Холистическая рапсодия

Мир снаружи кажется огромным, чересчур шумным и ярким; Тодд ощущает, как намокают ресницы, смаргивает, водружает на нос солнцезащитные очки. Ему хочется спрятаться, отгородиться; кажется, что все прохожие знают откуда он только что вышел и осуждающе поглядывают на него исподтишка. После бесконечных допросов, протоколов, бесед с адвокатом, звонков, тревожно-тоскливых мыслей взаперти и двух бессонных ночей он ощущает себя так, будто его прокрутили через соковыжималку, а высохшую оболочку втоптали в землю. До стоянки авто метров триста; Фара идет справа и чуть сзади, а Аманда периодически забегает вперед, норовя заглянуть ему в лицо, вид у нее до крайности тревожный и озабоченный. - Тебя там не обижали…? – Она выразительно поводит бровями и тут же, словно осекшись, запинается на секунду и скороговоркой выпаливает. – Можешь не отвечать, если не хочешь, я не настаиваю! Тодд улыбается едва заметно. - Не волнуйся, сестренка, я был осторожен – лишний раз за мылом не нагибался. – И тут же переходит на более серьезный тон. – Это же не тюрьма, просто предвариловка. Там все отвисают до суда, никому неохота затевать свары и нарываться. Один чувак научил меня новому карточному фокусу, другой читал свой рэп… Словом, я нескучно провел время. Аманда вздыхает с явным облегчением и, пристроившись сбоку, берет его под руку. Вот, наконец, и похожая на тоннель в бесконечность стоянка между двух бетонных стен у основания эстакады; Фара обгоняет их, ищет глазами среди длинных рядов машин свой красный Ниссан микра, а отыскав машет им рукой. Они едут по шоссе, а навстречу несутся здания, фонарные столбы, неоновые вывески и рекламные растяжки; Тодд открывает окно до половины, высовывает голову, ощущая, как свежий ветер словно бы запускает пальцы в его волосы, остужает разгоряченный лоб и щеки. Аманда на заднем сидении надувает пузыри из жвачки и роется в телефоне; голос Фары монотонно звучит со стороны водительского сидения, сливаясь с негромкой музыкой из приемника. Тодд машинально кивает – да, слушание через неделю, да, у него хорошие шансы, поскольку никакого криминала за ним раньше не водилось, не считая единственного привода в подростковом возрасте за угон соседского байка, который они с приятелем взяли покататься. Да, наркотики нашли всего лишь в футляре его гитары, а обыск его квартиры не дал никаких результатов, это огромный плюс. Все это он уже слышал от адвоката и, честно сказать, это почти перестало его волновать. Его вообще в данный момент мало что волнует – нервное напряжение сменилось пустотой с тянущим тоскливым чувством в самой сердцевине. Конкурс… конкурс они просрали. Это была блестящая возможность, другой не будет. Скорее всего никогда. В том-то все и дело. Каждый из участников думал так же. Ради громадного карьерного рывка многие готовы на что угодно. В буквальном смысле на что угодно. Хочешь понять - кто совершил преступление? Найди того, кому это выгодно. Элементарно, Ватсон. Азбучная истина детективного жанра. - Дирк так и не ответил ни на одно мое сообщение. - Сердито бурчит с заднего сидения Аманда. – Вот засранец! Кто бы мог подумать! Фара пожимает плечами, не отрывая рук от рулевого колеса. - Если он поверил в историю с наркотиками, то его сложно винить. Он же не знает Тодда как знаем его мы. Тянущее тоскливое чувство у Тодда в душе усиливается, нарастая как зубная боль. Все-таки дело в Дирке. Сквозь все переживания и страхи последних нескольких дней это прорывалось постоянно, настойчиво просясь в трагедию номер один из всего списка случившихся трагедий. Долбанный Дирк Джентли. Лучше бы он тогда не появлялся. Лучше бы Тодд вышел из того бара один, и тогда же поставил бы крест на своей музыкальной карьере. А может они нашли бы солиста, кто знает. Кого угодно, только не Дирка. В памяти, помимо воли, всплывают распахнутые глаза, по-детски восторженное выражение лица, оживленная жестикуляция; виновато-благодарный взгляд снизу вверх; усмешка на губах с пятью процентами снисходительности и девяносто пятью понимания и теплоты; крошки от сэндвича на синем галстуке с забавными рожицами; его голос… То, как они вместе отдавались музыке, словно плыли по течению в серебристом потоке, струнками-нервами ловили вдохновение друг друга, и это было круче, чем секс и больше, чем дружба. Трудно поверить… А отчего, собственно, трудно? Дирк Джентли всего лишь человек, а все остальное Тодд сам себе напридумывал. Смешно. Тодд пренебрежительно кривит губы, небрежно роняет: - Да ну его в жопу, этого пидарковатого фрика. Наверняка обоссался со страху и рванул в свою Британию. Скатертью дорога, невелика потеря. Лучше расскажите как там «Роуди». Торжествуют, небось? Еще бы, такое дельце провернуть. В машине на пару секунд наступает тишина, даже приемник, кажется, сам собой начинает звучать тише. А потом Аманда напряженным тоном интересуется: - Что ты имеешь в виду? При чем тут «Роуди»? - Сестренка, не будь дурой. Кому было выгоднее всего вывести нас из игры? Или ты думаешь, что тот пакетик сам собой материализовался в моем чехле? Теперь победа им обеспечена. - Ты рассуждаешь как полный придурок! – Голос Аманды звенит от злости. – Ты их совсем не знаешь! Им незачем идти на грязные уловки, у них хватает таланта, чтобы состязаться с нами честно! - А то ты их знаешь! Тоже мне – заступница нашлась! Если ты от них в таком восторге, то попросись к ним в группу, нашей все равно пиздец наступил! - Так, народ-народ! – Подает голос Фара, и тон у нее слегка напуганный. – Все, хорош! Мы уже почти приехали, остыньте! Тодду здорово досталось, ему просто нужно отдохнуть. – Фара многозначительно косится в сторону Аманды; та сжимает губы в полоску и, подтянув к себе коленки в обтягивающих драных джинсах, обхватывает их руками, будто защищаясь, а глаза ее по-прежнему мечут молнии, она явно не настроена уступать. То, что Аманда заступилась за «Роуди», попахивает предательством, и это гаденькое ощущение словно бы растекается горечью по языку. Тодд ощущает себя взвинченным до предела и одновременно абсолютно обессиленным, будто все кости вынули из его тела, и оно превратилось в подобие желе. Он уже не хочет спорить и доказывать свою правоту, тем более, что машина подъезжает к его дому, где он намерен остаться в одиночестве, принять душ, смыть с себя тюремные запахи, которыми, кажется, он пропитался до самого нутра, и, наконец, выспаться. Его взгляд неожиданно цепляется за маячащую у парадного входа в дом знакомую фигуру в ярко-зеленой кожанке, и сердце совершает замысловатый кульбит, приземлившись где-то в низу живота. Тодд на автопилоте выходит из машины, не сводя с Дирка глаз, делает шаг вперед на негнущихся ногах, потом еще один. У Дирка скорбно-виноватое выражение на физиономии, темные круги под глазами и мятая рубашка с нижней пуговицей, что повисла на тонкой нитке, грозя вот-вот покинуть своего хозяина. Он стремительно делает шаг навстречу Тодду и совершенно внезапно заключает его в объятия. Внезапно еще и по той причине, что ранее их отношения обходились без тесного тактильного контакта. Тодд замирает, зажмурившись и уткнувшись носом Дирку в плечо, зачем-то задерживает дыхание, и лишь спустя несколько секунд делает вдох. Вдыхает запах нагретой кожи от куртки, тополиного пуха, хвои и клубничного смузи и совершенно машинально, без участия собственного сознания, смыкает руки на его спине. Неимоверное облегчение накатывает лавиной, будто он только что скинул тяжелый груз со своих плеч. Дирк медленно отстраняется с тем же скорбно-виноватым видом, шмыгает носом. - Прости, что так долго. Надо было кое-что выяснить. Я тут привел одного человека. – Ранее незамеченная фигура коренастого седоусого субъекта выступает из тени, кивнув в знак приветствия. – Это Скотт Риггинс, начальник секьюрити Одеон-холла. У него есть кое-что важное для нас.