***
В этот раз встреча 3-Е класса как-то незаметно переросла в вечер воспоминаний под бутылочку другую. Окуда с подозрением посмотрела на протянутый Хаями бокал, но из вежливости приняла, поклявшись себе не пить и глотка. Она даже знать не хочет, что вытворит соулмейт, если поймет, что она в очередной раз где-то выпивала. Манами же не сможет удержаться от потрясающей идеей поделиться с ним прекрасным настроением, навеянным бокальчиком другим. Как она уже и говорила - это начинало надоедать. Окуда безошибочно находит алую макушку своего школьного увлечения и с огромным удовольствием рассматривает возмужавшего Карму. Мешать себе получать эстетическое наслаждение от существования где-то в этом мире своего соулмейта она совершенно не собиралась. В конце концов, кажется, помимо издевательской надписи, он абсолютно никак не выдавал к ней хоть какого-либо интереса. Акабанэ в темной футболке с длинными рукавами и свободных бежевых штанах выглядел настолько сексуально, что Манами почувствовала слишком болезненную надобность выпить. И срочно. Облегающая ткань не скрывала соблазнительного сильного тела, лишь подчеркивая все его достоинства и Окуда ожидаемо видит как на это самое тело вешается Накамура, пьяно хихикая. Манами грустно усмехается, чуть взбаламутив янтарную жидкость в собственном стакане и с огромным трудом отводит взгляд от довольной жизнью бывшей одноклассницы. Ломать себя дальше этим зрелищем она вовсе не собиралась. Нашли дурочку. — Хей, Окуда-сан, а что у вас на щеке? Нагиса тенью нависает перед ней и девушка испуганно вздрагивает, машинально закрывая ладонью лицо. Парень смущенно извиняется, мгновенно куда-то утащенный Каяно, а Окуда судорожно начинает искать в сумочке зеркальце, за ненадобностью засунутое на самое её дно. К.А быстро отучил от косметики, было начавшую пользоваться ею девушку. Из зеркала на неё смотрит абсолютно заурядная японка, с двумя аккуратными косами, очками и... это помада? Манами удивленно приподнимает брови, осторожно прикасаясь кончиками пальцев к отчетливому ярко-алому следу чужих губ на своей щеке. Внутри что-то надламывается и Окуда залпом выпивает коньяк, со злым воодушевлением доставая из закромов черную гелиевую ручку. Собственность, говоришь? Может быть она так и не разозлилась бы, поясни соулмейт свою позицию сразу. Бывало и такое, что родственные души не хотели встречаться никогда, довольствуясь людьми вокруг. Эта связь не гарантировала ничего. Абсолютно. Но. Мудак Окуда торжественно кивает, рассматривая слегка кривоватую надпись на собственном лбе, и прячет зеркальце обратно в сумочку, чувствуя, что её развезло уже от одного стакана не особо крепкого напитка. Все же неумение пить с такими вот поворотами жизни подстава лютая. Грустно. Манами расслабленно ложится подбородком на скрещенные на столе руки и заранее, с веселым любопытством оголяет их до локтя, подвернув рукава свитера. Кожа девственно чиста, лицо проверять страшновато, да и лениво, честно говоря. Все равно надписи исчезают сами по себе в течение пары часов, если отправитель не сотрет их со своей кожи раньше, очищая и соулмейта. Челка все равно заботливо скрывает улики и Окуда очень надеется, что таковой у К.А не имеется. Было бы довольно обидно. Взрыв смеха где-то позади она флегматично игнорирует, ведь алкоголь подействовал довольно странно, вогнав вместо пьяного угара в черную меланхолию. Страдать подшофе ей еще точно не доводилось. Но все же бывает в первый раз, верно? Философские мысли прогоняет внезапный сосед, решивший подсесть к ней в уголок тишины и темной ауры. Манами наконец начало пробивать на "хи-хи". — О, Окуда-чан. Давно не виделись. От этого тихого хриплого голоса девушку мгновенно пробирает на мурашки и она, до конца не осознавая происходящего, медленно считает до десяти, надеясь, что наваждение пропадет. —Хееей, игнорировать бывших одноклассников как минимум невежливо, Окуда-чан. Наглое наваждение пропадать явно не желало и Манами устало поворачивает голову, открывая рот для слегка апатичного ответа. И закрывает его. Со лба Кармы горела нечеткая, слегка смазанная, но все еще прекрасно узнаваемая надпись "Мудак". Окуда неожиданно трезво осознает, что галлюцинацией это быть не может, не от одного бокала коньяка уж точно, даже с её неумением пить. Поэтому принимает самое верное в данной ситуации решение: притвориться страусом и спрятать голову в песок. Пошло оно все к Ками-саме под хвост. Манами вообще не имеет никаких моральных сил разбираться со всем этим привалившем внезапно дерьмецом. К.А - Карма Акабанэ. Ну вашу ж... — И даже ничего не скажешь на это? — он почти по-лисьи усмехается, касаясь костяшками пальцев надписи на лбу. — Добрая ты девушка, Окуда-чан. — Перестань... — Она пытается четче сформулировать мысль, чтобы он не смел так себя дальше по-скотски с ней вести, но ляпает нечто уж совсем далекое: — ...так м-меня называть. Ты обидел сво... своего соул... родственную... ИК... д-душу? — А тебя уже порядком развезло, Окуда-чан. Он смотрит на нее неожиданно серьезно своими странными, горящими каким-то потусторонним огнем звериными глазами. Расплавленный янтарь словно сиял изнутри теплым мягким светом и Манами залипает, начиная глупо и мелко моргать. А потом Акабанэ смеется своим гребанным сексуальным хриплым смехом, чуть запрокидывая голову и открывая взору слегка дергающийся кадык. Окуде хочется срочно кремироваться и еще коньяку. Ну пожалуйста. Горячая ладонь несмело ложится ей на лоб, приподнимая челку и явно окончательно размазывая ставшую уже почти полупрозрачной надпись. Манами как-то равнодушно. — Сестрица Манами-чан? Кажется, с равнодушием Окуда поспешила. Иррациональная злость резко поднимает голову и девушка грубо сбрасывает чужую руку со своего лица, подхватывая небольшую сумку. Рвущиеся с языка слова она все же оставляет при себе, в последний раз бросая взгляд на абсолютно спокойного Карму и почти бегом направляется к выходу, сминая в руках, какая ирония, кроваво-алую лямку. Акабанэ перехватывает её на улице, жестко хватая за талию и толкая к стене. Сдавленных проклятий Окуда в себе больше не держит. Парень нависает прямо над ней, пальцами приподнимая голову девушки за подбородок и вглядываясь в упрямый, поддёрнутый алкогольной поволокой взгляд. Вторая ладонь безошибочно находит уже почти исчезнувшую за вечер метку, клеймо, что уж там, своей собственности, начиная чуть оглаживать убористые иероглифы большим пальцем. Манами становится слишком жарко для довольно прохладной погоды. — В суд подам. — Мрачно бросает Окуда, нахмурив брови. Акабанэ, не скрываясь, усмехается, словно существенно расслабившись от этих слов. — И я его выиграю, получив тебя в юридическое рабство. — Он отпускает её подбородок, прижимаясь ближе и касаясь сухими потрескавшимися, она чувствует, губами шеи. Манами вздрагивает, болезненно закусывая губу. Его руки сильнее задирают свитер, оглаживая обжигающе горячими ладонями прохладную кожу и она готова отдаться ему прямо там, в промозглом темном сумраке улицы. От собственной яркой реакции ей становилось откровенно страшно. Но она все равно протестующе стонет, когда Акабанэ прекращает все прикосновения, отступая на полшага, и сама зависимо тянется к нему. Он фыркает тихо, протягивая руку, и Окуда без сомнений вкладывает свою в теплую большую ладонь. А еще, Манами была безусловно сейчас благодарна алкоголю, который мешал включиться здравому рациональному мышлению. О-о-очень.***
— А ещё ты безусловно жестокая, Манами-чан. Накамура будет припоминать мне это до конца жизни. — Спи уже, а. В следующий раз так просто не отделаешься. — Траванешь? Мхмхпхм... Окуда! Убери подушку сейчас же! — Фууух, вот ещё. Зависну в командировке. Представь: ты, пустая квартира, правая рука... — Ками-сама, я взрастил монстра... И отдай эту гребанную подушку сейчас же! Придушишь же! — Вот и прекрасно.***
Соулмейт Окуды Манами все еще оставался порядочным мудаком. Но теперь это её мало волновало.