1.
Разумеется, Джим рад. Рад хотя бы потому, что за Спока готовы передраться все капитаны в Звездном Флоте, а вулканец все равно выбирает его, Джима Кирка, своим лидером. Ещё и шутит при этом. Если требуется, я могу предоставить свои рекомендации. Кирк на это фыркает и думает, что Спок — та ещё сучка, а ещё, что они точно сработаются. И все идёт замечательно целых два часа, пока не приходит на мостик Маккой. Он встаёт рядом с креслом Джима, слегка облокачиваясь, и молча смотрит вперёд. Потом что-то заставляет его обернуться к научной станции, и он добродушно произносит: — Мистер Спок, хотя я знаю, что вас обследовали перед тем, как допустить к службе, я хочу сказать, если вам понадобится психологическая помощь или, скажем, совет, то вы смело можете обратиться ко мне. Спок оборачивается к нему с непроницаемым лицом и так же доброжелательно отвечает: — Благодарю вас, доктор Маккой, но к вашей помощи относительно психологии я прибегну в самую последнюю очередь. Представители моей расы в таких случаях используют определённый способ медитации, а не обращаются к таким докторам, как вы. — И, позвольте узнать, почему? — резко спрашивает Маккой. — Я недостаточно хорош для ваших вулканских вуду? Спок понимает одну бровь. "До хорошего это не доведёт, — думает Джим, — гребанная моя жизнь, когда это все кончится". — Это как минимум нелогично, — вкрадчиво отвечает Спок, — спрашивать советы у того, кто сам нуждается в срочной медицинской помощи в отрасли психиатрии. Маккой багровеет, отрывается от кресла Джима и тычет в вулканца пальцем. — Это ты-то называешь меня психопатом? Ты – зеленокровый гоблин с отеком отдела мозга, отвечающего за чувства! Я не психопат! Джим хмыкает, пытаясь сгладить ситуацию: — Ну да, все мы знаем, что ты врач, а не психопат. Но не то чтобы это работает. — Я доволен тем, что другой врач отвечает за состояние здоровья всех пришельцев на борту, — говорит Спок, и Джим стонет от отчаяния. — Вы, очевидно, не можете подавить в себе неосознанную ксенофобию. — Все! — взрывается Маккой. Джим отворачивается от них двоих, буквально вжимаясь в кресло. Он должен их остановить, просто обязан, пока они не превратили Энтерпрайз в полигон. — Я не желаю слышать тебя больше! Не желаю! И слова тебе больше не скажу! Кирк встаёт. — Доктор, коммандер, — говорит он жестко, — я требую, чтобы вы прямо сейчас прекратили этот балаган. Спок — непослушный вулканский засранец — отвечает, словно и не услышав Кирка: — Я тоже не испытываю удовольствия от общения с вами, доктор. Почему бы вам не забрать свои трещотки и не покинуть мостик, чтобы ваша нелогичная компания больше не отвлекала офицеров Флота от работы? Леонард, побагровев от злости, смотрит на Джима, словно ищет поддержки, но Кирк говорит: — Боунз, пожалуйста. — Замечательно! — рявкает доктор, направляясь к турболифту. — Надеюсь, тебе повезёт не попасть в медотсек в мою смену, гоблин. Спок, прямой как палка, возвращается к своей научной станции и совсем, совсем невежливо произносит: — Живите долго и процветайте, доктор. Джим переводит: "заткнись и сдохни". Он падает обратно в своё кресло, вздыхая. "И что это было?" — думает он. А потом едва слышно стонет, потому что из пятилетней миссии прошло всего два часа.2.
Кирк, Сулу и Скотти сидят в столовой, когда заходит речь о предпочтениях в еде. — В Шотландии традиционное блюдо — это бараньи потроха. Их засовывают в бараний желудок вместе с луком, салом и специями и отваривают, — рассказывает Скотти. Сулу морщится, а Кирк пожимает плечами. — В детстве у меня была аллергия на все подряд, так что когда я это перерос, я стал пробовать все, что смог купить или сам приготовить. Однажды, — усмехается он, — я попробовал андорианскую капусту, и она оказалась неплоха. Теперь морщится даже Скотт. Андорианская капуста представляет из себя что-то между мертвым ежом и желе из пенопласта и на вкус точно такая же. — Кирк, ты просто продовольственная потаскушка, — смеется Сулу. — Не могу представить, кому в здравом уме может понравится эта гадость. Джим опять пожимает плечами, методично разделывая свой стейк. — Это всего лишь дело вкуса, — говорит он, а потом наклоняется ближе к друзьям, понижая голос. — Вы ведь видели, чем питается Кинсер. Вот это — гадость. А вот вулканские блюда ничего. Я как-то поспрашивал Спока, что могу попробовать из их еды и не помереть, так список оказался большой. И много чего мне и правда понравилось. Скотти хмыкает. — Если так рассуждать, капитан, кому-то может понравиться и триббла лизать. — Не думаю, что это так уж плохо. Они ведь миленькие, да и пахнут приятно. Самое страшное, что может случится, так это шерсть в рот набьётся. Сулу молчит ровно полсекунды, а потом вытаскивает из кармана свой личный терминал. — Ставлю двадцать кредитов на то, что ты не решишься облизать триббла, — заявляет он, и Кирк, оторвавшись от стейка, оценивающе смотрит на него. И уже через полчаса, стащив из медотсека триббла и усевшись в комнате отдыха, Кирк высовывает язык, чтобы — господи, прости — облизать триббла. И, надо признать, что это не самое страшное, что он делал языком в своей жизни. — Капитан, давайте уже, — не выдерживает Скотти. — Мне на смену нужно через сорок минут, а я тут с вами. — Вот именно, или лижите, или сдавайтесь, — ухмыляется Сулу. Джим выдыхает: "ладно". И оставляет широкую влажную полосу на шёрстке зверька. Триббл начинает урчать, и Джим мысленно надеется, что по неосторожности не наделает ему детей. Сулу в голос ржет: — Так держать, капитан! — С ума сойти, — бормочет Скотт. А Джим лижет ещё раз, и ещё. Зверёк продолжает урчать. Внезапно к комнате отдыха оказываются не только они трое. Джим, к своему стыду, так и замирает — с трибблом в руках и с языком на триббле — когда автоматические двери открываются и пропускают коммандера. Глядя в свой падд, Спок говорит: — Капитан, я вас искал, чтобы обсудить внештатную ситуацию на Зета-7, — а потом поднимает взгляд. — Оу. Джим с пошлым звуком заканчивает своё грязненькое дельце и кладет триббла на стол. — Я вас слушаю, коммандер. Спок медлит, прежде чем сделать несколько шагов вперёд. Он любопытствует: — Чем вы были заняты? Сулу и Скотти стараются слиться со стеной. — Триббла лизал, — отвечает Джим. Спок кивает. — И как, вам он пришёлся по вкусу? Джим почему-то решает, что коммандер издевается. — Молоденькие вулканцы намного ярче на вкус, как я считаю, — произносит Джим с улыбкой и протягивает Споку триббла. — А вы хотите попробовать?3.
Спок слишком увлечён поэзией перед ним, чтобы поднять голову, когда звенит дверной колокольчик и кто-то входит в магазин. На самом деле он и не помнит, когда в последний раз ощущал себя таким умиротворенным, и это не просто слова. Спок — вулканец, и он помнит многие вещи, очень многие, но, очевидно, последний раз, когда он мог позволить себе так отдохнуть, был очень давно. Спок в книжном магазине, он сидит на широком, оббитом войлоком подоконнике в тёплых шерстяных брюках и светлом свитере, и ему тепло, хотя в колонии Новая Англия сейчас середина осени. Солнечные блики освещают страницы бумажной книги, и Спок нелогично, но оттого не менее сильно хочет, чтобы этот день продлился дольше. Кто-то останавливается прямо перед ним, и Спок, в надежде, что гость уйдёт, сначала дочитывает страницу и только потом поднимает голову. Кирк улыбается, разглядывая его. На нем очки. — Привет, мистер Спок. Чего читаешь? Джим относится к нему, как другу, но Спок все равно медлит с ответом. — Это Уильям Вордсворт, земной поэт. Джим радостно кивает и, слегка отодвинув ноги Спока, садится рядом с ним. — «Их нет, увы! Они мертвы! На небесах их дом!" Она ж по-прежнему: "Нас семь!" — меня не слушая совсем, стояла на своём», — выразительно декламирует он. — Но, Спок, это лютый романтизм. Разве тебе может нравится такое? Слегка обескураженный, Спок хмурится. Хотя бы потому, что на прошлой неделе видел, как Кирк поспорил с Сулу, кто из них лучше станцует партию из балета, и двое устроили шоу перед завтраком. А теперь он весьма серьёзно говорит о литературе XIX века. — Это любимый поэт моей матери, — бросает он, и Джим меняется в лице. — Позвольте уточнить, откуда вы знаете этого поэта? Вы не производите впечатление человека, увлекающегося литературой. — Спок, как ты думаешь, что я тогда делаю в этом магазине? — мягко спрашивает Джим. Спок оглядывается. Кроме них двоих магазин абсолютно пуст. Зато, как он мог видеть — в баре напротив толпится по меньшей мере двести человек. — Я начал увлекаться литературой, ещё когда был подростком, — все так же мягко продолжает Кирк. — На самом деле я в некотором роде коллекционирую её. Большинство книг осталось на Земле, но с собой на Энтерпрайз я взял около двадцати бумажных изданий, а потом Боунз подарил ещё две, и ещё несколько я купил в прошлой увольнительной. — В какой-то момент улыбка Джима становится грустной. — Ты, наверно, думал, что я совсем тупой? — Капитан, я никогда не думал о вас таким образом. Даже во время нашей первой встречи я не мог не признать, что взлом Кобаяши Мару требует высокого уровня умственных способностей. — Да, но учитывая то, что ты все время не одобряешь мои действия... — бормочет Джим и замолкает. Спок опускает взгляд и только сейчас замечает, что у Кирка в руках лежит потрёпанный томик истории Древнего Рима. И невольно проникается уважением. — Почему бы нам не узнать друг друга получше? — спрашивает он. — С точки зрения логики будет правильным, если близкое знакомство позволит нам лучше ориентироваться во время миссий. — Ты играешь в шахматы, Спок? — Я занял первое место в шахматном турнире в Звездном Флоте. Крик фыркает. — Это только потому, что ни разу не играл со мной.4.
Джим смотрит на него, такой улыбчивый и сверкающий, и у него в глазах столько энтузиазма, что Спок не успевает протестовать. А через полчаса он уже оказывается на берегу песчаного пляжа и протестовать слишком поздно. Джим радуется, как ребёнок: — Не могу поверить, что ты не умеешь плавать! Почему ты не говорил раньше? — Вы не спрашивали. — Это очень просто, честно тебе говорю, тебе понравится, — убеждает Джим, но Спок не верит ни единому слову. В прошлом, когда он ещё был ребёнком, его мать пыталась научить его держаться на воде, и у него ничего не вышло, потому что у вулканцев совершенно отсутствует нырятельный рефлекс. Джим скидывает с себя рубашку и джинсовые шорты. Спок украдкой смотрит на него, однако, чтобы не позеленеть от смущения, он переводит взгляд на нескольких молодых женщин, которые не могут оторвать взгляда от его капитана. Джим говорит: — Чтобы залезть в воду, тебе следует раздеться. — Это прописано в каких-то правилах? — из вредности спрашивает Спок, а потом все таки стягивает с себя бежевый джемпер, рубашку и брюки. На планете недостаточно тепло для вулканского организма, и он с неудовольствием представляет, насколько холодной ему покажется вода. Он мнётся и не спешит к воде, поэтому Джим, вздохнув, кладёт руку ему на плечо и ведёт к кромке. — Не боись, я же буду рядом. Когда я учился плавать, мне сказали, что если я буду постоянно работать руками и ногами, даже если хаотично, то никогда не утону. Спок замирает в сантиметре от воды. Весь его организм против этой затеи, к горлу подкатывает неприятное, колючее ощущение, стоит ему представить, как вода поглотит его. Джим вновь вздыхает, и Спок не успевает и моргнуть, как тот подхватывает его подмышки и чуть ли не кидает в воду. Вода попадает ему в нос. Спок неловко взмахивает руками, и ему кажется, что паника совсем близко, но спустя мгновение Джим оказывается рядом и обхватывает рукой его предплечье. Они всего лишь по пояс в воде. — Вы толкнули меня в воду! — Это должно было быть весело. Джим внимательно смотрит на него и, должно быть, видит в его лице что-то такое, что заставляет его смягчится. — Мы не будем торопиться, идёт? Если тебе станет страшно, то ты сразу же должен сказать мне об этом, и я вытащу тебя из воды. Обещаю. Спок стряхивает с себя воду. На языке у него крутится: "Вулканцы не испытывают страха", но потом он думает: "Это Джим". — Я верю вам.5.
Джим разворачивается в кресле, когда Спок входит на мостик. И вулканец не выглядит как-то необычно: его лицо спокойное и отдохнувшее, в глазах застыло приветливое тепло. Джим широко улыбается ему и в полной уверенности в своих людях отворачивается к обзорному экрану. А потом слышит: — Утречко, бляди! Он думает, что ему показалось. Ну, потому что невозможно услышать такое от вулканца, не получив перед этим качественное сотрясение мозга. Не-ве-ро-ят-но. "После смены зайду к Маккою", — думает он. Потому что галлюцинации - не есть хорошо. Но в ужасе не только он. Прямо перед носом Джима — Чехов и Сулу, и они оба таращатся на что-то за его спиной. Да так таращатся, что едва глаза из орбит не вылазят. — Вот же блядский Кирк, — говорит Спок, и Джим медленно — ме-е-дленно — разворачивает своё кресло. Спок выглядит не очень комфортно, да и щеки у него горят зелёным. — Ты подписал мои ебанные отчёты? Я трахался с ними всю ночь. Джим почти не чувствует ног, когда встаёт ему навстречу. — Коммандер, прошу вас пройти вместе со мной в переговорную, — слабо выдавливает он и движется в сторону автоматических дверей. Спок говорит: — Ясен хрен. И Джим думает, что этому есть только одно адекватное объяснение. Спок болен. Бедняге наверняка очень плохо, возможно, он бредит. "Вон какие щеки зеленющие", — думает Джим. Двери переговорной тихо закрываются за ними. — Когда начались твои симптомы? Я немедленно сообщу врачам, что ты подхватил какой-то вирус, — Джим тянется к коммуникатору. — Капитан, позвольте объяснить — я хотел сказать, слышь, мальчик — то есть... — Спок сбивается и поджимает губы, но прерывает попытку Кирка связаться с медотсеком. Они присаживаются друг напротив друга. — Я проиграл пари доктору Маккою, капитан, и он выбрал данный способ, чтобы, как он выразился, проучить меня. — Он заставил тебя ругаться? — изумляется Джим. — Доктор Маккой посчитал, что потеря моей культурной речи, пускай даже на одни сутки, собьёт с меня спесь. Джим прикрывает глаза. Господи, ну за что ему это? Он ведь должен отчитать их, приказать больше не подрывать эмоциональную атмосферу в экипаже, но вместо этого Кирк в голос хохочет. Потому что, хотя на его корабле одни долбоебы, все они психически здоровы. — Знаешь, у тебя неплохо получается. — Позвольте, я не буду воспринимать это как комплимент. — Нет, я серьёзно. Только выражение лица все портит, — говорит Кирк, и Спок едва заметно напрягается, услышав тон его голоса. — Попробуй нахмуриться, только не так. Ты будто любимую лягушку препарируешь. Зло нахмурься. Та-ак, отлично. И насчёт тона — попробуй как будто выплевывать слова. Давай потренируемся. Скажи: "Блядский Кирк". Спок едва шевелит губами: — Блядский Кирк. — Сойдёт. А теперь произнеси: "Сказал, что мы ебать как вляпаемся". — Сказал, что мы ебать как... — голос его обрывается. — Капитан. — И ещё кое-что: "Если мы продолжим страдать хуйней". — Капитан, — зовет Спок. Джим улыбается: — А теперь повтори все вместе. Ну же! — Блядский Кирк сказал, что мы ебать как вляпаемся, если продолжим страдать хуйней, — выталкивает из себя Спок. Губы у него бледнеют от стыда, но Джиму его не жаль. Не сейчас. — Отличненько. А теперь иди и передай это Маккою. Еще раз такое повторится — выкину с корабля. Чудить здесь можно только ему.6.
Маккой говорит: — Идиотизм. Зачем нам это читать? Джим жив. — Не это важно, — качает головой Нийота. Её волосы, убранные в высокий хвост, качаются следом. — Когда он это написал, он был уверен, что умрет. Его пытали четыре дня. Охрана сказала, что когда его нашли, он умолял, что мы должны это прочесть. На пару минут воцарилась тишина. Они сидят в столовой. "Опять". Спок с иронией размышляет, является ли для землян это место таким комфортным, потому что здесь есть еда. Он скашивает глаза на Скотти, жующего котлетку. "Да, скорее всего". Сулу говорит: — Вы же не думаете, что он захочет отказаться от Энтерпрайз, да? — Джима не так просто сломать, — возмущается Маккой. — Этот засранец ещё заставит покопаться нас в задницах, в которые мы попадём по его же вине. — И что, сильно его покалечили? — спрашивает Скотти. — Да как обычно. Пара переломов, куча ожогов, рваная рана в боку, один укус на заднице, да и тело — сплошной синяк. На лицо вообще смотреть страшно. Уж что-что, а нарываться Джим умеет. — Почему мы вообще медлим? — восклицает Нийота. — Хоть кто-нибудь из вас подумал о том, что может содержаться в письме? Вдруг там важная информация о тех, кто держал его в плену. Или о готовящемся нападении на Федерацию. — Или это все-таки ебаное завещание, — подытоживает Сулу. Маккой добавляет: — Завещание, в котором он признаётся во всех своих косяках. А я и так знаю, что это он настроил против меня всех лаборантов в академии. Знаю, но не хочу видеть подтверждение. Со мной в лабораториях весь второй курс никто не разговаривал. Джиму будет неловко, если мы это прочтём. — Зачем ему надо было настраивать всех против тебя? — озадаченно спрашивает Скотт. — Из-за детства в заднице, — рявкает Боунз. Нийота закатывает глаза. Спок думает, что ей, должно быть, очень сложно постоянно общаться только с мужчинами. Она смотрит на него, тяжело вздохнув. — Ну а ты, Спок, чего молчишь? Что думаешь ты? Спока это не интересует. По следам сырости очевидно, что записка была составлена на второй день. Поэтому ручаться за разумность автора в тот момент Спок не может. Скорее всего, там находятся слова прощания, а так как капитан был благополучно спасён, Спок считает нелогичным чтение данного художества. Но, не дав ему и рта раскрыть, Маккой хватает со стола грязный листок. — Да хер с ним, — зло бурчит он и принимается читать корявый, местами размытый Джимов почерк. Проходит буквально с десяток секунд, когда Леонард со стоном комкает лист и роняет голову на руки. — Вот идиот, — горестно тянет он, и Спок впервые за последний час заинтересовывается содержимым письма. Он берет листок и, развернув, начинает читать. Вся компания толпится за его плечами, прилипнув взглядом к буквам. "Никому ничего не завещаю Похороните меня в порванной рубашке Рядом положите Спока и Энтерпрайз До сих пор не было ни одной ямы, из которой я бы не выбрался вместе с ними".7.
Не то чтобы он нервничает, нет. Он паникует. Он провёл в этой ужасной школе уже минут двадцать, и это не было похоже на благотворительную акцию. Хотя бы потому, что учителя буквально бросили его наедине с детьми. Он ведь даже сказать им ничего не успел. Он всего лишь попросил открыть новенькие учебники по астрономии, которые подарил школе Звездный флот. И что? Их кто-то открыл? Нет. Маленькая девочка кидает в него своей ногой-протезом, громко ухахатываясь. Дети буквально сходят с ума, стоит им понять, что они проведут без учителей целый час — наедине с бедным, несчастным, напуганным капитаном какого-то там флагмана, который ничегошеньки не может с ними сделать. И Джим не может. Впервые в своей жизни он ничего не может. Буквально оцепенев, он слабым голосом пытается призвать их к порядку и прекратить ужасный галдёж. Кто-то его слушает? Нет. Во второй раз в Джима прилетает игрушечная пластиковая корова. Мальчик, ростом чуть выше колен Джима, бьет его маленьким кулачком. — Вы не кушаете нас, но кушаете деток коровы! — визжит он. Джим точно не знает, но вполне возможно, что за эти полчаса в волосах у него появились седые пряди. Конечно же, Кирк чувствовал ужас и раньше: на опасных миссиях или когда ел стряпню матери Нийоты. Но здесь, сейчас, он готов признать, что бывают безвыигрышные ситуации. Самое страшное в том, что Спок должен был появиться минут десять назад, однако на горизонте его не предвидится, и Джим не может отделаться от мысли, что маленькие демоны взяли его в плен в другом кабинете. — Ты такой старый и уродливый, — говорит мелюзга, наступив ему на ногу. — Почему ты такой стремный? — Я — это ты из будущего, — недолго думая, отвечает Джим, и пацан начинает реветь во все горло. "Что ж, — думает Кирк, — хотя бы одно очко в мою пользу". И хотя некоторые дети чуть успокаиваются, когда от визга срывают голос, ситуация не сильно меняется. В конце концов Джим залезает на учительский стол и орет: — Я дам каждому из вас по пять кредитов, если вы все заткнетесь прямо сейчас! И, господи Боже, это работает. Дети затихают и, вылупившись, замирают все на месте. Джим оборачивается. Спок, облачённый во все вулканское, стоит возле двери, глядя на детей. Дети глядят в ответ. Джим спрыгивает со стола, хватая вулканца за локоть, будто бы боится, что тот сбежит. Он и боится этого. — Вы вулканец? — слышится со стороны детей. Спок кивает. — Да, это верно. Дети начинают громко перешептываться, усаживаясь на свои места, и Кирк просто молча смотрит на них, пытаясь понять, что он делал не так. — Я посчитал логичным, что вулканский наряд привлечёт их внимание, — тихо говорит Спок. — По мне не видно, но я готов в любви тебе начать признаваться, — отрешенно отвечает Джим. Мелкий пиздюк с пластиковой коровой, размазывая по лицу сопли, кидается вперёд. — А правда, что вулканцы вегетарианцы? — Это соответствует истине. Пацан громко шмыгает носом. — А почему тогда такие дяди, как он, — он тыкает пальцем в Джима, — едят мясо? Почему они не едят маленьких детей, но едят маленьких телят? Спок хмурится, покосившись на капитана. Капитан был бел, сер, избит и не подавал признаков умственной активности от пережитого шока. — Может, он и съест ребёнка, вы же не знаете, как он живет, — криво усмехается Спок. И вот тогда становится по-настоящему тихо. Весь следующий час дети даже не шевелятся.8.
Они находятся в шаттле, следующим обратно на Энтерпрайз с Ориона, когда Спок слышит эти слова: — Не понимаю, зачем нужно было интегрировать Орион под Федерацию. Быть секс-рабынями у орионок в крови, а теперь им навязали земные ценности, навязали этот проклятый феминизм, и по бедняжкам видно, что они хотят подставиться и раздвинуть ножки, но им не позволяет чувство достоинства, — кто-то выплюнул последние слова с презрением. Спок оборачивается, чтобы увидеть, кому принадлежит голос, продолжавший вещать: — Говорят, что через двадцать лет выпустят сверхреалистичных секс-кукол с натуральными волосами и натуральной кожей в вагине. Так вот, я прям жду не дождусь этого. Вы представьте только, как девушки будут с ними конкурировать! Станут ещё больше подстилаться под нас, перестанут ныть все время и строить из себя недотрог, лишь бы их не променяли на хорошенькие игрушки. — Слышится хриплый смех. — А, Чепел, ты согласна со мной? Хочешь, чтобы секс вновь стал валютой за счастливую семейную жизнь? Спок отстегивает ремни безопасности, вставая. Кирк, задремавший в сиденье напротив, открывает глаза и снимает наушники. — Спок? — зовёт он недоуменно, но тот не оборачивается. Он проходит в заднюю часть шаттла, где сидят четверо краснорубашечников и медицинский персонал, и невольно думает, что будь здесь доктор Маккой, от говорящего и места мокрого бы не осталось. Чепел, поджав губы, сидит с покрасневшими глазами, отвернувшись к иллюминатору. Ещё несколько девушек из медицинского и научного, устроившиеся неподалеку, выглядят ужасно огорченными. Сексизм с развитием технологий не стал страшной сказкой, и многих женщин все ещё попрекали за то, что те выбрали "мужские" профессии. Спок знал об этом, потому что одной из таких женщин была его мать. Он садится напротив говорившего. — Позвольте мне разъяснить вам несколько важных деталей, лейтенант Паркинс, относительно темы, которой вы коснулись, — спокойно произносит он. — Интеграция Ориона была необходима по двум причинам: во-первых, Федерация не приняла бы в свой состав планету, на которой процветает работорговля, а во-вторых, интеграция дала шанс на достойную жизнь всем жителям планеты, которых угнетали веками. Очевидно, бесполезно уверять вас в том, что ни в одной орионской женщине не был найден ген, который вынуждал бы их хотеть быть вещью для секса. Если ваша проблема в том, что ни одна свободная женщина не захотела совокупиться с вами, то, должно быть, это проблема вашей неполноценности. Лейтенант скрипит зубами, покрывшись бурыми пятнами от ярости, и Спок продолжает: — Ещё кое-что: секс-кукол, как вы выразились, никогда не изобретут, лейтенант. Никто и никогда не вернётся к этому древнему способу манипуляции, потому что, поверьте мне, поднимется бунт. И этот бунт, лейтенант, поднимут в первую очередь люди со схожим с вашим мнением. Потому что вы будете проигнорированы. Никто не будет сражаться с куклой за ваше внимание хотя бы потому, что ни один здравомыслящий человек не променяет живое существо на куклу, — вкрадчиво говорит Спок. — Вы хотите, чтобы женщины потеряли свою индивидуальность и, как и три века назад, молча терпели прорехи в вашем интеллектуальном развитии? Вы хотите, чтобы женщины опять признали свою биологию постыдной? Лейтенант молчит, как и молчат все, находящиеся в шаттле, прислушиваясь к голосу вулканца. Спок встаёт: — Меня мало волнуют ваши чувства, если вы испытываете дискомфорт из-за феминизма. Потому что женщины испытывают дискомфорт из-за таких, как вы, каждый день.9.
Он входит в столовую — место, где случаются самые страшные события на корабле вроде Рождества, Хэллоуина и маленьких дружеских совещаний, на которых, обычно, обсуждается, как сделать кому-нибудь гадость и остаться незамеченным, и его осыпают конфетти. Сегодняшний день он бы и рад отсидеться в собственной каюте, читая одну из новых книг, присланных в подарок отцом, но если сейчас он не будет находиться здесь, то вечером по корабельному времени они будут находиться у него. Вообще-то он скрывал эту дату ото всех почти три года, но Кирку в очередной раз надоело гадать, и он влез в базу данных. Так что, — его осыпают конфетти. Скотти дует в свой шотландский горн, и из-за него Спок не слышит большую часть поздравлений. Маккой даёт Скотти затрещину. Кто-то снова осыпает всех конфетти. — Спок, в этот торжественный день мы хотим напомнить тебе, — говорит Джим, и оптимизм, бьющий из него фонтаном, не вырвать и клещами, — что у тебя есть друзья, которые любят тебя и всегда найдут повод посмеяться над тобой. Поэтому мы дарим тебе — вот. Спок смотрит на большой плоский квадрат, обтянутый разноцветной бумагой, и, честно говоря, он не впечатлен от слова совсем. И весьма неохотно принимает его из чужих рук. Потому что он тоже ожидал от Джима книгу. — Открывай! — радуется Джим настолько очевидно, что Спок печёнкой чует — где-то тут подстава. Но большая часть экипажа смотрит на него, улыбаясь, ожидая его реакции на подарок, так что Спок аккуратно отклеивает изоленту по краям и снимает бумагу. И следующее, что происходит с ним — ступор от увиденного. В какой-то момент он надеется, что, завернув все обратно в бумагу, он сможет сделать вид, что ничего не видел. Лучше бы он этого не видел. Это холст; на холсте девять фотографий, собранных в виде коллажа; под каждой фотографией стоит подпись — место и дата; на каждой фотографии Спок блистает улыбкой от ушей. Это едва ли не временная шкала его очеловечивания. На первой фотографии он улыбается из-за наркотического препарата, насильно вколотого ему на планете 0-178, на последней — он усмехается шутке Маккоя, уверенный, что остался незамеченным. Очень смелый подарок даже для капитана. Джим должен нервничать, обязан переживать, ведь он запросто может оскорбиться данному подарку, но на лице капитана ни капли тревоги, и Спок понимает: Джим не боится, потому что Спок правда очеловечился. Снимки — серьёзное доказательство. Кто его фотографировал? Точно не Джим — несколько фотографий сделаны тогда, когда его не было рядом с ним. И точно не Маккой, потому что тот начал бы шантажировать его ещё два года назад. Спок зло думает: "Я найду его". Джим, такой счастливый, спрашивает, едва ли не подпрыгивая на месте: — Тебе нравится? Нравится ли ему? — Весьма оригинальный подарок, капитан. Он найдёт его. И отомстит.10.
Спок поднимает глаза от падда, неодобрительно глядя на него, но не задаёт никаких вопросов, пока Джим не заканчивает своё грязненькое дельце. Они в горном домике на планете Рига, и в пяти километрах от них нет ни единой души. Боунз ноет целый день, что даже в увольнительной он не имеет возможности пообщаться с разумными людьми. Никто его, конечно же, не слушает и с утра все уходят кататься на лыжах. В доме остаются несколько человек и весь день пытаются отопить эту громадину достаточно, чтобы хотя бы не получить обморожение. Боунз и Нийота, добровольно устроившие себе ленивый день, Спок, не переносивший низкие температуры, и Джим, недавняя рана которого не позволяет ему развлекаться. В тот момент, когда он заканчивает раскрашивать лоб спящей Нийоты её же губной помадой, Спок говорит: — Должно быть, твои родители пропустили лекцию о нормах поведения. — Познакомить тебя бы с моей матерью, и ты бы понял, что мне вообще никогда лекций не читали, — Джим улыбается. Он смотрит на лицо Нийоты, раздумывая, что нарисовать бы еще, а потом жирно пишет ей на щеке "Хуй". Он почти слышит, как Спок закатывает глаза. — Останови меня, — с вызовом шепчет он. — Как будто мне интересны ваши нелогичные земные средства избавления от скуки. — Это ты так завуалированно говоришь, что боишься получить от нее люлей? Спок отворачивается от него. Джим думает, что статья у Спока в планшете намного интереснее, чем сам Джим. И будь он неладен, если позволит ему насладиться ею. — Спок, мне скучно, — шепчет он и выхватывает из его рук падд. — Пойдем лепить снеговика Тот вяло и без удовольствия косится на окно. За ним расстилаются снега дальше человеческого или вулканского взгляда. — Ваше здоровье не на удовлетворительном уровне, чтобы вы могли подвергать себя нагрузкам. — Ла-адно, допустим, я поверил тебе, что причина такая, а не то, что ты боишься отморозить свои уши. Тогда, может, пойдем пить? Боунз заснул, а я знаю, в какой сумке у него вискарь. Он видит заинтересованность в глазах Спока и думает, что тот и правда очень очеловечился. Но Спок качает головой: — Нелогичное времяпровождение. Если вы страдаете от скуки, то займитесь медитацией, — и достает еще один падд, открывая эту же самую статью, чтение которой прервал Джим. Джим думает: "Его не исправить". И он чертовски рад этому.11.
В конце концов он решил, что все ожидали чего-то подобного, но отчего-то никто их не остановил. В любом случае винить было некого, они взрослые люди, занимающие ответственные должности, и только шило в известном месте не давало им спокойно жить. Началось все с того, что Скотти соорудил экзоскелет — хобби у него было такое. Он был не то чтобы самым отличным или вообще каким-нибудь выдающимся — обычная конструкция из двадцати позвонков, и кучей ободков, соединенных проводами и маленькими "хрящиками" из сплава золота и титана. Эти ободки-проводки-хрящики обхватывали руки и ноги. Но силы, какую давали многие качественные модели, производимые специалистами, этот экземпляр не давал. Сила удара увеличилась всего в 3,4 раза, и это было практически ничто. Так что, по предварительным данным, носитель экзоскелета не мог причинить никому никаких летальных травм. И поэтому Спок — черт его дери — сказал, мол, надевай, Джим, чудо-костюмчик, наконец у нас будет шанс нормально побить друг другу морды. И Джим — черт его дери — надел. Посмотреть на их спарринг собралось достаточно народа. Все они уселись вокруг матов, пока на Джима крепили и регулировали под него экзоскелет. В нем Джим был сильнее Спока, но на стороне вулканца остались скорость и манёвренность. Скелет весил ни много ни мало двадцать килограмм. — Ладненько, — протянул Джим, наматывая на руки бинты, — думаю, атаковать должен ты. А то будет обидно, если я вырублю тебя одним ударом. Спок, стройный и тугой, усмехнулся, глядя на него. Но Джим настолько привык, что никто кроме него не видит эти микроскопические усмешки, что даже не удивился. Спок двигался невероятно: носками отпружинив от мата, он сделал один выпад, а потом сразу второй, и Джим чудом увернулся, перехватывая его за предплечье. Возбуждение, которое всегда приходило во время тренировок с вулканцем, не заставило себя ждать. Спок был восхитительным бойцом, но, очевидно, он совсем не ожидал, что Кирк даже в экзоскелете будет ему ровней. Это было понятно потому, что через некоторое время честного поединка, они оба начали использовать хитрые приёмы. Спок был легче. В какой-то момент он оказался у Крика за спиной, а потом, сделав крошечное усилие, почти запрыгнул на него, коленями упершись Джиму в бёдра. Очень, очень нечестно. Со стороны зрителей послышалось улюлюканье. Несколько секунд Джим бесполезно крутился, стараясь скинуть вулканца со спины, затем сумел схватить его за щиколотку и буквально стащить с себя. Спок был уже на матах, когда Джим внезапно потерял равновесие и, падая, схватился за плечо вулканца, сжав. И он на самом деле услышал хруст. Спок обмяк на полу, побледнев, и Джим отшатнулся от него. — Черт, — пробормотал он, силясь подавить рвотный рефлекс. Многие из экипажа отвернулись, не в силах видеть такое — в том месте, где была рука Джима, кость ушла в мягкие ткани, образовав небольшую впадину. Кто-то кинулся к терминалу, чтобы вызвать врачей. Джим осторожно приподнял голову Спока. — Господи, — сказал он, — господи. — Это нелогично, — прохрипел Спок, — молиться, когда я ещё не умер. Джим дотронулся до его плеча, задирая рукав. Впалое плечо уже налилось черным. — Почему ты не говорил мне, что тоже смертный? — Какое упущение, — Спок прикрыл дрожащие веки. — Как только уровень моего здоровья станет удовлетворительным, я составлю список смертных существ в вашем экипаже. Вы будете удивлены.12.
Спок ест цветы. Джим пытается переварить эту мысль, но у него получается явно намного хуже, чем у Спока получается переваривать цветы. И уж точно у Спока получается отменно игнорировать все душевные метания своего капитана, методично поедая желтые ноготки из сада Сулу. — И на что это похоже? — интересуется Джим. — Что-то между хвойным дезодорантом и сушеными малярийными комарами? Но Спок опять его игнорирует, зато Боунз, сидящий рядом, равнодушно рассматривает это зрелище. — Ну а чего ты ожидал, Джим? Пускай лучше эти гоблины жрут траву, чем младенцев. — С вашим образованием, доктор, вы должны знать, что все вулканцы придерживаются вегетарианской диеты, — лениво замечает Спок, — если у вас есть образование, конечно же. Джим смеётся над скривившимся Боунзом и тянет руку к цветам. — Можно мне один? В детстве мама кормила меня вареньем из роз. Не думаю, что свежие цветы на вкус будут хуже. Спок кивает ему, и Джим кладёт один крохотных бутончик в рот. А потом пожимает плечами. — Трава, как трава, — говорит он. — То варенье было на вкус точно такое же. — Не гурман вы, капитан, — бросает Спок, и Джим ржёт на всю столовую.13.
Джим совсем не заморачивается с именем — он называет его Малышом. Потому что Малыш был маленьким, совсем крошечным и не выглядел на тот возраст, который назвал ему браконьер. Джим отдал за Малыша сорок тысяч кредитов, не торгуясь, хотя это была почти вся его зарплата за прошлые полгода. Браконьер сказал, что ему весьма повезло — вечером Малыша хотели пустить на шапку. Джим не собирался рассказывать об этом Споку, — тот принимал слишком близко к сердцу всё, что было связано с Вулканом. Малыш был сехлатом. Насколько Джим помнил, во всей галактике осталось не больше сорока особей. Именно поэтому он не торговался. Спок открывает ему дверь личной каюты, но лицо у него не выражает дружелюбия. Это даже славно — то, что он открыл дверь. Зачастую он через интерком сообщал, что занят, и отключал связь. Джим однажды прибегнул к хитрости: сказал, что нужно разобраться с приказом адмиралтейства, а сам вынудил вулканца сыграть с ним в шахматы. — Мистер Спок, у меня для вас кое-кто есть. Кто-то лохматый, тёплый и почти такой же ушастый, как вы. Абсолютно незаинтересованный взгляд Спок переводит на коробку в руках Джима, а потом переводит такой же взгляд обратно на его лицо. — Капитан, ваше дело может подождать два целых шесть десятых часа? Я пишу квартальный отчёт. — Мистер Спок, ты же знаешь, что я сделал бы все, чтобы ты спокойно писал отчёты, — раздраженно сообщает Кирк, — но "мое дело" не терпит и очень хочет есть. В этот момент Малыш толкает головой крышку коробки и издаёт тоненький, очень характерный звук. Нечто схожее с воем щенка, но более громкое, медвежье. У Спока от удивления приоткрывается рот. Он выхватывает из его рук коробку и мчится вглубь комнаты, оставив дверь открытой. Джим считает это приглашением и входит следом. Спок положил коробку посреди комнаты и теперь колдует у репликатора. Малыш наполовину высунулся из под крышки, сонно щурясь на Джима. Мех у сехлата не был густым, кое-где виднелись проплешины, ухо у основания пересекал шрам, будто его пытались отрезать, а от вечного голода рёбра выступали сквозь шерсть. — Я попытался накормить его варёной курицей, но он не стал есть, — произносит Джим, почесывая Малыша за ухом. Тот довольно высовывает изо рта язык. — На самом деле, я не был уверен, что он переживёт полет в шаттле. В миске, что ставит Спок на пол, фиолетовое месиво. Он вытаскивает сехлата из коробки, чтобы ткнуть его носом в еду. И Малыш прирастает к тарелке, уплетает за обе щеки, вылизывая тарелку дочиста. Спок приносит ему ещё одну, и сехлат начинает есть спокойнее, убеждаясь, что никто не будет отбирать у него еду. — Вы выкупили его у браконьеров? — спрашивает Спок. — Это скорее... был частный зоопарк, — врет Джим. — Я объяснил владельцам, что его нужно вернуть вулканцам, чтобы восстановить вид, и они отдали его за смешную сумму. Спок смотрит на него, очевидно, не веря ни единому слову. Потому что из всех зоопарков давным давно были отосланы все сехлаты на Новый Вулкан. Он повторяет про себя еще раз, содрогаясь: "Не больше сорока особей". Спок в этот момент прикрывает глаза. — Спасибо, Джим.14.
Маккой решает держать его в больнице ещё неделю сверх меры, и к середине своего срока Джим готов лезть на стены. Хотя в часы посещения ему, конечно, скучать не дают. Экипаж как будто сговаривается, и все, как один, носят ему только овощи: пучки моркови, сельдерей, картошку целыми клубнями да связки базилика. Ни одна сволочь даже яблока не приносит. Маккой, каждый раз видя это, едва не в конвульсиях бьется от восторга. Когда, наконец, остаётся всего два дня, впервые за все время приходит Спок. Он боком протискивается через приоткрытую дверь, потому что обе его руки заняты белыми пакетами. Маккой, как злая сторожевая собака, подозрительно осматривает его и кривится. — Гоблин, скажи, что у тебя нет ничего запрещённого, и я уйду. Не хочу находиться с тобой в одной комнате. Спок закатывает глаза. — Доктор, я осведомлён, что у капитана диета. — Чудесно, — с ненавистью улыбается ему Боунз, а затем выходит из кабинета. Непрозрачные пакеты тихо шуршат в его руках, когда Спок идёт к столику у кровати. Джим не предвкушает ничего более вкусного, чем огурцы. Но Спок делает следующее: профессиональным взглядом он оглядывается на дверь и, запустив обе руки в пакет, вытаскивает на свет контейнер с чём-то буро-красным внутри. По воздуху плывёт острый аромат жареного мяса, и Джим подскакивает на кровати. — Господи, Спок, — признательно шепчет он, протягивая руки к еде. — Прошу вас поторопиться, капитан. Доктор Маккой может вернуться в любую минуту. Вместе со стейком в пакете лежит большой ломоть хлеба с луком и оливками, пахнущий просто одуряюще прекрасно. Джим толкает в себя еду, вкусную еду впервые за три недели и тихо стонет. — Я люблю тебя, — бубнит он с набитым ртом, и Спок смеётся над ним одними глазами. — А что там? Из второго пакета Спок достаёт коробку с шоколадными пирожными, завернутыми каждое в пищевую плёнку, и садится на кровать рядом с Джимом. — И что на тебя нашло? — спрашивает Джим. — Можешь не отвечать. Я все равно твой должник. У Спока снисходительный взгляд. — Вы переоцениваете мой поступок. Ваша диета перестала являться медицинской около трёх целых пяти десятых суток назад. — И все таки, на тебя это совсем не похоже. — Вам не приходило в голову, что я принёс вам в больницу запрещённые продукты только для того, чтобы позлить нашего доктора. Джим смеётся. — Хороша причина. Но я все ещё жду ответ. Спок молчит, а Джим продолжает торопливо есть, время от времени проглядывая на дверь. Потому что Боунз, конечно, простит ему многое, но несоблюдение диеты не входит в этот список. Стейк безупречен. В нем идеальные пропорции соли и специй, идеальные полоски от решетки, он идеально прожарен. Джим хочет спросить у Спока, готовил ли он сам или заказал в ресторане. — Команда очень переживает, — неожиданно говорит Спок, и Джим замирает. — Я понимаю, что у вас не было выбора, но ваша смерть в радиаторе была... она негативно повлияла на меня. — Брось, Спок, я не умер, меня откачали. — Нет, сэр, вы умерли, — настаивает он. — Доктор Маккой лично зафиксировал вашу смерть. Должен сказать, то, что кровь Хана подействовала на ваш организм, — не более чем удача. Джим тяжело сглатывает. Ему внезапно хочется обнять Спока, таким потерянным тот выглядит. — Значит, эта еда..? — Мне хотелось напомнить вам, что есть вещи, ради которых всегда стоит спасаться. Джим смотрит — не на еду, а на него. — И правда, — бормочет он, — стоит.15.
Джим ставит на стол чашку с кофе и садится рядом с Маккоем. Он бы и не заметил ничего странного, он их даже не слушал, но после того, как все сидящие за столом замолкают, Кирк не может не обратить внимание. — Чего вам, дети мои? — спрашивает он, подозрительно глядя на них. Чехов утыкается носом в тарелку, густо краснея, Сулу со Скотти пожимают плечами, а Маккой оскорблённо фыркает, пряча что-то под столом. — Ну-ну, — тянет Кирк недовольно, — более жалкой попытки солгать я не видел. Даже Спок врет лучше. Выкладывайте, что там у вас. И, ткнув Маккоя локтем, он вытаскивает у него из рук падд. Обычный такой, не личный даже, а рабочий. На экране огромный список из фамилий и цифр указанных напротив. Джим тупит пару секунд, прежде чем до него доходит. — Ставки делаете! — восклицает он. — И что за несчастный попал вам в лапы на этот раз? Никто опять не отвечает, и до Джима доходит окончательно. Он неверяще смотрит на своих подчинённых — на своих блядских друзей — а потом опускает глаза на открытую страницу в падде. Деньги там крутятся приличные. — Да что я вам сделал? — опять кричит он. Он хороший, замечательнейший капитан, подчиненные его любят, и тут — вот это. Маккой гадливенько хмыкает, забирая падд обратно. — Тут скорее дело обстоит в том, чего ты не сделал, — говорит он, а Сулу отворачивается, маскируя смех под кашель. — Да уж, капитан, со всей вашей... уверенностью и... обаянием и... этими вашими волосами, — хрюкает от смеха Скотти, — вы должны были давно уже все сделать, как вам хочется. — Да о чем, черт вас всех дери, идёт речь? — возмущается Джим, привлекает внимание всей столовой и старается говорить потише, хотя почти лопается от возмущения. — Я вам выговор всем сделаю за то, что строите всякие козни против капитана. Маккой закатывает глаза. — Да никто не строит тебе козни. Да, мы делаем ставки на твою персону, но ничего в этом критичного нет, не смотри так на меня, — Кирк не перестаёт, и Маккой цокает. — Ну, в общем, мы ставим на то, когда ты склеишь Спока. Джим моргает. — Че? — Сами подумайте, капитан, — вклинивается Чехов со своими щеками, пылающими ярче, чем флаги коммунизма. Джим думает, это от того, что именно Чехов поставил больше всех денег. Долбанный список. — Мы же не слепые, все видят, как вы ходите вокруг коммандера и вздыхаете постоянно. Кирк мотает головой. — Чушь! Ничего я не вдыхаю. Маккой задыхается от смеха. — Ну, разумеется. Джим, очнись, пари на пустом месте никогда не заключают, потому что завязаны деньги. И при том, мы не просто принимаем ставки на то, когда ты это сделаешь, но и ещё и на сам способ. Скотти ржёт в голос: — Пока что побеждает вариант, что ты его напоишь. Кирк хватает кружку с кофе, делает глоток, чтобы скрыть, как скривилось его лицо. Он и не представлял, что настолько очевидный. Даже про алкоголь угадали, сучки. — Джим, не расстраивайся, — говорит Боунз. — Никто тебя не принуждает. Ты можешь и дальше вздыхать по гоблину, как трусливая бабёнка. — Или пойти и трахнуть его на ближайшем компьютере, — совсем тихо бормочет Сулу, но Джим слышит его и злобно стреляет взглядом. "Ничего они не понимают", — думает он. Он просто ждёт нужного момента. Всего три месяца. Уже три месяца. Господи, он трусливая бабёнка. — И многие догадались? — спрашивает он, и теперь над ним смеётся вся четвёрка. — Все.16.
С точки зрения логики, это хороший подарок. Спок решает воспользоваться им через две целых три сотых минуты после получения. И подарок полностью отвечает всем его вкусам. Это термокружка матово-чёрного цвета, с герметичной крышкой и светло-голубым экраном настройки температуры напитка. Полезная вещь строгого вида, никаких излишеств. Джим, который сидел рядом с ним в столовой, сказал бы, — если бы его спросили, — что Спок едва ли не запрыгал от восторга. Пока не заметил открытку с запиской, конечно. Это ведь все-таки День Святого Валентина. В записке сказано: "Я видел, как вы не допиваете свой чай на мостике, потому что для вас он слишком быстро остывает". Джим, к которому Спок обращается с вопросом, кто это может быть, лишь поджимает губы и с неприязнью смотрит на кружку. Спок сомневается, от того ли это, что капитану не нравится именно кружка, или потому, что он не одобряет романтические отношения среди членов экипажа. Спок думает, что это должен быть кто-то, кто постоянно имеет доступ на мостик, чтобы заметить тенденцию с недопитым чаем. Но! — кто-то, кто напрямую не очень хорошо знаком с ним, раз не знает его отношения к подаркам и праздникам. А ещё — это мужчина. Спок думает, что отправителя было бы легко найти, если... Если бы он хотел его искать. А он не хочет. К тому же, в письме не написано никаких романтический предложений или приглашений встретиться, так что Спок благополучно утилизирует письмо и продолжает пользоваться кружкой без всяких угрызений совести. Пока его тайный ухажёр не перегораживает ему путь на мостик, конечно же. М'Бенга говорит: — Мистер Спок, я бесконечно уважаю вас как личность, и мне безусловно притягательна ваша внешность. Я приобрёл два билета в оперу на следующую увольнительную и хотел бы, чтобы вы составили мне компанию. Джим, идущий рядом со Споком, замирает с растерянным выражением лица, а потом, опустив голову, быстрым шагом сбегает на мостик. Термокружка тотчас же обжигает руку Спока, и дело совсем не в температуре. — Доктор, мне лестны ваши симпатии, — ровно произносит Спок, глядя куда-то выше его головы, — но я сомневаюсь, что составлю вам хорошую партию. Зато мисс Кэррол с удовольствием послушает с вами оперу. М'Бенга кивает, понимая, что уговоры не подействуют, и лишь грустно отступает в сторону. — Возможно, дело в том, что ваши симпатии отданы кому-то другому. Спок делает вид, что не понимает. И больше никогда не прикасается к термокружке.17.
Впервые за две недели он выбрит. Он на заднем дворе собственного дома в Айове жарит стейки из настоящей рыбы, а весь главный командный состав сидит на крыльце террасы, посмеиваясь чему-то. И не то чтобы он ждал их. Три часа назад они появились на пороге его дома, Нийота сказала ему: "Неужели ты живёшь в этой дыре?" и разбила ему нос. Оказалось, вчера все они узнали, что он хотел оставить командование, и приехали, чтобы напомнить ему, какая они замечательная команда. Джим, зажимая салфеткой нос, слушает их и думает: "Заебись". И, разумеется, с сарказмом потому, что нормальные люди не переубеждают таким образом. Положение спасает лишь Спок — такой же виноватый за то, что собирался уйти, — он тихо, но уверенно защищает Джима от нападок взбешённой Ухуры. "И как она только все узнает?", — думает Джим и уходит переодеваться в чистое, по пути стараясь незаметно убрать со столика полупустую бутылку виски. Конец всем спорам кладёт Сулу: он зол и матерится не меньше Нийоты, но гнев его более глубокий. Он говорит: — Вместо того, чтобы проводить время с мужем и дочерью, я вытаскиваю вас из депрессии. Думаю, это что-то да значит. Все соглашаются и заставляют Кирка идти и жарить долбанную рыбу в наказание. Они — он и Спок — садятся чуть дальше от основной компании, как отщепенцы от праздника жизни. Спок молчит, а Джим думает об Энтерпрайз. Неужели именно то, что он хотел отказаться от неё, отвернуло от него удачу и уничтожило корабль? Он думает об этом с тех пор, как они вернулись на Землю. Спок тихо говорит: — Вы переоцениваете свой корабль. — Не думаю, что ты понимаешь, о чем говоришь, — обрывает Джим, — корабль — это все, что у меня есть. — Нет, мы, ваша команда, — все, что у вас есть. А Энтерпрайз, являвшаяся местом нашего совместного взаимодействия, показалась вам сосредоточением ваших симпатий. Такое часто случается с людьми, — высокомерно добавляет он. Джим теряет дар речи — извращённая награда за дружбу со Споком. — Но почему тогда хотел уйти ты? Спок молчит долго, больше пяти минут, и Джим начинает сомневаться, произнёс ли он вопрос вслух. Наконец, вулканец смотрит на него. — Потому что я испугался участи провести с вами большую часть жизни. Что это будет единственное время, которое определит меня.18.
За всю свою карьеру капитана Джеймс Кирк бывал на интервью, устроенных Звёздным Флотом, десятки раз. Но из-за своего задорного характера он ответил лишь на два вопроса, и после этого адмиралтейство выдвинуло ультиматум: либо он отвечает на вопросы серьёзно, не позоря весь Звёздный Флот, либо вообще не открывает рот. А вопросы, лишившие его права голоса, были такие: "Сложились ли в вашей команде традиции, которые соблюдаются ежедневно?", на что Джим начал горячо расписывать, как команда соревнуется, кто принесёт для капитана самый вкусный кофе; на вопрос, какой приз ждёт победителя, он жутко шепнул: "еда". Таблоиды мусолили это ещё целый месяц. Надо сказать, молчал он тоже крайне талантливо. Все вопросы, задававшиеся лично ему, он выносил на дискуссию команде, а сам в это время тихонько отмалчивался. Так что выходило, что журналы знали про него многое, но ничего из этого не было произнесено лично им. И зачастую было очень далеко от правды. И всех это оставляло довольными, пока, конечно, не задается вопрос, на который Джим Кирк не может промолчать. А звучит этот вопрос так: — Мистер Спок, вы не чувствуете сожаление, что остались в Звездном Флоте, а не отправились на Новый Вулкан помогать своей расе восстановиться? В это мгновение, как только звучат последние слова, все в зале замолкают. Джим, чувствуя себя так, словно стоит на шатком карнизе, и вот-вот упадёт от сильнейшего ветра, смотрит на Спока. Тот сжимает побелевшие губы, напряжённый настолько, что Джим буквально видит, как натянулись мышцы под его кожей. Кто эта девушка? Она не кажется ему знакомой, но он определённо чувствует, что она знает их. Слишком внимательный и узнаваемый взгляд, слишком точный вопрос, чтобы промахнуться. Не может быть, что она была бывшим членом экипажа. Не может быть, чтобы ей насолил именно Спок. И Джим не даст ей возможности насолить Споку, заставив его отвечать на подобные вопросы. Джим открывает рот: — Разумеется, не жалеет. Тем более после того, как я ввёл проституцию на Энтерпрайз, — он смотрит на Спока, заворожённый собственной выходкой, а журналисты, дурея от сенсации, набрасываются на него, как на лакомый кусок. Он не отвечал на вопросы на интервью уже три года. И тут — сразу такое. Совершенно беспрецедентный случай. Спок смотрит на него в ответ. Через восемь часов, когда новости доходят до верхушки адмиралтейства, Кирка вызывают на связь. Они подключаются к экранам главного конференц-зала, транслируя свои изображения, и Джим стоит перед ними, объясняясь, как нашкодивший школьник. Адмиралам все равно, что Кирк действовал из благих побуждений и хотел лишь защитить члена своей команды. Адмиралов волнует репутация. — Да, я поступил ужасно, — обрывает их Джим в конце концов, — и нет, я не раскаиваюсь. Его оштрафовывают, лишают премий на целый год, урезают на пятнадцать процентов зарплату, назначают три официальных проверки корабля (одну из них проводят под тщательным взором представителей прессы, чтобы те написали опровержение), запрещают любые увольнительные в течении полугода и отправляют на разведку в нейтральный сектор. Напоследок звучит: — Мы тебя предупреждали, Кирк. Никто из экипажа не говорит ему ни слова, — кто-то молча осуждает, кто-то так же молча одобряет его поступок, но Джим правда ничуть не жалеет. Зато через год на очередном интервью у Спока спросят: — Вы верите в супергероев? И Спок ответит, взглянув на Джима: — Разумеется. Ведь я с ними работаю.19.
Они назвали её Терра-Нова. Почти идеинтичная копия Земли. Существует лишь малое расхождение в атмосфере и почве, но самое главное, что эта планета абсолютно не заселена. Десант проводит на поверхности планеты целую неделю, перемещаясь по материкам, исследуя флору и фауну, собирая нескончаемые образцы земли и воды, и камня. Хотя по большей части, то, чем они занимаются всю неделю, можно назвать любованием. Нетронутая природа изумительна, и каждый член десанта, возможно, впервые видит, как могла выглядеть Земля до скачка технологического процесса. На третий день Боунз говорит: — Как лето в детском лагере, — и никто не собирается спорить. Это не увольнительная, — Энтерпрайз запрещены увольнительные ещё в течении двух месяцев, — но её можно считать таковой. Львиную часть времени Джим испытывает вину за то, что большинство членов экипажа не могут спуститься и отдохнуть, однако с этим он ничего поделать не может. Тот максимум, что в его силах — это менять группу десанта каждые сутки. Правда, это тоже не много. Погода на планете дивная. Они попадают прямо на бархатные каникулы: воздух все ещё тёплый, но уже не жаркий, поэтому ночуют они прямо на поверхности, в палатках. Дважды они разбивают лагерь в лесах, четырежды — на берегах океана. Купаются в морях и водопадах, а по вечерам разводят костры и сидят за разговорами пока не начинает светать. Они расслабляются настолько, что Джотто включает музыку на своём падде, и они поют. Джим впервые слышит, как поёт Спок, — его голос звучит уверенно, очень заразительно и необыкновенно чувственно. Он поёт единственную песню на стандарте, которую знает, и единственная строчка, которую запоминает захмелевший от свежего воздуха Джим, это: "Но вот я здесь, рядом с тобой. Небеса такие голубые. Я рядом с тобой, рядом с тобой". Этой ночью он не спит. Когда все расходятся по палаткам, он идёт в свою — и лежит без сна несколько часов, пока небо не начинает светлеть. А потом выходит наружу. Воздух такой чистый, что кружится голова. Недалеко шумит водопад, вода падает в небольшое озеро, и Джим садится на один из больших валунов, глядя на розовых рыб. Он может признать это хотя бы перед самим собой: он в отчаянии. Он утыкается лицом в ладони, чувствует, как солнечный свет нагревает воздух, как тепло танцует бликами на его коже. Он сидит с закрытыми глазами и хочет, чтобы это было тепло Спока. Со стиснутыми зубами Джим впитывает тепло и надеется, что это Спок. Тоска поглощает его с каждым днём все больше, потому что... потому что он следует правилам. Он улыбается каждый день на подначивания друзей, смеётся шуткам о том, что он никак не может пригласить Спока на свидания, но дело в том, что он не может. Правила Звёздного Флота запрещают капитану корабля проявлять любую инициативу в отношениях, запрещают делать любой шаг, который может расцениваться, как домогательство. Джим не верит, что Спок или кто-то из экипажа подаст на него жалобу, но он не может даже рискнуть. Его дела и без того плохи, ему все ещё припоминают Хана и ужасное интервью, и разрушенную Энтерпрайз, и многочисленные мелкие нарушения устава, и некоторые адмиралы прямо-таки жаждут его скорейшего трибунала. Прознай кто-нибудь из них, что капитан Кирк ухаживает за своим коммандером, и он вылетит из своего кресла быстрее, чем выстрел фазера, команду растащат по другим кораблям, и он потеряет всякий шанс на общение со Споком. Эти мысли убивают его. Он горько усмехается: "Непобедимый капитан Кирк", — и смотрит на высокие горы, заросшие зеленью так густо, что не видно и камешка. Вспоминает свежую кожу вулканца, зелёный румянец, музыкальный рот и его виртуозные выражения и шутки, понятные только им двоим. Пытаясь успокоить своё разошедшееся, тоскующее сердце, он думает: "Нужно что-то делать. С этим нужно что-то делать".20.
Нийота изрядно пьяна, когда говорит: — Ни за что не поверишь, что Спок сказал мне, когда мы впервые встретились с ним. Джим сейчас более трезвый, но не потому что пил меньше, а потому что его организм уже не берет ничто. Он неосознанно крутит рюмку в руке, опять, хотя до этого разбил уже две штуки. — Что-то вроде: "Меня завораживает твоя логичная привычка учить всякий язык, который услышишь"? — усмехается он. — О, нет, нет, нет, Джимми, — она смеётся, закидывая голову, такая прекрасная, что весь бар завороженно смотрит на неё. Джим с небольшой грустью думает, что на него это уже не действует тоже. С некоторых пор, единственное, что хоть как-то будоражит его в последнее время — нотации их общего знакомого.— Даю тебе подсказку: мы встретились на вечеринке, и он был пьян. — Пьян? — восклицает Джим. — Мы говорим о Споке? Она отмахивается: — Кто-то по ошибке дал ему шоколадное печенье вместо орехового. — О боже, — бормочет Джим весело, — раз уж он был пьян, то я теряюсь в вариантах. Он что, неправильно поставил ударение в слове или ругался на вулканском? — Не-а. — Сказал, что его макияж лучше, чем у тебя? — Нийота снова захохотала, и Джим поднял руки. — Сдаюсь, вариантов слишком много. — Ладушки, но я говорю тебе это только потому что знаю, ты никогда не обидишь его. — В этом баре нет ни одного их знакомого, поэтому она не понижая голос орет, перекрикивая музыку. — Он спросил у меня: "Знаешь, за что я люблю девушек?". Джим мрачнеет. "Этого следовало было ожидать", — думает он, жалея, что чертовски трезв. — И за что? — Он сказал: "За их парней". Джим роняет рюмку на пол, и стекло разлетается вокруг барной стойки. Бармен-андорианец что-то недовольно кричит ему, но Джим не слышит. Он молча выкладывает на стол личный терминал и оплачивает разбитую рюмку. Нийота самодовольно хлопает в ладоши, глядя, как изменилось лицо Джима, когда его внимание снова отдано ей. — Он по мальчикам? — спрашивает он, растерявшись. — Вы же встречались? — Я и Спок? — Нийота фыркает. — Никогда. За все годы нашей дружбы мы поцеловались лишь дважды — когда погиб Вулкан — и я до сих пор не знаю, как так вышло. Тогда это казалось таким правильным. В любом случае, это было почти тоже самое, что целовать брата. Она опять смеётся, не замечая, что сейчас мысли Джима далеко от этого места.21.
Она кидает в них лимон, а потом задорно хохочет, когда плод достигает цели. — Дорогой мой, какая радость увидеть тебя, — кричит Вайнона Кирк, обнимая сына. Этот самый сын и в половину не рад, как она. Джим натягивает на себя улыбку, такую же кислую, как тот лимон, и косится на стоящего рядом в недоумении Спока. — Это моя мама, — говорит он мрачно. — А это тот самый вулканец, служащий на твоем корабле! — Вайнона отрывается от Джима и окидывает Спока внимательным взглядом, прицокивая. — Хороший. Джимми столько о тебе рассказывал. — Мам! — Приятно познакомится с вами, миссис Кирк, — говорит Спок. Джим отчетливо видит в его глазах усмешку и внутренне содрогается: каким бы логичным Спок ни был, он, как губка, впитывал в себя эмоции других, и если Вайнона начнет подшучивать над сыном — а она начнет, — Спок очень быстро втянется и будет травить Джима еще, как минимум, неделю. Чертовски. Дерзкий. Вулканец. — Этот засранец не обижает тебя? — подмигивает она Споку. — Будучи подростком он так часто домогался симпатичных ребят, что я молилась, как бы он не попал под надзор. Спок кивает, и Джим тихонечко стонет. — Стоит признать, что я анализировал поведение Джеймса в течение одного целого пять десятых года и пришел к итогу, что его действия в крайней степени маниакальны. — Он ведь не пишет отчеты, да? — спрашивает Вайнона. — Он просто флиртует с младшим офицерским составом, чтобы они делали это вместо него? — Также капитан находит корректным вставлять в официальные приказы анимированные изображения, которые он называет "эмодзи". — И чаты! Ну, конечно же, чаты! Тебя еще не тошнит от его ников? Что-нибудь вроде "Секси-шмекси". — Четыре целых семнадцать сотых суток назад его логин от внутренней почты являлся "Гомик в деревне". Вайнона ржет, как семнадцатилетняя девочка, и в своем капитанском парадном мундире выглядит немного неуместно. Джим не скучал по ней. Они никогда не ладили, если так можно сказать об отношениях матери и сына, но иногда, вечерами, читая новостные ссылки об USS Экскалибур, он надеялся, что умрет раньше, чем она. Он совершенно не представлял, как организовывать похороны. — Ты погоди еще, — заливает она Споку, — скоро он обнаглеет совсем и обклеит весь мостик постерами. А на постерах будут голые женщины. Спок встречается взглядом с Джимом, и они в один голос поправляют её: — Мужчины. Спок делает шаг назад — так внезапно и быстро, что Джиму кажется, что он падает, и он тянется вперед, чтобы подхватить его, а Спок говорит: — Мои дела более не терпят отлагательств. Живите долго и процветайте, миссис Кирк. Капитан, — и быстрым шагом он скрывается в дверях в конце коридора. Джим смотрит на мать — на лице Вайноны больше нет и намека на улыбку, взгляд, прямой и взыскательный, направлен в глаза Джима. — Хороший выбор, — говорит она, и кто бы сомневался, что она его уже раскусила. — Наконец-то я не буду за тебя беспокоиться.22.
Звездная дата 30.07.12. Голосовое сообщение Канал USS Энтерпрайз Кому: Посол Спок, Новый вулкан, 77284. От кого: Джеймс Тиберий Кирк, USS Энтерпрайз, 00967. Твоё предупреждение дошло до меня слишком поздно. То, что произошло позавчера на планете — просто катастрофа. Ты говоришь, в твоём мире эмпаты внушили тебе, что весь экипаж Энтерпрайза погиб, но моему Споку эмпаты внушили, что Вулкан опять был разрушен. То есть, он почувствовал боль всех умерших вулканцев одновременно. Я... я не знаю, чем ему помочь. Когда мы сумели отбить его и поднять, то сначала все было нормально, но потом он попал в медотсек и начал плакать. Боже мой, Спок, я ничего страшнее этого не видел. Я пытался успокоить тебя, но ты плакал и плакал, несколько часов подряд ты не мог успокоиться, и потом ты начал задыхаться, и Боунз просто отпихнул меня и вколол тебе успокоительное. Я... я сначала не хотел, я думал, смогу успокоить тебя сам, объяснить, что эти эмоции были вызваны в тебе искусственно, но Боунз с гипошприцом, конечно, справился лучше. Ты проспал почти сутки. Мне пришло на падд оповещение, когда ты проснулся, я оставил вместо себя Сулу и пошёл к тебе, но твоя каюта была пуста. Знаешь, я сразу понял, что что-то не так, потому что в твоей каюте не было табельного оружия, а ты никогда не носишь его с собой. Я так испугался, Спок. Сразу же потребовал у компьютера твоё местонахождение, и выяснилось, что ты в одной из инженерных труб, по которым любит лазить Скотти. Я пошёл к тебе, то есть, я побежал, потому что все ощущалось как-то не так. Я увидел тебя почти сразу, думаю, что ты не пытался скрыться. Фазер был зажат у тебя между колен. Ты поднял на меня глаза. У тебя был такой мертвый голос. Ты сказал, что тебе очень страшно, и что ты пришёл сюда убить себя. И ты, ты просто смотрел на меня, а я сам был в таком ужасе, что минут пять не мог связать и слова. Вулканцы не заканчивают жизнь самоубийством, так ведь? Я опустился перед тобой на колени и толкнул фазер подальше, чтобы ты не смог дотянуться до него. Я сказал, что не позволю тебе этого. И я сказал, что люблю тебя. Спок, ты... Я сказал, что люблю тебя больше жизни, и что умру следом за тобой. А ты просто начал плакать снова. Ты опустил голову ко мне на плечо, и мне сначала показалось, что ты смеёшься, что у тебя истерика, а мне было до того не до шуток, понимаешь? Но потом я понял, что моя рубашка намокает, и я вновь начал говорить всякие успокоительные вещи. Ты просто, просто толкнул меня, и ты был так зол, когда сказал, что когда Энтерпрайз был разрушен Кроллом, у меня осталась команда, что я все равно сохранил больше, чем потерял, а у тебя было ровно наоборот. Единственное, что ты ценил на Вулкане — сам Вулкан и свою мать — было убито. Ты буквально обвинял меня в том, что я имею больше, чем ты. И я сказал, что ты ошибаешься. Что у меня нет буквально ничего, кроме этого корабля, потому что Земля давным давно изгнала меня, не приняла. И что на самом деле, единственное, что у меня есть и чем я могу распоряжаться в полную силу — это моя любовь к тебе. И ты кажется понял меня, потому что слезы опять появились в твоих глазах. И ты плакал опять так долго, что нас все потеряли, но потом начал успокаиваться. И сказал, что самое ужасное, что ты понимаешь, что чувства, переданные тебе, сфабрикованные, но что ты не сможешь этого забыть, эти ощущения, потому что вулканцы ничего не забывают. Я отвёл тебя в каюту и весь вечер был у тебя, читал тебе вулканские стихи в переводе, которые нашёл на твоей полке, и я проследил, что ты уснул, а потом пошёл к себе. И вот я здесь. Я так растерян, Спок. Я больше всего на свете хочу избавить тебя от мучений, но совершенно не знаю, как. Я буду рядом с тобой, всегда, ты понимаешь? Я всегда буду готов поддержать тебя и спасти, даже если ты возненавидишь меня после признания. Я так сильно люблю тебя, что это разбивает мне сердце. Если есть хоть малейшая надежда, что это взаимно, я сделаю все, чтобы ты полюбил меня. Если тебе нужна будет помощь или поддержка, или просто кто-нибудь рядом, то я приду. Обещаю. Конец записи. Звездная дата 30.07.13 Голосовое сообщение Канал связи SFG1608 Кому: Джеймс Тиберий Кирк, USS Энтерпрайз, 00967. От кого: Посол Спок, Новый вулкан, 77284. Вулканцы ничего не забывают, но я наполовину человек. Джим, все будет хорошо. Конец записи.23.
Спок и раньше не был улыбчивым рубаха-парнем, но сейчас он видится всем даже не вулканцем, а андроидом в его коже. Джим целую вечность пытается держаться подальше от него, дать ему время прийти в себя, хотя и ведёт постоянное наблюдение, не стесняясь использовать для этого даже компьютер. Боунз, не скрываясь, ржёт над ним, когда он слоняется по коридорам за Споком, делая вид, что просто гуляет. Однако Джим не спешит портить Боунзу настроение, он ждёт, когда его веселье достигнет пика, и наконец раскроет главный секрет года: его ставка не сыграла. Уж это точно подпортит Боунзу его улыбочку. Но всему приходит конец, и случается то, от чего самому Джиму становится не до смеха. Спок останавливает лифт — а они впервые за полмесяца оказываются в нем одновременно — и с прохладцей интересуется: — Вы говорили серьёзно, когда сказали, что любите меня, или это человеческая мера выражения дружеской привязанности? От тона у Джима холодеет все — от пяток до макушки. Его бедное сердце, кажется, морозят под азотом. Он откашливается раз, потом ещё раз, но в горле все равно страшно сухо, и он просто кивает. — Так я и думал, — говорит Спок, и в его голосе появляются какие-то непонятные нотки, а лицо закрывается ещё больше, так что Джим все таки набирается смелости и уточняет: — Люблю, — говорит, — жениться не готов, но могу дом на тебя переписать. Спок смотрит на него как на идиота, мол, нахрен мне твой дом, а потом до него доходит. Он удивлённо хмурится — и это первая эмоция на его лице после тех слез. — Что вы планируете делать со своими чувствами? — спрашивает он, как будто Джим и правда может с ними что-то сделать, — Ну, — Джим чешет затылок, — вообще-то мне нужно твоё устное согласие, чтобы я мог начать за тобой ухаживать. Спок нажимает на кнопку, которая приводит лифт в движение. — Очаровательно. Считайте, что вы только что его получили. Джим смотрит ему в след, пока двери лифта не отрезают его от Спока. Он думает: "Мне тоже нужно было выходить".24.
— Ты чего не спишь? — раздается позади, и Спок вздрагивает. Его уши тотчас окрашиваются в зеленый от стыда потому, что он не слышал шагов, слишком задумался, глядя в окно на барабанящие по карнизу капли дождя. "С настоящим вулканцем подобное бы не имело места", — думает он. Настоящие вулканцы, как его отец, всегда внимательны к окружающему пространству. Он оборачивается и видит, как Джим Кирк приближается к нему босой, в пижамных хлопковых штанах и старой растянутой майке, и, опираясь на руки, забирается на подоконник. — Ты проснулся от грома? — спрашивает Джим, и Споку этот вопрос кажется смешным. Потому что он правда проснулся от грома. Проснулся бы от грома настоящий вулканец? — Честное слово, абсолютно бешеная планета. Все время гремит. И почему её назвали курортной? — Почему вы не предприняли попыток человеческих ухаживаний по отношению ко мне? — спрашивает Спок, и Кирк смотрит на него, чуть хмурясь. Спок чувствует неприязнь к самому себе, не понимая, почему упустил факт взросления Джима. Почему он только сейчас понимает, что перед ним уже не двадцатипятилетний юнец, случайно выигравший корабль, а взрослый мужчина, несущий на себе огромную ответственность, — мужественный, умный и набравшийся опыта. И ему стыдно за характер собственных вопросов. Потому что вызваны они уязвленной гордостью. "Настоящие вулканцы не приемлют подобного", — думает он. И прямо сейчас Спок ощущает юнцом именно себя. — Я не уверен, что ты готов, — говорит Джим. — Разве ваши ухаживания требуют специфичной подготовки? — с вызовом спрашивает он. "Юнец", — проклинает он себя. Только этим можно обьяснить приступ юношеского максимализма. — Вы поменяли собственное мнение относительно ваших чувств? — Я что? Что происходит? — изумляется Джим. Спок сам ошеломлен собственным вопросом и чувствует, как горят его щеки, но ночь скрадывает цвета. — Прошло всего сколько, три недели? И ты уже решил, что я ляпнул это просто так, по дурости? — зло спрашивает он. — Вот же дерьмо. Я всего лишь заботился о тебе. Ты был в раздрае весь прошлый месяц, и я не хотел навязываться. Думаю, тебе бы не понравилось, если бы я притащился к тебе с цветами, а на следующее утро Боунз шутил о том, что, мол, ребята, не надо воровать презервативы из медотсека, они бесплатные. — Я не был в раздрае, — говорит Спок, спасая гордость, а боль миллиардов вулканцев, пропавших в бездне, звучит в его голове. Он сжимает кулаки. — Черта с два! — бросает Джим, и на несколько минут между ними двумя — тишина. — Что происходит с тобой? — Должно быть, мне требуется медитация, — слабо произносит Спок. Он думает, что должен уйти, он и так сказал слишком много. Одним движением он спускается с подоконника, готовый уйти, но Джим не дает ему сбежать, чтобы спрятаться в собственных апартаментах и зализывать раны, — он хватает его за предплечье, разворачивая, а потом целует.25.
Первые десять секунд он даже не шевелится — слишком боится, что Спок оттолкнет, сбежит, обозвав его нелогичным, спрячется в номере и откажется вернуться на Энтерпрайз. Из-за капитана-идиота. "Вулканцы даже целуются по-другому", — отчаянно думает Джим, пытаясь вспомнить, какой именно из пальцев вулканца надо погладить, чтобы тот понял, что происходит. "Господи, Спок вообще понимает, что происходит?" — пугается он. В любом случае, он понимает, что стоять туканом — тоже не выход. Поэтому он немножко прикусывает губу Спока и кладет руку ему на поясницу, прижимая к себе. А потом его окатывает переизбытком ощущений так сильно, что в какую-то секунду он втягивает воздух ртом, чтобы не задохнуться. "Так близко, — осознает он, — Спок так близко". Ему снилось это в течении нескольких лет. Сны были яркими и реалистичными, и, бывало проснувшись, он не понимал, где реальность, а где сны. Сейчас все тоже было похоже на сон. Джим отодвигается от него, заглядывая в лицо. Он не уверен, что именно написано у него на лице. Наверное, отчаяние, потому что мысль, что все это — очередной сон, прямо сейчас может убить его. Глаза у Спока закрыты, дышит он часто и неглубоко. Необходимость коснуться его пугает своей силой, но Джим понимает, что хоть одно слово вулканца против — и он никогда больше не сможет дотронуться до него. — Спок, — зовет Джим, холодея изнутри. — Спок, если ты против, ты должен сказать мне об этом. Если тебе что-то не нравится, то... — Я не против, — слышит он. Спок приоткрывает глаза, и Джим замечает, что ресницы у него подрагивают. — Из-за объема ощущений мои ментальные щиты были перегружены, но сейчас это неприятное чувство прошло. И сам подается вперед, ловя губы Джима поцелуем. Зарывается руками в его волосы, прижимается животом. Джим едва не стонет, выгибаясь, чтобы подтолкнуть Спока к дивану, и, не разрывая поцелуя, прижать его к подушкам. Его поцелуи торопливые и требовательные, и через несколько минут Джим обнаруживает себя, стягивая со Спока футболку. Он резко отдергивает руки. — Не здесь, — командует он Споку, потерянному для Федерации на ближайшую ночь, и ставит его на ноги. — В мой номер, — говорит он, уставившись на зеленющие губы, и румянец, и растрепанные волосы, и не двигается с места. Спок смотрит на него в ответ, словно поверить не может, что все это по-настоящему. — Ты любишь меня? В глазах у Спока тумана больше, чем рассудка, но он весьма твердо кивает в ответ: — Люблю.