Ломка

Крис всегда ненавидел чертовы догонялки на уровне детской песочницы.        Крис терпеть не мог этот блядский вынос мозгов, когда приходится хватать глазами каждый сантиметр комнаты, чтобы зацепиться за нужный кусок ее лица.        Чтобы поймать ее затуманенные от влитого в горло алкоголя глаза; ее чертовы приоткрытые и покусанные от волнения губы, с которых хотелось собственными зубами содрать оставшуюся корочку; ее розоватые щеки. А потом медленно начать спускаться ниже, упиваясь собственными сумасшедшими мыслями.        Ниже, ниже, еще ниже; ее оголенные плечи, руки, сжимающие очередной бокал с отравой, ее чертовы изгибы тела, от которых он, сам не понимая почему, сходит с ума.        Да, он пьян. Но только чтобы соврать ей, что он не управлял собственными движениями. Это уже стало особой заповедью: она не должна знать, что сейчас он сжимает зубы от злости, в мыслях срывая это неприлично яркое платье.        Она и не узнает. Потому что Крис не позволит ей догадаться о том, что он сейчас делает все далеко не под действием одного бокала. Эва не узнает, ловя его обезумевший взгляд и плотно сжатую челюсть, медленно превращающуюся в ухмылку, стоит только их глазам поймать друг друга.        Крис всегда ненавидел это чувство, сравнимое с дикой болью во всем теле, просто потому, что это — ломка.        Шистад не наркоман, но дышит запахом ее тела. Плевать, чем она там попшикалась: вишня, мята, сирень, даже блядская ваниль, которую он ненавидел всем сердцем. Он вдохнет все, и вдохнет до последнего глотка, пока не наполнятся полные легкие. Плевать, что за запах. Потому что это ее запах. Ее.        Шистад не наркоман, но, блять, как же она сносит крышу, когда снова облизывает губы, будто не понимая, как тесно становится в штанах на это незамысловатое движение ее языка. Он не наркоман, нет. Просто Мун сидит слишком глубоко. Настолько слишком, что в крови ее запах, а в мыслях только фантазии, как его руки рывком срывают это короткое платье.        Шистад не наркоман. Заключенный, безумец, больной; да плевать, но не наркоман, потому что если так, то тогда Эва — тяжелый наркотик.        Он всегда ненавидел эту тупую игру в догонялки, но Мун сама нарывается на его злость. С того самого момента, как стала нагло игнорировать его персону и бесконечно кидать свой взгляд на Юнаса и девку с тупой улыбкой на лице.        Чертовка Мун завидует, и ее глаза выдают это с головой. Продолжает кусать губы, будто пытаясь разодрать их до крови, а брови непроизвольно хмурятся, когда она замечает Васкеса на горизонте.        О чем ты думаешь, Эва? Даже Крис прекрасно понимает, что на ее месте не может быть тебя. Хотя пускай. Девичья наивность. Девичье желание, подпитанное детскими сказками о долгой любви. Со временем это проходит.        А ты, Мун, не проходишь. Уже месяц по самые гланды, заставляешь задыхаться, а потом пытаться содрать кожу с ладоней.        Крис тоже завидует. Например, тому одинокому пареньку, который уже полчаса пытается отнять у парней свою куртку. Зато он не подыхает от нехватки твоего запаха, Мун. У него не ломка, он просто неудачник, которому удалось заглянуть сюда.               Знаешь, если спросить Шистада о болезни, которая крошит собственный организм на миллионы осколков, он ответит. Ответит без раздумий, отталкиваясь от собственных ощущений.        И это ты, Эва. Его ответом станешь ты.               Крису мало одних разглядываний частей тела. Он почти месяц не вжимал эту дьяволицу в стену и не врывался в ее рот сносящим голову поцелуем. И от этого хочется раскрошить собственный череп в песок. Он бы с удовольствием выблевал Мун из себя, если бы был на это способен. А она все еще пытается делать вид, что не видела его.        Делает вид, что ей пиздецки весело стоять там, у стены, и смотреть на Юнаса. Шистад хочет кричать, разорвать горло от собственного ора, потому что Мун заебала.        Заебала вот так раздражать своим поведением. Посмотри, дура, что ты сделала. Стояк в штанах и боль в груди — это твоя вина.        Игра в догонялки, верно? Шистад больше не будет играть по тупым правилам. Он пуст, и ему нужно вдохнуть ее запах, схватить ее за горло и целовать до боли, кусая губы и тут же зализывая ее небольшие ранки, целовать до смерти. Пусть почувствует его голод, пусть почувствует, как его ломает изнутри.        Мун открывает рот от удивления, когда Крис останавливается в шаге от нее, заставляя смотреть четко в его голодные глаза, и не успевает соориентироваться, потому что Шистад тут же накрывает ее покусанные губы своими, разбивая бокал с жидкостью о пол и прижимая ее руки к стене.        Он шепчет что-то, словно в бреду, вдавливая ее в блядскую стену позади еще сильнее, словно она снова попытается сбежать от него.        А Мун не отвечает на его бессмысленные вопросы, потому что ей хочется целовать Шистада целую вечность и прижиматься к нему сильнее. Вмиг стало резко наплевать на Юнаса, на весь алкоголь, который она еще не успела попробовать. Потому что его губы слаще любой жидкости и нужнее всего на этой вечеринке.        Они оба прекрасно понимают, что это ничего не значит.        Ничего это, блять, не значит.        Все эти вылизывания глоток друг друга — не повод общаться за стенами тусовки.        И плевать, что Крис уже месяц пытается выблевать Мун из себя.        И насрать, что Эва уже хочет вырвать волосы с корнями, когда понимает, что с Крисом не может быть по-другому.        Ведь единственная потребность для обоих — заглушить внутри себя зависимость друг от друга. Пусть даже на один день. На час. На минуту.        Главное, чтобы потом выдернуть друг друга изнутри.