Только не молоко

— Я могу сам о себе позаботиться. — Ага. — Моя команда будет тут с минуты на минуту. — Ты это говорил три часа назад. — Не такая уж у меня и высокая температура. И вообще, развяжи мне хотя бы руки, от кайросеки только хуже. — Ты горячий парень, Юстасс-я, но сорок один даже для тебя перебор. Ничего, потерпишь, я тебя снова ловить не готов. Кид раздраженно фыркает и тут же сгибается в кашле; Ло выглядывает из кухни, озабоченно хмурит брови и скрывается снова. Кид дергает руками, прикованными к спинке кровати наручниками из кайросеки: бесполезно, не выпутаться. Он, конечно, не против игр со связыванием, но не в таких условиях, и на своём месте предпочёл бы увидеть Ло. — Гондон! — пытается крикнуть Кид, но получается сиплое петушиное кудахтанье. — Развяжи меня! — Как только, так сразу, — отзывается с кухни Ло, и Кид бессильно скрипит зубами. Подумаешь, температура, подумаешь, выкинуло его одного на берег острова после того, как буря смыла за борт, ну прошёл бы Ло мимо, Кид бы и сам оклемался. Но нет, врачебная клятва — Кид гадко хихикает, представляя, в каких условиях и кому Ло её давал — «не могу пройти мимо болезного, а теперь лежи и глотай, Юстасс-я, весь этот чеснок только для тебя». Пожалуйста, пусть команда поскорее сообразит, в каком направлении его искать, на Киллера вся надежда, Киллер умный, Киллер его не бросит и весь город перетряхнет, чтобы его найти, а когда за Кидом будет команда, можно уже будет привязать к кровати Ло и посмотреть, как он отреагирует на впихнутую в него головку чеснока. Или не чеснока. Кид мрачно сплевывает застрявшую в зубах шелуху и снова орет-сипит: — Гондон! — Температура не позволяет тебе вспомнить моё имя? Боюсь, лихорадка затронула мозг, в таком случае, мне придётся продержать тебя тут связанным недельку, — Ло выплывает из кухни, держа в руках глубокую тарелку. Внутри, насколько может видеть Кид, плещется какой-то бульон, и от одной мысли о еде начинает подташнивать. — Давай, Юстасс-я, — Ло садится на край кровати и набирает ложку жидкости, заботливо дует. — За ма-аму… — Кид отворачивается, и заботливый голос тут же превращается в угрожающий. — Юстасс-я, ты же понимаешь, что я могу сейчас вскрыть тебе живот и просто залить бульон прямо в желудок? Поверь, лучше не надо, организм не зря придумал охлаждать еду во рту и пищеводе. — Ты же блядский врач, так лечи меня нормально, — обреченно говорит Кид, раскрывая рот для первой ложки. — Таблетки там, антибиотики, нет? Какая польза от водички с жиром? — Я уже вкатил тебе жаропонижающее, но это не повод отказываться от еды. Давай ещё ложечку. — Хуёжечку, — огрызается Кид, но рот открывает. «Докатился, — думает он, буравя Ло и бульон ненавидящим взглядом. — Лежу тут, ни сил, ни чести, ни достоинства. Рыбка, блядь, открывай рот и молчи». Кид через силу проглатывает ложек шесть, а потом обессиленно отворачивает голову и, как может, прячет лицо в подушке. Горло болит, пусть от горячего и становится полегче, глаза слезятся, от температуры путано в голове, и в глазах ещё начинает двоиться: вместо одного Ло получается несколько. — Два тебя убьют меня своей заботой, — бормочет Кид и сквозь шум в ушах слышит, как Ло озабоченно хмыкает. Через минуту шебуршания на лоб плюхается влажная тряпка — Кид блаженно стонет, благословляя прохладу — а под одеяло, не раздеваясь, залезает и Ло. — Я тебя заражу, и ты тоже сляжешь, — говорит Кид, слабо пихая его ногой. — Ты не заразный. А даже если бы был, я никогда не болею. От этой новости Кид даже немного расстраивается. Придётся приковывать Ло к кровати, не имея такого же хорошего аргумента, как болезнь. — Представляешь, какие будут заголовки газет, если ты не поправишься поскорее? «Кандидат в Короли Пиратов, Юстасс „я вырву вам глотки” Кид, был сражен не в бою, а в постели, и погиб смертью не слишком храбрых, сражаясь с температурой и кашлем». Заманчивый заголовок, журналисты со всех углов сбегутся, чтобы посмотреть на твой труп, — Ло прижимается к нему грудью, смотрит в глаза. Кид пытается стукнуть его челюстью по макушке, но почему-то получается только поцеловать в черные вихры. — Я тебя убью, — обещает он. — Или выебу. Нет, сначала выебу, потом убью. Прям в процессе. — Непременно, — соглашается Ло и прижимается ближе, закидывает на него ноги-спички. — Но сначала я тебя вылечу. Не хочу делить твоё тело с журналистами, понимаешь? — Посмотрите на него, какой заботливый. — И не говори. Что насчет кипяченого молока с мёдом? — Ло гадко ухмыляется, и, если бы Киду хватало сил, он бы его пнул. — Нет, пожалуйста, — в голос проскальзывают жалкие нотки, но, столкнувшись с перспективой остаться один на двоих с Ло и кипяченым молоком, умолять не зазорно. — Только не молоко. Что угодно, тащи свой чеснок, лук, что хочешь, но никакого молока. — Бесстрашный Капитан Кид боится молока с пенкой! — Ло смеется ему в плечо. — Теперь я знаю твою главную слабость. «Ты, еблан, моя главная слабость», — думает Кид, но вслух говорит: — Не стыдно избегать кипяченого молока, отстань. Сам от бутербродов бегаешь, это стыднее. — Хлеб это углеводная смерть, а от молока одна польза. Тоже лекарство. — Ну если только для проблеваться, — соглашается Кид. Ло смеется: — Ладно, ладно, обойдемся без молока. Спи, Юстасс-я. Глаза закрываются — запрокинутые за голову руки почти не мешают — но Кид усилием воли удерживает их открытыми. Спрашивает: — Ты останешься тут? — Врачи не бросают своих пациентов, — Ло коротко поднимает тряпку у Кида на лбу, долго касается губами и возвращает ткань на место прохладной стороной. — Я никуда не денусь, спи спокойно. А как проснёшься — всё-таки волью в тебя молока. Решу сейчас только, с мёдом или перцем. — Всегда знал, что ты ублюдочный садист, — бормочет Кид, и, уже закрывая глаза, чувствует чужие губы на своих, ловит шёпот: — Я тоже тебя люблю. И с этими словами проваливается в спокойный сон.