Чужая вина

Логан видел много ран прежде. Его жизнь была утомительно долгой и совсем не мирной, наполненной оторванными конечностями, фонтанами крови и вывернутыми наружу кишками. Он видел оторванные головы и потерявшие человеческие очертания кучки плоти, и его никогда не мутило — разве что в очень далёком детстве. Но почему-то вид обожжённой кожи вызывает у него тошноту. В первые минуты у него не было времени разглядывать: он схватил Калибана и перекинул через плечо — не без усилия для своего дряхлеющего тела, а ведь раньше он даже не заметил бы этой тяжести. А потом просто побежал прочь со своей ношей, прорываясь сквозь чужие тела, и это тоже так непривычно — тратить все силы на побег, а не на месть, убивать только тех, кто подвернулся случайно, не пытаясь добраться до каждого. Теперь Калибан болтается на его спине и коротко стонет каждый раз, когда что-то задевает его раны, и в ответ на каждый стон Логан впивается когтями в чьи-то животы. Смешно и грустно — у них в конце концов получился своего рода тандем. Не зря последние годы они провели бок о бок друг с другом. Логан готов растерзать за Калибана, как не был готов ни за кого другого, и дело не только в том, что кроме его бледной рожи и безумного Ксавьера, он почти никого и не видел в последнее время (хотя и в этом тоже). И не в том, что именно Калибан вдруг стал как-то особенно дорог ему (хотя и в этом тоже). Странный мутант-альбинос теперь многолик; он воплощение тех, кого Логан оставил по своей воле и вынужден был оставить; тех, кого травили и мучили ни за что. Хотя, разумеется, никого из им подобных не пытали ни за что — только ради чего-то, совсем как Калибана. Раньше Логан поставил бы своей целью навсегда прервать эту жестокость встречной жестокостью, но он слишком стар, и такие цели больше не кажутся подходящими, и всё, что ему сейчас нужно — спасти одного человека, ни больше и ни меньше. Если таких, как они, можно считать людьми. Кожа у Калибана отваливается клочьями; вместо привычной белизны на его лице, руках и груди — вся палитра красного. Логан не знает, что с этим делать, и Чарльз — не слишком хороший советчик. В их команде всегда именно Калибан знал, что делать в такие минуты. Логан тычет ему в лицо какими-то мокрыми тряпками, словно простая вода сможет залечить сожжённую кожу. Ему нужно искать какую-нибудь захудалую аптеку и надеяться, что его лицо не узнают. Впрочем, это не слишком большая проблема. Времена былой славы прошли, и вряд ли сегодняшняя резня сможет её вернуть. — Что тебе нужно? Что тебе принести? — настойчиво спрашивает он и трясёт Калибана за плечо, но тот не отвечает, как будто не замечает вопросов. Логан догадывается, что ему больше, чем просто больно. Но самое худшее совсем не в этом. Самое худшее в том, что Калибан упорно повторяет: — Это я виноват. Прости. Это я виноват. Нежности — не для Логана, но приближающаяся старость размягчает, и сейчас ему хочется погладить умирающего друга по плечу или даже прикоснуться к его щеке, если бы на его теле оставалось живое место. Логан терпеть не может предателей, но это страшное слово сегодня не всплывёт на поверхность. — Я не должен был… я… не смог. Тошнота поднимается выше, когда Логан смотрит в красные глаза Калибана и падающие из них слёзы — солёные капли; они, наверное, тоже причиняют боль, попадая на открытые раны там, где кожи больше нет, только сырое мясо. Логан тоже превратил в сырое мясо тех, кто это сделал, некоторых даже освежевал, оставил без кожи — око за око. — Вовсе нет, — у Логана неожиданно сдавленный голос. Просто его скоро стошнит. Вывернет прямо на пол. Он ничего не имеет против запаха крови — но только крови тех, кто ему безразличен. — Ты не понимаешь. — Логан, может быть, не так умён, как Ксавьер в молодости, но он всё понимает. Даже полный идиот догадался бы о том, кто и при каких обстоятельствах сдал их с потрохами, а Логан не идиот. И только полный идиот поставил бы всё это в укор, а Логан не идиот. — Это они виноваты. Только они. У них совсем нет времени, и Логан не уточняет, кто такие «они». Было бы слишком долго перечислять.