Роковое

Виконт сидел на кровати, оперевшись одной рукой на столбик.Так серьезно он не задумывался около пятидесяти последних лет, а посему лицо Герберта то становилось суровым, то расцветало, аки сирень в майский день, то глаза испуганно расширялись, а губы что-то шептали, то, наоборот, вампир смотрел в одну точку, не выражая абсолютно никаких эмоций. Пальцы мяли ткань плаща, длинные ногти скользили по шелку камзола, другая рука выстукивала какой-то известный лишь ему ритм по дереву. Альфред стоял и отмечал все новые детали в облике графского сына уже около двадцати минут, но все никак не заходил. За время, проведенное в замке — и в обличие человека, и в обличие вампира — он видел Герберта легкомысленным, флиртующим с ним, упивающимся своим статусом, но сейчас ассистент понимал: в голове давно мертвого существа роились такие важные мысли, что потревожить его покой было равносильно самоубийству. Равносильно для всех, но не для Альфреда. О да, он уже давно понял, что пока Герберт симпатизирует ему, никто не осмелится тронуть пальцем новообращенного вампира. Понять то, что у виконта очередной предмет воздыхания нетрудно — томный взгляд за ужином, игривая улыбка, порывы провести особо увлекательную экскурсию по склепам, случайные встречи в темных коридорах… Оставалось неясно одно: Альфред для Герберта очередная игрушка или это та самая любовь, пусть и немного странная, пусть и к мужчине? И какой должна быть любовь? Что она есть для живых и мертвых? Желание заботиться? Нежность? Трепет перед возлюбленным? Надежда и опора в любой ситуации? Да что вообще известно о вампирской любви? …Робкий стук нарушил тишину. Виконт сразу же встал и подошел к двери. Он сам ее открыл, опережая начинающего ученого. — Садись… Иди сюда, не стесняйся. Нам нужно поговорить, — проговорил Герберт, мягко беря за плечи Альфреда и отводя к кровати. Он отметил про себя, что Сара, кусая его, хотела не обратить парня, а лишь утолить свой голод — это было видно по рваным следам от укуса. Да и крови она у него высосала порядочно. Удивительно, что эта деревенщина, одуревшая от роскоши замка и Бала, напомнила бедному Альфреду о том, что ему надо слизать свою кровь для обращения и избежания смерти. — Шери, я хотел кое-что сказать… — Да, я тоже, Господин виконт. — Не надо официальности, ненавижу её. — Герберт отвернулся к огню и поморищился, — Дай мне сказать. Знаешь… Бывает, со мной происходят совершенно странные вещи. Но сейчас я все взвесил и обдумал перед тем, как сказать… — Что вы меня любите? Альфред зажмурился. Зачем, зачем, тысячу раз зачем? Разве можно было перебить виконта? Можно. Герберт повернулся к ассистенту ученого. Что ж, он сам сказал эти сложные слова, но это не означало то, что можно выдохнуть и прижать к себе Альфреда, забыться с ним до рассвета, а потом, может, разделить гроб в склепе… — Да. Я, наверное, полюбил с самого первого момента, как увидел тебя. Вернее, ты мне понравился, а сейчас я понял то, что люблю тебя. Нет, мне много кто нравился, но по-настоящему я полюбил только тебя. Верь мне. Ты должен верить. Герберт прошел к шторам и пошевелил пальцами прямо перед ними. Легкий рывок отделяет его от солнечных лучей, которые через несколько минут озарят небо. Всего рывок, чтобы покончить с проклятым бессмертием. Виконт уже думал над этим в те минуты, когда вечная жизнь давила на него и отбирала всякий смысл, но теперь этот самый смысл вновь пришел к нему в виде этого простого наивного мальчика. — Дело в том, что…- заикаясь, начал Альфред, — Я…понимаете… — Говори уже, шерри. Такой робкий. — Я не люблю вас! — почти выкрикнул Альфред и встал на ноги. Он сделал пару шагов к двери, но остановился — и посмотрел прямо в глаза Герберту, — Я…Господин Виконт, то есть, Герберт, я не могу вас…тебя… полюбить так же сильно.С тобой приятно общаться, но я не вижу будущего у нас двоих. Я вообще не вижу будущего в этом замке! По крайней мере, для меня… Он быстро подошел к виконту и взял его за руку. Герберт сжал его пальцы. Сколько он мечтал прикоснуться к нему… Теперь ему это удалось, но какова цена? — Я ухожу послезавтра. Я не могу так, Герберт. Трансильвания не заканчивается вашим замком, я найду себе пристанище, чтобы скоротать вечность. А тебе… Тебе я желаю найти вашего настоящего шерри, с которым у вас все будет чудесно. Ты найдёшь его, правда. А я не подхожу. Альфред развернулся и вышел вон. Перед тем, как тяжелая дверь хлопнула, вампир уже услышал звуки стремительно удаляющихся шагов. Юного ученого не тянуло к этим покоям и поделать тут ничего нельзя. Герберт опустился на ковер перед камином. Туманным взглядом он выхватил кувшин с водой на столе.Кажется, его оставил Куколь… Вода залила потрескивающие дрова и потушила огонь разом. Потом разбился кувшин, следом треснуло бесполезное зеркало. А еще минутами позже виконт упал на кровать. Только теперь, когда он немного отошел от услышанного, стало приходить осознание того, что произошло. Его шерри, его единственный настоящий шерри, друг, любимый, уезжает. И он, Герберт, ему ни капельки не нужен. Если бы вампиры умели плакать, то сын графа сейчас бы зарыдал — громко, оглашая всхлипами свои роскошные, но холодные покои, впервые в своем существовании позволяя всем слугам услышать его бессилие и увидеть его вот таким: жалким, опустошенным, вымотанным… Но вампиры не умеют плакать. Герберт резко сел, сжимая бледными руками подушку.Его взгляд переместился на дверь. О, какой это был взгляд! От него похолодело бы самое горячее живое сердце. В груди разрасталось чувство пустоты, огромной, всепоглощающей, сжирающей все немногое, что осталось от человека в виконте… За окнами брезжил рассвет.