Жертва стереотипов

Кое-что еще о воздействии стереотипов и не только Иногда Джонасу казалось, что Митч слишком рьяно пытается казаться плохим парнем. Он так много матерился и так вызывающе себя вел, что никто, кажется, даже не задумывался о том, что он может быть геем, даже не смотря на его крашеный затылок, узкие джинсы с низкой посадкой, торчащую резинку трусов, облегающие футболки, иногда не прикрывающие пупок и тому подобное. Ничего удивительного в этом не было: стоило Митчеллу открыть рот, улыбнуться или пыхнуть на кого-нибудь сигаретным дымом, и вся его внешность сразу превращалась из «пидарской» в «бандитскую». Джонас считал, что Митчелу совсем не необходимо поддерживать сложившееся мнение о себе поведением: никого в школе не заботило, трахается ли он с парнями, скорее все гадали, где он прячет перочинный ножик. Однако, Мюллер явно был другого мнения. Не то чтобы Вагнера раздражало его публичное поведение: он смирился и привык. Но иногда его возмущало, что, исключая редкие крайне эмоциональные моменты, Митч вел себя подобным образом с ним. Сейчас они был в окружении людей. Джо обедал вместе с Сидни и Льюисом, ожидая, когда к ним присоединится Медисон. Митчелл, Джавьев, Кифф Скрэтч, как обычно, сидели за столом напротив. Все кроме Митча были заняты беседой с набитыми ртами, но задавала раскинул свои длинные ноги в стороны и с привычным оскалом смотрел на Джонаса. Тот был вроде как обижен, потому что вчера ночью, когда они, как настоящие бойфренды, лежали на его кровати и обсуждали Стар Трек, переговариваясь шепотом, чтобы не отхватить леща от заснувшего Дина, Мюллер вдруг ухватил его за мягкие бока и прошептал на ухо что-то вроде: — Боже, детка, меня так заводят жирдяи. Видит отсутствующий бог, Джо не был целомудренным: в конце концов, ему повезло (или не повезло, на самом деле, об этом он не задумывался) родиться мужчиной, и он уже достаточно взрослый мальчик, чтобы иногда развлекать себя в душе по утрам, но в тот момент даже теплое дыхание, ласкающее его хрящ, не сгладило впечатление от «жирдяя». Ну короче, Джо был оскорблен в лучших своих чувствах. Он не стеснялся ни своего лишнего веса, ни любви к еде, вот только жирдяем его называли его дорогие одноклассники, и Джонас не питал симпатий ни к ним, ни к ярлыку, который на него повесили. Потому он уткнулся взглядом в свой обед и яростно принялся жевать, делая вид, что ничего другое ему не интересно. Интуиция подсказывала ему, что Митчелл просек его маневр и направляется к ним. Интуиция его никогда не обманывала. — Что тебе надо, Мюллер? — сразу же наехала на его Сидни. Джонас подозревал, что она делает это по привычке, потому что ее лицо не выражало ничего. — А тебе какое дело, малышка? — обнажил зубы Митч. — Мне есть дело, ясно, придурок? — Тебе повезло, что ты родня твоему милому братику, иначе бы не посмотрел на то, что ты баба. — А я бы не посмотрела на то, что ты пытаешься выглядеть крутым. — И что же ты сделала бы? — Она бы тебе таких люлей вставила, — пробормотал очень тихо Льюис. Митчелл милосердно его проигнорировал. Джонас игнорировал всех, старательно концентрируя свое внимание на том, что его еды оказалось слишком много даже для него, и его желудок старательно протестует против эмоционального желания есть дальше. — Эй, Джонас, — позвал Митчелл. Джонас не ответил, но решил, что не стоит дожидаться, когда Мюллер взбесится, и посмотрел на него самыми своими обиженными и грустными глазами. На минуту у Митча лицо стало таким, словно его мешком с цементом по голове стукнули, и Джо подумал, что это мило, но потом Митч опомнился, вынул сигарету, фыркнул и удалился. — Твой бойфренд — козел, — сообщила ему Сидни. — На самом деле нет, — вздохнул Джо. Стул вдруг выдернуло у него из-под зада, и он грохнулся на землю. Чертов Митч. *** Конечно, благодаря этому Джонас переключился на их с Мюллером супер-пупер силы. Иногда он слишком много и слишком быстро думал. Что поделать, он же был ботаником, и ему полагалось делать это, так же как Митчеллу полагалось вести себя как задница, ведь он был плохишом (но вообще-то нет, не полагалось, стереотипы это плохо). В результате за те жалкие секунды, потребовавшиеся ему для того, чтобы достать социологию из шкафчика, он успел перескочить с мыслей о том, что силы Мичелла крепнут так быстро, на мысли о том, что сам он порядочно отстал, да и вообще, что это за отстой? Типа, телекинез как-то не равняется с желтыми летающими полосками, которым можно… эээ… что-нибудь разбить? На самом деле, Джонас точно не знал, все это или нет. Как-то раз он смог воспользоваться ими как щупальцами, когда ему было слишком лень вставать за газировкой. Это чертова газировка, а не машина, и он не может делать несколько полос, чтобы управлять чем-то одновременно, как Митч. Да и пока что даже манипулировать этим сознательно не получалось, все зависело только от его эмоций. Так же он был очень расстроен, что светщиеся полосы сигнализируют о его чувствах, но при этом работают одинаково, потому что что-то подсказывало ему: это не так. Ты можешь больше, чем разбивать стаканы и потакать своей лени. Это очень похоже на телекинез, только остойнее. Радиоактивная лужа не должна быть так жестока с тобой. Вагнер так сильно погрузился в свои мысли, что не заметил, как к нему подошла Компания Задир С Которой он не в ладах. — Эй, — повысил голос Смазливый Блондин, — жирдяй! Наверное, Джонаса все-таки очень сильно это задевало. Чуть поутихшая обида вспыхнула снова, и он почувствовал, как появляется вокруг него красный обруч. Он не хотел лезть разбираться, он же не Митч… но Митча не было, и лезть разбираться пришлось. Давно Джо не чувствовал такой ярости. Наверное, он просто устал: не спал полночи. У него было достойное оправдание ярости, хотя на самом деле, оправдания подчинения отрицательным эмоциям не было, ведь он вроде как против этого… Но данный момент его это не волновало. Ему надо было на ком-нибудь сорваться, раз уж многие так любят срываться на нем. — Эй, — огрызнулся он, — мудак! — Ты че сказал? — Твой мозг утерял способность обрабатывать информацию. На самом деле, Джо почему-то чувствовал, что Смазливому Блондину класть на его выпады, но как он мог упустить такой шанс? Он и его компашка с картинно злобными лицами шагнули вперед, почти синхронно, и Джонас хотел уже пытаться применить физическую силу, но тут красная полоса мягко обвилась вокруг талии Смазливого, и через секунды его лицо исказил такой гнев, что Джонас как будто его почувствовал: это была не его ярость. Она ощущалась словно издалека, не телом, а разумом. Это не помешало Джо испугаться. Он ненавидел себя за то, что был таким эмоциональным и неконфликтным, и перспектива реальной потасовки, а не показушной, заставила его ноги ослабеть. Какого-же было его удивление, когда Блондин побледнел и попятился назад. Полоса вокруг него светилась блевотно-зеленым, но потом сменилась на оранжевый, и голубые глаза выкатились до предела. «Ого», — подумал Джо, почувствовал его изумление, гораздо более сильное, чем собственное, — «ну вот и мои реальные ништяки поперли». Он решил, что нужно успокоиться и подумать о мире. Он подумал о мире, но не успокоился. К его ужасу, полоса стала стремительно терять свое действие, и Блондин нахмурился. — «Надо же так спалиться», — подумал Вагнер. Вот дерьмо. — Что происходит? — вкрадчиво спросил Смазливый. — Ничего. Успокойся и забудь, — пробурчал сквозь зубы Джонас, и Блондин… успокоился, и кажется, забыл. На секунду полоса стала разноцветной: оранжевый шел от рук Джо, но на подходе к Блондину становился нежно-голубым, — и растаяла в воздухе. — Пошли, парни… — Эй, слыш! это че щас было? — Вы тоже, — с гораздо большей уверенностью приказал Вагнер, — успокойтесь и забудьте. По всему школьному коридору разлилось небесно синее сияние. — Вау! — пронеслось вслед удаляющейся компании. *** Весь урок социологии Джо смаковал мысль о том, что если потренируется, наверное, сможет управлять людьми, и тогда именно они будут приносить ему еду и питье, и ему не придется понапрасну мучиться слабостью и манипулировать вещами. Но к концу понял, что в большинстве случаев не будет из-за угрызений совести. Он слишком часто попадал под чее-то абьюзивное влияние, слишком часто был ведомым, и слишком хорошо знал, как отвратительно становится на душе, спасибо Дину. Передавать свои эмоции другим — довольно бессмысленно. А влиять на чужие мозги — нехилая такая ответственность. Он же не чертов Люк Скайуокер. На перемене Джонас решил, что будет нести людям радость и счастье, а о возможности заставить кого-то что-то забыть сам постарался забыть. В конце концов, че это он разнылся, щупальца это тоже вполне неплохо. Он пришел на биологию, чтобы рассказать обо всем Митчу, но тот, похоже, свалил, и Джо очень кстати вспомнил, что обижен. *** Иногда Митчелла конкретно заебывало быть быдлом, но в основное свое время он клал хуй. Да, его ебаный панцирь имеет недостатки. Зато он защищает его от нападок окружающих. Никто не будет его опускать, даже если для этого придется через слово сыпать угрозами. Он решил свалить со шкалки. Повел себя как трус. Джо был очень обижен, Митчелл не понимал за что, и если бы он полез с извинениями, Джо бы точно догнал и попросил распространиться. И в результате обиделся еще больше, ведь все должны быть такими же чуткими и милыми, как Джо… на самом деле, он бы хотел, а еще он бы хотел, чтобы жизнь не пинала его по почкам, но всем было, похоже, похуй на то, че он там хотел. Всем, кроме Джонаса. «Детк, чм я тбя обдел?» «Как я у тебя в телефоне обозначен». «Веснуха <3» «Надо же» «Почему не жирдяй?» «Оу» «Прсти детк» «Не думал что ты задет» «Прикинь?» «Это оскорбление вообще-то» «Блять» «Я уже извинлся ясн?» «Че ты как баба истеришь» «И вообще ч з претензии» «Мненравитс» «Считай чт я тот извращенец у которых встает на жирных прикинь» Джонас выключил телефон и дальше сообщения не отправлялись. — Вот же срань, — в сердцах Митчелл ударил гаджетом о стол, за котором они сидели, и стекло еще больше потрескалось. — Че, опять терки? — усмехнулся Хавьер, противно булькая пивом. — Нахуй иди. — Фу, — фыкрнул Клиф, — пиздец как грубо. Ты бы завязывал со своим ебланским поведением, ты так всех друзей просрешь. — А вы думаете, мне на вас не класть? — А тебе класть? — А хули нет? — Не фолуйтефь фафни, он пизфит, — радостно прошепилвила Скрэтч, теребя свой пирсинг на языке. Митч опустил взгляд на свои сжатые кулаки. Так просто сказать: — Не волнуйтесь, ребята, мне на вас не насрать, я действительно пизжу. — Не обижайся, Джо, я люблю тебя так, что превращаюсь рядом с тобой в ванильное дерьмецо, и мне стоит огромных трудов скрывать это хотя бы частично. Но он все равно не скажет. Потому что где гарантия, что его снова не пнут? У него проблемы с доверием и с принятием себя, но это его проблемы, он знает о них и не собирается ничего исправлять. Ему вполне комфортно в своем образе конченного мудилы. — Тебе комфортно в образе конченного мудилы, — заявил Хавьер, — но почему ты ведешь себя так с нами? — Потому что я конченный мудила, ясно? — огрызнулся Митч, драматично опрокинул свой стакан и решил смыться. Он шатался по окрестностям до ночи, обходя странный склад, и наблюдая, нет ли Черной Машины, а потом привычно полез в окно в Джо. Сраный отчим посадил его на арест, словно он баловался наркотой или разбил его машину, и теперь они виделись вне школы только ночью, и даже не трахались. Когда он поднялся и поставил колени на откос, то обнаружил, что окно закрыто. На кровати, освещенный маленькой блеклой лампой, клубочком лежал Джо, и сердце у Митчелла екнуло одновременно и от стыда, и от умиления. Он постучался три раза. Минуты две Джо не реагировал, но потом, видно, переломался, встал и впустил парня внутрь. — Послушай, — сказал Митч, — ты не ответил, к чему обиды? Не нравится моя манера говорить — проваливай. Джо сощурился. — Знаешь что мне не нравится, — пылко прошептал он. — Что ты ради своей маски мрази ведешь себя как мразь со мной. Ты готов меня кинуть, лишь бы казаться крутым, но Митчелл… почему ты просто не можешь быть собой? Ты же умеешь! В начале наших отношений иногда ты мне открывался, а что теперь? — Ты так говоришь, — расплылся в ухмылке Митчелл, — словно у нас есть отношения. — Постой, а у нас их нет? «Прекрати» — сказал себе Мюллер, — «прекрати пожалуста прекрати» — Да мы даже не трахаемся. — А ты ко мне каждую ночь приходишь, потому что хочешь трахаться? — Считай ты отвечаешь моим фетишам, — пробормотал Митчелл, чувствуя, что проигрывает. Щеки предательски горели. — Твои фетиши — слушать, как я рассуждаю о том, почему Спок не безэмоциональный?! До пяти часов ночи?! — Пхж на то… — Иисусе, Митч, — вдруг успокоился Джонас, — перестань. Чертова жертва стереотипов. Послушай, я не тупой, и в любом случае знаю, что ты им подчиняешься, потому что ты решил, что это твой выход… Но чем я заслужил такую бессмысленную ложь, если ты знаешь, что я знаю, что это ложь? — Послушай, — скривился Мюллер и покраснел еще пуще, — давай ты не будешь играться в психолога. Может, ляжем, и я тебя пожамкую? Он старался не показать, как буквально содрогнулся от радости, когда Джонас улыбнулся и подошел поближе, хватая его за руку. Сердце застучало чуточку быстрее, и жарко стало не только лицу, но и шее. Почему-то его крайне волновало, что ладонь Джо такая мягкая и маленькая. «Как баба, ей богу», — укорил себя Митчелл. Он рассматривал его веснушки и большие, ласковые глаза, которые вдруг загорелись розовым… Подождите как, что за черт? Почему розовая полоса схватила его за руку? — Скажи мне честно, почему ты хочешь меня… жамкать? «Потому что я люблю жирдяев» — должен был ответить Митчелл. — Потому что я очень сильно люблю тебя, и каждая деталь твоей внешности заставляет меня трепетать, — сказал он. Джонас счастливо засмеялся. Митчелл тоже счастливо засмеялся. На периферии сознания его мучало понимание, что происходит какая-то хуйня, но весь остальной разум и тело были заполнены щемящей нежностью. Его словно обкололи: он плыл, не понимая, что происходит, ему хотелось говорить и говорить, глупости и нежности, и целовать, и трогать где только можно, и вообще почему он не заметил, что стал ванильной сучкой? И почему он не может ей быть? Митч полез делать все, что хотел, потому что, похоже, совершенно себя не контролировал, и шептал Джо на ухо всякий бред, получая от этого несоизмеримое ни с чем стыдливое удовольствие. Пока он вылизывал его шею, нежная розовая полоска исчезла, и вместо нее ему в живот уткнулись теплые маленькие руки, и это довело Митчелла до края. — Что ты сделал со мной, кретин, — пролепетал он, обнимая Джо изо всех сил. — Прекрати. — Не прекращу, — сообщил Джо. — Ах ты… господи, такой милый… кудряшки твои, почему они черные? Почему у тебя есть веснушки? Почему ты такой мягкий, я не могу оторваться… Зачем ты заставляешь меня говорить это? — Разве это не правда? — Нет конечно… Боже, ты за это ответишь, после того, как я справлюсь с этим… — Тебе не нужно с этим справляться, Митч. Я тоже тебя люблю. Митчелл взвыл. — Не заставляй меня умирать! Джонас снова засмеялся, и полез осыпать Митчелла градом поцелуйчиков. У того на лице была такая широченная улыбка, что Джо испугался бы раньше, когда боялся всего Митча, но сейчас он считал, что это самая милая улыбка на свете. — Прекрати, — попросил Митчелл, — у меня сейчас ебальник треснет. — Не прекращу, — усмехнулся Джо, — наклонись ко мне, я тебя поцелую. Митч исполнил его просьбу мгновенно, но ему не стоило пока знать, что Джо не имел никакого влияния на человека, если не касался его полоской. Он сам догадается. Он же совсем не глупый: он просто жертва стереотипов.