Мятой и дождем

Тьма схлынула. Роняя искры, она сползала едким плащом, текла водами черной реки – прочь от замка, прочь от башни, прочь – теперь здесь новый король. Облобызав напоследок сапоги Вортигерна – спасибо за власть, она ушла, клочьями тумана расползаясь на границе темного леса. Глаза его были синими – такими прозрачными на потемневшем, изможденном лице, что Артур замер, на мгновение – на долю секунды, прежде чем склониться над ним. Вортигерн, даже распростёртый на камне, не казался жалким, но выглядел тонким и разбитым, и в его взгляде впервые промелькнула беспомощность, похожая на потерянность человека, который, утратив память, видел мир впервые. Но Вортигерн помнил все, и от этого в его взгляде дымом клубилась, оседала пеплом горечь. - Я благодарен тебе, - прохладная ладонь под губами Артура вздрогнула, и прозрачные глаза вновь взглянули на него. Артур вдруг понял, что горечь во взгляде Вортигерна не была горечью поражения. - Прости, - хрипло, еле слышно вдруг сказал он, ощутимо теряя силы, выплёскивающиеся из раны вместе с черной, едкой кровью, пачкающей бледные руки и когда-то прекрасный расшитый камзол. Вортигерн уронил голову, а Артур вперемешку с триумфом победы ощутил в подреберье небывалую боль. Ни одна из сил, сейчас схлестнувшихся в Артуре, не могла победить, и он приказал умолкнуть внутреннему голосу, когда подхватил Вортигерна на руки. «Вряд ли он выживет», - сказал Артур себе, когда черная башня за его спиной рушилась, оседала вниз, роняя камни. Новый король не подумал о том, что ждет Вортигерна, если он все же выживет, но упрямо тащил того с собой, а с его ладони струйкой текла кровь – алая. - Зло ушло, - говорит девушка, упрямо и хмуро глядя на Артура. Она складывает руки на груди, прямо глядя в его светлые глаза, и спрашивает: - Почему ты не дашь ему умереть? Король молчит. Сказать по правде, он и сам не знает, почему. - Ты маг, ты и скажи мне, - она и вправду часто знает о нем то, чего он сам о себе не знает. Девушка молчит с минуту, поджав губы и глядя на короля. - Ты думаешь, в последнюю минуту он раскаялся. Ты не простишь ему и не примешь его, но… он твой дядя. Я понимаю тебя… Мой народ уничтожен, я понимаю, но… Артур качает головой, до треска в костяшках сжимая спинку стула, на которую опирается. Вероятно, она права. Но чувства, разрывающие его грудь, молодой король не может переплавить слова. - Я больше не ненавижу его, - наконец, говорит он. – Не смогу простить, презираю, но больше я не могу его ненавидеть. - Это и есть сила, - просто отвечает девушка, - теперь ты по-настоящему достоин быть королем. Вортигерн был бледнее, чем когда-либо на памяти Артура. Он дышал еле слышно, редко, мерно, и даже ресницы не вздрагивали, как бывает во сне. Артур на мгновение взял его прохладную ладонь в свои, ощущая, что в Вортигерне еще теплится жизнь. Тут же отругав себя за непонятное проявление чувств, Артур покинул комнату. - Злу проще найти дорогу в растерянные сердца, - вдруг говорит маг за завтраком, как ни в чем ни бывало глядя на Артура. Тот поднимает брови, смотрит на нее с вопросом в глазах. - Сомневающиеся сами открывают двери для тьмы, - так же загадочно добавляет она и возвращается к трапезе с самым невозмутимым видом. - Сегодня утро загадок? Могу и я загадать? – разводит руками Артур, выжидает пару минут, но так и не получает продолжения. - Я хочу сказать, что вершащий зло делает это под влиянием, но именно он первоначально совершает выбор, а потому не может быть невиновным. Но ты можешь сделать одно – понять причину, хотя она и не станет оправданием. - Мне это ничего не даст, - наконец, отвечает Артур. - Напротив. Ты поймешь, как зло находит путь в сердца. Поймешь долю вины, которая ложится на человека. Это урок, который ты можешь получить. - Сомневаюсь, что он захочет мне преподать его. - Он уже преподал, Артур, - она умеет смотреть так выразительно, что смысл фразы, даже не понятый вначале, доходит до сознания. – Когда он очнется, ты увидишь. - Что? - Смысл ему приходить в себя, если она сейчас скажет? – вдруг, хохотнув, встревает Билл. А потом, словно осознав удивительную истину, добавляет,– Может, тогда она сейчас расскажет тебе, а мы больше не будем возиться с ним? Артуру остается только закрыть лицо ладонью. Переговоры длились долго. Потом была трапеза, тоже долгая и сегодня весьма утомительная. Когда Артур вышел за дверь, уже сгустились сумерки: синие, прохладные, пахнущие дождем и влажной землей, шелестящие сотней трав и цветов. Королю даже показалось, будто он слышит, как далеко за изломом холмов и предгорий несет свои воды река, пенясь на камнях и полнясь новыми водами, что принес дождь. Хотелось стоять так вечность, забыв обо всем, но Артур смахнул сон, стер его ладонью с лица, и направился вперед по коридору, оставив позади прохладу, лившуюся от окна, умиротворяющую влагой и пряным запахом трав. В замке коптили факелы, пускали по стенам длинные, гибкие тени. Тени прятались по углам, сжимались там, точно в испуге, и разбегались вновь, завидев огонек свечи, трепещущий в руках Артура. Артур направлялся в свои покои, но словно в забытьи прошел мимо, и нашел себя лишь у дверей комнаты Вортигерна. Стража тотчас выпрямилась перед ним, вытянулась по струнке, и только сонные глаза и невразумительные выражения лиц выдавали усталость воинов. Машинально кивнув – то ли приветствуя солдат, то ли отвечая на собственный вопрос, молодой король толкнул двери и ступил внутрь, прикрывая ладонью огонек свечи. Тени метнулись по лицу Вортигерна, когда Артур присел рядом, оставив свечу на столике рядом. В ее теплом свете дядя выглядел неплохо. На самом деле, сегодня он действительно выглядел лучше. Бледность постепенно сходила, губы приобрели свой цвет, больше пугающе не сливаясь с цветом кожи. Он выглядел спящим, и все предупреждали, что он вот-вот придет в сознание и не понятно, как он будет себя вести. Артур приоткрыл окно, впуская в комнату ночную прохладу. Вдалеке шумел лес, зубчато выделяясь на фоне синего, темнеющего неба. Уже загорались первые звезды – бледные, едва заметные, они точками-гвоздиками собирались в созвездия, глядя вниз – на замок, стражу у ворот, реющие на ветру стяги, и на короля. А король, так и оставив окно открытым, вернулся на свой стул, и пламя свечи вновь трепетало, и она оплывала воском, считая минуты, что молодой король сидел у постели Вортигерна, по сентиментальности или глупости взяв его ладонь в свою. Пальцы бывшего короля были теплыми. Артур клевал носом, когда почувствовал, как Вортигерн пошевелился. Он на мгновение, кажется, сжал его ладонь, а потом хрипло, тихо сказал куда-то в пустоту: - Где я? Артур вскинул голову, и их взгляды встретились. Вортигерн замер, так и не выдернув руку из его ладоней, широко раскрытыми глазами глядя в лицо молодого короля. Его лицо на мгновение исказилось, словно в подступившем рыдании, но глаза остались сухими, когда бывший король накрыл лицо ладонью. - Уходи, - сказал он, не приказывая и не прося, бесцветно и тихо. Артур уже поднялся, но потом вдруг подумал о том, что тот мог что-то с собой сделать. - Нет, - сказал он. Вортигерн не отреагировал. Он просто лежал, закрыв глаза ладонью и сжав губы, несколько минут. А потом ответил, будто слыша мысли Артура: - Если бы я мог с собой что-то сделать, я сделал бы это уже после того, что сотворил с Катией. Они не разговаривали. Вортигерн был заперт в своей комнате, глядел в окно на сад, мерил ее шагами. Он не таял, но и не веселел, молча смотрел на Артура, когда тот заходил, а тот глядел в ответ почти точно так же. Вортигерн не выглядел зверем, запертым в клетке, или побежденным королем, или раскаявшимся, страдающим человеком. Он выглядел бесстрастным, и иногда Артуру казалось, точно тот заперт в самом себе. Дни проходили за днями, шли дожди и светило солнце, за окном благоухали розы и влажно, зелено разрослись папоротники в тени. Артур перестал гадать о том, что на душе у дяди, а просто наблюдал, глядел на него, и ждал, точно надеясь, что тот однажды сам заговорит с ним по доброй воле. - Он не сбежит, - в ее голосе столько уверенности, что Артур останавливается, смотрит на нее. - Почему ты так думаешь? - А зачем ему бежать? - в тон ему отвечает маг. - Чтобы быть свободным, жить, злодействовать… - Артур разводит руками, подразумевая в их широком размахе массу вариантов того, чем Вортигерн мог бы заняться, сбеги он. - Нет, - маг и Артур стоят в коридоре, и девушка, облокотившись на стену, глядит в окно, где простираются поля, а на их границе зелено встает лес в лучах полуденного солнца. Артур думает о том, насколько удивительно велик мир, и что для каждого находится в нем свое место, о чем он и сообщает магу. - Ты прав. Каждый находит свое место. Но смысл обретают лишь тот, кто ищет. - Его место здесь? - Он занял его, и оно принадлежало ему до поры. Но та дорога, на которой он стоял, изначально имела развилку. Он знал, чем все может закончиться. Все рухнуло, Артур, больше у него нет ничего. - Тебе ведь не жаль его. - Да. Мне все равно. А ты думаешь о том, что, возможно, совершил ошибку. Нет случайностей, Артур, и во всем есть смысл. Ты можешь увидеть его. А он – должен найти. Или истает, напрасно потратив этот дар судьбы. - Но для него это не дар. Я понял теперь. - Жизнь, Артур, это дар. Но нужно уметь им распорядиться. Артур был пьян. Он не припоминал, чтобы когда-либо так напивался, но сегодня ему хотелось надраться в лоскуты, чтобы отставить все, чем был беспрерывно занят его разум. Тренировки не помогали, дела не давали расслабиться, Билл зудел над ухом, а магичка, всегда дававшая дельные советы, куда-то запропастилась. Артуру необходимо было на время отбросить все, чтобы разум его хотя бы немного посвежел (о чем к утру, конечно, глупо было бы даже мечтать). Когда сознание Артура стало туманным и чистым, словно белый лист, король поздравил себя. Цель была достигнута – Артур напрочь забыл обо всем, что мучало его и мешало спать. Когда он шел в комнату, ноги по чистой привычке свернули в боковой коридор и остановились перед комнатой Вортигерна. О нем Артур еще помнил – чисто как о явлении, тихо и угрюмо существующем в пределах дворца. - Я не убью его, - заплетающимся языком он зачем-то предупредил стражу у двери, когда те открывали перед ним замок. Вортигерн спал, повернувшись спиной к двери. Он лежал на боку, свесив руку с кровати, и выглядел… нормально. Как спящий человек, не бесстрастный и отстраненный по своему обыкновению, а непривычно умиротворенный, с полуоткрытым ртом и легким румянцем на щеках – вероятно, от духоты в комнате. Артур присел на корточки у кровати, с глубоким интересом, характерным только для крепко пьяного человека, созерцая спящего Вортигерна – его розоватые, сухие, даже во сне упрямые губы, темные ресницы и закудрявившиеся вдруг волосы. Бывший король спал крепко и дышал мерно, глубоко, не выглядя зловредным ублюдком или потерявшим все человеком. В расстегнутом вороте рубахи виднелась его бледная, беззащитная шея и темные волосы на груди, и это делало его очень правдоподобно человечным, не похожим на ирреального демона, или узурпатора-короля, или убийцу. Артур плохо соображал, и где-то далеко, в самой глубине одурманенного сознания звенел колокольчик, предупреждающий о том, что ему нужно уйти, но молодой король не желал прислушиваться к столь тихим ощущениям. Ему нравилось сидеть вот так на корточках, потому что мир вокруг тогда кружился намного медленнее, ему нравилось смотреть на спящего Вортигерна, и еще он вдруг ощутил странную уверенность в том, что ему понравится проводить ладонью по его щеке, розовеющей в духоте комнаты, что он и сделал незамедлительно. Щека Вортигерна и вправду была горячей, когда пальцы Артура коснулись ее. Ресницы бывшего короля чуть вздрогнули, как если бы тот собирался проснуться, но его глаза оставались закрытыми, а потом Вортигерн вдруг потерся щекой о ласкающую ладонь, точно пес, желающий нежности. Может быть, именно этот нехитрый жест ошеломил Артура, а может быть, это произошло в следующий момент, когда Вортигерн еще раз во сне мотнул головой, проходясь приоткрытыми губами по ладони молодого короля. После этого Артура как кипятком ошпарило, и он сам не понял, как оказался в узкой кровати Вортигерна, прижимаясь к тому всем телом сквозь тонкое одеяло. А Вортигерн, потеряв опору в виде ладони Артура, склонил голову к его плечу, а потом пополз куда-то вверх, пока не уткнулся носом и горячим ртом тому в шею. Молодой король замер, конечно, и даже забыл как дышать, а Вортигерн лежал рядом, и его сухие губы касались чувствительного местечка на шее Артура, который стремительно начинал трезветь и осознавать, что если сейчас он не вылезет из кровати, может случиться все, что угодно, включая тот вариант, что Вортигерн очнется и перегрызет ему горло с той же прытью, с которой подставлял лицо под его прикосновения во сне. Но ужасно не хотелось покидать это место, которое, помимо горячего ото сна Вортигерна было хорошо тем, что мир, наконец-то, совсем перестал пьяно вертеться и вздрагивать. Было хорошо лежать вот так, и Артура стало по-настоящему клонить в сон, а потом он почувствовал, как рука Вортигерна, выпроставшись из-под одеяла, скользит по его бедру вверх, словно оглаживая, забирается под просторную рубаху и останавливается на спине, которая начинает покрываться испариной – то ли от неожиданно приятных ощущений, то ли от попытки понять, что именно происходит в мире и не свалился ли Артур часом в какое-нибудь другое измерение, где полным-полно добрых Вортигернов, которые только и делают, что обнимаются с племянниками, свергнувшими их с трона. Артур скосил глаза, пытаясь понять, что именно происходит: Вортигерн проснулся и сошел с ума от потрясения, или Вортигерн очнулся и ищет, где у молодых королей обычно прикрепляется кинжал, или Вортигерн проснулся и… Но Вортигерн спал! Он сопел Артуру в шею, как барсук, прижимаясь всем телом и держа руку на спине молодого короля, точно там ее законное место. Протрезвей сейчас Артур по-настоящему, он, конечно, вывалился бы из кровати и в позе атакующей гусеницы уже покидал бы комнату. Но Артур был сейчас в самой добродушной фазе опьянения, а потому мало того, что ладонь Вортигерна, лежащая на его спине, ему недолго казалась неуместной, так еще и в голове туманными образами стали появляться очень интересные варианты дальнейшего развития событий. Пока молодой король выстраивал стратегические планы, касающиеся по большей части партизанского проникновения под одеяло, беспокойный Вортигерн опять зашевелился и пополз куда-то вверх. Рубаха Артура поползла вместе с ним, оголяя живот, который тут же был оцарапан жестким полотном одеяла. Пока молодой король прикидывал, каким образом он сможет почесаться, Вортигерн замер, коснувшись кончиком носа щеки Артура, а потом вновь благополучно засопел, просто-таки исходя волнами умиротворения. Артур прикрыл глаза, осторожно вдыхая и ощущая, как тепло, мягко пахнут волосы и кожа Вортигерна. Больше не возникало желания уйти отсюда – напротив, хотелось закрыть глаза, погрузиться в сон здесь, ощущая под руками жар тела Вортигерна, чувствуя, как он тычет своим носом в щеку и смешно, совсем не по-королевски сопит, а его волосы пахнут мятой и дождем, словно впитав себя теплое послевкусие грозы. Потому Артур осторожно пошевелился, отклоняясь и приподнимая колючее одеяло, и скользнул в тепло, опять прижимаясь к Вортигерну и грозя спихнуть его с кровати своим напором. Тот спал просто потрясающе крепко для свергнутого короля, и только немного поерзал, находя местечко потеплее, которое оказалось аккурат под боком у Артура. Вортигерн незамедлительно занял его, и казалось, что теснее прижаться уже нельзя, а его ладонь так и осталась на спине молодого короля, и Артур отчетливо понял, что если тот намеревается еще немного подвигаться таким образом, то это может привести к весьма двусмысленному положению. Разум Артура был затуманен алкоголем и блаженным ощущением тепла, и потому тело реагировало на все прикосновения более чувствительно, чем тому хотелось бы. И когда Вортигерн еще раз потерся об него бедрами и животом в попытке найти удобное положение, Артур понял, что еще чуть-чуть – и у него встанет. Встанет от того, что Вортигерн, весь такой беззащитно спящий и оттого совершенно не зловредный, лежит рядом, дышит в лицо и почти что гладит его спину своими злодейскими руками. Артур открыл глаза. Он чувствовал, что надо возвращаться к себе, но не мог уйти просто так. И потому он подался вперед, находя губами рот Вортигерна и целуя его. Губы бывшего короля были сухими, горячими, расслабленными. Это был, конечно, украденный поцелуй, и Артуру хотелось запомнить этот вкус, это тягучее ощущение, которое таяло, словно сахар, где-то в груди, а потом спускалось вниз, тянулось и оплетало ноги, руки, не давая уйти. Хотелось навалиться сверху, подмять Вортигерна под себя, разбудить его, видеть эти прозрачно-синие глаза, чувствовать, как тот выгибается под ним, притираясь, соприкасаясь животом, бедрами, ногами. Это ощущение было настолько реально, что Артур, уже даже и не целующий, а просто замерший, касаясь губами губ бывшего короля, не сразу почувствовал движение. А потом он увидел глаза Вортигерна – широко распахнутые, близко-близко. Бывший король глядел на него по своему обыкновению молча, с нечитаемым выражением, а Артур, пользуясь моментом, просто взял и качнул головой вперед, вновь приникая к губам Вортигерна и теперь целуя его по-настоящему, влажно и глубоко, желая получить все, что успеет за эти короткие секунды, прежде чем получит тычок в живот от бывшего короля или как он там собирается защищаться. Вортигерн что-то промычал, но не вырывался, и Артур проигнорировал это, зацеловывая его рот, притягивая к себе за затылок, и вдруг почувствовал, как бывший король расслабился и… ответил. Он позволил Артуру скользнуть в рот языком, и тихо, глухо простонал, когда тот прижался к нему бедрами, а потом позволил улечься сверху, и подставлял под поцелуи щеки и лоб, шею, выгибаясь под его руками, но не говоря ни слова, и только иногда прикрывая свои сверкающие даже в темноте глаза, и приоткрывая рот, когда Артур, оглаживая его своими бесстыдными руками, принялся стягивать с него рубаху и штаны, словно потерявшись в собственной голове и забыв, кто перед ним – как минимум, мужчина, не важно, что бывший король, зловредный, печальный, потерянный Вортигерн, так желающий быть бесстрастным, потеряться в памяти - беспощадно, бестрепетно, безвозвратно. Ему не было прощения в самом себе, не было искупления и пощады в темных водах собственной памяти, но сейчас, на грани сна, когда явь так зыбка и прозрачна, хотелось почувствовать, как тепло рук проходится по телу, обволакивает умиротворением, как к коже приникают губы, как другой человек, такой далекий - Артур, дает ему то, что оборачивается вовсе не похотью, но затаенной нежностью, щемящей, таящейся лаской, которой Вортигерн поддался, забываясь на этот короткий миг. Артур целовал шею Вортигерна, словно припечатывая губами, точно оставляя знаки-следы на его бледной коже, спускаясь к плечу, проходя языком по темному, чувствительному соску и прикусывая его, вынуждая Вортигерна вздрогнуть. Артур так увлекся, что даже не сразу понял, как тот что-то сказал. В последнее время ему даже стало казаться, что на самом деле он никогда и не слышал его голоса. Но бывший король действительно говорил. Мягко и тихо, точно пробуя слова на вкус, прокатывая их на языке: - Разденься. Он не повелевал, конечно, не имел на это ни права, ни сил, но Артур замер, скованный звуками его голоса и уставившись снизу вверх в его глаза. - Разденься, - повторил Вортигерн, кажется, в третий раз, и сейчас в этой фразе прозвучало недосказанное «пожалуйста», разлившееся в на мгновение затревожившемся выражении его глаз. - Да, - Артур сказал это одними губами – скорее, самому себе, чем Вортигерну, и принялся за свою рубаху под внимательным взглядом бывшего короля. Артур - тяжелый, горячий, и когда он, избавившись от одежды, вновь заваливается сверху, придавливая к постели, Вортигерн на секунду глубоко выдыхает. Артуру кажется это невероятно смешным, хотя слова «смешной» и «Вортигерн» находятся в разных концах его словаря. Он неохотно сползает в бок, закидывая на бывшего короля ногу, сплетаясь с ним странном узоре, и тот не возражает, когда чувствует, как по его бедру влажной, плотной головкой проходится член Артура. А потом молодой король, скользнув ладонью вниз по животу Вортигерна, обхватывает рукой его естество, и он выдыхает сквозь зубы, и низко стонет, когда Артур задает нужный ритм, обхватывая плотно, уверенно. Он так близко – даже в неверном свете свечи Артур видит испарину на лбу Вортигерна, его лихорадочный румянец, опасный блеск глаз, которые он, прикрывая, вновь начинает прятать под ресницами. Ладони его стискивают плечи Артура, когда тот ласкает его член, проходится пальцами по чувствительной головке, размазывая смазку, и вновь продолжает надрачивать одной рукой, другой в это время сминая до синяков ягодицы бывшего короля. Вортигерн низко, отрывисто стонет, толкаясь в кулак Артура, и он близок к финалу, когда тот вдруг расслабляет руку и шепчет в самое его ухо: - Твоя очередь. Вортигерн медлит. - Давай же, - голос Артура низкий, рокочущий, грозный. Он пьяно сминает окончания слов, и хрипло дышит в ухо, и трется членом о бедро Вортигерна, оставляя влажные полосы. Он пахнет бренди - отличным бренди еще из личных запасов Вортигерна, и у него кружится голова – то ли от паров алкоголя, то ли от того, что его собственный член упирается в бедро Артура, скользит в такт его движениям. Все в Артуре звенит, как натянувшаяся струна, когда Вортигерн ослабляет свой захват на его плече и скользит ладонью вниз, оглаживая напряженный живот, проходясь пальцами по жестким волоскам в паху и обхватывая его член у основания. Мир опять кружится в совершенно невозможном ритме, обволакивая звездно-синим покровом ночи и густым запахом цветов, льющимся из открытого окна. Вортигерн дышит шумно, смотрит в его лицо неотрывно и совершенно сумасшедшими глазами. У Артура стоит крепко, тяжело, с каждым движением он подходит к краю, и ему хочется большего, но он не смеет, хотя Вортигерн, лаская его, позволяет трогать себя везде, и выгибается, рвано выдыхая, когда ладони Артура сжимают его ягодицы почти до боли, проходятся чувствительными пальцами меж них, оглаживая вход, надавливая, но не проникая внутрь. - Ты сделаешь это? – вдруг спрашивает он своим магическим, мурлычущим голосом, и в его глазах синие льдинки дрожат и плавятся. Артур молчит, прикрывает глаза – Вортигерн продолжает ласкать его, и его ладонь с влажным, пошлым звуком двигается на члене молодого короля. Он качает головой: - Нет. Неправильным, хотя и невероятно желанным, кажется овладеть им здесь, удерживая на этой узкой кровати, и Артур еще раз мотает головой, словно окончательно запрещая себе, и натыкается на прямой, прозрачно-синий взгляд Вортигерна, вновь – совершенно не читаемый и не дающий понять, что он чувствует. Взгляд его меняется лишь тогда, когда Артур, подавшись бедрами вперед, прижимает его член к своему, обхватывая их вместе рукой и принимаясь двигать ею в ритме, подходящем им обоим. Вортигерн склоняется к нему, соприкасаясь лбами, выдыхает в губы, приникая к Артуру, и кончает со стоном, пачкая живот и бедра Артура, вздрагивая всем телом и делая еще несколько толчков бедрами ему навстречу. Артур кончает позже, когда бывший король помогает ему рукой и прижимает потяжелевшую, горячую головку его члена к своему животу, трется об нее, размазывая смазку, а потом и сперму. После Вортигерн молчит. Он не гонит Артура, не предлагает остаться, просто молча лежит, глядя в сторону. А потом вдруг поворачивается к нему и, устало прикрыв глаза, словно смиряясь с чем-то в самом себе, опять тычет Артуру в шею носом, и натягивает одеяло на них обоих. За окном светлеет небо. Молодая заря поднимается медленно, лениво, и выпадает роса, и одуряюще пахнут розы, и шелестят листвой сотни старых деревьев, что видели слишком много королей, чтобы запоминать их лица. Вортигерн - такой же, как и прежде, прохладно-отстраненный, но иногда, в очень редкие, странные ночи, впускает Артура к себе, и осторожно, как зверь, прижимается к нему, засыпая. Иногда он спит спокойно, иногда – вздрагивает, вскакивает, шепчет, но никогда не кричит. Но в его глазах – это знает только Артур, да маг, что-то меняется: медленно, неуловимо, точно тает целый океан, однажды замерзший куском льда. - Возможно, на это не хватит целой жизни, - говорит Артур. Маг молчит, что-то напевает тихо, словно и не слыша, а потом поднимает на него глаза: - Скорее всего. Но мы не заканчиваемся этой жизнью. Мы – это больше, чем наши намерения и силы. Что-то шепчут тебе боги? Что-то говорят? - Да, - просто отвечает Артур, - но я не всегда понимаю их. - Только любовь способна спасти этот мир, - говорит девушка однажды, кажется, давным-давно. Артур слышал эти слова словно сотню лет назад, но только сейчас смысл их доходит до него. - Это как-то связано с девственницами и единорогами? – тогда, как ему кажется остроумно, уточняет Артур. - Нет. Это связано с добротой, милосердием и прощением. Принятием. Миром в сердце, - девушка выглядит строгой. – У любви много имен. Какое ее самое звонкое имя? Артур не знает. - Шелестят листья деревьев и колышутся на ветру травы, прорастают семена и лепестки цветов закрываются от дождя. Ты слышишь, как грохочет гром? Как лают собаки и тявкают лисы? Слышишь, как змея шелестит своим брюхом по песку? Жизнь, Артур. Это все, и каждый из нас, и ты сам – жизнь. Вот как еще звучит ее имя.