Первый рейс «Тиресия»

***

Осмелюсь предположить, что верные читатели наших с Холмсом приключений не будут удивлены, узнав, что мне нечасто удавалось одержать верх над моим другом. Его интеллект и способности имели столь утончённую природу, что на свете нашлось бы немного мужчин, которые могли бы с ним сравниться. К сожалению, я не могу сказать, что он обращался со своими превосходящими силами с большой снисходительностью. Например, его любовь к театральности сопровождалась особенным ироничным чувством юмора, что часто превращалось в подшучивание надо мной, на которое мне было просто нечем ответить. Особенно ему нравилось наносить визиты во время моей практики, используя одну из своих маскировок, в которых он был специалистом, и требовать моего внимания в течение получаса или больше, прежде чем раскрыть себя. Хотя я очень быстро пришёл к тому, чтобы быть настороже, оказалось, что под маскировкой его почти невозможно узнать, за исключением тех немногих случаев, когда он обманывал сам себя из-за отсутствия медицинских знаний и жалоб, требующих близкого медицинского осмотра. Но очень часто ему удавалось пройти через некоторые диагностические процедуры, прежде чем я понимал истинную личность моего пациента и выражал возмущение его очередным обманом. Он всегда красиво просил прощения, возмещая всё тем, что приглашал меня на ужин или на вечер в театре. Но, несмотря на то, что я, конечно, всё время настаивал на прекращении подобных игр, он утверждал, что для доказательства эффективности одного из своих обликов нет ничего ценнее, чем мои глаза. Поэтому я, хоть и не без ворчания по этому поводу, разрешил ему продолжать свои игры, но должен признаться, отдал бы многое за то, чтобы и его провести хотя бы раз подобным образом, и это желание ни в малейшей степени не останавливала слишком малая вероятность того, что мне когда-нибудь представится подобный случай. Я делюсь всем этим не для оправдания моего поведения в описываемых обстоятельствах, а скорее в качестве некоторого объяснения. События, о которых я собираюсь рассказать, начались вскоре после того, как Холмс успешно разгадал запутанную тайну исчезновения мистера Роджера Тэлтона вместе с восьмьюдесятью тысячами фунтов в облигациях, которые ему доверило одно из наших ведущих финансовых учреждений. Детали дела были настолько деликатны, что, боюсь, никогда не смогу представить всю историю общественности. Мне очень жаль, что я не смогу этого сделать, поскольку разгадка упомянутого дела была одним из величайших триумфов моего друга, осуществлённых благодаря применению его замечательного дара. Как это часто происходило после завершения значительного и сложного дела, Холмс впал в одно из тех длительных и тяжёлых мрачных настроений, которым был подвержен. В результате в течение нескольких недель я пытался убедить его провести отпуск за границей, поскольку в том году лондонская весна выдалась ужасной. Я был уверен, что однообразие погоды не могло не усилить его нервное состояние. Но он отказался рассматривать это предложение, не столько из-за реального желания остаться дома, сколько из-за общего недомогания и природной лени. Но в конце концов мне удалось получить его частичное согласие, положив перед ним рекламу первого рейса пассажирского лайнера «Тиресий»*, который должен был совершить плавание продолжительностью в месяц от Дувра до Каира и обратно с несколькими остановками вдоль Средиземноморского побережья. Экзотическая природа конечного пункта назначения, а также описание судна, у которого был самый современный дизайн, сильно подействовали на воображение моего друга. Решающим фактором, однако, стала внезапно пришедшая ему в голову идея раздельного путешествия с ним, спрятавшимся под маскировкой. Таким образом он поставил передо мной задачу попытаться обнаружить его личность среди пассажиров, предоставив мне для этого месяц. Я возразил, что это уже чересчур, кроме того, я, конечно, получу меньше удовольствия от путешествия, если у меня не будет его компании. Но он пообещал удостовериться, что у меня будет достаточно возможностей разоблачить его маскировку, и согласился открыться мне по нашему прибытию в Каир, если я не обнаружу его к тому времени. Я всё ещё не испытывал большого удовольствия от подобной перспективы, поскольку, не сомневаясь, что он сможет сохранить свою личность в секрете, был уверен в том, что на протяжение двух недель буду ощущать себя болваном, а затем ещё две недели это чувство будет подкрепляться ироничными замечаниями Холмса, ибо он считал себя выше прямых проявлений злорадства. Тем не менее, всё же очень беспокоясь за его здоровье, я был вынужден согласиться на эту авантюру: было очевидно, что если не поддержать затею моего друга, он вообще откажется от поездки. Утром перед нашим отъездом мне нужно было сделать врачебный обход, но вскоре после того, как я ушёл из дома, вспомнил, что оставил на столе несколько своих инструментов. Вернувшись, я обнаружил, что Холмса дома нет, а в проёме приоткрытой двери в его спальню видно наполовину собранный кофр. Я вынужден признаться, что моя сила воли не была равна задаче отказа от этого незаслуженного преимущества. Выглянув из окна, чтобы убедиться, что он немедленно не вернётся, я проскользнул в его комнату. Каково же было моё изумление, когда я увидел, что кофр полон женских предметов одежды, включая ужасный корсет, функцией которого была возможность предоставить владельцу не только модную тонкую талию, но и ложный бюст. Я был так потрясён, что вынужден был присесть и обдумать происходящее. Только спустя пять минут я смог понять, что Холмс искренне намеревается две недели притворяться леди. Маскировка, конечно, была великолепна. Я, естественно, с самого начала полностью исключил бы всех женщин-пассажиров, и по завершении своей роли Холмс, несомненно, с торжеством указал бы мне на эту опрометчивую самоуверенность, порождающую опасность ложных предположений. Моим первым желанием было сразу же положить конец приключению. И мне стыдно признаться в том, что оно было сметено перспективой абсолютной победы над моим другом. Но в качестве оправдания я могу сказать, что чувство глубокого негодования столь шокирующей шуткой, которую Холмс намеревался сыграть со мной, и желание преподать ему урок, способный предотвратить повторение такой попытки, повлияло на моё решение оставить всё, как есть. Благодаря этому уже в первый день нашей поездки я оказался перед фактом − с трудом сохраняя самообладание − знакомства с миссис Лидией Верне, которая, по её собственному признанию, овдовела несколько лет назад. Она путешествовала одна с целью встретиться с семьёй в Каире; у леди были красивые серые глаза и узкое выразительное лицо, которое извлекало выгоду из разумного применения косметики и невесомой вуали. Если бы я случайно не увидел предметы одежды, которые Холмс хранил в своём кофре, я никогда не поверил бы в то, что он может так прекрасно подражать поведению женщины и со своей внешностью может быть в этом так убедителен. Поначалу я намеревался сразу разоблачить маскировку Холмса и таким образом положить конец этой неприятной шараде, но, увидев его, понял, что он никогда не поверит, будто я обнаружил его за маскировкой в столь короткое время. Поэтому я решил проводить как можно больше времени в его компании, придав правдоподобие последующему разоблачению. Мой план состоял в том, чтобы общаясь с ним, сохранить его компанию в течение нескольких дней, но затем мне пришла в голову новая идея. Я всё так и сделал, за исключением того, что Холмс, побуждаемый своим дьявольским чувством юмора, ответил на мои дружеские увертюры ничем иным, как открытым флиртом. Возмущённый этим новым доказательством его намерения надо мной посмеяться, я решил − под влиянием, возможно, слишком большого количества выпитого за ужином превосходного вина − тоже применив хитрость, оказать на него давление, в конечном итоге вынуждая признаться. Обстоятельства достигли кульминации через неделю нашего путешествия. Тот вечер был ясным и приятным, а большинство пассажиров и команда уже разошлись по своим каютам. Холмс просыпался поздно и редко выходил на палубу до сумерек, несомненно для того, чтобы избежать яркого дневного света, который, пожалуй, мог разоблачить его маскировку; я изменил свой распорядок дня, чтобы под него подстроиться. В результате, как и в этом случае, мы оказывались фактически одни по вечерам. Уговаривая меня на несколько танцев после ужина, он заставлял меня всё больше и больше сердиться на его обман, потому что я знал, что, если бы не раскрыл его заранее, поверил бы, что передо мной женщина. Неприятная правда заключалась в том, что Холмс вёл себя как обычная привлекательная женщина, которая, безусловно, была очень интересна, ведь ум и находчивость делали её необычайно приятной спутницей. Если бы я поверил в то, что он − настоящая женщина, я был бы на полпути к тому, чтобы признаться в моей к ней симпатии, что, вероятно, и сделал бы до конца поездки, рассчитывая на наши дальнейшие контакты в будущем. Знание, что его шутка привела бы меня к столь болезненному для меня выводу при иных обстоятельствах, заставило меня так негодовать, что мне было трудно скрыть свои эмоции. В тот вечер мы прогуливались на палубе, и он вел беседу в столь утончённо-кокетливом стиле, что, когда мы достигли его каюты, я был не на шутку взволнован. Остановившись в дверях и чуть наклонив голову в мою сторону, Холмс прикрыл лицо от прямого света веером и так медленно прошептал «доброй ночи», что, будь он женщиной, это можно было расценить как совершенно явное приглашение. В полном смятении чувств, сердитый и взбудораженный, я одной рукой обнял его за талию, а другой, мягко обхватив затылок, притянул к себе весьма однозначным образом. Но он не отстранился, а лишь просто положил одну руку на мою грудь и уступил давлению, и прежде чем я осознал то, что делаю, наши губы встретились. В следующее мгновение всё закружилось вокруг меня водоворотом. Я помню, что его губы разомкнулись под моими, и он задрожал в моих руках. Мы оказались в каюте, и прежде чем дверь закрылась позади нас, я повалил его на узкую кровать. − Уотсон, − выдохнул он. И сейчас в его голосе я услышал испуг − то, чего за Холмсом никогда не наблюдалось, и хотя мне в этом стыдно признаться − это наполнило меня триумфом, который только раззадорил. − Холмс, − прошептал я, прижавшись губами к его горлу. Его вздох был похож на всхлип. − Слава Богу, вы знаете, − сказал он, расслабившись под моими руками. Его учащённое дыхание подстёгивало меня, в то время как я сражался с его одеждой, освобождая от юбок, нижнего белья и корсета. На то, чтобы избавиться от собственной одежды, потребовалось гораздо меньше времени. Всё это время он тихо лежал, но его ноги и руки дрожали, а грудь часто вздымалась. Я не знаю, как описать мои чувства. Дело не в том, что я представлял его женщиной; тело, которое лежало подо мной, было явно его, худое и жилистое, и даже в тусклом свете одной лампы черты его лица были знакомы, и я ни на секунду не воображал на его месте кого-то другого, даже самую непревзойденную красавицу. Скорее это было похоже на то, как будто перед моими глазами исчезла некая завеса; сначала он привлёк меня заманчивой маской, но теперь я мог воспринимать его самого как объект желания. Его руки робко обвились вокруг меня; он прикоснулся ко мне так, как будто боялся, что я исчезну. Сейчас он был столь осторожен, как был бесстрашен при всех других обстоятельствах. Сам же я был далёк от сдержанности, как никогда в своей жизни. Он мягко мне уступил. Прикасаясь поцелуями к его губам, горлу, запястьям, я ощущал под губами его учащённый пульс. Для меня стало очевидно, что он не обладал большим опытом любовных ласк, поэтому я, спохватившись, решил несколько обуздать себя, чтобы случайно не разочаровать и не оттолкнуть его. Но когда я заколебался, он, приподнявшись, схватился за мои плечи. − Уотсон, я прошу вас, − сказал он. Его голос дрожал, и я понял, что он не может заставить себя открыто просить и выразить свои желания. Я вновь обнял его, осыпая поцелуями бледную гладкую кожу. Он расслабился, доверяясь мне, и всё то время, что я долго и бережно растягивал его, он не издал ни одного протестующего звука, и я надеялся, что не причинил ему неудобств. Перед проникновением он снова задрожал и издал долгий, низкий стон, когда я прикоснулся членом к его входу; изогнувшись в пояснице, чтобы приспособиться к моему телу, он сам толкнулся вперёд. Его тихие удовлетворённые стоны были для меня достаточным доказательством, что я доставлял ему удовольствие, и вскоре мы соединились настолько, насколько позволяла природа. Я должен был изо всех сил сдерживать себя. Ожидая, он лежал неподвижно, и только сбившееся дыхание и совершенно несвойственное ему смятение в глазах говорили о том, какая неразбериха сейчас творится в его голове. Чуть успокоившись, я начал в нём двигаться; сначала он отвечал робко, а затем стал это делать со всё увеличивающимся пылом, и вскоре страсть преодолела последние бастионы сдержанности. Достигнув кульминации первым, я, сотрясаемый дрожью, продолжая целовать его губы, с невиданным раньше наслаждением кончил в его тело. Он цеплялся за меня, в то время как я задыхался. Устремившись вперёд, чтобы удержаться в нём, я привлёк его к себе, призывая присоединиться ко мне в заключительных порывах экстаза. Потом мы лежали, обнявшись, на узкой кровати. Мы были так потрясены и околдованы случившимся, что пока не находили слов для беседы. Холмс тихо и глубоко вздыхал напротив моего горла, но не от сожаления, а из-за переполняющих его эмоций; я же всё это время крепко его обнимал и гладил по голове. Наконец он пошевелился, устроился у меня под боком и положил голову мне на плечо. − Дорогой Уотсон, − обратился он ко мне, пытаясь сделать это с лёгкостью. − Это − едва соответствующая расплата за моё предосудительное поведение. Вы действительно слишком снисходительны. − Я склоняюсь к мысли, что это так, − сказал я, усердно придавая голосу строгость. − Этого действительно очень мало, и я буду требовать подобной расплаты ещё и ещё. Но Холмс, − тут мой тон сам собой изменился на удивлённо-вопросительный, − Как вы пришли к выводу, что я знал? − Если вы хотели скрыть своё знание от меня, Уотсон, вам нужно было бы проводить намного больше времени, исследуя попутчиков, и меньше искать компанию миссис Верне, − ответил он. − Но я должен признаться, что и в этом случае это вам не помогло бы. Я понял всё в тот момент, когда пришёл домой и увидел инструменты, которые вы забыли, когда ушли. − Холмс! Вы хотите сказать... − Здесь я, озадаченный, замолчал. − Я был задет крушением моих тщательно продуманных планов, − сказал он, избегая моего пристального взгляда. − Особенно после того, как мне стало ясно, что вы не намереваетесь признаваться. Поэтому я придумал весь этот позорный флирт, чтобы принудить вас узнать меня под маской женщины. − Я воздержался от признания только из-за того, что вы начали флиртовать. − Что ж, я признаю себя виновным в этом вопросе, мой дорогой, но прошу вас посчитать счёт закрытым, а всю задолженность оплаченной в тот момент, который последовал за вашим поцелуем... − в этом месте он сделал паузу, а его бледные щёки вспыхнули. − Я был уверен несколько мучительных секунд, что мои выводы оказались неправильными, вы действительно понятия не имеете относительно моей личности, не на шутку увлеклись особой, которую я изображал, и теперь я, раскрывшиcь, потеряю вас полностью и навсегда. − Он продолжил, но уже тихим голосом: − И клянусь вам, Уотсон, я бы с большей радостью пошёл на смерть, чем ещё раз пережил бы такой момент. Было невозможно усомниться в его искренности. Последние остатки негодования, которое сохранялись в моей груди, исчезли без следа. Не говоря ни слова, я коснулся его лица, развернул к себе и целовал до тех пор, пока сон не одолел моего друга, и он не затих в моих руках. Следы усталости и переживаний на лице разгладились; я редко видел его таким. Я отвёл в сторону пряди волос с его лба, полного нежного сожаления. Как долго я видел его в ложном свете, а именно удивительной машиной, лишённой всех естественных человеческих эмоций? Я оставил Холмса в одиночестве, когда, возможно, в любой момент мог подарить ему простые радости, которые согрели бы его. Я глубоко сожалел о своей долгой слепоте. Даже сейчас, когда он спал, его рука искала мою, как гарантию, что я действительно здесь и действительно наконец принадлежу ему. Взяв друга за руку, я прижал его к себе, чтобы больше не отпускать. *** Примечание переводчика: Я какое-то время это буду писать в примечаниях к своим переводам. :) Во избежание ненужных споров по поводу 4-ого сезона Шерлока, которые ни к чему не приведут (каждый всё равно останется при своём :) ) и для сохранности ваших же и моих нервов (Единорожка не выносит любые ссоры и споры, особенно до хрипоты − ей просто физически бооольно делается... эмпатия, чтоб её...), очень-очень прошу воздержаться обсуждать его в отзывах к моим переводам. Спасибо за внимание! :) Переводила, перевожу и буду переводить − в ближ. время, а именно в субботу, 17 июня, будет опубликовано продолжение "Принца-лебедя". :) А эта викторианская история − ещё один от нас с бетой сюрприз. :))