***
Сегодня я вновь смотрела её шоу издалека. Магия Чариот и правда стала завораживающей, но ей так не хватает глубины. Может, сказать ей? Да нет, не нужно это. Да и людей недостаточно собирается, чтобы энергия мечты концентрировалась в количествах, которых хватит на хоть сколько-то стоящие заклинания. И потом, неприятные побочные эффекты. Хотя это-то как раз ерунда, всё равно людишки не будут колдовать никогда в жизни. Посмотрят — и ладно. А это ещё кто? Какой-то чёрт из табакерки, пафосный такой, в костюме… жуя сигарету, я достаю палочку из кармана куртки, прокручиваю в пальцах. Только тронь Чари, урод, и пожалеешь, что на свет родился. Ан нет, всё спокойно, улыбаются, о чём-то разговаривают. Ударили по рукам, разошлись. Прослежу-ка я за ней, всё же. Раз уж достала палочку, надо ею воспользоваться. Простеньким заклятием я зажигаю сигарету, затягиваюсь, встаю на доску и прогулочным шагом двигаюсь за Чариот. Этот рыжий факел довольно сложно потерять в толпе, особенно когда у тебя преимущество в высоте птичьего полёта. Она подходит к телефонной будке, набирает номер… чей, интересно? В этот момент у меня в кармане звонит телефон. Тихо выругавшись, я падаю на ближайшую крышу и как можно быстрее отвечаю, чтобы она не услышала знакомую мелодию. — Да? Круа Меридье у аппарата. — Круа, ты не поверишь, что только что произошло! Ко мне на улице только что подошёл человек, сказал, что он из компании… как же она называется… не важно, в общем, они вытащат меня на большую сцену! Он сказал, что у меня прекрасная магия, которая будет собирать стадионы, ты представляешь?! — её голос звучит так громко и радостно, что я слышу его с двух направлений: из трубки и с улицы внизу. Тихонько вздохнув про себя, я негромким голосом отвечаю в трубку: — Это здорово, Чари. Я постараюсь прийти на твоё первое большое шоу. — Будет весело, я обещаю тебе! Ну, пока, я побежала! Звоню с автомата, деньги-то капают! — она хихикает и кладёт трубку. Я соскальзываю спиной по трубе и смотрю в начинающее хмуриться небо. Большая сцена, значит? Стадионы? Это уже интересно. Возможно, тебе пригодится моя маленькая разработка. Но пока посмотрим на реакцию масс.***
Публика не то что бы неистовствовала, но шоу явно заслуживало внимания. Было необычно, конечно, смотреть на Чариот под таким углом: на сцене, в свете прожекторов она была удивительно яркой, и в то же время как будто отдалилась. Я болтаю ногами, сидя на ветке, и поражаюсь самоотверженности этой девушки. Интересно, на сколько её хватит. Когда представление закончилось, я отправляюсь к её гримёрной. Из-за стены доносится её голос, восторженный и звенящий, и я протягиваю руку к двери, но мне заступает проход охранник. — К артистке нельзя. Всё. — Хэй, мне можно. Ну-ка, пропусти немедленно, — я пытаюсь протолкнуться, но оказываюсь оттолкнута в сторону. — Какого чёрта? Я набираю номер телефона Чариот. Аппарат абонента выключен… ха-ха. Не предупредила охрану, не озаботилась выделить время. Пожав плечами, я отправляю ей СМС: «Жду тебя. Бар „Бабочка в янтаре“, буду сидеть у стойки. Целую. Твоя Круа.» Показав охраннику неприличный жест, я запрыгиваю на доску и отправляюсь в город. Бар этот я присмотрела давно, за стойкой там замечательный парень, покрытый татуировками, как второй кожей, и зачем-то носящий в и так тёмном помещении солнцезащитные очки. Сделав приветственный жест, я приземляюсь напротив него у стойки. — А, свет современной магии в моём заведении, — его голос слегка прокурен, а сам он пахнет табаком, как кисет транжиры. Не в силах удержаться, я достаю из кармана пачку сигарет, готова уже прикурить от палочки, но бармен галантно протягивает мне зажигалку. Кивнув, я раскуриваю дорогущую палочку «Парламента» и втягиваю дым через ноздри. Он ухмыляется и убирает зажигалку в нагрудный карман. — Что сегодня? — «Лонг-айлендский чай со льдом» давай. И льда поменьше, — вздыхаю я, с желанием глядя на выстроившийся позади бармена строй бутылок. Тот понимающе кивает и смешивает в бокале всевозможную алкогольную дрянь. Тоже та ещё магия, похлеще того, что Чариот устроила на стадионе. По крайней мере, на меня оказывает гораздо более сильное влияние. Стряхнув пепел, я хлопаю на стойку купюру и начинаю плавно потягивать выпивку. Не то, что бы она сразу бьёт в голову, но становится как-то грустно. — А что у тебя музыка не играет? Магнитофон сломался? — Ага, неделю уже как. Может, глянешь? Ты, вроде, разбираешься в этой дряни, — бармен смотрит на меня понимающе, и я с радостью хватаюсь за соломинку привычных занятий. — Давай его сюда, — обычная работа, возня с техникой, сигарета в зубах — всё это должно бы меня успокоить. Но, разбирая магнитофон, я прихлёбываю свой коктейль и кошусь на дверь в надежде на то, что она откроется и впустит в бар рыжее недоразумение. Нет. Никого. Тихо, пусто. В баре нет никого, кроме меня и бармена, с которым мы на «ты», но имя которого я так и не спросила. Тем временем магнитофон снова в порядке. — Поставишь по заказу? — Смотря, что ты закажешь, — он разводит руками и вновь ухмыляется. У этого парня есть другие выражения лица? — Для начала, ещё один «чай». Ещё длиннее. А по музыке — не знаю, поставь ту, что играла в первый раз, когда я сюда пришла, — я хлопаю ещё одну купюру и откидываюсь на металлическую спинку барного стула. Музыка заливает пустое помещение. Everybody knows that the dice are loaded, Everybody rolls with their fingers crossed; Everybody knows that the war is over, Everybody knows the good guys lost… Я тихонько пью свой коктейль и позволяю грубому голосу певца и спокойной, размеренной музыке унести меня за собой. На следующее утро я не буду помнить, как рыдала в дерево стойки, как сидела одна в закрытом уже баре, как пыталась дозвониться до Чариот. Я уже не буду помнить.***
Прошло несколько месяцев. Я изредка мониторю происходящее в социальных сетях касательно выступлений Чариот. Мировой тур, а? Моя девочка далеко пошла. Дура. Уже начинаются классические проблемы шоу-бизнеса. Скучновато, бледновато, ничего нового… публика всегда хочет больше, публика — это просто древний жадный дракон, который жрёт всё, что ты в него бросаешь, и неблагодарно требует ещё. И рано или поздно этот дракон сожрёт тебя. Впрочем, не то, что бы тебе было до этого дела, верно? Самодовольная в своей самоотверженности, ты продолжаешь напоказ превращать воду в вино, не понимая, что это нужно прежде всего тебе. Что ж, если нужно — получай. Я набираю номер. — Чариот дю Норд. Привет, Круа, тысячу лет не слышала тебя. Что ты вдруг решила позвонить? — её голос звучит в трубке необычно усталым, опустошённым настолько, что у меня даже сердце ёкает, но я лишь стискиваю зубы. — Привет. Я слышала, тебе нужна помощь. Заехать? — Приезжай. Я живу в квартирке на Мемори-лейн, записывай адрес… Дорога оказалась совсем не долгой. Я спрыгнула с доски прямо на балкон к Чариот. Она ждала меня и готова была разрыдаться. — Круа, я… я не знаю, что делать. Мне говорят, моя магия недостаточно захватывающая, но я правда не знаю, как сделать лучше, — в её глазах читается отчаяние. Дурочка, куда же ты забралась? Но нужно идти до конца. — Возможно, я знаю. Помнишь, я обещала показать тебе, над чем работаю? — я протягиваю ей планшет с записями. — Вот. Энергия мечты, технология, позволяющая конвертировать мечты и радость в магическую энергию. — Это звучит очень здорово! Ты поможешь мне с представлением? — и вот её глаза уже снова светятся от счастья. Как же ты легко меняешь настроение, Чари. — Конечно. Конечно, я тебе помогу.***
Шоу проходили просто прекрасно. Разумеется, всё стало не так радужно, когда я рассказала Чариот о цене, которую зрители платили теперь за её представления. Разумеется, были крики, были обвинения. В тот момент что-то странное взяло меня за сердце. Вид рыдающей Чариот вызывал в моей душе покой. Значило ли это, что мне начало нравиться мстить? Не знаю. Так или иначе, я продолжала следовать за ней, даже когда Чариот прекратила использовать энергию мечты. Шоу были всё скучнее, люди чуть ли не засыпали, рейтинги падали. И вот, пришёл тот день, когда для нас обеих всё изменилось. Она стоит на сцене, и её глаза полны отчаяния. Она не знает, что делать. Я стою на крыше и наблюдаю за ней. Часть моей души скребётся о стены, которые я выстроила в сознании, другой части приятно смотреть на происходящее, третья… третья ждёт чего-то. — Noctu Orfei Aude Fraetor! Ты же не собираешься… Она собирается. В её руках — огромный лук, в который обратился Жезл. Она вновь использует энергию мечты. Слишком много! Слишком много энергии! Так же нельзя, это поубивает кучу народа, а если не поубивает, так в кому точно загонит. Выстрел в луну. Отчаяние и самоуверенность взялись рука об руку и довели её до сумасшествия. Это восхитительно. И это ужасно. Мановением руки я стираю память присутствующим, и одновременно с этим Чариот падает в обморок. Жезла больше нет в её руках. Он не выдержал такого использования и бросил её. Это не вернёт мне шанса, но маленькое мерзкое создание в моём сердце довольно урчит: ему нравится видеть Чариот разрушенной. Я спрыгиваю на доску, подлетаю к ней, поднимаю бесчувственное тело и отправляюсь к силовой линии. Нужно довезти её. Нужно довезти её к той, кто всегда поможет, в отличие от меня. Директор Холбрук уже спит, как и положено почтенной ведьме солидного возраста. Когда я стучу в окно, как какая-то ночная птица-переросток, она просыпается и недовольно смотрит на улицу. — Что это… Круа? Что ты здесь делаешь? Жестами я прошу пропустить себя внутрь. Она открывает, и я вношу обморочное тело Чариот внутрь. Директор охает, хватается за сердце и тут же бросается к своей приёмной дочери. — С ней… с ней всё будет хорошо, директор, — стараюсь уравновесить ситуацию я. — Но ей понадобится ваша помощь и поддержка. Я рассказываю историю Чариот, стараясь смягчить её ошибки. Мелкая сволочь ёрзает и бурчит в моей душе, но я справляюсь: совесть не позволяет мне очернять Чари перед её единственной надеждой. — Помогите ей пропасть. Лучше всего будет сменить имя, внешность и найти какое-нибудь подобие работы, — я пожимаю плечами и встаю на доску, пока Холбрук не увидела мои слёзы. — Спасибо, что помогла нам, Круа, — слышу я за спиной голос директора, но мне уже плевать. С Жезлом или нет, но я стану лучшей. Просто чтобы показать Чариот, что я способна. Чтобы доказать ей и себе, что наши труды были не напрасны. Что её уход был ошибкой. Что весь этот цирк с представлениями был огромной ошибкой. Я докажу ей. Чего бы мне это ни стоило.***
Это было десять лет назад. И вот, я стою над ней, палочка сверкает в моей руке алым. Чариот лежит на полу, её тело изломано, но она жива. — Я… я никогда не хотела этой силы, Круа, — шепчет она, и я слышу каждое слово так, будто она кричит мне в уши. — Ты знаешь, я всегда хотела, чтобы Жезл выбрал тебя. Но теперь понимаю, что он был прав. То, до чего ты опустилась — это ужасно. До чего я опустилась? Я десятилетие провела за работой. Я дошла до финала. Мне не нужен Жезл, и мне не нужна твоя помощь, чтобы изменить мир. Что-то в моей душе, когда-то бормотавшее и ползавшее в углах, теперь безраздельно правит: это была настоящая я. Настоящей мне никто не был нужен, чтобы достичь великих целей. Кому какое дело до кучки людишек. Наш мир умирает, Чариот, наша магия умирает, и во всей Вселенной нет такого заклинания, которое резко бы сделало всех счастливыми. Я доказала это сотню раз, собирая энергию для этого эксперимента. Ты растрачивала свою энергию на всепоглощающую пасть. Но теперь этого больше не будет. Я подхожу к пульту управления. Набираю код. Машина приходит в движение. Я возношусь в воздух, поднимаю руки, начинаю читать заклинание. На мгновение в моём поле зрения вновь оказывается Чариот. Она лежит и не смотрит на меня. Она ни на кого не смотрит, её глаза остекленели… нет. Нет-нет-нет, это слишком. Я не собиралась… Ко мне мгновенно приходит осознание. Маленькая часть моей души, когда-то бывшая настоящей Круа Меридье, заворочалась и заворчала. Она сказала: — Я не собираюсь просто так сдаваться. Магия, изменяющая мир? Что же, вот мои изменения. Мои руки поднимаются. Я договариваю заклинание. Весь мир заливается ослепительным светом.***
— А, свет современной магии в моём заведении, — его голос слегка прокурен, а сам он пахнет табаком, как кисет транжиры. Не в силах удержаться, я достаю из кармана пачку сигарет, готова уже прикурить от палочки, но бармен галантно протягивает мне зажигалку. Кивнув, я раскуриваю дорогущую палочку «Парламента» и втягиваю дым через ноздри. Он ухмыляется и убирает зажигалку в нагрудный карман. — Что сегодня? — «Лонг-айлендский чай со льдом» давай. И льда поменьше, — вздыхаю я, с желанием глядя на выстроившийся позади бармена строй бутылок. Тот понимающе кивает и смешивает в бокале всевозможную алкогольную дрянь. Тоже та ещё магия, похлеще того, что Чариот устроила на стадионе. По крайней мере, на меня оказывает гораздо более сильное влияние. Стряхнув пепел, я хлопаю на стойку купюру и начинаю плавно потягивать выпивку. Не то, что бы она сразу бьёт в голову, но становится как-то грустно. — А что у тебя музыка не играет? Магнитофон сломался? — Ага, неделю уже как. Может, глянешь? Ты, вроде, разбираешься в этой дряни, — бармен смотрит на меня понимающе, и я с радостью хватаюсь за соломинку привычных занятий. — Давай его сюда, — обычная работа, возня с техникой, сигарета в зубах — всё это должно бы меня успокоить. Но, разбирая магнитофон, я прихлёбываю свой коктейль и кошусь на дверь. Звенят колокольчики над дверью, и рыжий факел освещает помещение. Чариот подходит ко мне, садится рядом и бесцеремонно прихлёбывает из моего бокала. — Ты что тут пьёшь? Я смотрю на бармена. Тот одаривает меня понимающей усмешкой и начинает смешивать ещё один «чай». Я поворачиваюсь к Чариот. — Как твоё представление? — Глупо. Мне не понравилось на сцене, — пожимает плечами она. Мои глаза удивлённо расширяются. — Уличные представления веселее, я могу там видеть улыбки. А ещё ты можешь за мной там следить прямо из толпы. Она смеётся и обнимает меня за плечи. Я зарываюсь ладонью в её огненно-рыжие волосы. — Я больше никогда тебя не покину, — шепчу я, прижимая к груди тело весело хихикающей Чариот. — Я больше не позволю тебе оступиться. Никогда. Через полчаса я заканчиваю работу над магнитофоном. Бармен — его, кстати, звали Джек, — поставил нам вальс. Мы расчистили пространство в центре и танцевали всю ночь напролёт. Я наконец-то была счастлива. Ради этого стоило изменить мир.