*** 9 и 3/4 ***
Гордон замечает это случайно, когда стискивая прихрамывающего Пингвина за ворот, обнажает кожу на шее, сбоку и чуть внизу, там, где так приятно оставлять засосы, а после – наблюдать за собственной меткой принадлежности на чужой коже. Изысканная, немного вычурная, как сам Освальд, галочка-единица буквально полыхает алым, знаменуя скорую встречу с судьбой. Вот же везучий ублюдок – умудриться выжить в такой передряге (а Джим уже не сомневается ни в том, как поступит сам, ни то, что Кобблпот выживет), да ещё и соулмейта обрести! Тем более – так быстро, один раз и все, никаких терзаний… Он разжимает кулак, чуть толкая растерянного Пингвина вперед, напоследок шепча совет никогда больше не возвращаться в этот забытый справедливостью город. Собственная метка над сердцем ноет, то ли из-за ворчливой зависти, копошащейся внутри, то ли из-за очередного изменения погоды. Джим Гордон всю жизнь думал, что ему ещё повезло, девятка – не слишком большое число, можно быстро обрести судьбу. Однако за всю его жизнь метка не поменяла значения ни разу.***
Во второй раз он сорвался, в этом стоит признаться честно – денёк выдался тот ещё и эта выходка… «Питера» его изрядно выбесила. Однако, то, что на том же месте на шее вместо цифры он видит уже смутный-смутный, еле заметный, будто дымчатый, контур метки, похожий на силуэт туберозы*, становится последней каплей. Даже у Освальда, Фиш его дери, Кобблпота, жалкого, ничтожного, лживого, есть соулмейт, а у него… Кое-как с реальностью его примиряет факт того, что видимо даже соулмейт Пингвина не может мирится с его сущностью – да, метка изменилась, перестав быть цифрой, но… Цвета в ней все ещё нет, и не известно, будет ли. Хотя, если вспомнить, как она полыхала практически у него под пальцами – равнодушными друг к другу быть они не могут, это точно. Наверно, просто разница в цифрах очень большая, вот Пингвин и бесится, лезет на рожон, придурок. Однако, как его не раздражает случайно узнанные факты о личной жизни Кобблпота, «розу» у него из рук Джим выбивает твердо и непреклонно. Не потому, что он полицейский, а потому, что он – человек. Его мать столько лет прожила без его отца, держась в это мире только потому, что воспитывала его, и Гордон слишком хорошо помнит, как тяжело ей было без него, действительно половинки её души. Врагу такой муки не пожелаешь. Даже если это Освальд.***
Когда во время одной из относительно мирных встреч, Джим не выдерживает, и спрашивает, что означала цифра на клейме дона Фальконе, он не ожидает получить ответа. Однако, один из криминальных глав Готэма только ухмыляется, сам осматривая темно-зеленое клеймо с черным контуром. Насколько Джим в этом разбирается, клеймо означало ровные и стабильные отношения, весьма близкие, правда, окончившиеся смертью другого соулмейта. Но не это самое необычное в нем, а то, что такое клеймо детектив уже видел, даже в том же месте – на тыльной стороне правой ладони. На ладони своей матери. - Это было количество дел, связанных со мной, которые вел твой отец. Кажется, в миг озвучивания ответа, он не смог справится с лицом, поскольку дон Фальконе раскатисто расхохотался. Джим предпочел бы никогда не слышать такого ответа. Тогда бы не пришлось справляться с мыслями, которые он в нем побудил. Чертовы метки.*** 9 ***
Изменение в собственной он замечает только вечером – вместо ядовито-красной, расположившейся на ребрах, прямо над сердцем, девятки теперь алеет свежим ожогом до крови восьмерка. Джим про себя перечисляет все случившееся за день, способное стать причиной: он познакомил Ли с Буллоком (количество друзей, с которыми нужно познакомить?), новое дело (общие расследования?), случайный комплимент от Нигмы (количество вспышек ревности?)… В общем, сегодня был обыкновенный день, полный забот. Причин для уменьшения числа метки миллион и одна, вряд ли получится узнать верную, пока закончится обратный отчет… Количество распитых вместе стаканчиков кофе, общие рабочие шутки, предупреждения о том, что рабочие романы плохо заканчиваются… В голове неожиданно мелькает образ Пингвина, принесшего сегодня приглашение в бар. Конечно, это никак не связано с меткой, но… Почему-то думается, что Освальд, узнай о Лесли, так бы не сказал, ни за что. Впрочем, и Кобблпот, и его слова, ничего для Гордона не значат. Ничегошеньки.*** 8 ***
Второй раз случается утром, когда он собирается бриться – так же быстро и незаметно, как девятку сменила восьмерка, теперь на его коже царит семерка. И предположений о том, что послужило причиной, нет. Количество вместе разделенных ночей? Использование определенной сексуальной техники или позы? Или столько раз он должен выдохнуть её имя, впадая в экстаз? Невольно мысли перескакивают на то, как это было… Лесли нежная, особенно в постели. Её ласки напоминают скольжение шелка, столь же приятные, как и неспешные, долгие, теплые, чувственные. У неё нежная кожа, чуть отдающая цветами и чем-то медицинским, которую так приятно целовать… У него тоже нежная кожа, может даже ещё нежнее – кажется, будто каждое прикосновение способно оставить на нем след, яркий отпечаток, и удар, и ласка. Его руки всегда прохладны и чуть влажны, будто сама его кожа источает туман, как река, что породила его, утром. Да, Джим знает – он родился именно тогда, исторгнувшись из темного затхлого потока, как из родовых вод, так же окруженный кровью и грязью. И, не иначе как «в рубашке», во всех смыслах… Он тоже был бы нежен, но иначе, не шелком, а лезвием ножа, плашмя, плотно, хладно, облегая каждый сантиметр плоти, обжигая обоняние запахом дорогого одеколона и крови. Целовать его тоже было бы приятно, хоть и очень неловко. Но куда приятнее было бы его кусать… Лесли в равной степени как любит получать удовольствие, так и дарить его. С ней легко – Джим знает, что всегда получит свою долю наслаждения, если не забудет подарить ей её… …С ним сложно. Всегда сложно. Не понять, пора или нет, много или мало, поздно или рано? Джим по правде говоря, не знает, как себя с ним вести, но… кажется, Он знает, как вести себя с Джимом. На каком расстоянии нужно держаться, чтобы подзадоривать ещё сильнее, какие слова произнести, чтобы гарантированно выбесить, наверняка и остальное Ему известно. С какой скоростью должен двигаться кулак, обхватывая возбужденную плоть, чтобы вызвать шипение и дрожь по телу, сколько кругов большим пальцем сделать по головке, размазывая капельки смазки, под каким углом изгибаться и в какой тональности стонать, чтобы они оба теряли голову. Лесли редко целует его куда-либо кроме лица и губ… … Выдайся у Него возможность, он бы покрыл Джима поцелуями с ног до головы, каждый раз прикасаясь губами кожи благоговейно, как к святыне. Лесли убирает волосы, чтобы не мешались. Его волосы… удобны. Ровно той длины, которой хватает, чтобы и зарыться в них в забытье, и схватить с силой, чтобы прижать ближе, управляя, направляя его ядовитый язык и узкие губы туда, где им самое место… А ещё они приятны на ощупь – мягкие, тонкие, словно пух. Чертов птичий пух. Лесли прикрывает глаза, раздвигая бедра, позволяя ему вставить... Он бы насаживался сам, это Джим знает твердо. Он бы в буквальном смысле «взял бы дело в свои руки», сначала разработав себя, смазав хорошенько, до хлюпанья, до несдержанного рычания из глотки детектива, до снисходительного смешка, сменяющегося стоном, когда Он наконец-то опускается, одним движением, целиком, плотно прижимая ладонями чужие бедра, не давая двинуться. Лесли выдыхает хрипло, соскальзывая с него, ещё твердого, и доводит до пика руками, не глядя, прикрывая мутные от оргазма глаза. Если бы не они, Джим бы и не знал, что ей хорошо. Их близость – единственное время, когда все становится кристально ясным, честным, даже чистым, особенно Он, особенно тогда, когда наслаждение достигает вершины. Пульс, и так казалось бешеный, становится настолько частым, что его можно уловить губами, когда Джим обводит чужой сосок языком, чуть прикусывая. Веснушки от прилившей к коже крови выделяются ярче, единым апельсиновым, теплым и сладким узором, покрывающим тело, волшебным блеском драконьей чешуи. И глаза у Него – тоже драконьи, жаждущие, яркие, как драгоценные камни высшей пробы, ничуть не мутные, чистые и острые на гранях-взглядах. И Джим режется о них, как глупый рыцарь о драконьи когти, соскальзывает за грань удовольствия, обоюдоострого, совместного. Разделенного на двоих в равной степени, одновременного, отраженного в крупных осколках жидкого горного хрусталя, катящегося из глаз-самоцветов – в драконьих слезах. Джим пытается вспомнить, пытается понять, но у него не получается. Несмотря на чудесную ночь, на душе муторно и гадко, и новая цифра насмешливо колет слишком чувствительную кожу под рубашкой, не давая забыть то, чего никогда и не было. И быть не может.*** 7 ***
Семерка сменяется шестеркой вместе с тем, когда ситуация в городе достигает пика (так выходит по его расчетам, потому что сам процесс он снова не застал). Он что-то говорил Харви по телефону о том, что из подлецов Фальконе – лучше всех, о том, что он снова может взять власть в свои руки. Он настолько яро это утверждает, что начинает верить в это сам. Пингвин знает, видит, чует, понимает лучше Гордона, что это не так, пытается его вразумить, по-своему, по-темному, взывая ко всему светлому, что есть в детективе. Джим называет его дьяволом, хотя остальные окружающие, тот же Лоуб, подходят под это определение куда больше, уступая Кобблпоту только в харизме. Клеймо полыхает, когда они висят все вместе перед Фиш, ожидая смерти, и буквально горит, когда позже Пингвин начинает стрелять. Вот уж точно, дракон драконом – и рычит, и ревет, и с одного рожка пулемета уложить больше двадцати человек – это многое значит. И только когда они под очередной крик «ФИИИШ!», они оказываются в машине, он рефлекторно хватается за ноющую грудь и видит в отражении зеркала заднего вида силуэт проступающей под мятой рубашкой цифрой, уже другой. На секунду у него возникает крамольная мысль о том, что может он не прав, что его соулмейт отнюдь не Лесли, а… например… Например… О нет… ФИШ?!! А позже, он узнает, что Барбара пыталась убить Лесли, и внезапно успокаивается. Да, конечно это ужасно, но… кажется он наконец-то догадывается, что означает его цифра – сколько раз Лесли будут пытаться убить из-за него. Да, именно это.*** 6 ***
Джим уже практически прекратил обращать на клеймо внимание, когда оно снова дает о себе знать, во время разговора с Пингвином, кажется окончательно свихнувшимся. Он кричит, он говорит то, что никогда не говорил, ведет себя так, как никогда не вел, точнее, вел, но не с Джимом Гордоном. Он не называет его старым другом, и это (как бы раньше Джим подобного не желал) скорее пугает и настораживает, чем радует. Он улыбается, широко, не разжимая губ, превращая и так некрасивое, заплаканное лицо, в подобие гаргульей морды, скалящейся с вершин готэмских водостоков. Он смеется и хохочет, прощаясь с ними словами и жестами, умоляя остаться пустыми блеклыми глазами. Татуировка раскаляется, чуть ли не шипит, когда он, поворачиваясь на одних носках, уходит прочь. Хватит, он не будет об этом думать, он не хочет знать. Как не хочет повернуться обратно и знать, какого же черта творит со своей жизнью Освальд. Совсем не хочет.*** 5 ***
Следующий раз… настолько смутный и еле ощутимый, почти неощутимый, будто клеймо само не уверенно – засчитывать или нет? Если бы Джим знал, что именно, он бы мог подсказать, а так… Пингвин снова чуть ли не требует от Джима, чтобы тот его убил, направляя на нового мэра дробовик. - Потому что речь идет о знакомом и небезразличном тебе человеке. О ком он? О чем он? Неужели… От выстрелов по капоту бегут искры, настолько яркие, что в глазах появляются слезы. Джим смаргивает их, целясь в металлические шашечки, сам себе твердя. Только в этот раз. Только потому что Галаван действительно подозрителен. Только потому что Пингвин в чем-то прав. Но Только В Этот Раз.*** 4 ****
Тройку он замечает, когда умывается, выйдя из кабинета Барнса. Краем глаза он видит, как возле клетки.. то есть, камеры, с Кобблпотом вертится Нигма. Памятуя об их нежных отношения, для Джима это выглядит ещё подозрительнее и неприятнее, чем есть на самом деле. Словно плохая криминальная пародия на Ромео и Джульетту. Впрочем, Гордону плевать на их шашни – в голове до сих пор крутятся сказанные Натаниэлю фразы. «То есть, сказал правду» «Мудрое решение, сэр» «Я рад снова быть здесь» «Так точно, сэр!» Он вспоминает это, и почему-то в голову лезет другое – то, как каждый раз Пингвин спасал свою шкуру, выкручиваясь, извиваясь, как змея, отравляя словами разум своим врагам настолько, что некоторые буквально отпускали его сами. Так было с Марони, с Фальконе, с остальными… Неужели так будет и в этот раз? И есть ли между ними разница, если сегодня Джим делал то же самое, защищаю свою задницу? Барнс действительно отпускает Кобблпота из камеры. Просто чтобы переместить в другую. В Аркхейм.*** 3 ***
Глаза у Освальда шальные, но все ещё драконьи, неприятно-яркие, и смотрит он на Джима так, как на самое заветное сокровище, на святыню смотрит паломник, пристально, не отрывая взгляда, и уже не столь важно, что он говорит – все слышится как молитва, мольбой и являясь. Кобблпот просит его спасти. Гордон объясняет, что его уже спасают, пытаясь вылечить. - Прощай, Пингвин. – Говорит он напоследок, удаляясь. За его спиной вопит Освальд, словно его действительно пытают, и Джим еле сдерживает себя, чтобы не кинуться вслед за санитарами, чтобы его освободить. Но все-таки сдерживается. Когда Джим снова видит изменения в клейме, то скидывает на то, что это – количество преступников-психов, которых он засадил за решетку, чтобы быть с Лесли. Просто сегодня их стало на одного Пингвина больше.*** 2 ***
Это предположение быстро проваливается, когда мутанты Стренджа заполняют весь город, а двойка на его груди никак не желает сменяться на единицу. Она остается такой же, когда Кобблпот становится мэром, исчезает с поста, становится официально мертвым, после признания Нигмы, когда так же внезапно как пропал, появляется перед Гордоном. Он стоит настолько близко, что если бы Джим хотел, он бы мог с легкостью его поцеловать. Какого черта в его голову вообще приходит эта мысль, детектив не знает и знать не хочет. Скорей всего, вирус оказался куда более вездесущим, чем рассчитывал Суд, и он уже им надышался. Это – единственное разумное объяснение творящемуся вокруг безумству. Джим хватает Освальда за галстук, прижимая его к себе ближе, невольно замечая участок клейма, выглядывающее из-за воротничка. Цвета, полноценного, ещё нет, но… по силуэту туберозы вьются глубокие, как рваные шрамы, паутинки-вены насыщенного, яркого, как венозная кровь, цвета. Значит, он его действительно любит, этого беднягу. Джиму даже жаль того, к кому Освальд испытывает подобное. И, честно говоря, немного завидно. Совсем чуть-чуть. Во всяком случае, жалости больше – иметь во врагах Нигму – то ещё удовольствие. Это он знает по себе… Его метка странная, честно говоря – красная в глубине, переходящая в небесно-голубую и глубоко-изумрудную, она буквально полыхает чернотой, не сплошной, но вязкой паутинкой обхватывающей весь контур. Так бывает только когда чувства очень сильные, но неоднозначные, не обозначенные судьбой как единственно верные – начиная от влюбленности и восхищения с очень-очень крепкой дружбой и ненавистью до смерти. Спрашивать о том, кого обозначает, Джиму нет нужды – есть только один человек, к которому Загадочник может испытывать такое. - О, так вы не знаете, детектив? – Улыбается Нигма. – Нет, вы действительно не знаете? – Хохочет псих - Джим его не видел таким довольным с того самого момента, как Эдвард отправил его в тюрьму. Однако, он быстро прекращает смеяться, замечая взгляд направленный на клеймо. - А, да… конечно, такая вещь не может не вызвать у вас интереса… Профессиональная деформация. Хотите узнать о моем клейме больше, детектив? Гордон молчит, выжидая, однако, Нигме ответ и не нужен, он дает его сам. - Честно говоря, что касается… объекта привязки, то определить его было просто. Куда сложнее было найти сам принцип связи. Благо, у меня было и время, и возможностей найти закономерность. 4911, если быть точным. Гордону даже становится интересно, что же обозначало это число – количество вместе проведенных минут? Да нет, вряд ли, даже Нигма бы не успел все разгадать… - Мне хватило 2101, чтобы все понять. А может и успел бы. Это же Эдвард. - Впрочем, моего состояния это не улучшило, поскольку мало кто находит синдром второй грани – верхом мечтаний. Джим еле успевает сжать губы, чтобы не прыскать. Да уж, Эдвард действительно оказывается… неудачником по жизни, раз даже соулмейта нормального иметь не может, а только вкупе с кем-то. Синдром второй грани ещё называли «вторым шансом», и оно было бы даже вернее, но не во всех ситуациях. Были люди, которым на роду было написано иметь не одного, а 2 соулмейтов, иногда это была та редкая счастливая комбинация, когда в жизни возникали и любовь и лучший друг, но чаще всего один мог заменить другого. В какой-то мере, это было соревнование – кто из этих двух успеет первым довести число до нуля – тот и победил, причем, причины понижения планки тоже были одинаковыми. Эдвард, судя по всему, был вторым. Нет, в таком случае чувства тоже возникали, но… … но это был слабым подобием того, что получал первый. Ну, если он ещё был жив. - Мне не интересны ваши с Пингвином отношения, Нигма. - О, да неужели, детектив? – Жмурится Загадочник, улыбаясь бликами на очках. – А мне кажется, что вас это наоборот должно заинтересовать… - Это почему же? – Даже удивляется Джим. - Потому что ровно 4911 раз я ревновал Освальда к вам, пока не понял, что окончательно в него влюбился. Но Джим все ещё не понимает, к чему он это. Не желает понимать. … Вот чего у Освальда не отнять, так это умение эффектно появиться. Эффектно и эффективно, вовремя, тютелька в тютельку. Бриджит огненным залпом отправляет подручного Сов полетать из окна, в то время как сам Джим оставляет Пингвина разбираться со всем остальным. И нет, его совсем не волнует то, что Пингвин с его ногой вряд ли успеет выбраться из здания, раз это даже самому Джиму едва удается. Это Джима не волнует. Совсем. Ну, почти, и все равно этот газ не убивает, а только сводит с ума. И Джим сильно сомневается, что в случае с Освальдом это вообще возможно.*** 1 ***
Доходит до него скоро – в то мгновение, когда он уже собирается передать Пингвина в руки Загадочника в обмен на Тетча, сердце начинает гореть. Точнее, горит не оно само, но клеймо над ним, и вслед за этим в голове становится жарко от осознания. Гордон дергает Кобблпота на себя, совершенно рефлекторно, оглядывается очумело, и в конце-концов остановив свой взгляд на лице Освальда, произносит: - Ублюдок. Освальд моргает, совершенно ничего не понимая, а Джима уже начинает нести. Вирус в его крови делает все проще и понятнее, а его самого – быстрее в восприятии и реакции. Тряся того как грушу, выплёвывает слова буквально в лицо Кобблпота: - Подонок, не мог что ли раньше сказать, а? Намекнуть хоть, что ты… - Джим, Джим, я не понимаю, что ты… - Да все ты отлично понимаешь! – Джим трет ноющую грудь, пока в голове проносятся обрывки воспоминаний. – Черт, ты же сам мне говорил, ещё тогда! Все ты понимаешь! « Ты спас мне жизнь! Никто и никогда не делал для меня такого!» Никто. Кроме Джеймса Гордона. Ну, ещё и Нигмы. И, кажется, это начинает доходить не только до него – взгляд Освальда становится каким-то слишком понимающим и… выжидающим? Как у дракона, выжидающего в засаде, когда можно выкрасть принцессу. И это ожидание Джим не в силах обмануть, как бы не старался. - Я спас тебе жизнь, и ты… Нет, не так – я был первым, кто спас твою жизнь, кто сделал это впервые, так ведь? Где-то на заднем плане скрипит зубами Эдвард, но его никто не слышит, потому что Освальд… Смеется. Искренне, светло, радостно – Джим никогда не слышал такого его смеха. Но Гордон уже понимает, что ради него он готов на все, даже предать Освальда ещё пару десятков раз. Благо, это уже не нужно, а нужно только спасти его. Ну, и весь город заодно. Барбара появляется как нельзя кстати – не в силах вынести ещё и секунды в обществе казавшегося его соулмейтом Освальда, детектив охотно переключает на неё внимание. Раз уж прикончить Пингвина он не может, зато душу отвести на остальных – имеет полное право! Кажется, он начинает понимать Лесли. Интересно, а если Освальду вколоть вирус, он тоже все поймет? Или же сам станет более понятным?! Хотя, кое в чем Джим успел его достаточно изучить. Например, он даже не сомневался в том, что когда в перестрелке наметится передышка, его и след простынет. Он просто не ожидал, что он ещё и машину заберет!*** 0 ***
В самом конце, когда антидот бежит по жилам их обоих, а рука Лесли зажата в его руке, Джим понимает, что спятил окончательно. Почерневший гладиолус на затылке Лесли и собственное клеймо убеждают его в этом все сильнее, и в конце-концов он не может противиться собственной участи. То же самое говорит ему письмо Ли, которое он читает с небывалым облегчением. Пожалуй, он рад её отъезду даже больше, чем она. Джим Гордон спешит туда, где ему действительно надо быть. Не в опустевший дом, не в полицейское управление, о нет. Туда, где северным сиянием сверкает неон, обводя контуром айсберг, где уже начинает звучать музыка, и где становятся неразличимы грани между светом и тьмой, что в душе, что наяву. Туда, где лукаво улыбаясь одними глазами, как это бывает только в сказках, верно ждет своего глупого рыцаря под гербом туберозы дракон.