Единое целое

Элион не раз и не два задается вопросом, что же такое Меридиан. Элион смотрит на советников и друзей, которые повторяют слова Галгейты, которые повторяют слова Оракула и улыбается. Улыбается, потому что абсолютно не хочет внимания к своему состоянию. Улыбается, потому что в глазах тоска - и это только ее тоска, которой она ни с кем не намерена делиться. Королевская резиденция перенесена в центр столицы Меридиана. Но замок на холме все еще существует. Он стоит, прозрачной тенью нависая над городом, почти растворяясь в прохладной дымке тумана по утрам и вечером, когда закатное солнце чуть-чуть, будто бы все еще опасаясь, аккуратно освещает самый край тонких высоких башенок. У жителей Метамура эта тень до сих пор вызывают дрожь. А Элион разглядывает замок из окна своей спальни с восхищением и непонятной надеждой в глазах. Она вспоминает глухую пустоту светлых коридоров и воображает, каково жить в таком замке. Элион знает, что это неправильно. Она почти ненавидит себя за свою слабость, но ничего не может поделать. Элион приходит в этот замок каждый раз, как только чувствует отчаяние. Потому что Элион – ребенок. И этот ребенок имел несчастье влюбиться в образ. Таким манящим и таким заманчивым ей тогда казалось предложение Змея вернуться в мир, который от кончиков пальцев и до макушки каждого жителя принадлежит ей. Седрик умел описывать, как умеют змеи-искусители, ― красочно, ярко, сочно, что против воли хочется окунуться в эти потрясающие рассказы. Почувствовать себя живой. Меридиан показался ей тогда прекрасным миром, который омрачало лишь присутствие Завесы. Элион старалась изо всех сил, по незнанию делая только хуже. Удивительно, что после всего, что она натворила, девочки все еще дружат с ней. Мысли королевы скачут, но все равно, каждая, даже не совсем оформленная дума, в итоге скатывается к тому образу, который она мечтает ненавидеть. Мечтает, но не может. И она снова и снова возвращается в замок на холме. Бродит по коридорам, легко касаясь ладонью стен, трогает бесконечные стеллажи с книгами, стряхивая с побледневших обложек осевшую пыль. Элион хочет, безумно хочет, но увы. Элион просто не способна ненавидеть образ прекрасного принца в обрамлении странных роз. Фобос, несмотря на его отвратительный характер, подлую натуру и абсолютно неадекватные амбиции, которые он очень успешно скрывал при общении с сестрой, вызывал у Элион восхищение. Она, смотрящая в зеркало вместе с Князем, казалась себе самой маленькой и неказистой. Она не видела глаз принца в тот момент, но полагает, что там не было ничего, кроме презрения. Элион вообще не уверена, что льдисто-голубые глаза ее брата умеют выражать хоть какие-то положительные эмоции. Но ему и не нужно. Это Элион – свет. Ее брат – тьма, холод, ледяное презрение, острым кинжалом воткнувшееся в сердце маленькой девочки, которая, несмотря на уже открытые Стражницами Завесы глаза, все еще пыталась разглядеть в брате человека, которого там никогда не существовало. Элион хотела бы поплакать. Разреветься, уткнувшись в мягкую ткань темной, сине-зеленой мантии, сжать в руках мягкий шелк платиновых кос, концы которых постоянно находились в руках у шептунов. Но королевы не плачут, а Фобос – медленно сходит с ума в Башне Туманов. Элион не понимает, как можно тут жить. Элион касается руками черных стеблей, натыкаясь на шипы. Царапина болит – почему-то уколы странных роз не проходят сами собой. Юная королева видела брата – он, болезненно, почти сливался с этими жуткими цветами. Они оплетали его, будто он сам был одним из них, и это смотрелось до безумия завораживающе. До безумия, потому что в те редкие минуты, когда ее брат появлялся в замке, она отчетливо видела ярко-красные капли крови, стекающие по спине и оставляющие на мраморных полах замка аккуратные разводы. Насколько нужно любить сад, чтобы делать с собой такое? Порой у Элион мелькала крамольная мысль, что ее брат просто обычный мазохист, но она казалась такой неправильной, раздражающей и ломающей прекрасную картинку у нее в голове, что королева просто отмахивалась от нее. Нет, скорее он просто не считал это важным. Не считал важным собственную боль и потерю крови. Для него это было настолько незначительным, что на это не стоило обращать внимания. Эта мысль больше подходила под образ, и Элион кивала самой себе, каждый раз залечивая порезы после посещения сада. С каждым разом осознавая, что в принципе кровавые линии у себя на руках можно и не залечивать. Это же всего лишь царапины? Королева всегда задумывалась, ведь ее брат проводил в саду огромное количество времени. Он практически жил среди этих жутких растений, пугающих обычное население Меридиана. Королева задумывалась, касаясь земли возле корней странных роз, ощущая странную влажность. Всегда, даже если на Меридиане уже несколько дней не было дождей, земля в саду брата была чуть влажной, источая тонкий металлический аромат, который почти не заметен на фоне запаха мокрой земли. Элион понимает теперь почему. Галгейта рассказывала на лекциях по видам магии, что магическая кровь очень долго испаряется. А крови в саду Фобоса было очень много. С каждым разом Элион заходила все глубже и глубже. И с каждым разом ей казалось, что вот так – вот так правильно. Окунуться в этот мир жутких цветов, дать оплести себя гибким, черным стеблям странных роз и раствориться здесь. Но наваждение, как правило, быстро проходило, и Элион, испугавшись собственных мыслей, спешила обратно – к яркому свету, прочь от проклятого сада. С каждым новым визитом заходя еще глубже. В конце концов, порезы уже не казались такими важными. Да и черные стебли, не смотря на шипы, оказались сильными, и прохладными. Они оплетали руки и ноги, холодя тонкую кожу, давая ощущение ложной свободы. Но стоило только резко повернуться или дернуться, и острые шипы впивались в вены, вновь окропляя влажную землю. Элион непременно дергалась. И с шипением выбиралась из сада, на ходу пряча исполосованные руки под широкими рукавами. В конце концов, красные разводы на светло-голубом смотрятся не очень красиво. Калеб начал было беспокоиться, когда однажды королева сменила привычно голубое платье, на теплый кашемир темно-зеленой мантии, но быстро успокоился, получив логичное объяснение – лето кончается, начинается осень и королева просто слегка мерзнет в легком наряде. А Элион, пряча под столом окровавленные руки, снова улыбается. И после ужина возвращается в сады. Здесь ее не беспокоят глупые министры. Здесь нет орущих повстанцев и крикливых горожан, которые постепенно начинают раздражать. Здесь всегда тихо, только шелест листьев слышен при сильных порывах ветра. Ее мантия пахнет мокрой землей, также как когда-то пахла мантия ее брата. Элион почти не дергается, когда шептуны трогают ее волосы, слегка натягивая короткие пока косы, вызывая сладкую дрожь. И не дергается, когда черные стебли обвивают тонкие запястья, заводя их чуть за спину, но не подчиняя, нет. Подчинить королеву Меридиана нельзя. Можно только слиться с ней в единое целое. Калеба охватывает ужас, когда он видит кровавые разводы на полу замка. Королева с каждым днем двигается все плавнее. Галгейта объясняет это магическими тренировками, где нужна плавность движений, но Калеб упрямо молчит, думая о своем. Когда то давно он такое уже видел. Еще шептуном, он видел, как юный меридианский принц ходит по замку – легко, будто скользя по мраморному полу. Калеб решается навестить ненавистное ему место и не ошибается. Сердце стучит в горле, а Элион поднимает на повстанца огромные голубые глаза, в которых отражается кусочек неба. Она теперь - единое целое. Со всем, что осталось от ее брата. Калеб дрожит. Элион мягко потягивается, позволяя стеблям ослабить хватку, и ступает босыми ногами на траву. Для нее Меридиан, как и для опального принца, ― сады. Первая и последняя ассоциация.