праздник

Юлик с детства такой. Как говорит Дима – особенный. Он утверждает, что человеку иногда свойственно рождаться таким. Что люди эти – самые добрые. Что хоть у них вместо ног два колеса – они всё равно люди. У Димы, кажется, появилась подруга. Красивая-красивая, Юлик видел. Её Ксюшей зовут. У Ксюши длинные чёрные волосы, тонкие запястья и по-девчачьи звонкий смех. Когда она смеётся, то содрогается всем телом и забавно прикрывает ладошками лицо. И даже на щеках её розовых – господи! – ямочки. Юлику кажется это очаровательным. Он искренне рад за Диму. Рад за него даже тогда, когда Ксюша, провожая мужчину до дома, каждый раз неловко целует его в щёчку. Ларин краснеет, но виду не подаёт – как мальчишка, ей-богу! Вот дурак, думает Онешко. Самый настоящий. Юлику кажется, что если бы его поцеловала девушка, то он точно был бы на седьмом небе. Тогда почему Ларин опять хмурится, опять руки складывает на груди и щурится на солнце так странно-раздражённо? Он что – несчастлив, что ли? Однажды Юлик украдкой видит, как Дима пытается отдать девушке свою ветровку, потому что «Ксюш, блять, холодно же, ну что ты как маленькая». И парень действительно рад за него! И за Ксюшу рад, потому что Ксюша – счастливица. Ксюша носом зарывается в Димину ветровку и вдыхает едва уловимый запах. Юлик наблюдает со стороны и невольно вдыхает вместе с ней. Вздрагивает. С чего это вдруг ему внезапно хочется думать о том, что Дима пахнет мятой? Почему Юлику неожиданно захотелось, чтобы Ларин снова был рядом? Отчего сердце, неугомонное, суетное, стучит так болезненно в молодой груди? Онешко подъезжает к другому окну и продолжает следить за парочкой, отогнув шёлковую занавеску. Воровато оглядывается по сторонам (хотя в квартире кроме него больше никого нет) и с удивлением кладет ладонь на грудь – туда, где сердце бьется немного чаще, чем обычно. Юлик жмурится, потому что чувство это – сладкое – охватывает с ног до головы. И на Ларина хочется смотреть чаще. Парню хочется смотреть, как с мягкими Димиными волосами играет ветер, а потом представлять, как зарываешься пальцами в эти самые волосы и... Господи! Онешко не знает, рад ли он за Ларина, когда Ксюша едва поднимается на цыпочки, невинно и совершенно непорочно прижимается к Ларину губами. Когда в жизни Димы происходит первый и настоящий поцелуй, Юлику кажется, что это он во всем виноват. Что будь неладна эта коляска и вся его безвольная жизнь! Что это из-за него друг так поздно познал вкус настоящего счастья! Юлик рад за Диму, но парню – господи! – почему-то совсем-совсем не дышится. Он смотрит на небо, смотрит на ослепляющее летнее солнце и горько улыбается. Сейчас ему почему-то нестерпимо больно, будто невидимые руки вырывают ребра по одному из груди, в надежде добраться, наконец, до сердца. Юноша нервно смеётся, когда видит, как Дима отстраняет Ксюшу от себя. Что же он делает, господи? Он что, совсем дурак? Юлик судорожно откатывается от окна и врезается в столешницу. У него внутри теплится странное чувство, и кажется, что оно произрастает из самого сердца. Кажется, что цветы эти – а по-другому никак не назовёшь – разорвут ему грудь. Фиалки упрутся в грудную клетку, вьюны оплетут и поломают рёбра, розы проткнут шипами насквозь. Настолько сильное это чувство! Юлику кажется неправильным совершенно всё. И розы эти, и фиалки, и коляска, которая вмиг перестала быть нужной – да к чёрту её, юноша бы и без неё смог! Парень опирается о подлокотники, чувствуя уверенность в каждом движении. Нет, Диме больше не придётся возиться с ним! Юлик встанет, обязательно встанет. Прямо сейчас. Парень поднимается на ноги и налегает на подоконник, внутренне радуясь. Ему кажется, что за спиной вырастают крылья, ведь так стало легко и свободно без этой коляски! Кажется – тотчас взлетит, облетит весь земной шар и приземлится на ноги, твёрдо и уверенно! Онешко, воодушевленный и радостный, убирает руки, делает смелый шаг в сторону кухни и падает. Прямо посередине комнаты. Ангел с поломанными крыльями. Юлику хочется бить кулаками, лежать на полу и рыдать в голос. Он беспомощен и жалок. Парень сжимается, не в силах пошевелить ногами, замирает, слыша звук открывающейся двери и торопливые шаги. Имя его зовут тревожным голосом, и Юлик, думает, что лучше бы ты, Дима, и не заходил сюда вовсе. Лучше бы ответил Ксюше взаимностью и продолжил с ней гулять. Лучше бы ушёл, оставив после себя едкий, пробирающий до костей холод. Лучше так, чем провести всю свою жизнь с жалким колясочником. Дима заходит в комнату и замирает. Онешко, скрюченный, поломанный, лежит на полу и мелко дрожит. В глаза Ларину смотреть боится. В груди у Димы сдавливает нестерпимо больно, и дышать стало, кажется, невозможно. Он смотрит с отчаянием, с жалостью, с глубокой печалью. Юлик плюётся от такого отношения к себе. Мужчина мгновенно срывается с места, падает на колени и тянется к Юлику, словно к солнцу. Парень отталкивает, стараясь подняться сам. Не выходит. Дима привстает, берет его ладони в свои и тянет на себя мягко, неторопливо, нежно. Онешко падает Диме на грудь, жмурится от стыда – ему хочется провалиться сквозь землю. — Обопрись об меня, — Юлик смотрит в его стеклянные глаза и видит в них океан сожаления. И лицо его так близко, что юноша почти чувствует лёгкое Димино дыхание на своих губах. Онешко вжимается грудью в грудь Димы, облокачивается, стараясь встать на ноги. Он думает, что, если податься вперёд, то можно дотронуться носами, а если приблизиться ещё, всего лишь на миллиметр – то и гу... — Давай же, сделай шаг. Юлик боится снова облажаться. Он пальцами сжимает футболку на Диминых плечах, затравленно смотрит в пол, чувствуя сильные руки Ларина на талии. Дима украдкой замечает, что у Онешко очаровательно слиплись ресницы. Что родинка у уголка его рта смотрится слишком красиво. Что коленки и локти у Юлика невозможно острые. Юноша такой открытый, нежный и хрупкий, одно неверное прикосновение – и доломаешь окончательно. Мужчина поддерживает, мужчина говорит, что всё обязательно получится. Что Юлик обязательно поднимется на ноги. Парень не верит. Тогда Ларин мягко, ободряюще касается губами щеки мальчика, задерживается на несколько секунд и прижимается ближе, так, что у Онешко мгновенно подкашиваются колени, будто бы по ним ударили палкой. Он, словно тряпичная кукла, валится на пол, утягивая за собой Диму. Юноша всхлипывает, отчаянно хватает ртом воздух и пытается откатиться от Ларина, который неловко тычет парня носом в грудь, игнорируя слабое сопротивление. Ведь успокаивать Дима совсем не умеет, ведь забрать всю боль Юлика ему не по силам. Онешко неосознанно вгоняет воздух в легкие, а в месте с ним – его запах. И просто задыхается. Юлик хочет обнять Диму. Обнять так сильно, чтобы – боже! – остаться в его сердце навсегда-навсегда. Юлик хочет провести с ним всю свою жизнь, но понимает, что это, наверное, совсем уж какое-то сумасшествие. Ведь Дима молодой, красивый-красивый – вскружит голову не одной девушке. У него забавно вьются волосы от сырости, у него глаза чистые-чистые, по-детски лукавые, а на свету – янтарно-зеленые. Парень где-то в интернете вычитал, что зеленые глаза только у трёх процентов людей на Земле. Пиздёж. Зеленые глаза были почти у всех друзей Юлика, зеленые глаза были у его покойного отца и ещё много у кого. Простые, выцветшие, одинаковые. А у Димы они не просто зеленые. У Димы они самые прекрасные. Мужчина отстраняется, рывком поднимает Юлика на руки, бережно придерживая за спину. Парень съёживается, прижимаясь ближе к широкой груди, оплетая руками Димину шею. Смотрит на его губы. А что будет, если, подобно Ксюше, робко коснуться их? Какие они на вкус? Ларин будто бы читает его мысли, спрашивая разрешения. Приближаясь неумолимо и неотвратно, Дима дарит Юлику самую яркую улыбку в губы, выдыхает приглушённое, влюблённое: «Невеста...» — Да пошёл ты... — Юлик смеётся беспечно и кладёт ладонь Ларину на шею, блаженно прикрывая глаза. Они впервые целуются тринадцатого июня две тысячи семнадцатого года, в самый солнечный и тёплый день в Санкт-Петербурге. Онешко кажется, что эта дата навсегда останется в его памяти. Дима, не отрываясь от сладких губ, несёт парня в комнату, аккуратно опускает на кровать и прижимается к тёплому боку. У футболки Юлика широкий вырез, и мужчина бережно целует предплечье, находит чужую ладонь, переплетая пальцы. Юноша жмурится и притягивает Диму к себе ближе, ведь всё сейчас кажется ему так нереально, так хрупко! Онешко явственно понимает, что у Ларина целая жизнь впереди. Что ему ещё не поздно отбросить все свои принципы и обзавестись семьёй. Юлик меняется в лице, что-то мямлит о том, что вы с Ксюшей, кажется, неплохая пара. Что Ксюша безумно красивая, скромная и заботливая, что такую, как она, больше никогда-никогда не найдёшь! Что я тебя, Дима, – ей-богу! – не держу. Правда-правда. Хоть сердце ты мое забрал, хоть пронес его до самого Солнца, хоть выпотрошил, искромсал и выжег ты его нещадно – всё равно не держу. Парень говорит, что он вырвал этот ненужный орган из своей молодой груди и протянул мужчине на раскрытой ладони – забирай, мне не жалко! Вот прямо так и сказал, на одном дыхании выпалил! У Юлика глаза большие-большие, стеклянные, щёки слегка покрасневшие. Парень морщится, но не от боли: от осознания, что он – дефективный и поломанный. Что от бракованных вещей всегда избавляются. Что он Диме таким вовсе не нужен. — Я жалкий... Зачем я тебе нужен такой? Беспомощный, жалкий... Дима выслушивает его и понимает. Гладит, успокаивает, к груди прижимает крепко-крепко. Нет, Ларин так не считает. Ларин берёт в ладони его лицо и говорит, что ты, Юлик, полный дурак. Что ты самый лучший, самый добрый, самый отзывчивый... Что без тебя, Онешко, умру, честное слово умру! Что без тебя мир этот неполноценный, что среди семи миллиардов людей мне всегда будет не хватать одного-единственного. Мужчина беспорядочно целует Юлика в нос, в дрожащие веки, в красные щёки и непривычно горячий лоб. В самом деле, что это – неужели горячка? Или начальная стадия кори? Дима не знает. Зато он знает, что шея у Юлика бархатная, кожа белая-белая, что теперь целовать его можно везде и всегда. Ларин касается губами, короткими поцелуями ведёт к кадыку, слегка прикусывает кожу, зализывает. Онешко выгибает шею сильнее, давая Диме больше пространства, и вплетает пальцы в его волосы. Юлик тычется губами хаотично, куда попало, будто боится чего-то не успеть. Мужчина оттесняет юношу к стене, ладонями тёплыми ведёт по лопаткам. Ларин спиной будто бы загораживает хрупкую вселенную Юлика извне, пытаясь уберечь её, бережно сохранить. Дима прижимается к алым губам чувственно, горячо, любяще, ощущая безмолвную благодарность в каждом робком движении младшего. Тело парня дрожит: дрожат острые коленки, длинные пальцы и красивые ресницы. Руки тонкие вокруг Диминой шеи – и те дрожат. Ларин боится прижаться сильнее. Хочется грудью вжаться в грудь, чтобы почувствовать бесноватое, неугомонное сердце юноши, грудную клетку, что вздымается от каждого рваного вздоха; хочется губами касаться родных губ, перебирать любимые волосы меж пальцев, целовать до самой смерти. Хочется сразу так много, что, кажется, времени не хватит. Да что им время! Время – всего лишь песок в стеклянной колбе или циферблат на стене. Юлик отстраняется, голову русую кладёт на грудь Ларина. Нагим телом к Диминому прижимается, ластится, льнёт, словно пресытившийся кот. И не передать, как ему сейчас хорошо! Парень не может поверить, что счастье его, широкое, всеобъемлющее, светлое, так близко оказалось! Что спать он будет со своим счастьем в одной кровати. Что Онешко теперь, кажется, не так одинок. Он смотрит на Диму, трогательно-домашнего, радостного, взлохмаченного, и думает, что быть одиноким не так уж и плохо. У юноши в груди щемит. Он губами раскрасневшимися, исцелованными находит Димины, проникает языком неспешно и робко, но от этого не менее чувственно и хорошо. Парень целует со всей своей подростковой преданностью, растягивая удовольствие, получая счастливую улыбку в губы. Юлик говорит, что не стоит он Диминой поддержки и помощи. И любви – искренней, светлой – тоже не стоит. Мужчина смотрит удивлённо, ладонью в русые волосы зарывается и гладит его, словно маленького котёнка. — Стоишь. Ты стоишь многого. Сердце у Юлика замирает. И кажется, что оно у него большое-большое – во всю грудь. Ларин уверен: ради Онешко, определённо, стоит стараться. Что даже с неба звезду достать специально для него – вполне возможно. А глаза у парня светятся, ей-богу, как вода в лужицах, когда в них заглянет солнце! И что же случилось на свете? Неужели мир стал добрее? И небо, боже мой, какое же сегодня небо! Высокое и недосягаемое! И всё за окном в движении, и люди какие-то странно-счастливые, и птицы щебечут так радостно, так звонко. Неужели у них праздник какой-то? Или это у Юлика праздник?