Холистическая рапсодия

- Куриные крылышки у них отличные, пиво тоже ничего, но все равно я не понимаю почему ты повел нас именно в этот бар. В «Драксис» выбор напитков куда больше, да и музыка пободрее. Тодд многозначительно переглядывается с Дирком; тот улыбается одними глазами и молчит. Нельзя же просто так взять и ответить на вопрос Фары. Нельзя сказать, что это тот самый бар, куда он пришел напиться с горя когда их покинул Стю; тот самый где они с Дирком впервые встретились. Это прозвучало бы до ужаса сентиментально и глупо. - Да он просто живет тут неподалеку, - подает голос Аманда, - вот и решил сэкономить на такси. Продуманный у меня брат, ничего не скажешь. Они все смеются, и в смехе Тодда звучат нотки облегчения. Ночное небо ковшом висит над головами, будто они находятся не в центре большого города, а где-то в открытом поле; звуки их шагов и голосов эхом разносятся по пустынной улице, а теплый воздух пахнет уже почти по-летнему, явственно примешивая к запахам прогретого асфальта, выхлопных газов и мусорных баков аромат свежей зелени и озона, хотя ближайший парк в двух кварталах отсюда. Остановившись, Тодд вдыхает полной грудью, оборачивается к своей команде. - Договорились. Победу на конкурсе пойдем отмечать в «Драксис». Будем считать, что сегодня была репетиция грядущего веселья. - Вау! – Фара качает головой. – Такой оптимизм… Кто ты, и что ты сделал с вечным нытиком Тоддом Броцманом? - Придушил подушкой и похоронил под плинтусом, – отвечает Тодд, сохраняя на своей физиономии серьезное и даже торжественное выражение. В самом деле – с его характером он крайне редко чувствовал себя абсолютно счастливым, и большая часть подобных моментов превратилась в смутные воспоминания из далекого детства. Теперь же похожее на золотистую жидкую субстанцию счастье плещется внутри, лопается пузырьками у самого горла, вызывая щекотку и желание сглотнуть, сворачивается теплым приятным комочком где-то в районе диафрагмы. И даже тревоги по поводу конкурса отступили на второй план. В конце концов, их реабилитировали, вернули все заработанные баллы, и их шансы больше, чем у кого бы то ни было. Да и богатые размышлениями дни, проведенные в заключении, привели его к выводу, что есть в жизни вещи куда более важные. Например, мысль о том, что Дирк от него отвернулся, причиняла куда больше боли, чем страх перед тюрьмой и сожаления о загубленной карьере. Дирк останавливается; свет уличного фонаря золотит ему макушку, отражается в глазах двумя светящимися точками, делает его ярко-зеленую кожанку еще ярче. - Здесь стоянка такси неподалеку, прямо за углом. - Спасибо, меня подвезут. – Откликается Фара. Оглянувшись по сторонам, она машет кому-то, и только теперь все замечают темно-вишневый седан, припаркованный в конце улицы и виднеющуюся рядом знакомую фигуру. Облик детектива Эстевеса, опершегося задом о капот и скрестившего руки на груди, исполнен терпеливого ожидания. - Ого. – Аманда выгибает бровь. – Так вы снова сошлись? Фара смущенно пожимает плечами. - Я подумала, что стоит дать нам еще один шанс. Тебя подвезти? Мы ведь почти соседи. - Думаю, не стоит. – Аманда загадочно ухмыляется, глядит на часы, и через пару секунд уличную тишину нарушает рев мотора, изрядно сдобренный децибелами и басами, доносящимися из динамиков. Надо признать, фигура Мартина, лихо вырулившего им наперерез на «Харлее», внушает – черная кожанка с бляхами и заклепками, припорошенные пылью говнодавы в том же стиле, обесцвеченный ирокез и очки в модной оправе. - Привет, задроты. - Привет, Мартин. Фара улыбается широко и совершенно искренне, Дирк несмело поднимает правую ладонь кверху, а Тодд просто стоит с каменным лицом, и лишь когда Аманда прыгает своему кавалеру за спину и парочка исчезает из виду, сопровождаемая ревом движка и грохочущей музыкой, из его груди вырывается бессвязное возмущенное восклицание. - Этот… тип обозвал нас задротами! И что – кроме меня никому не обидно? Фара снисходительно хлопает его по плечу. - Сделай лицо попроще, а то прохожие начнут шарахаться. Ну, мне пора. Отправляйтесь по домам, парни, и не шалите! Спустя пару минут до Тодда доходит, что они с Дирком остались одни на пустынной улице, тот говорит что-то, кажется опять про такси… Тодд просто стоит и смотрит как движутся его губы, а радость плещется внутри, разгоняя по венам обжигающий скотч; голова слегка кружится от выпитого, от того, что они с Дирком наконец вдвоем, что он стоит так близко и можно даже разглядеть несколько крапинок-веснушек на его скуле и едва заметную трещинку на нижнее губе. Дирк улыбается - немного растерянно и самую малость снисходительно; он думает, что у Тодда запоздалая реакция на алкоголь – опьянение настигло внезапно и пост-фактум, так бывает. Надо просто открыть рот и успокоить его, надо сказать… Что-то надо сказать, потому что хватит уже, наверное, бегать от себя самого. Губы Дирка совсем близко; качнувшись вперед, Тодд замирает в нескольких сантиметрах. В этот момент, как в мультфильме «Головоломка», извечный нытик вновь отвоевывает себе место за пультом – Тодд почти уверен, что Дирку нравятся парни, но сам-то он далек от воплощения гомоэротических фантазий, особенно если разглядывать себя поутру в зеркале в семейных трусах, с опухшим лицом и всклокоченными волосами. Возможно, сейчас они оба изрядно навеселе, и у них есть хорошие шансы проснуться поутру вместе. Проснуться - и прятать глаза друг от друга. И вовсе не потому, что кто-то из них не знает, что делать в постели с другим парнем. Дирк истолковывает его движение как потерю равновесия и, аккуратно придержав за плечи, с тревогой заглядывает в лицо. - Ты в порядке? Надо было лучше коктейли заказывать… Тодд сглатывает ком в горле величиной с большое яблоко. - Я… я в порядке. Просто задумался. Знаешь…, - он делает неопределенный жест рукой, - столько на нас свалилось за последнее время. Езжай-ка ты домой и выспись. Завтра генеральная репетиция, послезавтра нам выступать. Я пойду пешком, мне и вправду тут совсем недалеко. - Уверен? - Абсолютно. Оставшись в одиночестве, Тодд ощущает, как золотистая пузырящаяся субстанция внутри меняет цвет и состав, превращаясь в подобие кислоты, что разъедает внутренности. Блин, ну как всегда. Почему другие умеют жить, хватая от жизни все, что только можно, ловя любой шанс? И почему он вечно тупит, тормозит, упускает самое лучшее, самое значимое. Очень хочется побиться головой о стенку, но если бы в этом был толк… Окружающее пространство меняется мгновенно и незаметно, словно пинком выкидывая его из зоны комфорта и безопасности – несколько фигур, одетых во что-то неопрятно - балахонистое выдвигаются ему навстречу, внезапно выскользнув из неприметного переулка справа. Под капюшонами толстовок бледные рожи и темные провалы глазниц; они похожи на подростков-наркоманов, наверняка так и есть. Хмель почти мгновенно выветривается из головы Тодда под напором адреналина, он отступает назад – туда, где светлее и виднеется служебный вход в бар и мысленно прикидывает сколько нала у него в бумажнике и хватит ли этого чтобы откупиться. Есть еще перстень – подарок Аманды, недорогой, но все равно жалко, часы… А потом он ощущает удар по затылку и видит стремительно приближающийся к носу асфальт. Ему не дают упасть – подхватывают под руки, куда-то волокут. Удар недостаточно сильный, чтобы потерять сознание, но мысли путаются и перед глазами все плывет, он слышит голоса своих обидчиков обрывками, будто сквозь вату – совсем еще мальчишеские, ломкие. - Ну ты чё, совсем ёбнутый?! Нафига было бить его по башке, нам заказывали только руку ему сломать! - Да пошел ты на хуй! Чё – думаешь он просто стоял бы и ждал пока ты ему руку сломаешь? Ты совсем дебил, Дейв! - Ш-ш-ш…! Какого хера ты зовешь меня по имени, а? Ну ты мудак…! - Вы оба – а ну, завалите хлебала! – Начальственно рявкает третий голос, явно принадлежащий кому-то постарше. Тодда сперва сваливают на землю, будто мешок с тряпьем, потом усаживают, прислонив к стене. Он моргает, пытаясь сфокусироваться, но вокруг темнота, фигуры в толстовках выглядят смутными силуэтами, а лиц под капюшонами и подавно не разглядеть. Слева явно несколько мусорных баков, судя по запаху, а справа грудой свалены деревянные ящики. - Ничего личного, приятель. Тот, что постарше и повыше хватает Тодда за правую руку, кладет на один из ящиков ладонью вниз, замахивается чем-то вроде монтировки, или небольшого ломика. Волна адреналина накатывает за долю секунды, как бывает в самых экстремальных ситуациях, и, заорав что есть мочи, Тодд с силой пинает своего обидчика под коленку, а потом суетливо пытается встать, но голова кружится, и его резко уводит вправо. Несколько сумбурных, смазанных секунд он борется как может – пинается, кусается и разок попадает кулаком по чьим-то зубам, вызвав возмущенный вопль и ругательство. Получив мощный удар под дых, отлетает обратно к стене на полусогнутых ногах и тщетно пытается сделать вдох. С ужасом видит занесенный уже над его головой, а не рукой, ломик и понимает, что не успеет ни увернуться, ни защититься, и что он труп, или будет существовать в виде овоща, а в лучшем случае его ждет инвалидная коляска. В этот момент кто-то вклинивается между ним и нападающими, заслонив его собой и выставив вперед руку в защитном жесте. Тодд слышит звук удара, тошнотворный хруст и сдавленный вскрик. Его спаситель падает на колени, и тип с ломиком в порыве досады с силой пинает его под ребра. В этот момент судьба решает, наконец, сжалиться над Тоддом, подкинув ему избавление в лучших традициях жанра экшен – раздается вой полицейской сирены, свет фар бьет по глазам, заставив всех зажмуриться; сразу становится гораздо светлее и куда более шумно, а облегчение мгновенно затапливает его теплой волной. Длится оно, впрочем, от силы секунду – Тодд видит лежащего на земле Дирка, и его словно прошивает от макушки до пят электрическим разрядом. Дирк прижимает к груди правую руку; у него плотно сжатые губы, зрачки размером с радужку и бисеринки пота над переносицей. Тодд падает рядом на колени и принимается нести какую-то околесицу, смысла которой и сам не улавливает, кроме вопроса «зачем?» и замечаний насчет крайне низких умственных способностей Дирка, и все это больше смахивает на истерический бред, чем на связную человеческую речь. Тот кривит губы, пытаясь улыбнуться, выдавливает через силу: - Хватит паниковать, все будет нормально. Мне, в отличие от тебя, не играть на гитаре. До Тодда доходит не сразу. А когда доходит, то он выкрикивает, будто выплевывает: - Да пошел он в жопу этот конкурс! Все из-за него! Мы могли бы… - Захлебывается воздухом, давится словами, понимает, что сейчас сорвется окончательно и загоняет надвигающуюся истерику внутрь несколькими крупными глотками. Склонившись ниже, кладет ладонь Дирку на лоб. – Ничего… Все будет хорошо… Все будет хорошо, слышишь…!