как его ломало, когда ты спокойно радовалась жизни? Ты, мать твою, должна уже понять, что эта реальность такая светлая и солнечная только потому, что всю грязь за тебя загребает Ханбин, своими собственными руками! Ты можешь уже просто повзрослеть и перестать быть такой эгоистичной тварью, потому что он тоже имеет право на то, чтобы хоть чем-то или кем-то с тобой не делиться. Ты хоть знаешь про то, сколько дерьма он пережил? Или что, например, ему, сука, не нужна никакая карьера юриста, про которую орут ваши родители, что он мечтает заниматься музыкой, но он молчит, потому что тогда ты, бесталанная мразь, сможешь спокойно пойти в художественную академию? Что ему сейчас так херово, что он лезет на стенку, а ты продолжаешь упиваться собственной обидой, потому что нашей принцессе щёлкнули по носу и показали, что сказочные принцы могут быть редкостными мудаками? Холодная вода выплёскивается ему на лицо, и Бобби осекается, тяжело дыша и ощущая, как по коже стекают ледяные капли. Остальные посетители кафе смотрят на них любопытными взглядами и начинают негромко перешёптываться, а Ханбёль ставит пустой стакан на столик и, помолчав, тихо спрашивает: — Ты ведь его действительно любишь? — Да. — Бобби вытирает воду с лица и смотрит на неё в упор. — Настолько сильно, что я даже наступил на горло собственным чувствам и пришёл сюда, чтобы с тобой пообщаться и получить ледяную воду в рожу. Ханбёль молчит. Затем протягивает ему салфетку и еле слышно говорит: — И давно? — Практически сразу. — Он кладёт салфетку на стол и скрещивает руки на груди. — Да что там, я думаю, с самого первого взгляда. Только я был настолько глуп, что принял это за ненависть и половое влечение. Думал, что это лишь потому, что вы с ним похожи, а он, в отличие от тебя, был интересным и не таким пресным. Осознать и принять это оказалось сложно, но мы справились. Ханбёль молчит. Бобби видит в её тёмных глазах нечто такое, от чего становится легче дышать, и он тянется вперёд, кладя руку на её ладонь. — Слушай, ты можешь меня ненавидеть, и это нормально, — говорит он и криво усмехается. — Не могу сказать, что испытываю к тебе гамму тёплых чувств, и пришёл сюда исключительно ради твоего брата. Хотя я хочу перед тобой извиниться, потому что я вёл себя как форменная сука. Не надо было давать тебе надежду с самого начала, не надо было ломаться и продолжать этот фарс, потому что в итоге мы все причинили друг другу много боли. Но я просто хочу, чтобы ты поняла, что он любит тебя очень сильно. И я прошу тебя принять нас и простить его не ради собственного душевного спокойствия, а потому, что ты и сама понимаешь, что так будет правильно. Ты же любишь своего брата, да, Ханбёль? Пришло твоё время переступить через себя и пожертвовать чем-то важным для того, чтобы он был счастлив. Он поднимается со стула и оставляет на столике несколько банкнот. — Я плачу, — он кивает продолжающей хранить молчание девушке и добавляет пару купюр на чай официантке. — Негоже заставлять даму переживать из-за счёта. Он разворачивается и внезапно слышит её еле слышный шёпот: — Я тебя по-настоящему любила. Очень-очень сильно. Сердце невольно сжимается от подступившего чувства вины и горечи. Он качает головой и, не оборачиваясь, отвечает: — Ты любила не меня, Ханбёль. Ты любила созданную мною красивую иллюзию, потому что в реальности я совершенно другой. — Я знаю, — тихо отзывается она. — Ты омерзительный. Лживая и гадкая сволочь. И… И если ты когда-нибудь сделаешь ему больно, то я вытрясу из тебя все мозги, ублюдок. Спазм отступает, а нутро заполняется облегчением и благодарностью. Бобби оборачивается и коротко говорит: — Спасибо. Он медленным шагом выходит из кафе, чувствуя, как она пристально смотрит ему вслед. Ханбёль добрая, хорошая и искренняя, несмотря на весь свой детский эгоизм, и сейчас, когда больше не смотрит на него сквозь розовые очки, она кажется Чживону привлекательнее. Он очень надеется, что она тоже будет счастлива. Пусть даже без него и с шрамом в сердце, который когда-нибудь обязательно заживёт.

***

— Эй, — она заходит в комнату без стука и замирает на пороге, глядя на него в упор. — Мама просила передать, что ужин будет готов через пятнадцать минут. Сердце невольно пропускает удар. Ханбин приподнимается и садится на кровати. — Спасибо, — хрипло отвечает он, и Ханбёль молча кивает. Затем одёргивает на себе домашнюю футболку и подходит к его кровати. Молча садится рядом, сложив руки на коленях. — Помнишь, я всё время приходила к тебе в детстве, когда меня что-то гложило? — внезапно спрашивает она, подняв голову и глядя на Ханбина не мигая. — Я знала, что даже тогда, когда никто не может помочь, мой братик всегда найдёт выход и сможет меня утешить. Ты обнимал меня и говорил, что это волшебные объятия. Что стоит только досчитать до десяти, и все горечи уйдут. И они непостижимым образом уходили. — Да, — его голос дрожит, и он чувствует себя так, будто вот-вот расплачется. — Я помню. — Ну так обними меня, — её голос срывается, и она тихо всхлипывает. — Только так, чтобы я забрала твою боль. Всю ту боль, которую я тебе причинила за все эти годы, когда, как дурочка, верила в сказочную фею. Хотя в реальности фей не существует, и всё это время рядом со мной был только ты. Она резко подаётся вперёд и стискивает его подрагивающими руками. Ханбин рвано выдыхает, ощущая, как горло стискивает от переполняющих эмоций, и обнимает её в ответ, утыкаясь лицом в её плечо. — Прости меня, Ханбин-а, — шепчет она и гладит его по выступающим лопаткам. — Прости меня за то, что я была такой глупой. Прости меня за то, что я не выслушала тебя и не захотела тебя понять. Ты ведь любишь Чживон-оппу? А он очень сильно любит тебя, я знаю. У нас с ним всё равно ничего бы не вышло, пусть я так долго отказывалась это принимать. Ханбин поднимает голову и встречается с ней взглядом. Ханбёль вытирает выступившие слёзы и улыбается, тепло и очень искренне. — Я не хотел сделать тебе больно, — говорит он и судорожно сглатывает. — Я очень сильно тебя люблю, и… — Я знаю. — Она подаётся вперёд и мягко целует его в щёку. — Я тоже люблю тебя очень сильно. Её тёмные глаза наполняются чем-то таким, от чего Ханбёль кажется другой. Повзрослевшей, серьёзной и похожей на него не только внешними чертами. — Я хочу, чтобы ты был счастлив. Чтобы ты перестал брать всё на себя, а делился со мной всеми горестями и печалями. Чтобы не пытался оградить меня от всего, потому что я смогу справиться со всем сама, — она вновь улыбается. — Всё это время ты защищал меня. А сейчас пришло моё время быть для тебя опорой и поддержкой. Свинцовая хватка исчезает, и Ханбин судорожно вдыхает, цепляясь руками за её плечи. Воздух проникает в иссушенные лёгкие, застарелая сердечная боль обращается в дым выкуренных сигарет и покидает его тело с каждым прерывистым выдохом. Он ощущает себя непривычно свободным, таким, каким он не был давным-давно, кроме, пожалуй, беззаботных детских лет. На глазах выступают слёзы облегчения, и он тихо шепчет, поглаживая её по мягким волосам: — Спасибо тебе. Она слегка отстраняется и кивает головой на дверь. — Я видела Чживон-оппу у нашего дома. Он прячется за деревьями и искренне верит, что его там не видно, — Ханбёль смеётся, и Ханбин невольно улыбается в ответ. — Вот же придурок, согласись? Она перестаёт смеяться и внезапно серьёзно говорит: — Иди к нему. Ханбин открывает было рот, но она качает головой. — Ну же, я знаю, что тебе это сейчас жизненно необходимо. А перед родителями я тебя прикрою, — она смешно морщится. — Скажу, например, что тебе позвонил Донхёк и срочно позвал разбираться с делами школьного совета. — Они тебе не поверят. — Ханбин поднимается с кровати, а Ханбёль показывает ему язык. — Поверят, — уверенно говорит она. — Потому что они никак не ожидают, что я могу им наврать. Сердце сжимается от подступившей нежности, и Ханбин, наклонившись, целует сестру в пахнущую фруктовым шампунем макушку. — Спасибо, — шепчет он и, развернувшись, бросается к двери. На губах расползается улыбка, горло саднит от резкого движения. Ханбин выбегает прочь из дома, плотно прикрывая за собой входную дверь и перепрыгивает через ступеньки, срываясь на бег. Он не знает, что, как только дверь за ним закрывается, Ханбёль закрывает глаза и даёт волю судорожным рыданиям, сползая на пол и закрывая рот подрагивающими ладонями. — Только бы ты был счастлив, — судорожно шепчет она, давясь слезами. — Только бы ты больше не чувствовал себя грязным и отвратительным… Чживон-оппа… Братик… Больно так, что она корчится на полу, прижимая колени к груди и срываясь на тихий, полный боли стон. У Ханбёль разбитое сердце и разрушенные воздушные замки, но она только крепче прижимает ладони к губам, зажмуриваясь до алой пелены перед глазами. Ханбин счастлив, значит, она вытерпит. А замки всегда можно построить новые. Пусть не такие прекрасные и изысканные, зато крепкие и настоящие. Ханбин выбегает на улицу и ищет глазами Чживона. Тот стоит у припаркованной неподалёку машины и, завидев Ханбина, улыбается, делая шаг вперёд. — Привет. — Он кивает в сторону машины и гладит её по капоту. — Поставил своей красавице новый движок, теперь будет летать как ракета. Предлагаю по такому поводу прокатиться куда-нибудь подальше. — Звучит заманчиво, — отвечает Ханбин и ухмыляется в ответ. — Только ты уверен, что эта тарантайка доедет хоть куда-нибудь? Она выглядит ещё дерьмовее, чем обычно. — Да пошёл ты, — парирует Чживон. — У меня, кстати, есть пиво, а ещё я заехал в «Макдональдс» и купил нам кучу вредной еды. Конечно, она остынет и будет на вкус, как говно, зато представь, как романтично, макать наггетсы в одну коробочку с соусом. — Звучит пошло. — Ханбин смотрит на Чживона в упор и улыбается. Искренне, свободно и тепло, так, что глаза Бобби наполняются теплотой, и он тихо спрашивает: — Так значит, она… — Да, — тихо отвечает Ханбин. Бобби делает несколько шагов ему навстречу и ерошит спутанные волосы. — Значит, — говорит он и пристально смотрит ему в глаза, — всё нормально? — Да, — кивает Ханбин и приближается к нему вплотную. — Теперь всё действительно хорошо. Руки Чживона сильные и тёплые, и от него пахнет знакомым, до боли любимым мускусным запахом. Ханбин утыкается в его плечо и чувствует себя очистившимся от скверны прожитых дней. Грязь ушла, оставив после себя лишь ощущение свободы и облегчения. Ханбин вдыхает разрежённый летний воздух и закрывает глаза, наслаждаясь ощущением близости Чживона и огромным чувством всепоглощающего, бесконечного счастья.

***

 — Если что, то Ханбёль поехала с нами, — говорит Ханбин и откидывает голову назад, подставляя лицо мягким солнечным лучам. — Я сказал родителям, что она давно меня не видела и соскучилась. Всё-таки мы с ней редко проводим время вместе из-за учёбы, а она обожает общаться со мной и моим лучшим другом Чживоном. — Какой восхитительный и правдоподобный пиздёж, — хмыкает Бобби и слегка толкает его локтем в бок. — Но определённая доля правды в этом есть. Она давно уже перестала от меня шарахаться и смотреть так, будто я вот-вот откушу ей голову. Так, куда она на самом деле намылилась? — У них с Чану свидание в каком-то ночном клубе, — отвечает Ханбин. Чживон присвистывает и закидывает руку ему на плечо. — Ты позволяешь ему увести свою сестру на всю ночь? Серьёзно, что с тобой такое? — Я сказал ему, что если он сделает что-то такое, что ей не понравится, то я нахуй вышибу ему мозги. Они лежат на пледе на берегу моря и наблюдают за тем, как огненный диск солнца медленно садится за горизонт, окрашивая волны красными разводами. Ханбин делает большой глоток из бутылки с вином и зачарованно наблюдает за тем, как белая пена покрывает собой светлый песок. — Всё-таки вы с ней очень похожи, — хмыкает Чживон. — Даже говорите одними и теми же словами. — Родители, кстати, придут на наш отчётный концерт, — говорит Ханбин и протягивает ему бутылку. Бобби качает головой и показывает взглядом на машину. — Не пью. — Ты стал занудным, как пенсионер. Бобби щипает его за задницу, от чего Ханбин громко ойкает, и парирует: — Зато я самый сексуальный пенсионер, который регулярно нагибает тебя раком, — усмехается он. — Твои родители всё-таки смирились с тем, что из тебя не выйдет великий юрист? Мои продолжают ворчать, но недавно мать мне сказала, что это всё-таки лучше, чем парикмахер. Знаешь, почему? Потому что парикмахеры все геи. Ханбин прыскает со смеху, и Чживон кивает: — Я еле сдержался, чтобы не заржать в голос. Это удивительно, что они до сих пор не догадались, с учётом того, сколько раз мы были на грани этого. — Когда-нибудь спалимся. — Ханбин ставит бутылку на землю и кладёт голову ему на плечо. — Или сами об этом скажем. Мы же должны об этом сказать, так? Я думаю, что они это примут. Рано или поздно, но обязательно примут. — Кстати о педиках, — губы Чживона мягко касаются его лба. — Сегодня вечером Чжунэ, Чжинхван, Донхёк и Юнхён ждут нас в клубе. Говорят, что раз у нас целых два года годовщины отношений, то мы должны отметить это отличным баттл-спаррингом. — Они попросту хотят полюбоваться на то, как мы кроем друг друга матом. — От Чживона пахнет морем и чем-то до безумия родным и любимым, и Ханбин зарывается лицом в его футболку, шумно вдыхая. — И почему «педики»? Юнхён и Донхёк не такие, они сами об этом говорят. — Они просто трахнулись пару раз ради интереса, я знаю, — слегка кривится Чживон. — Кто-то вроде друзей с привилегиями, но что-то я в это не верю. — Посмотрим, во что это выльется, — отзывается Ханбин. — Главное, не наткнуться на них возле сортира, а то это будет как в дешёвой сопливой дораме. — Меня сейчас вырвет, — кривится Чживон. — При всей моей любви к этим ребятам меньше всего на свете я хочу наткнуться на голую задницу Донхёка и подмахивающего ему Сона. Что ты так смотришь? Я готов поспорить на всё, что угодно, что Ким всегда сверху. Ханбин смеётся и подаётся вперёд, мягко касаясь губами его губ. Чживон гладит его по плечам и внезапно отстраняется, пристально глядя ему в глаза. — Давай поженимся, — внезапно говорит Бобби. Сердце пропускает удар, и Ханбин недоверчиво спрашивает: — Ты что, ебанутый? — Да, и ты прекрасно об этом знаешь, — хмыкает Чживон. — Но суть не в этом. Можно поехать в Штаты и пожениться там. Мои старые приятели давно зовут меня на несколько недель в Калифорнию, а оттуда можно рвануть в Вегас и сделать всё, как полагается. Можем даже взять с собой всех наших придурков и Ханбёль, чтобы была подружкой невесты. Представляешь, в каком она будет восторге, если удастся напялить на тебя фату и белый костюмчик? Кажется, кстати, у меня появился новый фетиш. Ханбин пихает его локтем в бок, и Бобби громко ойкает. Затем перехватывает его запястья и пристально смотрит на него. — Я серьёзно, — тихо говорит он. — У меня сейчас нет кольца и прочего, но я думал об этом уже очень давно. Я не хочу, чтобы ты говорил мне «я согласен», потому что это всегда звучит очень тупо, как будто в слюнявом голливудском фильме, но если ты тоже этого хочешь, то поцелуй меня, — он слегка ухмыляется. — Можно даже без языка, хотя так было бы трогательнее и романтичнее. Слова Чживона звучат нарочито небрежно, но Ханбин чувствует, что он волнуется и ждёт его ответа. То, как они живут сейчас, можно назвать скучным и неинтересным. Больше никаких случайных связей, никаких разборок и полукриминальных деяний, только общая квартира, которую они снимают на двоих в тихом районе Сеула, выступления в андеграундных клубах, общие будни в институте искусств и подработка в музыкальном магазине. Всё это так непохоже на его прежнюю жизнь, и Ханбин действительно ощущает себя счастливым. От него больше не пахнет сигаретами, чужими духами, наркотиками и алкоголем, потому что в этом нет никакой нужды. Никакой грязи, никаких призраков прошлого, никакого чувства вины и желания спрятаться от внутренних демонов за маской циничного больного ублюдка. Никакой боли, только множество дней с Чживоном, наполненных любовью, теплотой и светом. Ханбин хочет, чтобы так было всегда и даже чуточку больше. Хочет, чтобы их связь стала как можно крепче, так, чтобы её невозможно было сломать, разорвать и разрушить. Он молча подаётся вперёд и целует Чживона в солёные от морского воздуха губы, крепко стискивая обтянутые тонкой футболкой сильные плечи. И видит перед глазами яркое калифорнийское солнце, разноцветные огни Вегаса и ладонь Бобби в своей руке, ведущего его к новой главе их жизни, одной на двоих и непременно со счастливым концом.

The End