space cadet.

Призрачный лунный свет, что проходит в комнату сквозь ажурную занавеску, тонкой вуалью скользит по твоему лицу. Он касается твоих губ и захватывает их в робкий поцелуй, чему я не могу не завидовать. В то время, когда, казалось бы, весь мир уже давно погрузился в глубокий сон, я лежу рядом, не позволяя себе сомкнуть глаз, чтобы не упустить твоей легкой улыбки сквозь сон, едва заметного трепета пушистых ресничек, и чтобы просто находиться на страже, дабы тебя ничего не побеспокоило. Меня можно назвать сумасшедшим, потому что так оно и есть. Таким меня сделала любовь к тебе, Пак Чимин. Прохладный ночной ветер подхватывает хрупкий фатин и через открытое окно проникает в спальню. Я жадно вдыхаю всю его свежесть, слышу ее так ясно и позволяю потоку холода наполнить мои легкие, теребить мою челку и заставлять мое тело покрываться мурашками. Меня окутывает чувство, будто я правда живу. Чувствую себя живым. Замерзаю. Я оглядываюсь на тебя, ты все так же беззаботно спишь. Поэтому я беру свое одеяло и накрываю тебя сверху еще одним слоем тепла. Хрустальную тишину разбивает твое глубокое дыхание, ты кутаешься сильнее и поворачиваешься на бок. Мои ноги нашаривают в темноте любимые мягкие тапочки, что помогают мне беззвучно передвигаться, не нарушая твоего покоя, и я выныриваю из комнаты на балкон. Спокойной ночи, Пак Чимин. Окутанный ореолом прохлады я смотрю вдаль, как переливается блеском лунная морская дорожка, как на другом берегу все еще мерцают городские огни, не смотря на глубокую ночь. Они поддерживают ощущение жизни, какой-то внутренней свободы, откидывают прочь спокойствие. Они отражаются в моих зрачках, сливаясь в единой разноцветной палитре. Я понимаю, что будь моя воля, я бы сорвался и побежал к ним навстречу, пересекая море на невидимых крыльях. Прикоснулся бы к ним тонкими пальцами, чтобы почувствовать все то волшебство, что они таят в себе. А затем я бы собрал с неба горсть звезд, крепко сжал бы их в своей ладони и отдал бы их тебе, чтобы ты тоже сиял еще ярче и никогда больше не сомневался в своем свете. Потому что ты — моя луна, Пак Чимин. Руки неведомого никому пианиста изящно касаются черно-белых клавиш, и в моей голове начинает струиться неземная симфония, сплетенная из звучаний тех же огней, переливающихся волн и моих мечтаний, которая сама родилась внутри меня и, словно напуганная птица, выпархивает из моей груди, трепеща сломанными крыльями. Я прикрываю глаза, уносясь в далекие вселенные, к моему внутреннему музыканту. Только прошу его играть потише, чтобы он не разбудил тебя. Я все еще оглядываюсь на тебя, проверяя, все ли спокойно, пока минута за минутой ночь, которую мне так не хочется отпускать, неумолимо тает в объятиях рассвета. Мои тщетные попытки ухватить ее за руку, запомнить все мгновения, сохранить их навсегда в своем сердце, пока оно еще будет биться. Я смотрю на тебя с жадностью, не желая ни с кем делиться, даже с этой холодной зарёй. Хотелось бы мне запечатлеть этот момент в вечности, оставить его для себя, закрыть в старом флаконе из-под твоих духов, что так мне нравятся, и вдыхать аромат этой ночи до сумасшествия. Хотя, что уж об этом говорить? С моим возвращением в комнату, первые солнечные лучи уже ровным слоем лежат на твоих румяных щеках, купаются в бархатных прядях черных волос. Я стараюсь тихонько прошмыгнуть и лечь на свою половину кровати, как твои ресницы вздрагивают, свидетельствуя о твоем пробуждении. — Чонгукки? Который сейчас час? — спрашиваешь ты с легкой улыбкой, смотря на меня заспанными глазами. — Еще только 4 утра. Слишком рано, поспи еще, — еле слышно говорю я, убеждая тебя вернуться ко сну. Но ты не слушаешь меня, а когда я ложусь рядом, прижимаешься ко мне в объятиях. Я слышу запах тех самых духов, что дурманит мой рассудок. Внутри меня все дрожит, потому что каждое твое прикосновение — мое маленькое счастье, радость, которая наполняет мою никчемную жизнь смыслом. Я чувствую, как твои теплые губы касаются моих, целуют так чувственно, вселяют надежду и все мои страхи вмиг растворяются, развеиваются пеплом по ветру. Мне вновь хорошо. И как бы плохо на самом деле ни было, у меня есть ты. Мое лекарство, исцеляющее душу, в котором я нуждаюсь, от которого я стал зависим. Мои чувства настолько сильны, что я, наверное, заплакал бы, но ты не замечаешь этого, а лишь шепчешь: — С добрым утром, крольчонок. Уголки моих губ растягиваются в улыбке, когда я смотрю на то, как ты, радуясь, словно малое дитя, идешь умываться, а затем собираешься. Я наблюдаю, я лишь только наблюдаю. А ты впускаешь в комнату больше света, раздвигая шторы, и сгоняешь меня с кровати, говоря, что сегодня хотел бы многое успеть сделать. Но мне с тобой и свет не нужен, ты сам светишься как солнце. Мое солнце… и моя луна. Когда мы выходим из дому, ты держишь меня за руку, и мне не нужно в этом убеждаться, но я чувствую тепло, исходящее от тебя. Моя ладонь непроизвольно потеет, а ты лишь улыбаешься и просишь меня следовать за тобой. Мы обходим здание с другой стороны, попадая в летний сад, где все цветет, пахнет и полыхает всевозможными оттенками. Но мы проходим все это и ты приводишь меня к грядкам, на которых растут ароматные грозди клубничных ягод. Восхищение. Наслаждение. Клубника и ты — две мои любимые вещи, что может быть лучше этого? Пока я все еще хожу вокруг да около и все тщательно рассматриваю, ты берешь ведерко, приседаешь на корточки и начинаешь собирать сладкие ягодки, чтобы поесть с сахаром на завтрак. Я замечаю твои накаченные ноги под черными шортами, как выпирает чуть ли не каждая мышца, и невольно отвожу взгляд, пытаясь отвлечься и помочь со сбором. Не помню, что я говорил, но отчетливо помню твой смех, такой искренний, звонкий, заражающий своей чистотой. Ты весь чистый, словно невинный ангел с незапятнанной душой, моя противоположность, мой идеал, которым я всегда буду восхищаться. Время с тобой прошло незаметно, потому что я был слишком счастлив, и через несколько часов работы, мы уже слышали будильник, доносящийся из открытого окна спальни, который говорил о том, что пора просыпаться. Вот только проснулись мы давно, а позавтракать до сих пор не успели. У тебя был список на то лето, вещей, которые ты хочешь сделать. Туда относилось проснуться рано утром, побегать босиком по росистой траве, впервые искупаться, не спать целую ночь и встретить рассвет и т.д. И ты выбрал меня на роль своего помощника, чтобы я помог сделать тебе это лето ярче. Ведь все лучше делать с друзьями, правда? А мы ведь больше, чем друзья. И все так и было, в этот день изменилось все только благодаря листочку, с пунктами, обведенными красным маркером. Ты заставил полюбить этот мир так, как любишь его ты, как восхищаешься им только ты. И моя любовь к тебе стала еще сильнее. Мне хотелось кричать об этом каждому прохожему, о том, что я нашел свое счастье. Ты был моим счастьем, Пак Чимин! К вечеру мы спокойным шагом бродили по лесу, держась за руки. Тогда я заметил, что ты тоже на меня смотришь, так же, как и я на тебя — взглядом безумного влюбленного. Я видел в твоих глазах свое отражение, трепет в улыбке, которой не было раньше, и я понял, что тоже поставил твой мир с ног на голову, заставил посмотреть на все по-новому. На меня по-новому. И я не хотел отпускать твою руку, я теперь вдвойне боялся тебя потерять. Мы лежали в траве, среди полевых цветов, что падала на глаза и закрывала нам лица друг друга. Но это было не важно, потому что мы друг друга чувствовали, мы друг другом дышали. Помнили каждую черточку обличий. Слышали, как вздымается грудь от глубокого дыхания. И нам целого мира было мало, хотя мы и были в нем одни. Теперь поцелуи стали еще слаще, еще медовее, еще приторнее, и нам не хотелось друг от друга отрываться. Это было самым печальным, и самым счастливым моментом в моей жизни — чувствовать, так ярко, так близко его присутствие рядом. Полночь близилась, переворачивая на календаре лист с новым числом. А для нас время будто остановилось, замерли все часы, все движение и лишь мы, застрявшие в механизме вечности, любуемся красотой звезд. Ты — мои звезды, Пак Чимин. — Унеси меня с собой в бесконечность, Чонгукки, — шепчешь мне ты, говоря всерьез, вовсе не в шутку. — Чимини, что же ты такое говоришь? Ведь это не в моих силах вовсе, — робко отвечаю я и поворачиваю на тебя голову. Кажется, мои слова немного разозлили тебя. Мы лежим на траве и смотрим ввысь. Вот только теперь звёзд я не вижу. Самого неба я не вижу, и меня это пугает не на шутку. Ты смотришь на меня с будто замершей на лице улыбкой, а я тянусь рукой к тебе. Хочу коснуться твоей щеки, но ты словно таешь в воздухе. Пустота. Белый цвет режет глаза настолько, что их сложно раскрыть. Прикрывшись рукой, я вглядываюсь и замечаю, что лежу на полу, уткнувшись в мягкую стену. Нет. Нет. Хоть бы это был сон. Но нет, это более похоже на реальность. Я понимаю, что был здесь все это время, представляя тебя, которого, скорее всего, и на свете не существует. Я выдумал тебя с самого начала. Ты — лишь плод моего больного воображения, Пак Чимин. К горлу подступает противный колючий ком, от которого хочется поскорее избавиться, чтобы минимизировать боль. Физическую? Наверное, не это сейчас главное. Мне просто хочется лежать и рыдать навзрыд от того, как жизнь несправедлива. Мое тело содрогается от всхлипов и я чувствую на себе взгляд. Да, они наблюдают. Видят, как мне больно, но все ещё остаются за стеклом и смотрят на то, как я мучаюсь, и от того еще хуже. Чимин, Чимин — в голове лишь одно имя. Кажется, будто это единственное, что я могу вымолвить. Я понимаю, что наверное окончательно обезумел. Люблю того, кого никогда не встречал, никогда не видел своими глазами, не касался рукой. Меня охватывает боль, адская боль, прожигающая сердце, из-за которой и дышать трудно. Осознание того, что я родился не в том месте, не в то время не покидает меня. Я лишь неудачная реинкарнация самого себя, которая так от тебя отдалена. Двери с глухим звуком распахиваются, и в помещение заходит девушка в белом халате в окружении двух парней. Боятся того, что я снова буду буйствовать, мелькает в голове. Наверное, их можно понять. Мне выворачивают руки и крепко сжимают запястья, словно в тисках, а затем острая игла вонзается в кожу. Вены начинает жечь от лекарства, что по нему распространяется. Это не то лекарство, что мне нужно. Он мое лекарство — Чимин! Меня отпускают, и все эти люди выдвигаются к выходу, только девушка оглядывается и смотрит на меня перед уходом, смотрит на мое тело, что обессиливает с каждым мгновением. — Бедняга, — говорит она себе под нос, но я все отчетливо слышу. Я могу попытаться побороться и делаю это, но все мои попытки тщетны, становится лишь хуже. Все мои ворочанья приводят к тому, что я наконец переворачиваюсь на спину и вижу на белом полу затертую фотографию. На ней ты, улыбаешься так счастливо, а твои карие глаза сияют так ярко. И я не понимаю, сон ли это или опять мое воображение. На моем лице проскальзывает глупая усмешка. В глазах все расплывается.