***
Амелл улыбается самыми кончиками губ. Если его не знать, то и не поймешь, что это вымученное нечто — улыбка. Йован слабо понимает друга. Тот будто не от мира сего. Хотя, в общем-то, так оно и есть. Дайлен Амелл, кажется, знает буквально все. И ничего одновременно. И Йован готов поклясться, что друг его удивляет и доводит до колик от смеха почти каждый день. Амелл даже ел странно. — Зачем ты ешь картофельное пюре вилкой? Боже, оно же падает. — Поэтому я и использую нож. Видишь? — Сиськи Андрасте, возьми ложку. Ложку, Дайлен. И зачерпни нормально, по-человечески. Так что его отношение к метке было ожидаемо странным. — Покажи! — Отцепись, Йов! — Или нам придется выпасть из окна! — Что? Что?! Йован! Слезь с меня! Это был первый опыт Йована знакомства с «даром Создателя». Амелл выглядел смущенным. Йован даже не подозревал, что такое возможно. Друг нехотя стянул мантию, обнажив тонкое тело. На бледной коже черная метка зияла как бездна. Казалось, что острые буквы уходят вглубь, проваливаются, прямо в сердце, оставляя фантазийную дыру. Йован невольно отругал себя. Плохое сравнение. — Какой это язык? — он поморщился, рассматривая острые завитушки. — Это точно не общий. Дайлен опустил голову, рассматривая надпись на груди. — Не знаю. Не орлейский. К тому же тут такие каракули, что едва можно разобрать хоть что-то. Амелл недовольно прищурился, изучая собственную грудь. — Чем она пишет? Ногой? Йован хихикнул. У Амелла даже почерк был гениальный. Ровный, с изящными вензелями и без намека на помарки. — Может ей всего-то пять лет. Ты не думал об этом? — Или она просто неряха. С фырканьем Дайлен натянул мантию обратно. — Когда ты ее встретишь, все уже будет неважно. Ученик, проигнорировав недовольный взгляд, уселся прямо на стол, скинув несколько свитков на пол. — Йов… Дайлен снисходительно покачал головой. Сначала Йована это изрядно бесило, а потом парень махнул рукой на чужие финты в характере. — Ну что на этот раз не так? — парень закатил глаза. — Какова вероятность, что моя душа окажется магичкой где-то из окрестностей Ферелдена, которую отправят именно к Каленхаду? Амелл повернулся спиной, застегивая под горлом застежки. Йован отвернулся к окну. За разноцветными витражами не было видно ни-че-го. В маленьких бойницах иногда виднелся кусочек неба. Парень вздохнул. Слишком громко. Потому что Амелл, обернувшись, приподнял бровь и уставился пронзительно. — Это не плохо. — Я и не говорил. Точнее… Знаешь, я просто не подумал. Дайлен молчал, просто смотрел, старательно поправляя и разглаживая манжеты. Потом сел рядом. Прямо на стол, касаясь слегка плечом плеча. Йован не смог сдержать довольной улыбки. И пока друг не передумал, поставил ноги на стоявший рядом стул. Подбивать Амелла на такие штуки было этаким развлечением. — Не плохо. Потому что она, метка, кажется, живая. — То есть? Йован наклонился ниже, заглядывая в озабоченные голубые глаза. Амелл задумался, сдув мешавшую черную прядку с лица. — Будто я связан с этим кем-то. И чувствую, как этот человек, что с его чувствами. Будто у меня есть знакомый, который всегда рядом. Не знаю. Это сложно объяснить. — И… каково это? Амелл задумчиво потер мантию там, где скрывалась метка. — Кажется, моя душа живет не слишком хорошо. Я думаю. Она, — он кивнул на грудь, — часто болит. Иногда тянет жутко. Йован задумчиво прикусил щеку. — Может она все-таки магичка? Просто из другого Круга. И ее однажды переведут. Парень скептично хмыкнул. — Нет, я про то что. Ну, — ученик вздохнул, опускаясь до шепота, — если это и правда штука Создателя, может, он это как-то продумал? Зачем она нужна, если у тебя даже не будет возможности найти свою душу? Судьба как-нибудь приведет тебя к ней. Или вроде того. — Я даже почерк ее разобрать не могу. Тоже мне, судьба. Прости, Йов, но я не верю в такое. Я навсегда останусь в Круге, вот это — судьба. — Я… Я понимаю.***
— Они опять усилили караулы. Маг скучающе оторвался от бумаг, отложив гусиное перо в сторону. — Что, опять Андерс сбежал? — Что? Нет. Он уже как третью неделю в карцере. Йован плюхнулся на соседний стул, нервно теребя рукав. — Всякие нелепые слухи. Ну, знаешь, про малефикаров. — Знаю, — Амелл кивнул. — Для того, кто только что прошел истязания, ты слишком спокоен. — Для того, кто спал сладко в кроватке, пока меня мучили, ты слишком нервный. Амелл, вложив в книги закладки, закрыл фолианты, составив их в аккуратные стопки на краю стола. Очевидно, поработать ему больше не удастся. Все знали, что этот стол библиотеки практически собственность Амелла, так что книги наверняка останутся на этом же месте. Только если кто-то из усмиренных не решит прибраться, но они обычно такие вещи не трогали. Маг оправил манжеты новой мантии, сосредоточенно ожидая, когда же друга прорвет. — Как изучение языков? Есть успехи? — Мне не хватает практики в орлесианском, — пожаловался Амелл, — антиванский сбивает с мыслей, мало информации, хочу подать заявку на словари. С тевином все просто. В библиотеке куча трактатов. Йован замолчал на долгую минуту. — Дайлен. Если Йован обращается таким тоном по имени, все очень плохо. Маг мысленно вздохнул. Только мысленно. Если вздохнуть при Йоване, он оскорбится и убежит. Друзья так не делают. — У меня к тебе большая просьба.***
Друзья не делают так. Мысль крутится на языке, но сказать ее уже некому. Амелл вздыхает. Грегор смотрит на него яростно, кричит, брызжа слюной. А Ирвинг качает головой. Сложись ситуация иначе, Дайлен заинтересовался бы эмоциональным всплеском, неожиданно направленным в его сторону. Доселе ему приходилось наблюдать такое лишь со стороны, и оказаться по другую сторону баррикад было интересным опытом. Если бы не неминуемая казнь, конечно. Она все меняла. Амелл задумчиво нахмурился. Кровь с рассеченной скулы лилась за шиворот, пачкая жесткий воротник мантии. Тело неприятно ныло после удара о каменные плиты. Чувствует ли его душа, что ему больно? Амелл потирает грудь кончиками пальцев. Метка молчит. Но это неважно, потому что в следующую секунду речь берет Дункан.***
После посвящения Амеллу кажется, что у него под кожей маршируют миниатюрные порождения тьмы. Они громко кричат, и эхо их голосов стучит в голове. Они бегут, задевая своими когтями и ржавыми мечами стенки кровеносных сосудов, вызывая жгучий зуд. Они собираются на кончиках пальцев и тычут крошечными копьями, вызывая покалывание до самых запястий. Алистер застает нового брата по ордену яростно скребущимся щеткой, склонившимся над ведром студеной воды. — Ого, не слышал, чтобы посвящение вызывало неистовое желание помыться. Амелл оборачивается, приподнимает бровь, сверля воина голубыми глазищами. Растрепанные влажные волосы падают на лицо, и маг пальцами терпеливо зачесывает их назад. Алистер опускает взгляд, лишь бы не смотреть в эти серьезные глаза — кажется, его новый напарник не силен в юморе — и только сейчас замечает витиеватую вязь на груди. — О, оу, прости. Страж отворачивается, прикрывая глаза ладонью. Амелл удивленно опускает глаза. А потом пожимает плечами, снова склоняясь над ведром. В застывшей глади почти можно что-то разобрать. Метка изменилась. Она все время менялась. Очевидно, росла вместе с душой. Каракули уже давно видоизменились. Превратились в нечто оформленное. Но все равно неряшливое. Амелл провел по груди кончиками пальцев. Почерк размашистый, с острыми углами, и низким, почти лежачим наклоном. «Как же ты назовешь меня?»***
— Мой Страж! Амелл моргнул. Потом еще раз. Потер глаза. И вперился в эльфа своими невозможно голубыми глазами. Эльф с любопытством склонил голову набок. Кашлянул, весьма любезно застыв в ожидании. За спиной переругивались Лелиана и Морриган, Алистер то и дело пытался вклиниться в ссору, но женщины были чересчур увлечены дискуссией о милосердии к наемным убийцам и вторых шансах и о влиянии церковной среды на атрофию мозга. Амелл отвернулся, прижав ладонь к губам. В ушах настойчиво гремело задорное «мой Страж». Письмена на груди расплелись, узнавание букв пришло неожиданно. Закорючки сложились в буквы, буквы превратились в антиванский, а антиванский разродился наемным эльфом. «С потрясающим акцентом». Дайлен так и не проронил ни слова, но был уверен: как только он обратится к эльфу, колдовство метки вступит в дело и прошьет насквозь внезапным узнаванием. Вмешиваться? Алистер наконец взял дело в свои руки. Вытащил меч из ножен, стремительно приближаясь к несостоявшемуся убийце. Эльф нервно улыбнулся, дернул связанными руками, облизал губы, гипнотизируя сталь. Убийца отвел взгляд, встретился глазами с Амеллом. Золотистые. С искорками. Переливаются. На заднем дворе поместья фонтан. Каменная русалка, прижавшись к гладкому валуну, смотрит тоскливо вдаль, прижав тонкие белые ручки к груди. Вода, стекает по валуну ламинарным потоком, едва тревожа слух бурлением. Вокруг не растет деревьев. Только охапки пионов. Так что солнце на этом пяточке в полдень светит ослепляюще. Если перекинуться через мраморный парапет, и лечь животом на гладкий холодный бортик, видно, как, покачивая плавниками, в воде снуют карпы. Переливаются в свете солнца. С искорками на горящей чешуе. Золотистые. Когда ты ее встретишь, все уже будет неважно. — Стой! Алистер, уже замахнувшийся, отводит меч в сторону. Сталь со стоном впивается в стройный ясень, покачнувшийся под неожиданным напором. Эльф, успевший зажмуриться, удивленно распахивает глаза и судорожно вздыхает. — Мой Страж, ты умеешь пощекотать нервы… Он глупо хихикает. И Амелл невольно тянет уголком губ.***
Амелл старательно следит за своими словами. У него никогда не было привычки давать прозвища, но глядя на экзотично Зеврана, на язык просятся самые разные имена, на всех четырех языках, доступных ему. Но маг прикусывает кончик языка. И зовет Зеврана Зевраном. А по правде вообще старается не звать. Никак.***
— Мой милый Страж! Зевран плюхается рядом, на бревно поодаль от лагеря. Подобно Морриган Дайлен ставит палатку подальше от всех, зажигая магический огонь. Маг косится на Зеврана. Вздыхая, закладывает страницу пальцем, прикрывая книгу. Друзья так не делают. «Но мы не друзья». — Ты что-то хотел? — Всего лишь развеять твое тоскливое существование. Эльф улыбается, хитро щуря золотистые глаза. — Боюсь, тебе со мной будет скучно. Амелл переводит взгляд на Алистера, зевавшего над костром. Зевран перехватывает взгляд, звонко смеется, двигаясь ближе. — Я все же рискну умереть со скуки. Алистер выглядит не слишком измученным. Амелл нервно постукивает по корешку. В последний раз дружескую беседу он вел с Йованом. Будто в другой жизни. Он откладывает книгу в сторону. Алистер всегда с трудом слушал Дайлена. Прямо воин этого не говорил, но Амелл был не совсем дураком. Или совсем не. Маг пытается собрать мысли в кучку. Он все еще не решил, чего ждать от этой встречи. Метка тепло подрагивает. Дайлен заставляет себя не прикасаться к ней. Вместо этого он заправляет за ухо отросшую челку и неспешно поправляет манжеты мантии, которые никак не хотят ложиться ровно. Что бы сделал Андерс? Он всегда был любимчиком всех. Кроме храмовников, пожалуй. И старших чародеев. И всех остальных, кому он успел досадить. Андерс бы сверкнул улыбкой и отпустил остроумный комментарий. Но Амелл так не умел. Хотя Андерсу и без слов удавалось влюблять в себя. Дайлен поспешно себя одернул: ему. не. надо. влюблять. Рядом послышалось хихиканье. Амелл поспешно вынырнул из размышлений. Опять он ушел в себя. — Не волнуйся так. Ты немногословен, но я могу говорить за двоих. Зевран хитро щурился, сияя как начищенный золотой. Устроившись поудобнее, эльф, подтверждая сказанное, принялся трещать без умолку. Сначала Амелл прикладывал усилия, чтобы слушать. А потом, сам не заметив, придвинулся ближе, ловя каждое слово. Хитрый эльф будто знал, что сможет завлечь Стража. Он рассказывал об антиванском круге магов, о палате торговых принцев, о геральдике и золотом драконе на флаге, о лучших виноградниках и винах, о торговых путях, о Бульваре Морей в Антиве и о закате в заливе Риалто. — Зевран. — Да, мой Страж? — Можешь говорить по-антивански? — Ты знаешь антиванский? Зевран, кажется, даже подскакивает на месте, хватая Амелла за руку. Он светится еще ярче, хотя казалось, ярче уже некуда. Амелл, смущенно, покашливает, выпутывая свою ладонь из цепких смуглых пальцев. Смотрит спокойно и под взглядом льдисто-голубых глаз Зевран затихает, но продолжает счастливо глядеть, сияя улыбкой. — Я его пытался учить. В Круге было мало информации. Я собирался подать заявку… А впрочем, — Амелл замолкает, вспоминая тот день, — впрочем, это неважно. — Lo que tú digas. (*Как скажешь)***
— Я считаю, Круг — ошибка, — Лелиана смотрит на Алистера смешливо, легкими пальцами касаясь струн лютни. Воин складывает руки на груди и хмурит брови. Дайлен равнодушно наполняет бокал из оплетенной бутыли. В Круге с алкоголем были ограничения. А дома к ужину всегда подавали бокал с разбавленным вином. Сегодня вино терпкое. Дайлен с удовольствием перекатывает его по языку, медленно делая глотки. — Это в каком смысле? Я не имею ничего против магов. Но это для их же блага. Кому понравится, если весь мир внезапно загорится? Тебе? Мне нет. — Тевинтер не горит, — возражает Лелиана. — Тевинтер? Это ты не о той стране, где все еще распространенно рабство, а эльфийских слуг едят на завтрак? — Ты утрируешь, Алистер. Амелл переводит взгляд в потолок. Как же хорошо провести ночь под крышей. В таверне шумно, на их большую компанию никто не обращает внимания. Амелл немного волнуется за Пса, оставшегося в лагере — Морриган не очень его жалует — но успокаивается при мысли, что Стэн и Винн за ним приглядят. — Посмотри на Дайлена! Маг невольно начинает прислушиваться к разговору, отрывает взгляд от своей тарелки, опуская вилку и нож. — Он — хороший человек. Лучше многих из нас. Но большую часть жизни он обречен был провести в одиночестве, так и не узнав этого мира, человеческий страстей, любви! — Зато их никто не гонит, у них есть крыша над головой, еда, знания, все условия для хорошей жизни. — В библиотеке Круга самые полные и богатые собрания книг, если чего-то не хватало, я всегда мог обратиться с прошением, — подтвердил Амелл. Алистер победно взглянул на барда. Лелиана раздраженно сдула упавшую на глаза челку. — А вместе с этим полный запрет на любое проявление внешнего мира, тотальная изоляция, контроль и жизнь полная страха. — Многие маги все время боялись, то истязаний, то усмирения. Многие не видели живых роз, — вспомнил Амелл. Лелиана хмыкнула, сверля воина взглядом. — Я слышал, в Круге запрещен секс, это правда? — в разговор вклинился, молчавший доселе Зевран. Эльф с любопытством поглядывает на Амелла, гоняя по тарелке, явно не удовлетворившие вкусовые изыскания убийцы, кусочки репы. — Правда, но, как правило, это мало кого останавливало. — Разве это справедливо? — Лелиана смотрит на Алистера, поджав губы. Пытается вызвать в нем чувство вины. Что ей удается. — Нет, — воин потирает шею. — Возможно некоторые вещи слишком… строгие. Но в целом, сама идея. Амелл кончиком вилки подцепляет кусочек мяса, неспешно пережевывает, запивая глотком вина. Он с интересом смотрит на воина. Тот необычайно долго держит оборону под гнетом Лелианы. Амеллу приходит на ум орлейское иго над Ферелденом. Это смешно ровно настолько, насколько не должно быть смешным. Так что, не удержавшись, Амелл тихонько фыркает. — Прости, я не хотел тебя обидеть! Алистер начинает лопотать, и Дайлен даже не сразу понимает, что воин обращается к нему. Он поднимает глаза, нелепо уставившись на мужчину. — Ты хороший человек! И я счастлив, что выжил именно с тобой. То есть, не то чтобы я хотел, чтобы все остальные умерли, или чтобы выжили только мы с тобой. Ну, то есть если бы выжил кто-то еще, было бы хорошо, но это не значит, что я хотел бы, чтобы кто-то другой был на твоем месте… Первым взрывается Зевран. Он заливисто хохочет на всю таверну, уткнувшись лицом в ладони. Дайлен замечает, как несколько людей оборачиваются в их сторону, и ему становится немного неловко. Он оправляет воротник простой рубашки, и поправляет отросшие волосы, лишь бы не смотреть по сторонам. Лелиана улыбается. — Что? Что смешного я сказал? Алистер красный как рак, и у Дайлена возникает желание поесть раков или креветок, он с грустью смотрит в свою тарелку с переваренным рагу. — Дайлен, должно быть, сам не замечает, какой у него взгляд порой. — Голубые пронзительные глазищи, — подхватывает убийца, — ах, в такие только влюбляться. Он театрально хватается за сердце, роняя на пол ложку. Дайлен наконец понимает, в чем дело. — Алистер, я не обижался, я просто подумал кое о чем, что насмешило меня. Воин молчит пару мгновений, этого хватает, чтобы Зевран отыскал под столом ложку, а Лелиана отложила лютню. — Это ты так смеялся что ли? Дайлен двигает вилку по столешнице, выравнивая ее в одну линию с ножом по другую сторону тарелки. Получается как-то криво. — Только глухой, не слишком наученный этикету воин не понял бы, — парирует с улыбкой Зевран. — Интересно, где это наемный убийца успел понабраться этикета? — О, а вот это и правда было обидно. Извинишься передо мной? Тема плавно перетекает в другое русло, и Амелл вновь концентрируется на впервые за долгое время нормальной еде. Дайлен знает, насколько сильно не вписывается ни в одну компанию. А потому неожиданная поддержка Зеврана отзывается теплым чувством где-то в животе. Метка тихонько подрагивает, разливая приятную истому. Амелл рад, что Зевран тоже рад.***
Первоначальные попытки свести общение на нет исчезают как-то сами собой. Зевран — не единственный, кого Амелл может слушать часами. Но Зевран — единственный, кто может слушать часами. Они вдвоем склонились над бродом ручья, стекающего с гор. Зевран жмется боком, засунув ладони подмышки, и выдыхает зябко клочья пара. Он вызвался помочь со стиркой, но на деле, от него нет никакой пользы. Вода в ручье ледяная, воздух вокруг звенит от кружащих в нем льдинок. Эльф настолько здесь не к месту, что от одного взгляда на него у мага сводит зубы. — Зевран, иди в лагерь. Убийца в ответ чихает, утирая красный нос полой плаща. — Зев, — Амелл вопросительно вскидывает брови. — Я же говорил, что ты можешь звать меня так? Кажется, говорил. Маг в ответ вздыхает. Поднимается с колен, взмахами кистей, сбрасывая с кончиков пальцев холодные капли. Пятерней зачесывает назад влажные волосы — так и не отстриг. — Могу, но не буду. Эльф корчит рожу, но с новым чихом, зарывается обратно в плащ. Он щурит глаза, криво улыбаясь. Дайлен уже знает, что эта кривая усмешка — прелюдия к тоннам сарказма и ехидства. — О, ну да. Дружеские прозвища вызывают между людьми доверительные отношения, подсознательно усыпляя бдительность и располагая к себе. С таким раскладом ты не заметишь, как я соберусь вонзить нож в спину, понимаю. Зевран куксится, хотя обиженным не выглядит. Амелл знает, что эльф зачем-то каждый раз пытается вывести его на эмоции. Скорее всего, из любопытства. — Я никому не даю прозвищ. Маг скидывает свои мокрые мантии и рубашки в одолженный котелок и пропускает по телу теплые магические импульсы, разогревая занемевшие конечности. — Да брось, это даже не прозвище. Просто сокращение имени. Скажешь, никогда не звал никого неполным именем? Алистер? Алистер слишком длинно. Как насчет Ала? Маг спускает засученные рукава, застегивая маленькие пуговички. Он уже открывает рот и качает головой, отрицая предположения Зеврана. Но на секунду замирает, задумчиво выкручивая пуговицу кончиками пальцев. — Однажды, — неохотно подтверждает Амелл. — Однажды я звал так друга. — О, вот видишь, а язык даже не отсох. Этот друг, он из Круга? Что с ним сейчас? — Возможно, ты был прав. Зевран удивленно захлопал глазами. В этот момент солнце выглянуло из-за туч, ярко освещая склон негреющими лучами. Эльф недовольно сощурился, пряча слезящиеся глаза. Золотые. Как карпы в мраморном бассейне. Не черные. Маг наконец-то застегивает пуговицу, принимается поправлять рукава, плохо скользящие по влажной коже. — Возможно, прозвища действительно на каком-то психологическом уровне притупляют наше внимание. Этот друг. Он предал меня. Подставил и сбежал в неизвестном направлении, оставив на смерть. Или на усмирение. Как повезет. А в итоге меня забрали в Стражи. Не скажу точно, какая участь лучше. — О, — просто выдыхает Зевран. Он тупит взгляд, не зная, что сказать. Но Амеллу давно не требуется никаких слов. Он уже смирился с этим, этот случай стал всего лишь еще одним фактом в его жизни и куском памяти. Люди предают. Люди беспокоятся о себе. Это простейшее выживание. В этом нет ничего обидного. — Это весьма… по-человечески, — Амелл неловко приподнимает уголки губ, разбивая неловкую тишину. Эльф смотрит неотрывно, гипнотизируя золотистым взглядом, как удав. Потом улыбается совершенно по-лисьи. — Но я-то эльф.***
Дайлен тщательно выбирает материал. Потому что это важно. Так он считает. Его выбор падает на иссиня-черный отрез, ткань теплая, водоотталкивающая. Он не знает ее названия, но она жутко дорогая, а на ощупь, как его детский дублет. А к ним прилагает шкуры чернобурок. Портной справляется скоро. И Дайлен заботливо укладывает подарок в сверток, опоясывая его тонким шнурком. — Зевран, зайдешь ко мне? — Я уже думал, ты не попросишь! Убийца хитро улыбается, поигрывая бровями, чем вызывает у возящегося с костром Алистера стон. Зевран ловко ныряет под полог, успевая проскользнуть вслед за Дайленом, до того, как ткань мягко опустится. Эльф довольно щурится, сверля Амелла глазами. Маг молча протягивает сверток. — Что? Что это? Зевран выглядит потрясенным. Он тупо принимает пакет из чужих рук и вертит его, разглядывая со всех сторон. Амелл садится на походный табурет, закидывая нога на ногу, и складывает руки на колене. — Открой. Зевран с подозрением разглядывает мага, щуря золотистые глаза, но послушно тянет за шнурок, разворачивая ткань. Сердце у Амелла сладко замирает, когда он слышит потрясенный вздох. Разбойник изумленно разглядывает плащ, держит его на весу, словно тот живой, проводит бережно по аккуратной вышивке, зарываясь пальцами в мягкий ворот. — Это мне? — В Ферелдене для тебя не слишком подходящий климат, — маг пожимает плечами. Эльф неожиданно хмурится. — Я не возьму его. Он спешно, но аккуратно складывает плащ, пытаясь вновь стянуть его шнурком, но ничего не выходит. — Это еще почему? Зевран раздраженно поднимает глаза, сдувает челку с глаз и смотрит на Амелла как на дурака. — Сколько он стоит? — Я всегда был транжирой, — Амелл равнодушно пожимает плечами. — Ты не ответил на мой вопрос. Настала очередь раздражаться Дайлену. Он чуть-чуть хмурится, сводя брови к переносице, и подпирает щеку кулаком. — Много, но какое это имеет значение? Зевран все еще мнет ткань в руках, переступая с ноги на ногу. — Раньше, наверное, не имело бы, а сейчас имеет, одно дело по доброте душевной сжалиться над убийцей, но дарить такие подарки, это… это другое. Акцент слышится отчетливей, сильнее обычного. Зевран волнуется. Амелл удивленно смотрит на него, склонив голову к плечу. Метка под мантией зудит и рвется наружу. Хочется стереть ее жесткой щеткой, расковырять до крови короткими ногтями, прижаться… В голове гудит, Амелл накрывает глаза ладонью, пытаясь выровнять дыхание. Он глубоко вздыхает и снова поднимает взгляд на эльфа. Когда ты ее встретишь, все уже будет неважно. — Как же ты заколебал, Йов… — Что? Зевран смешно дергает глазом, и маг невольно улыбается. Гул постепенно проходит, и Амелл встает перед Зевраном, касается аккуратно плеча, что раньше себе никогда не позволял, и говорит, заглядывая в душу своими голубыми глазищами. — Возьми. Пожалуйста. Эльф все еще неуверенно мнется, но маг видит, что капелька усилий и тот легко сдастся. Он сжимает плечо чуть сильнее, едва-едва подается вперед. Обычно Амелл не встает так близко, не касается без необходимости и держит дистанцию, уважая свое и чужое личное пространство. Так что этот жест выходит гораздо интимней поцелуя. Зевран вздыхает. — Так нагло манипулировать вообще законно? — хмуро осведомляется он. — Раньше у меня не было возможности дарить своим друзьям подарки. Мне подумалось, это хороший повод, — Амелл отстраняется, убедившись, что плащ останется в цепких руках эльфа. Зевран вздыхает и улыбается глупее обычного. Маг приподнимает бровь в немом намеке на вопрос, но тот просто качает головой. — No importa, mi querido amigo. (*Неважно, мой милый друг)***
Страж замечает, что с молчаливой поддержкой окружающих становится увереннее. Принимать решения все легче, а вести разношерстный отряд и того проще. Просто почти так же, как было просто в детстве командовать слугами. Амелл смутно помнит те времена, но суету вокруг самого себя не забыл.***
Почему не сказать ему про метку? Он имеет право знать. Имеет право сделать выбор самостоятельно. Потому что. Дайлен аккуратно проскальзывает мимо молчаливой служанки-эльфийки. Внизу голоса. Достаточно громкие, чтобы определить говорящих, но слишком тихие, чтобы разобрать слова. Мама говорит тихо, грустно. Дедушка Фостер устало. Дайлен ложится на живот, просовывая голову меж перил. — Все из-за магии. За что нам это? Они всего лишь дети. Мои дети! — Принесшие несчастья. Дедушка говорит жестко, Дайлен невольно ежится. Будто почувствовав чужое присутствие, Фостер Амелл поднимает глаза к лестнице, на которой замер Дайлен. Глаза у дедушки стальные. Жесткие, застывшие голубые огоньки, пышущие бессильной яростью. Приносящий несчастья.***
Амелл оправляет манжеты рубашки, торчащей из-под легкого доспеха драконьей кожи. В доспехе он чувствовал себя куда увереннее, чем в тонкой ткани мантии, зачарованной на ерундовую защиту. Драконья кожа легкая и прочная, красивого темно-бурого оттенка с легкими алыми вкраплениями. Амелл не поднимает глаза, любуясь наручами с приятным ферелденским узором. Посох, прислоненный к бедру, мягко светит, давая достаточно освещения в темной затхлой темнице. — Дайлен, мне так жаль! Амелл молча вертит кольцо на пальце, выравнивает, съехавший набок аметист. Заправляет кончиками пальцев, выбившуюся прядь. — Я правда, правда сожалею. Очень. Если бы я только мог как-то искупить перед тобой вину, я бы все сделал. Маг наконец поднимает глаза. Застывший в глазах голубой огонь не придает пленнику уверенности. Йован съеживается, зябко обхватывая плечи ладонями, и прижимается лбом к решетке, но не смея отвести взгляда. Потому что Дайлен ненавидит, когда ему не смотрят в глаза. Друзья так не делают. И Йован смотрит, неотрывно, кусая тонкие губы. Амелл вздыхает. Вслух. Громко. Как не делал при Йоване с восьми лет, когда они разругались в пух и прах. И встав, достает из кошелка на поясе ключ. Большой, с пятнышками крови на тусклом металле. Ключ поворачивается в замочной скважине с глухим стоном. Дверь со скрипом отъезжает в сторону. Амелл отступает, выпуская пленника. — Сделанного не вернешь. — Дайлен… — Твои амбиции погубили мое мирное существование. Погубили жизнь той девушки, — Амелл криво усмехается, — я даже имени ее не помню. Амелл смотрит в глаза, голубые огоньки мелко трясутся, словно язычки пламени над костром, нервно перемигиваются. — Зачем я вызвался помочь, Йов? Зачем? Дайлен ненавидит, когда люди не смотрят в глаза. Дайлен ненавидит, когда люди отводят взгляд. Дайлен ненавидит, когда люди боятся его. — Потому что так делают друзья. Амелл моргает несколько раз, улыбается кончиками губ. Если Амелла не знать, то и не поймешь, что это вымученное нечто — искренняя улыбка.***
Зевран недоверчиво смотрит на Амелла, обгладывая птичью кость. — Просто отпустил? Он тебя предал, а ты взял и простил его? Амелл не поднимая головы, вычищает свой кожаный доспех, собрав шнурком волосы на затылке в короткий хвост. — То есть мне не надо было останавливать Алистера? Эльф громко фыркает, бросая кости, притулившемуся у ног Псу, и невольно потирает шею. — Это другое. То был контракт, я был наемным убийцей, а он был твоим другом. Ты доверял ему. Маг задумчиво кривит губы, утирая мокрый лоб. Затем просто пожимает плечами. — Он был моим единственным другом с восьми лет. Я не смог так просто перечеркнуть все эти годы из-за одной ошибки. Для этого я оказался слишком слабым. Или слишком всепрощающим. Я не знаю. А ты смог бы? Смог бы убить того, за кого держался всю свою юность? Голубые огоньки пляшут, зачарованные, и Зевран не может оторвать глаз. Ему нравятся глаза Стража. Глаза искусного чародея, с потусторонним блеском. — Ее звали Ринна, — голос его звучит весело и непринужденно, но Дайлен с легкостью различает фальшивые нотки. — Она умоляла меня, стоя на коленях, говорила, что никогда не предала бы меня. Амелл откладывает доспех в сторону, внимательно слушая. Амелл чуткий, несмотря на кажущееся равнодушие и отстраненность. Только такой дубина как Алистер не заметит участия в словах и жестах мага. — А ты? — А я убил ее. Амелл не высказывает сожаления или сочувствия, просто молчаливо опускает голову. — Но знаешь, — начинает Ворон, — я даже не знаю, мой Страж, кто из нас с тобой в итоге оказался слабее.***
Амелл уже даже не думает, чтобы рассказать правду. Ему не хочется привязывать к себе Зеврана. Маг круга, Серый Страж — он воплощение обязанностей и покорного повиновения судьбе. Как может он претендовать на это олицетворение свободы? Как может стреноживать его любовной чепухой? Зевран — ветер в поле, обаятельный повеса и ловкий манипулятор. Амеллу достаточно просто быть рядом и смотреть влюбленными глазами. Маг не боится, что кто-нибудь прочтет в его глазах влечение. Его эмоции всегда и для всех — тайна за семью печатями. А потому он продолжает молча греться рядом с солнечным Зевраном, сыном горячей и жаркой Антивы. — Un pinzón, está todo bien con nosotros? (*Зяблик, с нами все хорошо?) — Sí, claro. (Ну, конечно*) Ему достаточно, мягкого мурлыканья под ухом, с этой четкой, звенящей в ушах «р». Достаточно тепла идущего от тела, всего в сантиметрах от протянутой руки. Достаточно игривых улыбок, беспечного флирта и мягкого бархатистого смеха. Достаточно черной вязи кружев на груди, с самым экзотичным, пусть и нелепо грязным почерком. — Confiaré en tu palabra, мой Страж. (*Поверю на слово)***
Ферелден совсем не похож на Киркволл. Киркволл теплый, с пиками зеленых вершин холмов вдалеке, с соленым влажным запахом моря. Ферелден холодный и серый, с запахом мокрой псины. Контраст настолько очевиден, что Дайлену сложно дышать первое время, не только от душащего непривычно запаха, но и от неизбежных и неожиданных изменений. В первый же месяц «новой» жизни Дайлен слегает с жуткой температурой. — Мой Страж, ты паршиво выглядишь. Амелл чихает в ответ. Должно быть, дело в том, что Пес перевернул лодку на Каленхаде, свалив всю кучу малу в ледяное озеро. И им пришлось в сырой одежде трусить до самого лагеря. В ужасно-ужасно мокрых ботинках. Настолько мокрых, что с каждым шагом они издавали противное «хлюп» и наполняли сапоги влагой до самых щиколоток. Зевран, избежавший купания, смотрит участливо, задорно улыбаясь. Амелл невольно приподнимает кончики губ в ответ. В Ферелдене поместье меньше прежнего раза в три, а то и в четыре. Дайлен слышит, как горничная с утра до вечера носится по дому, издавая ужасные гремящие звуки, от которых в голове стучат молоточки. Дайлен никогда раньше не чувствовал себя настолько плохо. Но раньше во время болезни ему позволялось объедаться персиками вместо завтрака, обеда и ужина. В Ферелдене ему дают жидкий бульон с жирной пленочкой на поверхности. — Амелл? Ты как? — Нормально, — бурчит он. Тело ломит, а в голове трещит. Зато маг не чувствует голода. Только вялая усталость. Он из последних сил бредет дальше, до заката еще далеко. Если поторопиться, они успеют выйти к тракту, а оттуда можно будет спокойно решить, куда двинуть дальше. В Киркволле человеческие статуи корчатся в странных позах, и огромные птицы с острыми клювами величественно тянутся в небо. В Ферелдене отовсюду скалятся псы. Огромные и зубастые, с жуткими мордами, такими же страшными, как лица ферелденцев, холодные и жесткие. Привал занимает неожиданно много времени на подготовку. Дайлен недовольно поджимает губы, возясь с палаткой. Пес жалобно скулит, прижав уши к большой голове. «У Пса страшная морда» — замечает Амелл. Раньше мама всегда находила время проведать его. Теперь он не слышит ее голоса в темноте. Вокруг пляшут живые тени, где-то на грани сна и яви. Они обращаются к нему маминым голосом. Но это не она. Голоса предлагают вернуть все так, как было. Но дедушка сказал, что то, что происходит — так надо. Поэтому Дайлен не соглашается. «Так надо», — говорит он теням. В палатке слабо горит единственная свеча. Маг сидит на походном табурете, скрючившись в три погибели и уткнувшись в изгиб локтя. Он слышит, как полог мягко отодвигается, но не поднимает головы, чтобы посмотреть, кто это. Голова слишком тяжелая и больная, чтобы лишний раз вертеть ею. Он ждет в темноте, уверяя тени, что один он ненадолго. Что мама вот-вот придет. У нее теплые нежные ладони, маленькие и белые, с родинкой возле большого пальца. Черные локоны мягко вьются и пахнут пионами. А улыбка — самая добрая. А лицо… Лица он не помнит. Но помнит, что она самая красивая женщина. И он вспомнит ее, как только она зайдет в комнату. Но она не приходит. Горячие руки обжигают, Амелл недовольно фыркает, слабо скидывая с себя ладони. Ладони обжигающие, грубые от мозолей и ранок. — Perdón. (*Прости) В какой-то миг Амелл ощущает себя на лежанке, прикорнувшим под чужим боком. Зевран дышит ровно, одной рукой прижав мага к себе, а другой прикрыв глаза. Волны спокойствия разливаются вокруг, хотя, должно быть, это последнее, что ты беспомощный должен ощущать один на один с наемным убийцей. Маг прикрывает глаза. В голове все еще слабо стучит, а тени из углов тянутся к нему — угасшая свеча их больше не отгоняет. Мелодия в голове шепчет почти как мама. Но он слишком смутно помнит ее голос, чтобы поверить. Вместо этого он крепче прижимается к эльфу, вновь закрывает глаза и утыкается в мягчайший воротник из чернобурой лисицы.***
Амелл задумчиво кусает кончик пера. Он так давно не брал в руки письменных принадлежностей, что, казалось, разучился писать. Мысли в голове текут нестройным потоком, цепляясь друг за друга, вырываясь из-под власти разума. Маг на пробу выводит пару слов, зачеркивает их, комкает лист, бросая его в пламя камина. — Что ты делаешь, мой Страж? Амелл нервно вздрагивает, ведет плечами, сбрасывая непрошеный холодок, прошедший по спине. Он нехотя поворачивается. Убийца мягко улыбается, вальяжно опершись о косяк плечом, в глазах пляшут золотистые искорки. Дайлен думает о том, что влюбился в каждую из них отдельно. — Пытаюсь написать письмо. Эльф, прикрыв дверь, легко преодолевает расстояние, разделяющие их. Садится напротив, прямо на стол, как всегда делал Йован. — Кому? — будто невзначай интересуется он. Маг молчит минуту-другую, затем поднимает глаза, выдыхая устало. — Похоже, что никому. Зевран молчит, ожидая полного ответа, он знает, что Дайлен все объяснит, достаточно лишь посмотреть в ответ долгим взглядом. — Мне некому писать, но… Так ведь обычно поступают люди перед смертью? Они кому-то пишут, так? — Перед смертью? Мой Страж, я думал, мы собираемся завязать архидемона узлом. Что за упаднический настрой? Зевран мягко ведет по щеке ладонью. В этом жесте столько тепла, что Амелл невольно позволяет себе маленькую слабость: прижимается сильнее, прикрывая усталые глаза, утыкается губами в ладонь, оставляя невесомый след. — Тебя не поймешь, — Зевран улыбается, но голос у него необычайно хриплый. — Ты так пытался держаться от меня подальше, чтобы что? Хочешь, чтобы я тебя утешил перед концом? — тихо спрашивает эльф. Амелл улыбается, качая головой, и мягко отстраняется. В его голове мечутся эгоистичные мысли. Было просто не хвататься за Зеврана, зная, что в любой момент можно увидеть его вновь, написать на худой конец письмо или даже время от времени встречаться, как старым друзьям и товарищам. Гораздо сложнее знать, что это, возможно, твои последние дни. И больше ты никогда-никогда его не увидишь. И было бы таким блаженством перед смертью… Амелл отворачивается. Зевран молчит, стискивая сильнее челюсть. Маг видит, как тот играет желваками, раздраженно отстукивая рваный ритм по предплечью. — Не так-то просто поддаться чувствам к Ворону, да? Амелл хлопает глазами. — Мне как-то… — Все равно? Не смеши меня, — убийца раздраженно дергает плечом, в золотистых глазах горит вызов и усталая злоба. Эльф соскакивает с места, принимаясь нарезать круги по комнате. — Ты всегда держишь дистанцию, словно боишься меня. — Я боюсь не тебя. Зевран резко останавливается посреди комнаты. — А чего тогда? Чего? — Боюсь, что ты потом не сможешь уйти. И что сможешь, тоже боюсь. Боюсь снова остаться один и боюсь обязывать тебя на… на что-то. Боюсь, что после этого чего-то все перестанет быть таким, как прежде. И. Я плох во всем этом, Зевран. Во всем человеческом. Я не знаю, что с этим делать. — Мой Страж, ты забыл? Зевран вновь улыбается без натяжки, по-лисьи хитро, очаровательно и… преданно? — Я ведь эльф. Зачем нам гребаная человечность? У Амелла перехватывает дыхание, он заставляет себя дышать, гоняя отчего-то ставший бесполезным воздух. В голове настойчиво стучит лишь одна мысль. От нее трясутся колени так сильно, что маг уверен — встань он сейчас, он тут же повалился бы на пол, не в силах устоять. Но эта мысль столь сладка, что сердце тянет истомой, и Амелл почти впервые ощущает себя живым. — Если я тебе сейчас кое-что расскажу, ты меня точно убьешь, — хрипло шепчет маг. Зевран заинтересованно вскидывает брови, подходит ближе, упираясь поясницей в столешницу, и становится рядом, так близко, что касается коленом бедра Амелла. Маг молча берет в руки перо, крутит его в раздумьях. Пальцы не дрожат, хотя он был уверен, что весь трясется. Он застывает, не зная, что написать. Переводит взгляд на эльфа, тот вопросительно тянет брови вверх, явно в глубоком недоумении. Маг улыбается кончиками губ. Придвигает ближе лист бумаги и выводит мягко своим ничуть неизменившимся за все эти годы гениальным почерком, с роскошными вензелями. Зевран. Зевран изумленно выдыхает. — Ты! Он обвинительно тычет пальцем Амеллу в грудь, но мага хватает лишь на ошалелую полуулыбку. — Все это время! Ты знал! Знал! Эльф хватает его за отвороты рубашки, грубо стаскивая мага со стула. — Сукин ты сын без грамма фантазии! Зевран шипит как рассерженный кот и мечет глазами золотистые молнии. А Амеллу кажется, будто он наконец-то скинул с плеч невероятный груз. Он с радостью отдается в руки убийце, пусть изобьет его хоть до полусмерти. Пусть хоть и впрямь убьет. Настолько это неважно. Настолько ему нравится быть в горячих ладонях, под хлестким золотистым взглядом. Амелл улыбается, блаженно вздыхая, а Зевран, раздражаясь, шипит еще громче, не выдерживает и впивается в бледные губы мага. Грубо, по-звериному жестко. Амелл невольно стонет в губы, вцепившись онемевшими пальцами в рубашку Зеврана. А эльфу будто сорвало крышу. Будто все это время он только и делал, что сдерживал свои низменные желания. От этой мысли Амелл стонет еще громче, и Ворон рывком поднимает его со стула, опрокидывая навзничь, мешающий предмет мебели, сажает на столешницу, скидывая чернильницу, перья и бумагу. Эльф отодвигается на секунду, обхватывая бледное лицо мага ладонями, и изучает заново, на новом рубеже дозволенного расстояния. Его глаза сияют тысячами солнечных искорок, и Дайлен глупо улыбается в ответ, боясь и наслаждаясь одновременно. Убийца опускает руки ниже, спешно выпутывая маленькие серебряные пуговички из петелек рубашки. — И впрямь транжира, на что тебе такие пуговицы, мой Страж? Зевран, не дожидаясь ответа, торопливо выдергивает ее из штанов, спуская мягкую ткань с плеч. Любовно, на грани нежности, заботы и желания, он кончиками пальцев проводит по линии метки, оглаживая все колючки своего почерка. — Mi Guarda. (*Мой Страж) Зевран выцеловывает контур метки, ведет горячим языком влажную дорожку, вызывая сладкую дрожь во всем теле. Амелл, тяжело дыша, выгибается, впиваясь пальцами в твердые плечи, отдается неожиданной чуткой ласке, до тех пор, пока его не озаряет. — Зевран, — зовет он. Эльф нехотя поднимает глаза, однако не отстраняется ни на миллиметр, зубами прихватывая сосок, перекатывает его губами, оставляя влажный след на груди. — Зевран, — Амелл выпрямляется, и убийце приходится отстраниться, — Какая у тебя метка? Эльф вскидывает брови, заливаясь хриплым смехом, и лучезарно, по-детски запрокидывает голову. — Ты еще спрашиваешь, мой бездарный реалист! Из-за твоего «остроумия» я вынужден ходить с татуировкой собственного имени! Не очень романтично, знаешь ли! Амелл от чего-то смеется, виновато пожимая плечами, но тут же сам склоняется ниже, увлекая эльфа в поцелуй. Глубокий, долгий и чувственный. Теперь они никуда не торопятся, мягко изучая друг друга, неторопливо очерчивают тела, наслаждаясь близостью. Упиваясь любовью. Метка сладко поет и стонет. И, кажется, нет в мире большего счастья, и никогда не существовало, и не будет существовать. И стоило ради этого пройти все круги ада, которые обожгли их в этом нелегком пути. Может быть, Создатель все-таки существует?