Ревность

She has always watched over me She takes good care of me She is such an integral part of me That I forgot who I was And I forgot she was there For me

Джина опаздывала на целый час. Обычно, если она работала днём, то на вечер могла уйти по своим делам - на рынок за продуктами, к портному, к подругам, куда-нибудь ещё. И вот уже вторую неделю с вечерней прогулки она возвращалась гораздо позже, чем так было раньше. Это не то, чтобы раздражало Джоффри, но очень задевало. И дело было не в том, что нарушались какие-то правила, ведь в его доме не было никаких правил: Джоффри и Джина прекрасно жили вместе друг с другом и своими тараканами, не заводя каких-то правил и распорядков. И даже не в том, что нарушалась традиция, хотя Джоффри предпочитает стабильность в поведении людей, забывая о том, какими непредсказуемыми они бывают. Просто это был один из тех досадных случаев, когда Джоффри не понимал, что происходит, и потому чувствовал себя заблудившимся в лесу ребёнком. Он бы с радостью целиком и полностью доверял жене, если бы она хотя бы словом обмолвилась о причине таких поздних прогулок. Джина же делала вид, будто всё идёт своим чередом и так и должно быть - и это задевало его больше всего. Единственный раз Джоффри спросил об этом свою спутницу жизни. Она удивилась, а сказала лишь одно: "тебе не о чём беспокоиться, милый". Джоффри Стивенсон с самого детства умел распознавать ложь и неискренность, годы службы в армии научили его читать людей по голосу, мимике, жестам, а за годы брака он изучил жену лучше, чем самого себя. Кого-то её ответ мог бы успокоить, но для Джоффри сама формулировка кричала о том, что Джина испугалась вопроса. Больше он вопросов не задавал. За двадцать лет совместной жизни Джина ни разу не давала Джоффри повода усомниться в её верности. Когда-то она была первой красавицей Рудверта, он был чемпионом факультета по плаванию. У Джины не было отбоя от парней, но она предпочла его. Все девушки города были у ног Джоффри, но ему была нужна лишь она. Со дня свадьбы они не разлучались больше, чем на неделю. Даже когда он поступил на службу - она тогда пошла работать в госпиталь. Когда Джину направили в Ифринию бороться со вспышкой чумы, Джоффри в тот же день перевёлся в Аль-Сакханский гарнизон. К счастью, это было преимущественно мирное время. С тех пор они жили вместе в Аль-Сакхане, когда не путешествовали по миру. Джина и Джоффри побывали во всех уголка этого мира. Они побывали в каждом городе Конфедерата, вместе пересекли Великую пустыню Нагбаш, пили горское вино, смотрели, как растёт пшеница на полях вокруг Олд-Сити и кукуруза под Восточным Локфордом, она помогала ему справиться с южной лихорадкой на западных островах, а он спас её от людоедов одного из южных островов восточного архипелага. Или это тоже Джина спасла Джоффри в тот раз? Они пережили действительно немало приключений вместе. Но их счастливой кочевой жизни не было суждено длиться вечно. К 389 году внутренние конфликты на Эребе окончательно ушли на второй план, сменившись военной, политической и экономической экспансией Великой Саксонии на Ифринию. Джоффри, дослужившийся до штаб-сержанта запаса, и ставший, в результате военной реформы, фельдебель-лейтенантом ландштурма Аль-Сакхана, в условиях дефицита офицеров возглавлял одно из отделений стрелковой дивизии, охраняющей разработку нового нефтяного месторождения в Великой Пустыне от налётов кочевников-серых, считавших эту территорию священной. Служба предполагалась не пыльная и даже скучная - на другую ополчение не призывали. Гаммапланы, прозванные так из-за причудливой формы хвостовой части, накрыли их на восходе, бесшумно приблизившись с запада. Так даже их тени двигались далеко позади них, поэтому ничто не выдавало их присутствия - мало кто из солдат саксонской армии ходит по пустыне, задрав голову. А если кто и поднял взгляд на безоблачное небо тем утром, то, скорее всего, принял летунов за птиц. Теперь люди гораздо чаще поглядывают на небо, с тех пор как выяснилось, что серые научились использовать потоки горячего воздуха, поднимающегося от раскалённого песка, в качестве тяги для своих крыльев. Но в тот день противника обнаружили только когда летуны открыли пальбу из пороховых ружей и сбросили жидкое пламя - зажигательную смесь на основе нефти, производимую алхимиками Аль-Кархада. Из 15 человек отделения, возглавляемого Джоффри, выжил только механик Христоф. Ну и, конечно, сам Джоффри, которому ружейной пулей перебило позвоночник. Джина разогнала всех медсесётр и сама ухаживала за мужем. А Христоф, как только пришёл в себя - или в качестве терапии трудом - смастерил ему удобную кресло-каталку. Джоффри выжил, но остался парализован на пол-тела. Поначалу его хотели перевезти на материк, но врач посоветовал отложить поездку до тех пор, пока самочувствие пациента не улучшится. Потом Христоф никак не мог выпросить разрешение от министерства внешних вопросов - из-за инцидента у нефтедобычи и угрозы разрастания конфликта, получить место на военном корабле стало практически невозможно - а военное командование перестало как-либо реагировать на просьбы его предоставить. Джина пыталась купить себе и мужу пропуск на торговый корабль, но безуспешно. Многие частные суда, принадлежащие гражданам Великой Саксонии, были насильно изъяты у их владельцев для военных нужд, а серые, чтобы не испытать судьбу эребских коллег, продали или спрятали свои лодки либо уплыли торговать в более отдалённые части северного побережья Ифринии. Поэтому те немногие, кто рисковал торговать в водах Срединного моря, либо запрашивали непомерную цену, либо и вовсе боялись пустить на борт саксонца. В конце-концов, все трое забросили попытки вернуться на родину. С тех пор они навсегда застряли в Аль-Сакхане, этой раскалённой дыре в чужом краю. Джина осталась с мужем, чтобы заботиться и ухаживать за ним, хотя ей одной было бы легче сбежать домой. Но она согласилась посвятить остаток жизни инвалиду и при этом была счастлива как девочка, получившая желанный подарок на Рождество. Джоффри не увидел в этом ни жалости, ни какого-либо расчёта - только искреннюю любовь и благодарность за всё доброе, что с ними случалось прежде. Ведь они вместе пережили всё - радость, печаль, горе, счастье, страх, надежду, любовь. Старый солдат был безмерно благодарен Джине. Джина уже не так молода и свежа, как двадцать лет назад, просто она превратилась из девочки в женщину. В то же время Джоффри изменился в разы больше и далеко не в лучшую сторону - молодой пловец, солдат и путешественник теперь всего лишь ветеран и калека, с медалями, но без жизни в ногах и между ними. Он редко предавался подобным мыслям - живя хоть и не в трущобах, но не в самой лучшей части не самого благополучного района, будучи привязанным к инвалидному креслу и в отсутствие регулярного заработка помимо ветеранской пенсии, Джоффри не испытывал неудобств и нужды. Он прожил яркую жизнь и видел многое, чтобы было с чем сравнивать, поэтому знал наверняка - бывает и хуже. Бывало и хуже. А с милой рай и в шалаше. Но две недели назад милая начала давать поводы сомневаться. В первый раз Джоффри был увлечён чтением - со скуки и безделья, заразился этой привычкой от жены - и не заметил отсутствия любимой, хотя её не было весь вечер. В другой раз он обратил внимание на то, что Джина куда-то пропала, но спрашивать не стал - он всегда считал, что если человеку есть что сказать, то он обязательно скажет, а донимать расспросами - это лишняя трата времени и воздуха. Оба раза Джина и слова не сказала, делая вид, что ничего не произошло. Собственно, это и стало поводом для беспокойства. У человека может быть целый ворох причин не быть дома - в отличие от Джоффри, у Джины обе ноги целы и она вольна двигать их в любом направлении. Но каковы причины умалчивать о том, что задержало её, при том, что Джина никогда не была молчаливой? Когда в третий раз она пропала без предупреждения до позднего вечера, он задал вопрос. Джина ласково улыбнулась и сказала: "тебе не о чём беспокоиться, милый". Джоффри посмотрел на часы. Половина девятого. "Мало ли где она может быть. - Думал он. - Зашла на рынок, купить овощей. Заболталась с этой своей Лили. В этой дыре не так много мест, где застрять, но для неё вполне достаточно". Собственные мысли стали его раздражать и Джоффри отвернулся от окна. Правой рукой он раскрутил колесо, чтобы развернуться, а потом поехал в ванную, чтобы умыться и может даже лечь спать - только лишь бы не сидеть и не мучить самого себя ожиданием. По пути из спальни колесо заклинило - что-то прилипло к ободу и намоталось на ось. Это оказалась мерная лента, какой пользуются портные. Тогда Джоффри вспомнил, как однажды утром он проснулся, а Джина что-то делала, стоя над его ногами. Возможно, в руках у неё была мерная лента, но заметив, что он проснулся, Джина куда-то убрала всё, что было у неё в тот момент в руках - в карман или на пол, он не понял спросонья. Но зачем ей его измерять? Она шьёт ему брюки? Или берёт мерку для гроба? С вновь растущим раздражением, Джоффри отшвырнул подлый лоскут и поехал в ванную. Зеркало в ванной, специально установленное для него ниже, показало угрюмого бородача с жидкими волосёнками на затылке и блестящей лысиной на макушке. А ведь прежде он всегда ходил голый как яйцо - и в юношестве, когда занимался плаванием, и в годы службы, и после, по привычке. Когда же он успел так обрасти? Нет, другой вопрос: когда он перестал бриться? Впрочем, бороду он отпустил сразу после ранения. Джине она нравилась. Жёлтая кудрявая поросль приятно сочеталась с его добрыми голубыми глазами. Только теперь эта поросль доходила ему до груди и стала скорее лохматой, чем кудрявой, а глаза потускнели, обросли морщинами и пухлыми мешками, и перестали казаться добрыми. "Посмотри на себя. Кому ты нужен такой? Ей? О чём она думает, когда целует такое чудовище? Наверное, мечтает, чтобы ты поскорее скончался и освободил её от обузы". Чуть приподнявшись на локте, Джоффри дотянулся до лежащих на полке над ванной ножниц. В несколько приёмов он обкромсал и бороду и поросль на голове. Затем он достал свою бритву и попробовал её остроту пальцем. Лезвие моментально прорезало кожу до крови, но Джоффри всё равно взял точильный камень и пару раз провёл им по лезвию с обе стороны. Он не доверял изобретению братьев Кампфе, считая что безопасная бритва бреет не достаточно чисто, и тем более не верил в новомодные одноразовые лезвия, которые им раздавали в армии. К тому же, в их путешествиях по миру ему никто лезвий не дарил, а бриться как-то надо. Поэтому он по-старинке использовал опасную бритву, доставшуюся ему ещё от деда, сам затачивал её и сам брил лицо и даже голову. Очистив лицо и затылок, и смыв остатки мыла, Джоффри вернулся в спальню, достал из комода свой Бюмонт и зарядил барабан. Вода и мыло взбодрили его, свежее отражение подняло настроение. Джоффри немного успокоился, повеселел и передумал ложиться спать, а вместо этого решил отправиться в город, поискать Джину, и если повезёт, купить что-нибудь почитать. Город Аль-Сакхан после войны стал одной из колоний Великой Саксонии, но жили здесь в основном серые, а район этот не самый тихий, поэтому каждый раз отправляясь на прогулку, Джоффри вооружался револьвером. У Джины есть свой, древний Ле Ма, покороче, но потяжелее - как она иногда говорит "не застрелю - так прибью", хотя при девятизарядном барабане не пристрелить довольно сложно. Как и Аль-Кархад, и многие другие города побережья, Аль-Сакхан полон порогов, ступеней, камней и песка. Преимущественно плоский, но отнюдь не ровный, местами трудно проходимый, не говоря о проезде, этот город совершенно непригоден для инвалидов. Джоффри никогда не замечал, насколько отвратительны дороги в городах серых, пока не сел в кресло-каталку. Он даже на велосипедах никогда не катался (хотя в городах Северной Ифринии они заменяли дизельные экипажи), поскольку боялся, что седло плохо влияет на мужскую потенцию. Но Джоффри силы не занимать. Он от природы плечист, а спорт и армия помогли развить мощные руки, плечи и спину. Ноги у Джоффри тоже были сильны, но он старается об этом не вспоминать. После ранения он регулярно катается вокруг дома утром, в качестве разминки, и вечером, чтобы легко засыпать. Так что долгие прогулки по городу, хотя и утомляют, не являются невыполнимым делом. Проезжая мимо слепленных из глины и песка халуп, Джоффри размышлял о том, куда ехать, где искать Джину, а также о причинах странного поведения жены. Он уже знал, куда едет прямо сейчас - он бы не поехал, не зная этого, - но на всякий случай думал о том, куда поедет потом. "Все беды от того, что я стал много размышлять" решил для себя Джоффри. Раньше у него не было времени и желания столько думать, размышлять, терзать себя ненужными мыслями. Поэтому раньше он быстрее принимал решения и больше действовал. Раньше ему попросту некогда было ревновать. Первым делом он заехал к портнихе Кумаше - время от времени Джина заказывала у неё платья себе и костюмы для Джоффри. Кумаша обрадовалась клиенту и принялась весело кудахтать вокруг гостя: рада видеть Вас, дженабе Стивенсом, давно Вас не видела, дженабе Стивенсом, не желаете ли чая, дженабе Стивенсом, нет, дженабе Стивенсом, ханума Стивенсом не приходила сегодня, вчера её тоже не было, и две недели назад тоже, никаких костюмов ханума Стивенсом не заказывала, никаких мерок не приносила. Появившаяся было надежда начала рассыпаться, как песчаный замок под колёсами кресла-каталки. Джоффри стиснул колеса в руках, как будто боясь, что может взаправду раздавить ими свою надежду, и неожиданно для себя закричал на портниху громким командным голосом: - Конечно, Кумаша, всё так, как ты говоришь! И Джина не приходила к тебе заказывать мне брюки и ты об этом ничего не знаешь. И думаешь, что я поверю в это? Прекрати врать, мне это противно. Перестань делать из этого тайну, перестань врать! Просто.. просто скажи, что это не так, - добавил он уже спокойнее и тише. Он не чувствовал, что она врёт. Он знал, что Кумаша говорит правду, но надеялся, что это не так. - Дженабе Стивенсом, но я правда не знаю, о чём Вы говорите. - Испуганная Кумаша начала реветь. - Ханума Стивенсом ничего подобного не просила, её здесь не было уже очень давно. - Тише, тише, тише! - Джоффри подкатился ближе и взял портниху за толстую руку. - Прости, Кумаша, я не хотел на тебя кричать. Иди сюда. - Он обнял плачущую женщину, но увидев, как владельцы соседних лавок наблюдают за этой сценой, почувствовал себя паршиво и поспешил освободиться от объятий портнихи. "Я ведь солдат, ветеран военных действий! Что я веду себя как кухонная истеричка?" - Я.. Я поеду искать её дальше. И, Кумаша.. Пожалуйста, не говори ей, что я заезжал.. Никому не говори. Дрожащими руками он развернул коляску и поехал так стремительно, насколько позволял песок под колёсами. Теперь Джоффри раздражался собственной раздражительности. Что с ним такое - наорать на невинную беспомощную портниху на виду у всего рынка! Совсем с ума сошёл. И Джина, где теперь её искать? Пекарь Мутим тоже не видел сегодня Джину, но сообщил, что она может быть у часовщика, "дженабе Либощмита". - У Христофа? - удивлённо переспросил Джоффри. Он даже обрадовался на секунду, ведь Христоф его друг - единственный на этом континенте - и, как-никак, друг Джины тоже. Это очень многое могло бы объяснить. Христоф Либешмидт, механик из его отряда, сделавший ему это кресло, так никуда не уехал и тоже остался в Аль-Сакхане. После увольнения, не найдя себе другого занятия, он стал ремонтировать различные механические предметы: в основном это были велосипеды и часы, но иногда приносили зонтики, коляски, пару раз он чинил колёса на телегах и один раз - армейский дизельный грузовик. Местные знали его как часовщика Либощмита. С 389 года Стивенсоны какое-то время регулярно общались с ним, ходили друг к другу в гости, вместе праздновали дни рождения и Рождество, но последние годы Джоффри, всё больше уходил в себя, всё меньше интересовался происходящим вне его комнаты, а потом и вовсе оборвал все связи и перестал куда-либо выходить. Возможно, Джина просто пытается восстановить отношения со старым другом. Но тут в разговор вмешалась продавщица духов, чья лавка была расположена прямо напротив пекарни, наполняя воздух дикой смесью ароматов, затем оседающей на хлебе - из-за чего Мутим с ней постоянно ругался: - Да, дженабе Стивенсом, так и есть - Запричитала она, высунувшись из окна и обильно жестикулируя. - Джина ханом так часто заходит в лавку к дженабе Либощмиту, что я бы на вашем месте предала её розгам. Где это видано, чтобы замужняя дама столько времени проводила у неженатого мужчины. Стыд и позор, стыд и позор! - Что за глупости ты несёшь, мерзкая женщина! - Мутим вскочил с плетёного стула, на котором сидел. - Это тебя нужно пороть розгами, а лживый твой рот промыть козьей мочёй! Не слушайте её, дженабе Стивенсом, она не ведает, что говорит, Джина ханом никогда бы... - Заткнись. - Джоффри подкатил кресло к парфюмерщице. - Повтори. - Дженабе Стивенсом. - Женщина прищурила ярко накрашенные глаза. - Я услышала, что вы ищите жену. Это правда, дженабе Стивенсом. Вашу жену неоднократно видели выходящей из дома дженабе Либощмита. Я сама видела, как она приходила туда вчера вечером. Она была в необычайно приподнятом настроении. Я давно не видела её такой с тех самых пор как.. - Она скосила глаза на ноги Джоффри. - Как случилось несчастье. - Ты врёшь, мерзкая женщина - Джоффри процедил это сквозь крепко сжатые зубы, едва сдерживая гнев. Он злился на парфюмерщицу, потому что она не знала того, о чём говорит с такой наглой уверенностью. И злился на её слова, которые не были однозначно правдой или ложью, но могли оказаться и тем и другим. - Ты врёшь и ты больше не будешь распространять эту гнусную клевету, а не то.. А не то я промою твой лживый рот козьей мочёй. - Сказал он и отвернулся - ему снова сделалось стыдно за самого себя. - Как хотите, дженабе Стивенсом, я вас предупредила. Вы не можете спорить с фактами. А то, что ваша жена шляется с другими мужиками - это ваш позор, а не её. Но не хотите верить, как хотите. Но Джоффри уже никого не слушал. Он усиленно крутил колёса, направив коляску в тот район, где располагалась лавка часовщика. Христоф всегда нравился Джоффри. Это был честный человек, честный и прямой - его мало волновали люди и то, что они про него думали, поэтому он прямо говорил, что думал - а Джоффри всегда ценил это качество. Некоторые люди иногда обижались на Христофа, говорили, что его ничего не волнует кроме его железок. Но, видимо, кроме различных механизмов его также интересуют и чужие жёны. - Герр Стивенсон? - Комендант Пауль Кёне преградил коляске дорогу своей тростью. - Орёл мой, куда вы летите, не видя никого вокруг? Даже поздороваться не желаете? От странного сочетания учтивой доброжелательности в словах и холодного блеска в глазах коменданта у Джоффри закололо в груди. - Герр Кёне, если вы позволите... - Давно я вас не видел, крайне рад нашей встрече. - Герр Кёне, майор! - От отчаяния Джоффри закричал. Комендант секунду молчал, прежде чем ответить. - Да не кричи ты. - К холодку в голосе Кёне добавилось раздражение, но на лице это никак не отразилось, оно продолжало выражать безразличие и скуку. - Куда опаздываете, фельдфебель? - Герр Кёне, прошу меня извинить. Вы не видели сегодня фрау Стивенсон, мою жену? - Джина? Да, в отличие от тебя, она здоровается при встрече. Она, конечно, направлялась в гости к герру Либешмидту. И.. эм, ты знаешь, что ты только что заметно побледнел? - Вы знали? - Спросил Джоффри севшим голосом. - А что именно я должен был знать? - Кёне задал встречный вопрос тоном, каким он обычно допрашивал военнопленных. Бестактность фельдфебеля начала его раздражать. - Что она водит шашни с Христофом! - Джоффри зарычал от гнева и боли. - Конечно, они дружат. - Непонимающе пробормотал комендант себе под нос. - Он же на твоём Дне Рождения был, я точно помню. - Комендант старался поддерживать тёплые отношения со всеми подчинёнными, тем более, что их в его распоряжении осталось не так уж и много, поэтому считался другом Стивенсонов и был желанным гостем в их доме. Однако тёплыми их отношения назвать нельзя было с самого первого дня их знакомства - Но.. Я не понимаю.. Ты вообще о чём? - едва задав этот вопрос, майор понял, что имел ввиду фельдфебель. Это понимание явственно отразилось на обычно каменном лице Пауля Кёне. Джоффри, приняв это за согласие со своими словами, зарычал от гнева и боли. - А вы сама невинность! - Съязвил он. - Я вижу вас насквозь, майор! Вы знали всё! - Он оттолкнул замершего в ожидании коменданта и попытался уехать. Но Кёне тут же пришёл в себя и схватил Джоффри за рукав рубашки, уронив при этом трость. - Фельдфебель-лейтенант Стивенсон, я приказываю вам прийти в себя! - Моя жена изменяет мне с лучшим другом, а вы хотите, чтобы я пришёл в себя! - Стивенсон, я приказываю.. - Комендант осёкся, увидев револьвер, направленный ему в грудь. Джоффри смотрел Кёне прямо в глаза. Майор небрежно бросил на пыльную улицу свой револьвер, который он успел достать, но не успел применить, и медленно поднял руки с гордым видом человека умеющего проигрывать - хотя именно этого он никогда не умел. - Хорошо, Джоффри, что ты собрался делать? - Презрительно процедил он. - А что вы хотите, чтобы я сделал? - Ответил Джоффри издевательским тоном. Покорный комендант нравился ему не больше, чем комендант, отдающий приказы и распускающий руки. Между ними часто возникало непонимание, но фельдфебель-лейтенант всегда уступал майору, как старшему по званию и как старшему по возрасту. Сегодня он наконец мог пойти против воли коменданта, но даже такое нарушение установленного порядка причиняло ему боль. - Поговори с женой. - Сказал майор тем же тоном, каким до этого приказывал ему прийти в себя. - Ты в этом городе один из немногих, кто умеет думать, прежде чем делать. Сперва поговори с ней, а потом делай выводы. - И какие выводы я сделаю, майор? Что я ничтожество? Что я беспомощный урод? Калека, которому жена изменяет на виду у всего города? - Что ты злой дурак и должен больше доверять своей жене. - Спокойно предположил майор. - Я.. - Джоффри с подозрением посмотрел на коменданта, перевёл взгляд на свой револьвер, потом на револьвер коменданта, потом на валяющуюся в отдалении трость. Помолчав несколько секунд, фельдфебель убрал пистолет, развернул кресло и бросил через плечо дерзко, но с некоторым сомнением: - Вам я ничего не должен, майор. - И покатил кресло дальше по узкой пыльной улочке. Комендант несколько минут стоял, задрав руки, и задумчиво глядел вслед уезжающему калеке, медленно теряя крохи уважения к этому человеку. Вот уж от кого, а от фельдфебеля Стивенсона, бравого солдата, умелого командира и просто честного человека, майор Кёне уже давно не ожидал такого вопиющего нарушения субординации - и в первые мгновения искренне обрадовался, что Джоффри наконец показал истинное лицо. Но увидев, что за его храбростью стоит лишь жалость к себе, майор вновь разочаровался в фельдфебеле. Базарные бабки запудрили ему мозги и теперь он за деревьями леса не видит. А даже если жена действительно наставила ему рога, разве это стоило того, чтобы поднять руку на старшего по званию? - Воистину, слабый сам виноват в своих несчастьях. - Кёне поднял оружие и трость, сплюнул в песок и зашагал дальше своей плавной, плывущей походкой. А Джоффри мчал своё кресло с яростным остервенением, не взирая на боль в руках, пытаясь не слушать голоса в голове. Один всё время твердил о том, что уже весь город в курсе, как жена ставит ему рога. Другой повторял слова коменданта о том, что он должен доверять жене. Третий голос проклинал коменданта и ругал старого солдата за нерешительность и слабоволие, которые и привели его к тому, что жена отбилась от рук, что доверять ей больше нельзя. Джоффри снова почувствовал себя ребёнком, заблудившимся в лесу. Даже хуже, чем заблудившимся: он был брошен, оставлен и забыт, а теперь отчаянно пытается найти выход из проклятой чащи. * * * Джина попрощалась с Христофом, но тот лишь махнул рукой, не отрывая взгляд от своих чертежей. Если идея захватила его, ничего не сможет вернуть его в материальный мир. Джина, как обычно, прошла через длинный, заваленный хламом коридор и вышла через чёрный вход - так ближе к дому. Открыв дверь, она едва не налетела на Джоффри - он, судя по всему, собирался объехать здание и зайти через парадный вход в мастерскую. - Милый, что ты здесь делаешь? - искренне удивилась она. Джина испугалась мелькнувшей мысли: "он весь сюрприз испортит!", но потом увидела выражение лица мужа и испугалась ещё больше. Лицо Джоффри излучало гнев, его глаза плавили металл, а из ноздрей, казалось, вот-вот начнёт извергаться огонь. Раздался громкий хлопок и Джина почувствовала острую боль в левом боку. Ещё один хлопок - боль под правой грудью. Уже лёжа на земле, за секунду до потери сознания, она поняла, что Джоффри только что стрелял в неё. Христоф поморщился, пытаясь сосредоточиться. Кажется, Джина дважды хлопнула дверью - видимо, нужно починить косяк. Так неохота заниматься этим самому, а кому поручить? И всё-таки, если уменьшить площадь круга ещё на на один квадратный сантиметр, то суммарное давление... В коридоре что-то с грохотом обвалилось. Христоф попытался было ухватить ускользающую мысль, но посторонние шумы сбили настрой на работу, поэтому он неохотно встал со стула, растирая лицо руками. Открыв глаза, он вздрогнул: дверь была распахнута, а передним стоял, точнее, сидел Джоффри Стивенсон. Лицо красное, как будто обгорелое - хотя Джина жаловалась, что её муж совсем перестал выходить на улицу. - Сержант? - механик называл фельдфебель-лейтенанта по старой дореформенной привычке штаб-сержантом и именно так обращался к Джоффри. Тот был не против. Они оба были поклонниками старины, верные традициям и привычкам. "Штаны" - мелькнуло в голове у Христофа, и он принялся лихорадочно соображать, чем бы отвлечь гостя, чтобы спрятать улики, хотя он, наверное, уже всё увидел сам. Боль в колене очистила голову от мыслей, но в образовавшийся вакуум тут же метнулись другие: "так это были выстрелы", "откуда он здесь?", "где Джина?", "за что?" - За что? - заорал Джоффри. - За что вы так со мной поступили? - Он прицелился и выстрелил в другое колено. Христоф поднял вой, сменившийся продолжительным стоном. Джоффри, сидя в кресле-каталке, трясся от рыданий. Христоф, лёжа на полу, тряс руками, не зная, как остановить кровь и унять боль. Несколько минут продолжались эти стоны и крики, прежде чем ветеран поднял револьвер ещё раз и направил дуло в лицо другу. Часовщик, изо всех сил стараясь не терять сознание, упёрся головой в стол. Перед выстрелом Джоффри отвёл взгляд, а Христоф зажмурился. Только что он решал сложную инженерную задачу, выполняя самый безумный заказ в его жизни, что делало бывшего механика самым счастливым человеком на планете. И всего через несколько мгновений он лежал на полу, подстреленный человеком, которого любил и уважал, и боролся с болью и страхом смерти. Но нового выстрела не произошло не через секунду не через минуту. Когда Христоф открыл глаза, револьвер был направлен не на него, а на стену напротив рабочего стола. Точнее, он болтался в руке Джоффри, как будто тот разминал кисть. Наконец, калека нарушил молчание, прохрипев севшим голосом: - Что это? Христоф не мог увидеть наверняка, но догадывался, что револьвер направлен на прототип механических ног. Они стояли там, в углу комнаты, блестели своей неприкрытой бронзовой наготой. Изобретатель не накрыл своё творение полотном, поскольку собирался всю ночь поработать над дизайном приводов - необходимо было максимально облегчить конструкцию, чтобы можно было уменьшить мощность двигателя и, следовательно, размеры и вес бака внешнего сгорания. - Они.. ещё не готовы. - Процедил Христоф через сжатые зубы. - Говори, ублюдок, пока я не пришиб тебя, что это такое! Это.. Это для меня.. Моих? - Джоффри уставился себе на колени, потом опять перевёл взгляд на механизм в углу комнаты. - Да, но они ещё не готовы! - Превозмогая боль Христов попытался подняться и сесть прямо. Но у него ничего не вышло и он остался лежать, упершись головой в ножку стола. - Ты это за две недели собрал? - Джоффри спрашивал с прежней угрозой в голосе, но уже не размахивал револьвером, а спокойно сидел в своём кресле-каталке, немного сгорбившись, подобно старику, воспитывающему внука. Когда смысл заданного вопроса дошёл до него, Христоф захохотал. - Два месяца! Я два месяца боролся с движком, не понимая, как можно наладить контроль за давлением в узлах. А Джина пришла, забрала чертежи и вернулась через два дня с готовым решением! А сама идея пришла чуть ли не на следующий день после твоего ранения, но воплощать её я принялся лишь той осенью. - Вы всё это время делали для меня.. Это? - Джоффри окончательно успокоился и говорил ровным, спокойным, лишь слегка дрожащим голосом. Как будто он только что не убил из ревности жену. Как будто он только что не превратил единственного друга в калеку. - Она такая умница у тебя, твоя жена. - В тон ему, Христоф говорил спокойно и вежливо, будто вёл светскую беседу, а вовсе не валялся в крови на полу. Боль прошла: то ли её заглушил запоздалый шок, то ли ноги вообще перестали что-либо чувствовать. Христоф покусывал пальцы правой руки, чтобы унять дрожь. Левой рукой он теребил штанину, пытаясь нащупать дырку от пули. - Она слишком умна для работы в госпитале,но, видимо, слишком любит тебя или.. "Штаны", мы это называли просто "штаны". Технически, это можно назвать наружным механическим скелетом на паровой тяге. Если бы могли раздобыть топливо, а то в принципе можно переработать и под дизель. С ними ты мог бы снова ходить, сержант. Правда, разорился бы на горючем. Джоффри не отвечал, только задумчиво покачивал револьвером. - Жаль, что в наше время девкам не позволяли учиться в колледже - Продолжал Христоф. Ноги онемели, он уже не обращал на них внимания. - Все эти феминистки.. Глядя на Джину, я понимаю, что они в чём-то правы. В ней пропал инженерный гений. Джоффри? - Джоффри рыдал, уронив голову себе на грудь. - Джоф, не плачь. Джоф? Скажи мне, за что ты меня убил, Джоф? Я решил было, что ты напился или обезумел, но я же вижу, ты в порядке. Не плачь, просто скажи, чем я тебя обидел, чтобы я успел извиниться перед тем как истеку кровью и сдохну! - Христоф заорал. Нервы начали сдавать, а вид плачущего фельдфебеля пугал его. - Джоф, дьявол тебя дери, прийди в себя! Или добей меня или вызови медика! - Джоффри решительно поднял голову и взвёл курок на револьвере. - Джоф!? Джоф не надо, нет! ДЖОФ! "У револьвера мерзкий вкус. Вкус железа и масла" - заметил Джоффри, прежде чем нажать на спуск.