Чёрный человек

Кран в ванной опять подтекал; капало редко, но раздражающе звонко — тонкие стены плохо глушили звуки. Бельмере поморщилась, рывком подняла себя с кровати и охнула от боли в спине: надо, надо срочно найти деньги на помощников в сад или хотя бы на нормальные длинные ножницы, чтобы не горбатиться над каждым кустом, иначе ещё пару лет и она окончательно сгубит себе позвоночник. Конечно, кран перестал капать в тот момент, когда она появилась в дверях ванной — прервать её неспокойный дневной сон всегда пожалуйста, а нормально показать, где барахлит — это нет. Фыркнув себе под нос, Бельмере подкрутила вентили, стукнула по одному из них и развернулась, чтобы уйти. Стоило ей повернуться спиной, снова звонко капнуло. «Да что такое», — раздражённо подумала Бельмере и вернулась к раковине. Потрогала отверстие крана — на пальцах осталось бурое, слишком яркое и плотное для ржавчины. Нахмурившись, она растёрла капли на пальцах, понюхала: неприятно пахло гнилью и железом. Что-то попало в бак на крыше? Но они совсем недавно его ремонтировали, крышка должна была прилегать плотно. Бельмере повернула вентиль и тут же отшатнулась: вместо воды кран выплюнул бурый сгусток и завибрировал от натуги, будто что-то застряло внутри. Неприятно и торопливо забилось сердце; Бельмере крутанула вентиль обратно и подняла взгляд на зеркало. Её всю прошибло дрожью: за спиной, почти касаясь, колыхалось бесформенное чёрное облако. Она моргнула, резко развернулась, хватая с раковины единственное доступное оружие, ножницы, — но позади ничего не оказалось. Бельмере мотнула головой — почудится же — и перевела взгляд на кран. Оттуда спокойно лилась обычная, прозрачная вода, не пугающая и не пахнущая ничем подозрительным. Стоп, она же только что завинтила? Ерунда какая. Бельмере снова выключила воду, посмотрела в зеркало — то отражало ничем не примечательную ванную и часть спальни — и, вздохнув, мотнула головой снова. Она просто устаёт, вот и кажется всякое. Бельмере вышла из ванной, прошла в коридор, плотно закрыв за собой дверь спальни, и позвала: — Ноджико! Нами! Первой из детской выбежала Нами, волоча за собой плюшевого медведя на верёвочке. Бельмере в который раз присмотрелась к игрушке и покачала головой: никакая стирка медведя уже не спасёт. Ничего, совсем скоро они будут отмечать шестой день рождения Нами, тогда-то Бельмере подарит ей нового, посимпатичнее. Следом за Нами появилась Ноджико, скромно встала у стеночки: наверняка снова нашкодила, раз даже глаза не поднимает. Может это она с краном поиграла? — Девочки, вы рисовали сегодня? — Бельмере присела перед Нами, игриво нажала на нос-кнопку. — Что-то странное с краном в ванной, вы его краской не запачкали? Нами покачала головой, и, подпрыгнув на одной ноге, унеслась в сад. Ноджико подняла голову, удивлённо моргнула — значит, не она — и снова спрятала взгляд. Что же произошло? Бельмере протянула руки вперёд, привлекая Ноджико в объятия, села на пол. — Мы сегодня не рисовали! — торопливо сказала Ноджико. — Я не трогала кран! — Я поняла, милая, — Бельмере нажала и на её нос. — Но случилось что-то ещё, верно? Расскажи мне, я обещаю, что не буду ругаться. — Будешь, — Ноджико опустила голову вниз, потёрла пол ногой. У неё дрожали губы; да что же она сделала такое? — Не буду. Что случилось? Ноджико ещё покрутила ногой, потом посмотрела на Бельмере и призналась: — Я ружьё твоё взяла. Первым порывом было перепуганно заорать: как, откуда она его вытащила, Бельмере же хорошо прятала оружие и накрепко запретила девочкам даже смотреть в его сторону; но она обещала не ругаться, значит, не должна. Бельмере несколько раз глубоко вздохнула, успокаиваясь, а потом взяла Ноджико за ладошку и спросила, стараясь, чтобы испуг не пробивался в голос: — Зачем ты это сделала? Ты же знаешь, что это не игрушка и очень опасная вещь. — Я знаю! — Ноджико уткнулась ей в плечо и мелко задрожала. — Но я вчера ночью видела в саду чёрного человека, и сегодня ночью видела, он стоит у нашего окна и смотрит, и это так страшно, — хныканье перешло в плач, и Бельмере растерянно обняла Ноджико крепче, разбирая слова сквозь всхлипы: — Он пришёл забрать меня, потому что я плохая? Потому что я разбила твою чашку? — Ну что ты, любимая, — Бельмере отстранила её от себя, чтобы посмотреть в заплаканные глаза, чмокнула в нос: — Ты моя хорошая девочка, и никто тебя не заберёт. И уж точно не из-за какой-то чашки. Определённо происходило что-то странное, и пока это касалось только самой Бельмере, можно было терпеть, но раз затронуло и её девочек… — Давай сделаем так, — сказала Бельмере, — ты отдашь мне ружьё, и сегодня вы с Нами переночуете в деревне. А я выясню, что это за чёрный человек такой, хорошо? — Что если он заберёт тебя вместо меня? — Ноджико всхлипнула и вытерла нос ладонью. — Не заберёт. Я же бывшая дозорная, помнишь? Это ему надо меня бояться! Ноджико несмело улыбнулась, и Бельмере мысленно выдохнула: кажется, успокоила. — Поиграешь в саду с сестрой, пока я позвоню и договорюсь насчёт вашей ночёвки? И не забудь сказать мне, где оружие. — У меня под кроватью, — сказала Ноджико, всхлипнула в последний раз и запоздало кивнула в ответ на первое предложение; коротко прижавшись в объятии, — у Бельмере от нежности зашлось сердце — она убежала вслед за Нами. Гендзо быстро согласился принять у себя девочек на ночь; похоже, из-за путанных объяснений Бельмере он решил, что она собралась привести к себе мужчину, но разубеждать его у Бельмере не было сил. Накормив детей ужином и выйдя на улицу, Бельмере собиралась уже идти провожать их в деревню, как Нами столбом встала на пороге. — Что случилось? — Бельмере обернулась к ней, потом быстро огляделась; нет, никаких подозрительных теней, которые могли бы напугать ребёнка, поблизости не было. — Она игрушку свою забыла, — первой поняла Ноджико. — Нами, не стой тогда, бери медведя и пойдём, скоро совсем стемнеет. Нами кивнула и бросилась в дом; Бельмере ласково взъерошила Ноджико волосы: разве не умница, сама Бельмере бы не скоро догадалась. Прошло несколько минут, а Нами всё не возвращалась. Когда Бельмере уже собралась идти за ней, на краю зрения что-то шевельнулось, большое, чёрное. Бельмере резко развернулась, заслоняя собой Ноджико, и тут в доме бахнуло, задребезжали стекла; Нами, ревущая во весь голос, вылетела из дома, сбила Ноджико с ног и уткнулась в Бельмере, не прекращая реветь. — Что произошло? — Бельмере подхватила Нами на руки, схватила Ноджико за ладонь и отбежала от дома, не зная, что делать; но стоило им отойти, все затихло. Нами, задыхаясь от слез, показала ей своего медведя: у игрушки была оторвана голова, а вместо мягкой набивки торчали поломанные чёрные перья. — Там был челове-ек, — прорыдала Нами, обнимая Бельмере за шею, и больше от неё не удалось ничего добиться. Чёрт, чёрт, что за чертовщина. Если это развлекается какой-нибудь залётный фруктовик, Бельмере снимет ему голову, а если это какая-то мистика… Об этом варианте даже думать не хотелось. Она на себе дотащила девочек до деревни, сдала с рук на руки Гендзо и, быстро обняв обеих на прощание, кинулась обратно к дому. На улице быстро темнело, и когда она добежала к саду, дом уже таращился на неё чёрными провалами окон без единого признака света — а ведь она не гасила лампочку на кухне. Ружьё осталось внутри. Чтобы добраться до него, надо зайти в дом, пройти по коридору в детскую, дойти до угловой кровати и под ней, в ещё большей темноте, нащупать оружие. Бельмере столько всего пережила во время службы в Дозоре, считала, что её вообще ничего не может напугать — но вот сейчас, вспоминая слова девочек и смотря на свой дом, от которого буквально веяло чем-то нехорошим — сейчас сердце колотилось где-то в горле, и больше всего хотелось развернуться и убежать обратно в деревню. К свету и людям. Бельмере хлопнула себя по щекам, возвращаясь к реальности, сжала кулаки: ну, нет. Какая-то хрень окопалась в доме — а ей бежать? Не дождётся. Несколько раз глубоко вздохнув, Бельмере сорвала с ближайшего куста пару мандаринов в качестве метательных орудий, и, пригнувшись, побежала к двери. С каждым шагом, приближающим её к дому, стекла гудели всё громче; когда Бельмере, швырнув в дверной проём мандарин, перекатом влетела в комнату, ближайшее окно звонко лопнуло, окатив её осколками. Матерясь про себя и ничего не слыша из-за колотящегося в ушах сердца, Бельмере рванула по коридору, влетела бровью в косяк и едва не свалилась на пол. Чувствуя за спиной чьё-то присутствие — слишком чёткое, чтобы можно было свалить на разыгравшееся воображение — она удержалась на ногах и ещё одним перекатом оказалась в комнате девочек. Хорошо, что комната маленькая и без разбросанных игрушек, не обо что споткнуться; Бельмере кинула мандарин в темноту дверного проёма, и, опустившись на пол, быстро доползла до дальней кровати. Полированное дерево приклада само нырнуло под ладонь, согрело пальцы; сдвинув предохранитель, Бельмере пружинисто поднялась на ноги и застыла, целясь в темноту. — Я знаю, что ты здесь! — рявкнула она. Звук собственного голоса немного, но успокаивал. — Кто ты и что тебе надо? Ладони вспотели, палец то и дело соскальзывал со спускового крючка; стекло за спиной дребезжало, но несмотря на посторонние звуки, были слышны чужие шаги: шаркающие, тяжёлые, приближающиеся с каждой секундой. Глаза привыкли к темноте, стали лучше видны предметы, темнота уже не была настолько непроглядной. Когда на пороге детской шаги замерли, Бельмере выстрелила, перезарядила и снова выстрелила: прямо в центр чёрной клубящейся материи, застывшей в дверях. Будто не замечая вошедших в неё пуль, тень двинулась снова, с каждым шагом становясь ближе к Бельмере: от тени, чем бы она ни была на самом деле, удушающе несло гнилью. Бельмере выстрелила ещё несколько раз, после каждого спуска отступая на шаг; когда она прижалась спиной к стене, тень остановилась и что-то забормотала, негромко, неразборчиво. Страх и отвращение подступили к горлу недавним ужином, от спазма свело руки — ружьё едва не выскользнуло. Сдерживая рвущуюся наружу тошноту, Бельмере повторила: — Что тебе нужно? Возможно, она зря подала голос; до этого неподвижно стоящая тень рванулась вперёд, нависла над ней. Лицо — то, что у твари было вместо лица — немного светилось тошнотно-болотным цветом, и можно было рассмотреть пустые провалы глаз и широкий алый рот. Тварь наклонилась, захрустела, будто складываясь, зависла напротив лица Бельмере. Выдохнула: — Имя. Длинные, обтянутые кожей пальцы твари вцепились в запястье, крепко, до боли, сжали; тварь приблизила лицо и выдохнула снова: — Назови моё имя. Бельмере удивлённо моргнула. От нелепости ситуации страх стремительно отступал, освобождая место злости: какая-то тварь с размалёванным лицом заявилась в её дом, напугала детей и её саму, а сейчас — сейчас требует назвать имя, которое Бельмере не знает? — Я тебя не знаю! — заорала Бельмере, криком выпуская и страх, и злость, и все прочие эмоции. — Кто ты такой, что ты такое, чёрт тебя побери, какое ещё имя тебе от меня надо? Тень разжала хватку, зашевелилась, подняв зеленоватые ладони к шее; Бельмере стояла, стараясь дышать реже — от гнилостного запаха уже начинала кружиться голова. Металлически звякнула цепочка, и перед лицом Бельмере, насколько можно было разглядеть в неровном зеленоватом свете, повис жетон, какой она сама носила в Дозоре. Бельмере дотянулась до него левой рукой, пробежалась пальцами по поверхности; угадывая контуры цифр, прочитала вслух: — Ноль, один, семь, четыре, шесть. Повторила, вспоминая эти же цифры, принадлежавшие… другому человеку, начала читать следовавшие за цифрами буквы: — Ноль, один, семь, четыре, шесть. Донкихот… — она не смогла закончить. Бельмере подняла на тень взгляд: теперь, когда она держала в руке жетон, в глаза бросилась светлая чёлка, плотно прилипшая ко бледному лбу. Колышущаяся материя вокруг фигуры разом обрела форму чёрной перьевой шубы, а всё огромное тело потеряло свою агрессивную ауру, стало просто телом высокого сгорбившегося человека. — Этого не может быть, — Бельмере всхлипнула, чувствуя, что глаза начинает жечь. — Роси. Роси, это же не ты, верно? Просто какое-то существо, которое приняло вид человека, которого Бельмере когда-то любила так сильно, что была готова бороться с преследовавшей его тенью вместе с ним; Росинант отказался и от её помощи, и от её чувств, и она думала, что отпустило, перестало болеть. Сейчас, когда она смотрела в его лицо — в его мёртвое, оплывшее лицо — всё возвращалось, как будто никогда не исчезало. — Назови моё имя, — в третий раз попросил Росинант. Голос его тоже потерял потустороннюю глубину и теперь звучал хрипло, устало. Бельмере погладила поверхность жетона большим пальцем. — Донкихот Росинант, — произнесла она и зажмурилась от ударившего в лицо ветра; стекло сбоку от неё задребезжало, и, судя по звуку, треснуло. Тень-Росинант выдохнул, распрямился. С его лица уходила зелень, заменялась на живые, нормальные краски, оплывшие щеки вернулись на место, и теперь она снова смотрела в его лицо — почти такое же, как когда они виделись в последний раз, если убрать размазавшуюся краску и кровь. — Роси, — Бельмере сглотнула, помотала головой. — Роси. Что с тобой случилось? — Они меня не похоронили, — с невероятной горечью и обидой сказал Росинант. — Я не мог уйти. Прости, что потревожил тебя. Бельмере схватила его за ладонь. Страх и злость сменились отчаянием, и она снова подумала: она столько пережила в Дозоре, думала, что со всем может справиться: но как справиться с вот этим? — Нет-нет-нет, — слова застревали в горле. — Нет. Роси. Не уходи. Не уходи, оставайся тут, на острове, хорошо? Здесь тепло и спокойно. Тебе понравится, пожалуйста, не уходи. Росинант погладил её по голове: с каждой секундой он терял плотность, и касание вышло почти мимолётным. — Я умер, Беллз, — он отвёл край своей шубы, показывая изрешечённую пулями грудь. — Мой брат меня застрелил. Спасибо, что проводила, я бы иначе не смог уйти. И без того бродил сорок дней — сама видела, во что начал превращаться. У Бельмере задрожали губы, как у ребёнка, как у Ноджико сегодня. Она рванулась вперёд, обнимая Росинанта за пояс, давя подступающее рыдание; зажмурилась, свела руки крепче — и обняла пустоту. Вернулись звуки — сквозь треснувшее стекло в окне доносилась трескотня цикад. Бельмере стояла в темноте, опустив руки, и всё это можно было бы признать за дурной сон, — но в левой ладони она продолжала сжимать жетон с цифрами и двумя строчками имени, а значит, всё правда. — Ты дурак, — пробормотала Бельмере, вытирая глаза рукавом; ружьё выскользнуло из правой руки и упало на пол. — Такой дурак, я ведь могла тебе помочь, и всё бы было хорошо. Очень хотелось лечь с ружьём на пол и заплакать; Бельмере пересилила себя, и, спотыкаясь в темноте, вышла из дома в сад, оглядела окно, в котором лопнуло стекло. Точно не сон. В сарае она взяла пилу, верёвки и фонарик; зажав фонарь в зубах, отпилила от небольшого сливового дерева две крепкие ветки — Росинант всегда любил сливы, так что подойдёт — и, зажав их в руках, дошла до обрыва, с которого открывался прекрасный вид на море. Она связала две ветки, крепко вколотила в землю получившийся крест; села перед ним на влажную траву. — Я не могу тебя похоронить по-настоящему, — голос, сорванный от недавних криков, звучал хрипло и печально. — Но пусть будет хоть так. И знай: где бы ты сейчас не был — я всё ещё люблю тебя. Бельмере коротко прижалась губами к шершавой коре креста. — Спи спокойно, Роси. Когда-нибудь мы с тобой увидимся снова. А потом поднялась, отряхнула брюки — и пошла по тропинке в деревню, успокаивать своих детей и рассказывать им невероятную историю об огромной птице, которую они все приняли за человека и так смешно перепугались.