Холодная атмосфера давит. Но нет, на самом деле вокруг совсем не холодно. Мороз ощущается сознанием, всей душой, он будто пробирается в самые темные закоулки, замораживает их, сжимает сердце льдом, не давая разобраться в себе, в своей тьме. Не давая ей пробраться наружу и заразить не только своего обладателя. Эдвард Нигма жил этим холодом. Будь вокруг палящая жара пустыни или же обжигающий холод Антарктиды — никакая переменчивость погоды не могла повлиять на вечную мерзлоту в душе Эда. Но люди — не погода.
Эд всегда знал, что он не такой, как все. Знал это еще с начальных классов, когда не мог найти общий язык с окружающими. Те просто его не понимали, отмахивались от его ослепительно яркой улыбки, глаз цвета эспрессо. Яркие искры счастья и радости блистали в этих детских, наивных глазах, но с возрастом они мутнели, покрывались пеленой безразличия, возвращая свою яркость на краткие моменты.
Яркость в глазах своих Эдвард не замечал. Никак не мог почувствовать, что они освещаются будто изнутри. Его совсем не волновали чувства, которые он испытывал в такие моменты. Возможно, он просто боялся протянутой мужской руки, которая так и хотела приблизиться к его черноватого оттенка волосам, поправить, погладить их или пропустить сквозь пальцы. Возможно, ему было это неприятно. Он не хотел разбираться. И не замечал мужчины рядом.
Впервые чувства захлестнули его при виде очаровательной Кристен Крингл. О, её широкая улыбка так и источала доброту, ласку и некую холодность, к которой так и тянулся внутренний иней Эда. Чуть прищуренные женские глаза то и дело стреляли взглядами равнодушия, впоследствии перемешанными с легким кокетством и интересом. Сердце пропускало удары, когда он видел её, всю такую совершенную и приятную глазу. Казалось, она понимает его. И Нигма не удержался, он поддался жаркому и неизведанному для него чувству, невинно даря мисс Крингл свой яркий и нежный взгляд, полностью отдавая свои силы только на то, чтобы добиться её внимания. Встречался с ней на работе и, оперевшись острым локтем на широкий деревянный стол, всегда начиная свой монолог словами "мисс Крингл", рассказывал ей сбивчивым тоном какую-нибудь загадку. И она отвечала ему! Она всегда считала его странным, сторонилась, но постепенно теплела к нему душой. Он уже весьма смутно помнит, как узнал о том, что офицер Доэрти избил его милую мисс Крингл. Он получал от неё больше внимания, чем заслуживал. И именно поэтому Эд совершил своё первое преступление — убил Тома, когда тот выходил из здания. В душе разрасталось чувство, что мороз превратился в жидкость и заполнил невидимый котел полностью, чуть ли не выплескиваясь за его пределы. То была ярость и дикая ревность. А после — равнодушие. И любовь.
Эдвард Нигма задыхался любовью. Холод в душе растопился от жара влюбленного сердца и превратился в слезы и отчаянный вой, который судмедэксперт издал, крепко сжимая в руках уже мертвое тело Кристен. Как он, черт возьми, мог допустить её смерть?! Он клялся себе, что убьет каждого, кто посмеет поднять руку на его мисс Крингл. Но он никак не мог расправиться с самим собой. Не мог убить сам себя и отомстить сам себе.
Но он нашел путь. Обрел диссоциативное расстройство идентичности. Обрел ненависть к самому себе.
— Эдвард, ты не знаешь, куда подевалась Кристен?
Этот вопрос он услышал уже тогда, когда его так называемый "двойник" спрятал остывшие части расчлененного трупа, заставив самого Эда искать их. Настала очередь уже неизведанной доселе любви заполнить котел до конца, но то, что выливалось за его пределы, обращалось в сильнейшую ненависть.
***
Прошло некоторое время. Но никакие месяцы и даже года не могли вытолкнуть навязчивый образ женщины из памяти. Однако, Нигма и не пытался это сделать. Холод вновь поглощал его, но уже даже сильнее, чем прежде, ведь он познал в своей жизни великое разочарование, предательство. И он никак не мог отомстить, утихомирить бурю, что зловеще плясала в его душе. Ведь предателем был он сам. Эд спокойно принимал тот факт, что двойник и есть его тьма. Та самая, которую он пытался прогнать морозной погодой. Но с каждой секундой она лишь теснее контактировала с истинной сущностью Нигмы, превращая того в безумца.
Возможно, он не заметил человека, появившегося рядом, просто потому, что тот был мужчиной. В первый раз они встретились в полицейском участке. О, Боже, какой же это был отвратительный человек. Хамоватый, сутулый, хромой, но внешне даже...привлекательный? Эд мигом отогнал от себя эти мысли, стоило ему только услышать голос этого мужчины. А с первых же слов он его возненавидел.
Как получилось, что именно этот человек был с ним так долго, Эдвард не понимает. Но он твердо осознавал, что перед ним стоит лучший друг, однако, ненависть к нему была, как к самому злейшему в мире врагу. Ненавистно было всё: черные волосы с забавной челкой, до одури
красивое отвратительное лицо с кривой улыбкой и заостренным носом, глаза цвета ментола, изящная шея, незапачканный костюм, тонкие запястья, пальцы, сжимающие трость. Ненависть вызывало само дыхание, хромота, звук шагов, присутствие этого человека! Но сердце больно кололо острое чувство одиночества, когда Освальд уходил, неритмично стуча тростью и вызывая еще большее раздражение. Так этого человека и звали.
Освальд Кобблпот. Его имя было единственным, что мужчина не ненавидел. Это имя казалось ему в чем-то изысканным, сравнимым с металлическим блеском, эбонитовой окраской или же тьмой его собственной души. Эд искренне сожалел, что великолепное имя досталось отвратительному и жалкому человеку, который готов был продать всё, лишь бы спасти собственную шкуру.
Впоследствии Эдвард Нигма не мог не признаться себе, что уже не мог жить без присутствия Освальда, не мог обходиться без дрожащего голоса. Но ему не нравились прикосновения мужских рук, он всячески старался избегать их, вставая с кресла именно в тот момент, когда ладонь тянулась к его голове. "Мне нужно идти", — говорил он, отворачиваясь и спешно уходя, чтобы не видеть разочарованного взгляда, направленного ему на спину. Но Освальд тоже понимал его. С ним Эд мог улыбаться искренне, его глаза могли сверкать, хоть он и по-прежнему не замечал этого, заостряя внимание лишь на часто удивленном взгляде собеседника, когда очередная загадка слетала с губ, а вслед тут же следовал точный ответ. Как-то раз он потянулся к своей кружке чая и случайно мельком задел пальцами ладонь Кобблпота. Эдвард с непониманием смотрел на румянец, аккуратно расцветавший на лице черноволосого мужчины. А внутри быстро билось сердце.
Нельзя сказать, что Нигма был увлечен Освальдом. Он искренне считал, что видел в нем только лучшего друга. Но некоторая теплота в его душе вновь поднялась до предела, стоило ему лишь увидеть Изабеллу. Женщину, которая походила на Кристен Крингл, как одна капля воды на другую. Он нашел различие лишь в цвете волос и отсутствии очков. Но она была не просто похожа! Черт, казалось, что это просто повторное воплощение его любимой женщины, которую побитое временем сердце молодого мужчины так трепетно и страстно любило. Их поцелуи, ласки, слова, которыми они обменивались — всё это будоражило воспоминания, чувства. И Эд в одно мгновение ощутил себя счастливым, будто вернулся в то время. А об Освальде совсем позабыл.
***
— Если бы её не убили, это бы сделал ты!
Нет, нет, нет. Этого не могло случиться. Только не сейчас, не во второй раз потерять всё то, чем он дорожил. Человека, которого любил больше жизни. Больше всего на свете. В тот момент он был готов отдать всё, даже собственную жизнь, только чтобы вернуть её. В памяти мелькали обрывки родных, но в одно мгновение ставших чужими картин дружеских посиделок, разговоров, жарких поцелуев, радости. Картины вновь обращались в ненависть, и теперь Эдвардом овладело навязчивое желание мести. Он убьёт того, кто посмел тронуть его Изабеллу. Убьет, выпотрошит, расчленит, подвесит, сожжет заживо!
***
— Ты такой глупый, Эдвард. Наш пингвиненок влюблен в тебя, а ты даже не заметил!
На самом деле эта фраза была произнесена Барбарой Кин несколько в ином эквиваленте. Но Эду было плевать на это. Он всей своей промерзлой до самого дна душой отрицал тот факт, что его лучший друг, тот, кто всегда был рядом, ощущал по отношению к нему далеко не дружеские чувства. Не мог принять этого, ведь то значило бы конец всякой дружбе и потерю последнего дорогого сердцу человека. Эдварду Нигме было ужасно больно. И он, отрицая колючую и сковывающую проволоку ненависти, решил проверить.
— Я хочу быть к тебе ближе, чем просто напарник.
— Я тоже, Эд. Я всегда ощущал нечто большее.
Мир Эдварда был окончательно разрушен. На свете для него не осталось больше никого, кому он мог бы довериться. Все стали для него вдруг никем, пустыми местами, оболочками из плоти и крови, которые можно использовать лишь по своему усмотрению. Плевать на их чувства, их семьи, прошлое. Он растопчет это всё так же, как растоптали и его самого. Ему, черт возьми, плевать на всех и каждого. Больной разум окончательно сошел с ума.
— Это ты убил Изабеллу, Освальд.
***
— Эд, я люблю тебя. Уж теперь-то ты веришь мне? Послушай меня... В этот раз ты действуешь не по наитию... Ты хочешь хладнокровно убить любимого человека!
— Я тебя не люблю.
Руки Кобблпота дрожат так же сильно, как и его голос. Эдвард хлестко бьёт по рукам, потянувшимся было к нему. Освальд вскрикивает от боли и чуть ли не плачет, поднимая взгляд и с непередаваемой грустью и любовью смотрит в карие глаза, казавшиеся подернутыми зеленоватым блеском.
— Прошу... Я нужен тебе, Эдвард! Как и ты мне... Мы не идем по отдельности. Ты не можешь существовать без меня!
В это мгновение сердце Нигмы пропускает удар. Как в то время, когда его невинный взгляд только встретился с взором мисс Крингл. Когда он так же пересекался взглядами с Изабеллой. А теперь... что? Но твердости голоса он не теряет.
— Ты убил Изабеллу. В этот раз ты не отвертишься! Я хотел, чтобы ты страдал так же, как страдаю я! Ты её убил, и теперь умрешь сам.
Освальд приобретает сосредоточенный вид и глубоко, прерывисто вздыхает, поднимая голову чуть выше.
— Но ты же и сам не веришь в то, что говоришь, Эд. Когда мы только встретились, ты был никем. Я создал Эдварда Нигму! И только я во всем мире вижу настоящего тебя. Ты меня не убьёшь!
Оглушительные крики Кобблпота прерывает спокойной голос Эда, в котором боль уже рвется наружу, оскверняет чистое и холодное пространство своей отравой.
— Верно, Освальд. Я не выстрелю.
Ладонь крепче сжимает мгновенно отяжелевший пистолет, но рука опускается одновременно со взглядом, мутным, но уже не от безразличия. От тоски и слез. Кажется, именно в тот момент он все же позволяет тонким пальцам нежно коснуться волос, провести от макушки к затылку. Освальд Кобблпот не боится его, он лишь делает шаг, позволяя себе обвить Эда за шею и плотно прижаться к нему, забывая про пистолет, который Нигма до сих пор стискивал до побеления костяшек. Но тут ладонь разжалась.
— Я люблю тебя, Эд.
С текущими по щекам слезами выливалась и вся та ненависть и холод, которые мужчина хранил в себе целые годы. Хранил вместе со странным чувством, о котором даже и не смел подозревать. Прямо сейчас, в этом месте он понял, что каждая улыбка, каждый взгляд ментоловых глаз напоминали ему небеса, нечто возвышенное и отдаленное.
Глаза райского цвета. И пусть сам Освальд был ужасным человеком, сейчас Нигма чувствовал только спокойствие, нежность, теплоту сжимавших его рук.
— Я...тоже, Освальд.
И обнял в ответ.
