без чудес

      Никогда бы он не подумал, что это чертов Ларин со всеми его заскоками ненавистника магглорожденных волшебников и вечно надменной ухмылкой сможет сделать что-то подобное.       Юра вообще-то никогда с ним даже не ладил толком: все время пререкался с ним на уроках, натравливал своих друзей на Ларина, при любом удобном случае отпускал о нем нелестный комментарий, старался довести молчаливого и отчужденного заучку-слизеринца до ручки — только Ларина не пробирало. На издевки он презрительно кивал, на травлю равнодушно пожимал плечами, словно и не замечал ничего, и только прятался вечно за книжками, в библиотеке, скрывался часами там, даже с собственным факультетом не хотел взаимодействовать. Голос подавал преимущественно на уроках и вот тогда уже говорил много, но всегда по делу, с его слов можно было хоть конспекты писать. Ларин слыл ходячей энциклопедией, только вот друзей так и не завел, и все его знания так и оставались никому толком неинтересны, кроме учителей, конечно.       Кажется, Ларин мечтал стать мракоборцем. Поэтому лез из кожи вон.       Юра толком и не узнал его, откровенно говоря, не успел, да и не особо интересовался. Люди, общавшиеся хоть немного с Лариным, поговаривали, что он, безусловно, парень-то умный, только вот странный, мол, идеи у него такие, что мурашки по коже. Ларина считали злом, возможно, за глаза, но считали, может, потому что он вечно был хмурым и озлобленным, может, потому что одевался только в черное, изредка натягивая зеленый галстук как символ факультета. Юру только блевать тянуло с манерности и всей этой вычурности, он был одним из тех, кто вешал на Ларина ярлыки, не скупясь на оскорбления, а Дима только терпел-терпел-терпел. Иногда отвечал что-то едко, но тут же удалялся, мол, «грязнокровки моего внимания не заслуживают». Хованского это бесило, не только потому что его родители были действительно магглами, но и потому что Ларин постоянно сбегал с таким победным и одновременно равнодушным видом, будто знал что-то такое, о чем Юра даже и не догадывался.       Единственный раз, когда они нормально (если можно это так охарактеризовать) поговорили, произошел на уроке зельеварения, потому как профессор поставил их в пару. Юра тогда долго возмущался, Ларин же фыркнул и молча потащил его к рабочему месту, закатывая попутно глаза. Он объяснил, что легче сделать все побыстрее и не торчать лишний раз вместе на отработках за поведение, Хованский на это хмуро покачал головой, но вынужден был согласиться, что Дима прав. Они работали в тишине, и, в основном, всем руководил, конечно, Ларин, но Юра не желал уступать и все пытался перенять инициативу, хоть сам в предмете ничего не смыслил. Но уступить Ларину — ни в жизни. Итог: Хованский в запале опрокинул котел, и все зелье разлилось, обливая во время падения Диму. Тот замер: лицо его покраснело, кулаки сжались, на щеках заиграли желваки. — Что ж ты за свинья, Хованский, — процедил он, прожигая Юрия взглядом, — все тебе надо испортить. Сидел бы среди магглов, поганый грязнокровка, не мешался.       Кажется, после, этим вечером, Юра в отместку применил Локомотор Мортис, но Ларин недолго мучился от «склеивания ног», потому как, видимо, знал заклинание, исправляющее это. Юра точно сказать не мог, но на следующее утро Ларин вполне успешно бродил по коридорам Хогвартса. Стоило признать, Ларин был достойным противником. Как-то раз их поставили против друг друга на пробной дуэли: ученики вокруг шумели, поединок между давними врагами был многообещающим. Хованский ухмыльнулся, он знал, что Ларин не так силен на практике, как в теории, да и прошлые его дуэли проходили куда хуже, чем у Юры, поэтому Хованский был уверен в своем успехе. Как только они завершили прелюдию, Юра начал атаковать: он помнил, что слышал, что Ларин избегал змей по непонятным причинам, и решил этим воспользоваться. Взмах палочки. И по полу, струясь и извиваясь, поползла кобра. Все вокруг расступились, пока змея, хищно оглядываясь, приближалась к Диме.       Тот замер. Его лицо на пару секунд потеряло всякое выражение, и Хованский подумал, что вот она, победа. Но Ларин вдруг «ожил» и шагнул вперёд, навстречу кобре, и зашипел. Юру словно током прошибло — чертов Ларин оказался змееустом. Он не боялся змей, он боялся, что все узнают о его способностях, ведь о змееустах всегда бродила плохая слава, их воспринимали, как зло. И теперь все вокруг замерли: слышались только пугливые и взволнованные вздохи, даже профессора не подавали признаков жизни. Ларин же подошел совсем близко к змее и поглядел свысока, направляя на нее палочку: кобра вся сжалась и выглядела откровенно напуганно. Повисло гробовое молчание. — Бомбарда! — кобра взорвалась, и Ларин победно спрыгнул вниз, в толпу, поспешно удаляясь, оставив Хованского в полном недоумении.

__

      Метку Пожирателя Смерти Юра заметил годами двумя позже.       Он тогда случайно забрел в заброшенный туалет и застал там Ларина, который согнулся от боли, сжимая собственное предплечье. Чужие глаза смотрели дико и пугающе, Дима безуспешно попытался скрыть изуродованную меткой руку, но Хованский уже успел ее увидеть и разглядеть: Юру прошиб холодный пот, он смотрел на Ларина напуганно и настороженно, машинально направляя на него палочку и отдаляясь. Ларин встал на ноги и поднял руки, показывая свою безоружность, но Юра только молча пятился, лихорадочно хватая воздух ртом. Хотелось бежать, и Хованский трусливо последовал этому желанию. Он не решился никому рассказать, но чувствовал, что этот случай не пройдет бесследно.       Надвигалось что-то темное и страшное, и Ларин был его предвестником. Последние дни перед последующим безумием он ходил бледным и нервным, ещё более хмурым, чем когда-либо. Пару раз он ловил Хованского в коридоре, смотрел так, будто хотел что-то сказать, но в итоге, так и не решался. А через неделю из Азкабана сбежали несколько осужденных Пожирателей. Поначалу они залегли на дно, но не пришлось долго ждать, как совершилось нападение на Хогвартс — и это было настоящим кошмаром. Все бежали, паниковали, кричали, кто-то, правда, смог трансгрессировать, но многие так и остались в оккупированном здании школы. Юра, неудачно застрявший на нижнем этаже, оказался один на один с одним из Пожирателей — это была женщина, полностью обезумевшая, но верная Темному Лорду. Она то и дело хохотала, приближаясь к Хованскому. — Скажи мне, милый мальчик, — она покрутила в руках палочку, — нет ли… — Остановись, — оборвал ее резко голос позади Юры, которого изрядно трясло от страха, — убери палочку, и никто не пострадает. — Какого черта? — непонимающе скривилась волшебница, — думаешь, я подчиняюсь тебе, сосунок? Как бы не так!       И с губ ее сорвалось «Круциатус». Далее Юра смутно помнил происходящее: его тело пронзила резкая вспышка боли, ноги сами подкосились, и он упал. Перед глазами плыло, мысли в голове путались, и Хованскому показалось, что это конец. Ларин не станет его защищать, Ларин не справится с этой ведьмой. Это же не тренировочная дуэль. Размышления прерывает ярко-зеленая вспышка. Послышались два слова запретного заклинания — Авада Кедавра. И пожирательница растворяется — она мертва. Глаза Хованского расширились от ужаса, он слабо поднимает голову, пытаясь разглядеть хоть какие-то эмоции на лице Ларина, и видит, как тот плачет, опускаясь на пол. Он садится рядом и мелко трясется, рыдая от шока. — Дима, — тихо зовёт Хованский, он ползет ближе и обнимает, в груди все сдавливает от боли и жалости, — ну зачем ты это сделал, придурок? Зачем?       Ларин не дает договорить, он тянется и неумело целует. Это длится чуть дольше секунды. В поцелуе чувствуется только отчаяние. — Я люблю тебя, — слабо отзывается Ларин, и Юра чувствует, как его собственное лицо становится мокрым от слез. Он прижимает Диму ближе и долго гладит его по спине, прощаясь.       На следующее утро Ларина забирают в Азкабан. Никто не хочет разбираться, вокруг только шепчутся и говорят, что так и знали, что Дима — зло. А Юра стоит среди толпы и не знает, куда деться от разрывающего внутри чувства безысходности. Хочется рыдать, но все, что было, он, кажется, выплакал уже вчера. Ученики переговариваются и осуждают, когда Диму ведут прочь, когда видят на его руке метку, когда объявляют приговор. А Дима, напоследок, перехватывает взгляд Хованского и неожиданно улыбается: так слабо, но искренне, и это первый раз, когда Юра видит его улыбку.       И Юра понимает, что Ларин оказался куда лучше, чем все они. И не он вовсе должен гнить в тюрьме, не он.       Но в мире магии, кажется, не случается чудес.