The Hunger

      Нет чувства хуже, чем безответная любовь. Она съедает тебя изнутри… Беспощадно вырывает по куску из души до тех пор, пока та не умирает окончательно.       Макото уже не помнил, когда именно это чувство засело паразитом в его сердце. Возможно, когда он только встретил болезненно бледного и всегда отстраненного Йоджи. А возможно, и позже, когда до обоняния донесся исходивший от Йоджи запах — сладкий, манящий, вскруживший голову страстным желанием. Желанием обладать.       Сейчас он чувствовал дрожь Йоджи, даже когда просто шел позади. Он видел, как судорожно сжаты и чуть ссутулены худые плечи, как пальцы напряженно сжимают ремень школьной сумки. Но куда больше возбуждало едва заметное на темных форменных брюках пятно — прямо между ног. Глядя на него, Макото жадно облизывался, единственный зная причину… Он сам и был этой причиной. Одно воспоминание о том, как его сперма, смешанная с кровью, спускалась по тонким дрожащим ногам, приводило в какой-то животный восторг. Жаль, что им помешали закончить дело в кабинете химии. Вкус крови Йоджи и запах тела до сих пор так отчаянно манили, что Макото больше не мог позволить хоть кому-то посягнуть на свое сокровище. Йоджи принадлежит ему. И только ему. Принадлежит телом и душой. Иначе быть не может.       Йоджи нехотя открыл дверь квартиры и впустил Макото, подозрительно поглядывая на руку в кармане, где лежал канцелярский нож. Всю дорогу он молчал, но сейчас его губы дрогнули. Слова застряли в пересохшем от страха горле.       — Наконец-то мы дома! Я так голоден! — весело зазвенел голос Макото, такой обычный и непринужденный. Это пугало еще сильнее.       Макото разулся и прошел внутрь первым.       Йоджи дернулся к входной двери, решительно хватая ручку, но в тот же миг его бедро пронзило острой болью.       — Ты же дома, Йоджи… Куда ты захотел убежать?.. К Тетсуо? — прозвучал нежный шепот у самого уха, и влажный кончик языка слегка коснулся мочки.       Макото медленно выдвигал плоское лезвие ножа, отчего оно проникало в плоть все глубже. Кровь из пореза заструилась вниз, почти впиталась в грубую ткань брюк, но все же на полу осталось несколько ровных и круглых капель, похожих на драгоценные камешки. На глазах Йоджи выступили еще более драгоценные прозрачные слезы, но почему-то не столько от адской боли, сколько от собственной обреченности. Убрав свою, порезанную еще в кабинете химии, ладонь от дверной ручки, он выдохнул сквозь стиснутые зубы:       — Нет… за продуктами.       — Врешь.       Больно. Больно, когда тебе врет тот, кого ты желаешь больше всех на свете. Макото резко выдернул нож и толкнул Йоджи в комнату с такой силой, что тот едва не влетел в свой аквариум. Чудом успел отклониться и упасть в сантиметре от стекла, поджимая к себе раненую ногу.       — Нет, правда… Ты же сам сказал, что голоден, мне нужно хоть что-то для тебя приготовить, — Йоджи нерешительно поднял глаза.       Макото не увидел в них любви. Всеми действиями и движениями Йоджи руководил лишь страх. И эта фальшь читалась, как раскрытая книга, потому сейчас в потухших глазах Макото не было ничего кроме грусти.       Он опустился перед Йоджи на колени, ласково пропуская темные волосы сквозь пальцы. С улыбкой на лице. Приклеенной, безразличной, скрывающей истинное безумие, что творилось внутри.       — Не нужно. Сегодня ты мое главное блюдо, Йоджи…       Убрав руки, прикрывающие кровоточащую рану на бедре, Макото с треском разорвал ткань брюк и снова всадил плоское лезвие точно в порез. Йоджи хоть и закричал, но, почувствовав жгучую боль, дернуться уже не посмел. С силой надавливая, Макото поднимал лезвие все выше. Улыбка — умиротворенная, почти нежная — не сходила с его лица. Вид крови, непослушно стекающей на пол, вызывал возбуждение. Сочетание ее запаха с потрясающе сладким ароматом тела Йоджи ласкало ноздри, а взгляд, полный отчаяния и мольбы, туманил сознание.       Невыносимо приятно было смотреть, как ангельски бледная кожа постепенно расходится под лезвием и обнажается то самое, порочно-алое, находящееся внутри. Отбросив в сторону нож, Макото заменил его своим языком. Он не обращал внимания на то, как кривилось лицо Йоджи, и пошло проникал все глубже. Останавливался, подбирая губами убегающие капли крови, и снова продолжал, постанывая от неистового животного наслаждения.       — Какой же ты вкусный, Йоджи…       — Макото, я прошу тебя, прекрати, — отозвался тот слабым голосом.       Но Макото не хотел прекращать. Он только начал.       В потемневших глазах не осталось ничего кроме одержимости.       — Я голоден, Йоджи… — устало прошептав это, Макото вдруг поднял голову и приблизился к его лицу. Набросившись с поцелуем, повалил Йоджи на пол. Сам же сильно ударился плечом о спинку кровати, но даже не поморщился. Все чувства словно отключились под воздействием искренне испуганных серых глаз. Жадно сминая мягкие губы, Макото не глядя срывал с Йоджи дурацкую форму, на корню пресекая попытки сопротивления. Но поцелуй почему-то не приносил удовольствия. В нем не было приятного, сводящего с ума вкуса чужой плоти. Осознав это, Макото сомкнул зубы. Капли крови легли на язык — такие сладкие, что удержаться от желания попробовать еще больше было невозможно. Он почти не чувствовал, как отчаянно брыкался под ним Йоджи, пока тот локтем не ударил его по лицу, заставив немного опомниться. На мгновение почувствовать что-то, слабо напоминающее жалость. Только на мгновение, потому что оставшаяся на губах кровь своим вкусом вновь снесла крышу.       Такая аппетитная алая струйка тянулась по подбородку Йоджи… Его разодранная губа была похожа на прекрасную, распустившуюся розу, источавшую божественный аромат.       Макото, с трудом удерживая себя, поднялся на ноги.       — Зря ты так со мной, Йоджи. Ведь я люблю тебя… Я так сильно люблю тебя…       Но в ответ только страх. Безумный страх в серых глазах. Макото не мог больше это выносить.       — Как мне доказать, что я люблю тебя сильнее всех?! — внезапно он сорвался на крик, а по щекам побежали слезы, смешиваясь с застывшими в уголках губ следами чужой крови. — Как мне доказать, что я лучше, лучше Широнумы?!       — Макото… — произнес Йоджи, с трудом шевеля изувеченной губой. — Прошу… не надо… ничего доказывать…       — Ты мне все равно не поверишь… Да?       Столько боли было в этих словах. Израненный Йоджи не представлял, что значит вынимать нож из собственного сердца. Безответная любовь отравляла черным ядом гнева, но хуже этого — только чувство пустоты внутри. Всепоглощающей, черной пустоты, которая отчаянно требовала, чтобы ее поскорее заполнили.       — Ах, я так голоден… Больше не могу… — Макото не сводил глаз с губы Йоджи. Потом перевел взгляд на зияющую в бедре рану, что на обнаженном бледном теле выглядела еще ярче. В мгновение он оказался прямо над ней, впиваясь зубами в болезненно покрасневший край кожи. Крик Йоджи сотряс стены, но Макото будто не слышал и не ощущал тонких пальцев, тянувших его волосы. Возбуждение лишило сознания, накрыло с головой, оставляя на поверхности один только инстинкт. Инстинкт полного обладания.       Все сильнее вдавливал он свои зубы в поддающуюся тонкую кожу. Ни с чем не сравнимо ощущение еще живой, дрожащей плоти во рту, медленно рвущейся, становящейся бесполезной. Макото отчаянно выдирал кусочек тела Йоджи, такой сладкий, такой желанный. Выдирал, с наслаждением упиваясь заливавшей подбородок кровью. Проглотив откушенное целиком, он смог ощутить самое прекрасное из всех возможных чувств — пустота внутри него становилась меньше. Не намного, но меньше.       — Йоджи такой вкусный…       Охрипший от крика Йоджи остекленевшими глазами смотрел на потолок. Все его тело, кроме изувеченной ноги, которой он почти не чувствовал, содрогалось. От появившейся в поле зрения улыбки Макото к горлу резко подкатила тошнота. Голова закружилась, но почему-то он не смог отвести взгляд от полностью залитых кровью зубов, обнажившихся в безумном оскале. Хотя смотрел Макото с неуловимой нежностью и беспокойством, такими привычными для его будничного образа.       — Вот увидишь, Йоджи… Ты полюбишь меня. Мы с тобой станем одним целым, и ты полюбишь меня… — Макото бережно коснулся губами его щеки, оставляя на ней кровавый след. — Тебе будет хорошо… Я обещаю, Йоджи…       Он словно не слышал сдавленного шепота с мольбой о пощаде. Глаза застила одержимость. Сладким запахом, телом, кровью.       Лизнув распустившийся на губе Йоджи цветок из плоти, Макото прошелся ладонями по бокам и осыпал поцелуями плоский живот. Он понимал, что его любовь была особенной, непохожей ни на что. Жадной, страстной, ненасытной… Даже сейчас ему мало распростертого под ним тела. Мало. Душа Йоджи — слишком далеко от него, закрыта за непреодолимой стеной страха. А он хотел видеть в этих всегда отрешенных от мира глазах такое же страстное желание, какое одолевало его самого.       Макото спускался поцелуями все ниже, пока губы не защекотало жестковатыми волосинками. Он приподнял голову, слегка пригладил завитки ладонью, а затем сжал член Йоджи. Совершенно бесстыдным образом, не упуская ни единого движения, он наблюдал, как пальцы скользят от самого основания до влажной от прозрачной смазки головки и обратно. Похоть неудержимым потоком била в голову. Макото облизнулся. Словно не решаясь, он склонился и обхватил член своими окровавленными губами. Язык лишь слегка обвел головку, а стыдливо закрывший руками лицо Йоджи уже застонал и грациозно выгнул спинку.       «Да, с Тетсуо все не так, правда, Йоджи?»       Внутренне Макото ликовал, ощущая, как член у него во рту становится все тверже, наполняясь кровью от удовольствия. Взяв глубже, почти достав до своего горла, он с причмокиванием выпустил член изо рта и стал облизывать, будто грозившее растаять мороженое. Даже непонятно, что больше возбуждало: собственные ощущения или реакция Йоджи. Залитое краской лицо, трепещущее податливое тело, громкие стоны, смешанные с просьбами прекратить, — все это будило в Макото древнего ненасытного зверя. Вобрав член Йоджи в рот до самого основания, он снова принялся его обсасывать. Дерзко, пошло, не жалея вязкой слюны, что, смешиваясь с кровавыми следами, оставляла на напряженном стволе пугающе яркие потеки. Одновременно пальцы Макото ворвались во все еще приятно-влажное отверстие, уже не такое тесное после произошедшего в кабинете химии. Йоджи сдавленно вскрикнул, но в его голосе больше не слышалось боли. Нет. Ему нравилось. А Макото словно ощущал ответ на свои сломанные чувства и оттого еще сильнее желал Йоджи. Всего. Прямо сейчас.       Пальцы проникали все глубже, губы все теснее обхватывали член. Макото трясло. Трясло от совершенно дикого возбуждения. Йоджи под ним метался, дрожал, стонал, судорожно сминал пальцами ворот его рубашки. От бушевавшей в крови похоти истерзанное тело источало аромат еще сильнее. Макото чувствовал это всем своим звериным нутром, чувствовал, как штаны трутся о его собственный член до боли. Он также не сдерживал довольных стонов, но при этом и не думал выпускать изо рта член Йоджи. И чем глубже он пропускал его в свое горло, тем сильнее накрывало самого. Едва горячая струя спермы залила рот, Макото напряженно застыл, настигнутый волной оргазма. С непривычки закашлялся от попавшего в горло семени, но все равно дочиста вылизал принадлежащее только ему тело, стараясь не потерять ни капли драгоценного лакомства. Как он и думал, его возлюбленный сладок всюду.       — Как хорошо… Йоджи… Видишь, я даже кончил вместе с тобой… Это было так хорошо…       Пустота на время заполнилась наслаждением. Теплое чувство насыщения разлилось по телу.       Оглянувшись на Йоджи, Макото не сразу понял, почему тот корчится словно от боли. Вспомнил было о ране в бедре, которую ему оставил, но вдруг на глаза попался черно-красный ком плоти, бесформенным сгустком застывший на полу прямо между ног Йоджи. Тот испуганно посмотрел на Макото и почему-то отвернулся, не пытаясь даже что-то объяснить. А может, просто был не в силах?       — Что это, Йоджи? — обеспокоенным, мягким голосом спросил Макото, взяв комок двумя пальцами и с интересом его разглядывая. — Что это?.. Так сладко пахнет…       Почти черная, пульсирующая, как маленькое сердце, плоть, украшенная узором из красных мелких сосудиков, показалась Макото такой аппетитной. Он коснулся ее кончиком языка. Словно протестуя против такого обращения, пульсация внутри комка заметно увеличилась, но Макото продолжал нещадно вдавливать свои пальцы в мягкую, склизкую оболочку. Положив кусочек на язык, он отправил его себе в рот. Щелкнул зубами, разорвал пополам и простонал от неописуемого наслаждения. На полный ужаса взгляд Йоджи — лишь улыбнулся и облизнул пальцы.       — Не пробовал ничего вкуснее в своей жизни… Спасибо, Йоджи…       ***       Макото чувствовал себя счастливым, слушая судорожные вздохи Йоджи. Казалось, тому на грудь положили какой-то ужасно тяжелый груз и он боится поднять грудную клетку сильнее. Странный звук, но такой приятный, что никакая музыка не пошла бы в сравнение. Перевязав его раны, Макото перенес Йоджи на кровать, лег рядом и уже почти заснул, но вздохи, превратившиеся ночью в жалобные всхлипы, действовали на нервы.       — Заткнись! — не выдержав, Макото вскочил и сдавил руками шею Йоджи. — Заткнись! Заткнись!       Наглухо закрытая в дебрях одержимого сознания человечность вдруг хлынула потоком слез.       — Заткнись!       Хватка ослабла. Йоджи жадно втянул воздух и закашлялся, удивленно оглянувшись на сидевшего с краю кровати Макото. Тот рыдал. Рыдал так сильно, так громко, точно ребенок, потерявший мать в толпе. Рыдал от того, что обречен. Макото не понимал многого, но никто другой не чувствовал так же тонко. И сейчас страх постучался в его сердце, неведомый ровно до этого момента. Страх быть съеденным собственной одержимостью. Его любовь к Йоджи — смертельная ловушка для них обоих. И нет способа выбраться из нее…       Макото почувствовал прикосновение к своему плечу. Слабое, мягкое… И возбуждающе сладкий аромат тела, от которого закружилась голова. Что это? Попытка утешить? Приговоренного нет смысла утешать.       — Ты во всем виноват… — Макото резко схватил лежавшую на плече руку, не дав Йоджи опомниться и попытаться хоть что-то произнести.       С характерным звуком выскочило лезвие канцелярского ножа.       — Это ты виноват, Йоджи… Ты виноват, что я так сильно тебя люблю…       Не разбирая ничего в темноте, Макото полоснул лезвием по лицу Йоджи и мгновенно по сладкому запаху нашел рану, стал ее зализывать. От вкуса крови внутри снова пробудилось необъяснимое возбуждение. Удерживая руку Йоджи, Макото приложил его ладонь к своему паху — специально, чтобы тот почувствовал всю тяжесть вины за столь порочную, безумную любовь.       — Макото, опомнись, прошу тебя… — Йоджи постарался отдернуть руку, но сила, с которой его удерживали, казалось, превосходила его собственную во сто крат. — Макото, это ведь не ты, не ты!       — Заткнись! — зловещее шипение раздалось прямо над ухом. В следующее мгновение зубы сомкнулись на нежной мочке, с силой ее выдирая. Макото накрепко вцепился, даже не чувствуя ударов вырывавшегося Йоджи, что захлебывался криками. Наивный… Макото был собой всегда. Такова его любовь. Прижав Йоджи к кровати, он не ослабил хватку до тех пор, пока не проглотил очередной кусочек.       Но пустота внутри разрасталась. Острое чувство голода сводило желудок, голова шла кругом от внутренней борьбы, давно уже заранее проигранной. Еще с того времени, когда Макото почувствовал исходивший от Йоджи запах. Этот запах заставлял не спать ночами, изнывая от желания, слишком жгучего и терпкого. Его вкус в одиночку вынести невозможно — он неизбежно сведет тебя с ума. И Макото тоже потерял разум. Теперь его расплата — страх и ненависть в глазах самого желанного в мире человека.       Рукой Йоджи Макото продолжал водить по своему паху, даже сунул ее под брюки, измазав в вязкой смазке. Он тихо постанывал от наслаждения, но насытиться этими прикосновениями никак не мог. Их было мало, катастрофически мало. Он оглянулся на Йоджи, напряженно поджавшего свою истерзанную губу. В груди что-то болезненно екнуло, но чувство мгновенно растворилось в жаждущей заполнения пустоте. Убрав руку от паха, Макото поднес ее к губам, тщательно вылизывая каждый тонкий пальчик, просовывая их все в рот, словно пытаясь надкусить, как хрустящее печенье. Он впервые почувствовал вкус собственного тела — приятный, слегка солоноватый с примесью божественной сладости кожи Йоджи. Даже в темноте Макото своим звериным нутром почувствовал, как запылали щеки возлюбленного. Неужели Йоджи возбуждали влажные прикосновения языка к пальцам? Он дрожал. Макото чувствовал его жертвенный трепет, горчинку страха в остром вкусе охваченной страстью плоти. Чувствовал, увлекаясь все больше. Язык коснулся грубой складки почти затянувшейся царапины на ладони — той самой, что Йоджи получил еще в кабинете химии. Одурманенный запахом его крови, Макото до сих пор здесь, до сих пор не смог очнуться от себя же…       Он неловко прихватил зубами кожицу и слегка улыбнулся, когда Йоджи шикнул от боли. Изъеденный страхом, тот был даже прекраснее, чем обычно. Язык прошелся по запястью, и Макото, застыв, прижался там губами. Под ними, судорожно частый, бился пульс, отсчитывая секунды жизни обладателя сладкой плоти. Раз-два, раз-два, раз-два — в ритм сдавленного, плачущего дыхания. Раз-два, раз-два. Невыносимо приятно. Даже член, стесненный форменными брюками, заныл, требуя срочной разрядки. Макото не мог оторваться от запястья, прильнул, как грешник к святыне, к единственному своему спасению. Да, жизнь Йоджи — его единственное спасение. Пока тот жив, возможно, у Макото еще есть шанс…       Вдруг Макото почувствовал, как волос слегка коснулись пальцы. Опять утешать вздумал, Йоджи?..       Пресекая его попытки что-либо произнести, Макото нещадно впился зубами ровно там, где только что с замиранием сердца прислушивался к пульсу. Впился так, что кровь брызнула на лицо и послышался треск чего-то твердого под мягкими тканями ослабленных мышц. Йоджи навзрыд кричал, умоляя остановиться, но звук был заглушен ударившим в голову возбуждением. Еще. Макото хотелось еще. Резко запрыгнув на кровать и скинув с нее прочь одеяло, он подмял под себя Йоджи, притянул к себе его бедра. Наскоро спустив штаны, раздвинул его ягодицы и одним толчком проник так глубоко в горячее нутро, что по спине словно разряд тока пробежал. Йоджи поддавался, как послушная кукла. Изуродованный болью, он не имел сил бороться за свою жизнь. Кровь из прокушенной руки текла не останавливаясь. Тело трясло не то от сильных толчков, не то от странного, жуткого, липкого холода.       Макото грубо притянул его к себе за волосы, раздирая зубами едва запекшийся цветок плоти на губах. Но нет… Этого тоже мало. Он поднес к своим губам кровоточащую руку Йоджи, вновь до хруста прокусывая запястье.       «Я голоден, я страшно голоден… из-за тебя, Йоджи…» — одна мысль в голове. Одна мысль и сущее наслаждение — скользкими от крови зубами выдирать аппетитное мясо, обгладывая до исключительной белизны косточку. Только так можно заполнить пустоту внутри… Только так.       — Ма-ко-то… — усталый шепот оказался громче криков. Потерявший сознание Йоджи обессиленно повис в его руках.       В душу Макото вновь забрался ненавистный страх. Страх потерять единственную ниточку к уже призрачной нормальной жизни.       — Открой глаза! Немедленно! — резко воскликнул он, тряхнув Йоджи за волосы. — Открой глаза! Открой! Йоджи! Йоджи…       Глаза затуманились от слез.       — Йоджи… Пожалуйста… Не оставляй меня…       ***       Тяжелые, будто налитые свинцом, веки приподнялись. В туманной серой пыли Йоджи с трудом узнал свою комнату, кроваво-красную от проникающих сквозь шторы лучей заката. Он не умер. От осознания хотелось зарыдать. Он еще не умер, но это вопрос времени. Потому что сбежать от Макото в таком состоянии невозможно. Глубокая рана в бедре саднила при малейшем движении, а теперь еще и боль где-то на уровне плеча невыносимо пульсировала. Йоджи попытался приподняться и вдруг увидел, что вместо руки у него лишь пережатая его же школьным галстуком культя с торчащей из нее белоснежной плечевой костью. Слезы покатились из глаз, и он рухнул обратно, лицом в испачканную кровью подушку.       Из угла слышался монотонный чавкающий звук. Йоджи не хотел смотреть туда. Воображение нарисовало жадно глодающего оторванную руку Макото. Тошнота подкатила к горлу тяжелым комом и застряла, не желая выплескиваться наружу.       — Слава богу, ты очнулся, Йоджи, — совсем рядом вдруг прозвучал подозрительно ласковый голос. — Ты не хочешь есть? Как обычно, нет?       Йоджи содрогнулся, но все же осмелился поднять глаза. Лицо Макото было на редкость обычным и светлым, только глаза… потухшие, совершенно безжизненные. На миг показалось, что окровавленный, дикий оскал Макото ему просто приснился, а сейчас все вернулось на круги своя. Но интуиция вопила об ином: это затишье перед настоящей бурей.       Держа двумя пальцами за хвост последнюю, еще барахтающуюся рыбку из аквариума, Макото отправил ее в свой запачканный спекшейся кровью рот. Хруст тонкого хребта напомнил Йоджи скрежет собственных костей под чужими зубами.       — Ты слишком долго спал, Йоджи… Я успел проголодаться…       Склонившись над ним, Макото лизнул торчавшую из обрубка кость. Желудок среагировал мгновенно, издав недовольное урчание.       — Черт… Как же я голоден… — Макото долго всматривался в аппетитную плоть, оставшуюся на кости и туго перевязанную тканью галстука. Но почему-то не решился откусить от нее, только провел языком, ощутив, как Йоджи вздрогнул всем своим хрупким телом и сжался от невыносимой боли.       Где-то на уровне инстинктов Макото понял, в чем дело. Вернее, учуял. Учуял растекающуюся между ног Йоджи амброзию. Черная бездна внутри взволнованно колыхнулась. Вот оно… Желанное лекарство, способное излечить Макото от всепоглощающей ненасытной тьмы! Он склонился, огладив ладонями ноги Йоджи, и застыл, глядя на черно-красный сгусток, перетекающий по простыне и пахнущий так сладко, что желудок сводило чуть ли не до боли. Макото двумя пальцами схватил комок плоти и отправил себе в рот, с наслаждением ощущая, как лопается под острыми зубами тонкая оболочка. Как будто ешь спелый плод граната, только без мелких раздражающих косточек. Этот вкус пьянил не хуже терпкого вина. Макото даже слегка вело, и постепенно погружавшаяся во мрак комната, казалось, заиграла яркими, безумными красками.       Он улыбался умиротворенно и довольно… ровно до того момента, как снова заурчал его желудок. Макото схватился за живот и опустился на пол у постели. Казалось, что пустота внутри стала еще больше. Необходимо просто съесть еще… Нет. Это обман… Иллюзия… На самом деле она не заполнялась ничем, а, наоборот, росла с устрашающей прогрессией. Макото вновь почувствовал неподдельный страх. Первобытный страх смерти. Он смотрел в собственную пустоту и понимал, что сгинет в ней безвозвратно.       Йоджи… Только Йоджи мог его спасти.       Резко метнувшись, он развернул лежавшего на спину и впился поцелуем в истерзанные губы.       — Я люблю тебя… — Макото говорил искренне, всхлипывая, будто маленький ребенок, наказанный без вины. Впрочем, он и был этим ребенком… А его наказанием была эта самая, запретная, дикая любовь.       — Спаси меня, Йоджи… Спаси меня… — шептал он, прижимаясь к обнаженному телу, вдыхая его вновь заставляющий изнывать запах.       Внезапно легкое прикосновение к щеке заставило Макото пораженно застыть. Протягивая свою единственную теперь руку, Йоджи стирал слезы с его лица и слабо улыбался.       — Прости…       Больно.       — Прости…       Одно тихое, почти беззвучное слово, а так больно от него.       Макото стиснул зубы. Его глаза налились кровью, грозившей затмить даже темную радужку.       — Мне больно, Йоджи…       — Макото… — поджимая превратившуюся в кровавый цветок губу, Йоджи с трудом произносил слова. — Я не хотел, чтобы… больно…       — Я ведь люблю тебя, Йоджи… Разве это плохо? Разве это плохо — любить?       Широко распахнутые красные глаза смотрели прямо в душу, невыносимо долго, невыносимо ярко. Каждое отсчитанное взволнованным стуком сердца мгновение грозило оказаться последним для Йоджи. Макото не двигался с места, но его мышцы были напряжены, словно у хищника на охоте. Медленно опустив голову, он провел кончиком языка по шее Йоджи, задержавшись на том месте, где беспокойно бился пульс. Йоджи зажмурился, ожидая фатального укуса. Только, вопреки ожиданиям, Макото лишь лизал его шею, заставляя мурашки бежать по телу. Что-то зашевелилось внутри. Похоже, очередной ком плоти просился наружу… в рот ненасытного Макото. Издав стон, Йоджи изверг что-то плотное и склизкое. Затем еще и еще. Пальцы Макото легли на соски, грубо поглаживая их, зажимая. На грани боли и удовольствия Йоджи исторгал из себя кровавые сгустки, чувствуя, как они противно шевелятся, перетекая у него между ног.       Обезумевший от сладкого запаха Макото, раздвинув ему ноги, слизывал с бедер кровавые подтеки и поедал черные комки плоти с неистовым наслаждением. Голова шла кругом. В этих бесформенных, наполненных кровью массах было средоточие сладости. Они пахли так же, как и Йоджи, но во сто крат сильнее… Заметив, что комки больше не выходят, Макото раздвинул его ноги шире и проник языком в слабо напрягшееся отверстие, толкаясь как можно глубже, выискивая так остро желаемую, пьянящую сладость. Но ее больше не было… А пустота внутри достигла необъятных размеров. Еще немного, и Макото падет в нее, исчезнет, растворится в бесконечной тьме…       Взамен порочной сладости оставалось тело Йоджи, налитое возбуждением, судорожно вжимавшееся в мягкий матрас.       — Йоджи… — Макото поднял голову и, поравнявшись с его лицом, прильнул к разодранной губе в жадном поцелуе. — Я так люблю тебя, Йоджи… Никто так тебя не любит, как я…       Внезапно блеснувшее перед глазами лезвие коснулось ключицы. Йоджи сдавленно зашипел. Выступившие на коже капли крови Макото тут же подобрал.       — Никто… — выдохнул он прямо в губы, касаясь языком вновь закровоточившей раны.       Наполовину поцелуями, наполовину укусами Макото прошелся по груди, прихватив зубами сосок с левой стороны, где больше ощущалось частое биение сердца. И даже стон, который испустил Йоджи, оказался ощутим. Гулкий, словно громкая музыка за стеной. Грудь неровно поднималась и опускалась, а вместе с ней и намертво зажавший зубами твердую бусинку соска Макото. Он резко дернул головой в сторону. Йоджи взвыл, заметавшись от адской боли. Единственная рука вцепилась прямо в шею Макото. Нет, она не душила, она царапала кожу короткими ногтями, словно пыталась вернуть оторванный кусочек плоти, выдрать из горла ненасытного, обезумевшего любовника. Но это не помешало Макото громко проглотить нежное лакомство.       Мало.       Этого слишком мало.       И крови, текущей из того места, где только что красовалась розовая вершинка соска, катастрофически мало. Макото вгрызся в худую грудь Йоджи, с остервенением пытаясь выдрать кожу, скрывающую истинную красоту. Алую, сладкую плоть. Единственное спасение от бесконечно растущей внутри пустоты.       Соленые капли пота, впитавшие страх, смешанные со сладостью крови. Будь воля Макото — ни за что не выбрался бы из бездны наслаждения, которое испытывал, пока рвал зубами кожу навзрыд стонущего и молящего о пощаде Йоджи. И почему он не понимает? Причем здесь пощада? Макото ведь просто любит его. Любит. Так сильно, что не может остановиться. Ослабевшие пальцы Йоджи стянули ворот футболки сзади в судорожной попытке хотя бы отстранить от разверзшейся раны, и это чертовски мешало. Нащупав брошенный на кровати канцелярский нож, Макото не глядя полоснул по запястью. Хватки не стало, и рука Йоджи тяжело опустилась на простынь, что в момент окрасилась в цвет блуждавших по комнате лучей заката. Больше ничто, ничто не могло оторвать Макото от самого желанного человека. То целуя, то вгрызаясь до твердости ребер, он терся о бедра тяжело и хрипло дышащего Йоджи. Скрытый за плотной тканью брюк твердый член болезненно ныл, а Макото, словно одержимый, не мог остановиться. Чем глубже проникали в плоть его зубы, тем сильнее он чувствовал трепет от учащенных ударов сердца Йоджи. Иллюзия любви. Иллюзия ответа на обреченное чувство. Иллюзия, закрывшая своей маской даже безразличие умирающего.       Подняв голову, Макото посмотрел на Йоджи с улыбкой, что могла бы показаться милой, если бы не окровавленные зубы. Йоджи лежал, пытаясь просипеть из последних сил имя мучителя и прервать адскую карусель боли. Волосы его прилипли к мокрым от холодного пота щекам. Левая половина груди превратилась в еще один алый цветок, широко раскинувший свои лепестки из рваной кожи. Макото любовался им, не сводя глаз и вслепую стягивая с себя брюки.       — А-ах… это невыносимо… — простонал он, коснувшись губами границы бледности кожи с порочно-алым морем плоти. — Невыносимо… Ты так прекрасен, Йоджи…       Только вряд ли Йоджи его слышал. Все силы уходили на то, чтобы просто продолжать дышать. Через раз, умирая от боли, но дышать, хвататься за последнюю ниточку и верить, что за ней последует хэппи-энд. Серые глаза смотрели с усталостью и безразличием, таким холодным и острым, что не сравнится даже с лезвием ножа Макото. Его светлая улыбка растворилась, сменившись на темный, безумный оскал. Со злостью заскрежетав зубами, Макото прорычал:       — Даже так, даже если не любишь меня… Ты все равно прекрасен, Йоджи, — и ворвался глубоко внутрь горячего тела, сразу начиная двигаться в беспощадно резком темпе, но… Все то же холодное безразличие — абсолютное, если б не слезы, собравшиеся в уголках глаз.       — Полюби меня! Полюби! Стань же моим и своей душой, Йоджи! — тяжело дыша, Макото сорвался на крик. Крик в пустоту. В идеальную пустоту равнодушных серых глаз, которая окончательно поглотила остатки его человечности.       — Полюби меня, Йоджи!!! Отдай… отдай мне свое сердце…       Как же легко острое лезвие прорезает плоть. Смеясь, Макото вырезал на груди у Йоджи по букве, останавливаясь после каждой, чтобы перевести дыхание.       Мало.       От запаха крови потяжелела голова. От возбуждения помутилось сознание. Член пульсировал, грозясь вот-вот разразиться расслабляющим потоком. А Макото смеялся, слизывая красные капельки со своего аккуратно выведенного на бледной груди имени.       — Отдай мне… свое сердце… — остановившись, он всадил канцелярский нож глубоко в шею Йоджи. Освежающими каплями брызнула на лицо кровь, и Макото застонал с таким неподдельным наслаждением в голосе, будто это была не кровь, а сперма. — Да…       Лезвие с трудом тянулось вниз, застревало, почти ломалось, натыкаясь на кости. Но Макото с восхищением в глазах смотрел, как открывается перед ним Йоджи. Надрез от шеи до рваной раны на груди — вот он какой, путь к сердцу… Макото застыл, чувствуя, как его трясет в предвкушении. Он готов был кончить от одного только вида сочившейся под его раздирающими пальцами плоти. Все ярче и ярче распускался на теле Йоджи алый цветок…       У Макото задрожали губы.       Оно еще стучало. Сердце Йоджи еще стучало. Он видел, как конвульсивно сжимается черно-красный комок, похожий на те, что выходили из тела Йоджи, но… его аромат был самым насыщенным. Вот он, истинный источник сладости, источник одержимости Макото, который ему так хотелось заполучить.       — Ты мой… Йоджи… — Макото склонился над пульсирующим, открытым для него сердцем и принялся целовать его, ловя губами каждый неловкий трепет своего спасения. Да… Вместе с сердцем он получит всего Йоджи. Всего: и тело, и душу. А значит, конец пустоте внутри него самого.       Зубы беспощадно впились в содрогнувшуюся ткань. Жесткая, она не поддавалась, изливая в рот Макото потоки свежей, безумно сладкой крови, как вино из рога изобилия. Давясь, он глотал и смыкал зубы как можно сильнее, раз за разом обхватывая все больше и облизывая замирающее сердце. Кто, кто еще мог позволить себе так тесно ощущать Йоджи? Тетсуо? О нет, этот чурбан явно не способен на такую плотную близость. Никогда бы он не сумел овладеть сердцем Йоджи, как Макото сейчас. Никогда не сумел бы почувствовать его божественную сладость.       — Мой… — какое приятное слово. От него по коже бежали мурашки.       — Мой… — шептал Макото, в счастливом беспамятстве целуя безжизненно застывшее сердце своего любимого.       — Мой… — и его до боли напряженный член врывался в тело Йоджи так, что кровать с раздражающим скрипом прогибалась при каждом движении.       Опьяненный собственным безумием Макото снова всадил лезвие в мягкую плоть, вырисовывая на животе Йоджи ровную глубокую линию до самого паха. Машинально, словно управляемый кем-то извне, он сунул руку в еще теплые внутренности, на ощупь выискивая что-то. Наконец почувствовал собственные прикосновения к своему же члену через тонкие стенки прямой кишки. Сжав пальцы, он принялся за привычные, но крайне приятные движения. Глаза ласкал вид полностью раскрытого перед ним и пошло раскинувшего ноги Йоджи. Слух ласкал звук влажных шлепков, и плевать, что вместо смазки была кровь, разлитая повсюду. Большего счастья и не нужно. Казалось, что пустота теперь заполнена до краев. Одержимый своей любовью Макото выпал из реальности, с именем любимого человека на устах кончая в его остывающее тело. Довольный, он обессиленно рухнул рядом с Йоджи, поглаживая застывшее лицо.       — Ты самый красивый… Я люблю тебя, Йоджи…       ***       — Полюби меня!!!       Макото не знал, сколько прошло времени. Казалось, вечность. Вечность, как он не слышал голоса Йоджи, как его никто не звал по имени, нежно и чуть устало улыбаясь. Почти обглоданные, острыми осколками торчащие, белые кости на окровавленной простыне не умели говорить.       Пустота поглотила его. Желудок сводило от бесконечного голода. Последнюю, тонкую, как паутинка, ниточку он потерял, словно разбойник в сказке Рюноске.       — Полюби меня, Йоджи…       Повторял он раз за разом, вырывая куски сладкой плоти в надежде хоть в этот раз насытиться, наесться до отвала, но в итоге вновь становилось мало. Порочный вкус тела возлюбленного стал сильнейшим наркотиком. Только Макото не мог осознать своей зависимости. Своей болезненной, страшной зависимости, давно сломившей его изнутри. Сожравшей душу без остатка.       — Йоджи…       Макото до последнего не трогал его лицо, по ночам гладил посеревшие впалые щеки и облизывал холодные, синие губы…       Но голод разъедал его.       — Йоджи…       Осторожно, одними кончиками пальцев от подбородка до рваных краев давно перегрызенной шеи.       — Скажи что-нибудь…       Провести языком по истерзанным губам с почерневшим, завядшим цветком из плоти, осторожно приоткрыть его рот, касаясь неподвижного, твердого языка. Поцелуй со вкусом льда.       — Скажи мне: я люблю тебя, Макото…       Впиться в гниющую плоть зубами. Почувствовать, как одобрительно урчит желудок.       — Ответь мне…       Но ответа нет. Вместо него лишь вкус оторванного языка Йоджи, зажатого меж зубов, и временное облегчение тяжкой ломки от всепоглощающей пустоты.       Прижимая к себе голову Йоджи, Макото едва закрывал глаза, и перед ними тут же возникала картинка из другой жизни. Жизни, в которой солнечные лучи щекотали бледную кожу и Йоджи жмурился от солнца, по утрам всегда ярко освещавшего их учебный класс. Там Макото всегда улыбался ему, всегда делил с ним обед, всегда был рядом, чтобы защитить или помочь в трудную минуту. Там, в другой жизни, он бережно хранил в сердце свое светлое чувство к Йоджи. Там, в другой жизни, он был по-настоящему счастлив…       Нет чувства хуже, чем безответная любовь. Она съедает тебя изнутри и оставляет на месте души только всепоглощающую пустоту, из которой нет никакого шанса выбраться.