Fuckin' sicko

Папайрус всегда старался мириться с пристрастиями брата и больными желаниями, которые порождало прогнившее воображение, но порой ему было просто не дано понять, почему Санс получает такое дичайшее и оттого такое мерзкое удовольствие от некоторых совсем уж извращенных вещей. Связывание по рукам и ногам всегда выглядело, как вполне себе безобидная вещь, игры с ударами плетью нравились обоим братьям в равной садисткой и мазохистской степени. Просто дикий и животный секс с нотками удушья больше нравился Сансу, в то время как Папайрус любил словесно унижать брата и заставлять ходить за ним на коленях. Однако одной вещи Папайрус в упор не понимал. Санс как-то попросил опробовать кое-что новое. Поначалу оно звучало вполне себе сопоставимо с их играми и даже могло неплохо разнообразить их сексуальную жизнь. Однако с каждым днем эта идея звучала все безумнее для Папайруса, а Санс уже вовсю горел от нетерпения, изнывая от болезненного возбуждения. Они обговорили все детали и повторили все инструкции, прежде чем Папайрус согласился попробовать. Он, конечно, не показывал этого, но он нервничал, потому что всегда боялся неосознанно переступить черту, ударить не в том месте и сделать очень больно, а потому очень долго настраивал себя на новое развлечение. Санс же с похотливым вожделением ждал новой игры, безропотно пресмыкаясь на любой приказ и прихоть. Момент промедления не мог длиться вечно, а потому Папайрус все же усадил Санса на колени перед собой и взял череп двумя руками, в то время как Санс нетерпеливо расстегивал его ширинку и извлекал налитый багряной магией член. Санс задрожал в предвкушении, а Папайрус сосредоточился. Он подвел член к левой глазнице и стал медленно проникать в нее. Санс замер, прислушиваясь к ощущениям и стараясь побороть рефлекс закрыть глазницу, а Папайрус осторожно проникал глубже, пытаясь осознать окружение внутри. Когда же Санс немного привык, Папайрус стал двигаться. Он делал короткие и неспешные фрикции, чтобы приноровиться, а Санс сидел неподвижно и погрузился в процесс, которого он так ждал. Поначалу Санс не чувствовал ничего особенного, казалось, сладкие фантазии и предвкушение прошли, но тут Папайрус двинулся немного глубже, и у Санса в сознании вспыхнул яркий фейерверк. Это было восхитительное ощущение, и оно повторилось с такой же силой вслед за следующим толчком. Санс не сдержал протяжного и полного довольства стона. Он высунул язык и стал постанывать в голос, а совсем скоро попросил брата трахать его жестче. Папайрус с толикой сомнения, но все же исполнил просьбу, однако он все еще чувствовал себя странно. Ощущения были смешанными, а потому не могли однозначно быть приятными, но Папайрус четко решил, что если его брату нравится - пускай. Некоторые вещи можно потерпеть. Санс захлебывался удовольствием, фонтан оглушительных взрывов и фейерверков не утихал в его голове. Собственный член уже вовсю торчал в шортах, и когда Санс коснулся его, чтобы немного накалить ощущения, то мгновенно и неосознанно кончил прямо в шорты, оставляя на черной ткани большое влажное пятно. От оргазма на глаза навернулись слезы, чего испугался Папайрус. - Все в порядке? - Да-а, - протянул Санс, - мне охуенно хорошо!.. – и закончил слова блядскими несдерживаемыми стонами. Ему нравилось ощущение, как его трахают в прогнивший от похоти мозг, как его разрывает от невероятных ощущений покорности, слабости и сильного возбуждения. Ему до отупения нравилась такая форма контроля. И в последующем она стала самой любимой. К сожалению, Папайрус так и не смог кончить, а потому после второго оргазма Сансу пришлось доводить любезного брата до разрядки ртом и языком, но он был только рад услужить после такого наслаждения. И в очередной раз проглатывая сладкую магию брата он мечтал, как однажды она окажется в его черепе чуть выше и зальет своим раскаленным теплом все сознание. Теперь каждая их игра превратилась в попрошайничество Санса, чтобы его поимели в глазницу. Папайрус поначалу дразнил Санса этим, заставлял выполнять в отместку то, что тот меньше всего любил, заставлял терпеть возбуждение по полдня и даже по дню без возможности разрядки, но Санс все делал и все терпел ради того, чтобы его вновь оттрахали в череп. Папайрус был поражен, что его брату настолько понравился секс в глазницу, что он готов пойти практически на все. Что ни говори, а Папайрус был не только садистом, но и любящим братом, а потому все чаще потакал желаниям Санса и давал ему то, что тот просит. Он надеялся, что скоро ему надоест, что брат наконец-то насытится и успокоится... Однако Санс был в край ненасытным, он хотел еще и еще. Он хотел чувствовать член в глазницах постоянно, просил трахать то одну, то другую, умолял делать это так долго, как возможно и получал в процессе тонну фееричных оргазмов, каждый из которых был сильнее предыдущего. Санс опустился до уровня течной суки, на уме которой был только член. Буквально. Под его глазами, со временем, стали проявляться красные подтеки, которые уже не стирались от того количества эктоплазмы, что побывала в его глазницах. Эти следы были у всех на виду каждый день, однако Санс вообще не ебался на этот счет. Он каждый день ползал на коленях и умолял, чтобы Папайрус кончил в его череп, чтобы он мог ощутить это фантастическое чувство брата внутри сознания, но Папайрус честно признавался, что не мог кончить от такой утехи. И тогда Санса захватила идея-фикс, и он стремился к ней так отчаянно и унизительно, пока наконец-то не добился. Однажды он возбудил Папайруса настолько сильно, что тому оставалось всего парочку движений до разрядки, и тогда Санс подставил глазницу и с истекающим похотью взглядом просил выебать его так жестко, как только возможно. Папайрус бездумно согласился и вогнал член в глазницу без всяких прелюдий, начиная орудовать там, как сумасшедший. Санс на это только стонал и визжал, как похотливая свинья, а когда Папайрус все-таки смог преодолеть себя и кончить, Санс был на седьмом небе от счастья. Он просто отупел, высунул язык и закатил свободный глаз, в то время как по его магическому сознанию текла чужая магия, такая теплая и приятная. Она растекалась по всему черепу и обволакивала сознание. Санс содрогался в сладостных конвульсиях и плакал от счастья, а потом упал на спину, пребывая словно под самыми тяжелыми наркотиками. Красная магия текла из глазницы, словно густые слезы, а Санс лежал без движения и, казалось, просто не мог соображать. Папайрус смотрел на это сверху вниз и его начало беспокоить такое поведение, но Санс заплетающимся языком заверил, что он «в охуенном, блять, порядке». И через пару минут он уже просил повторить. Папайрус внутри застонал. Он мог понять все. Честно, все. Однако одержимость Санса этой вещью осталась для него загадкой навсегда.