Сжимая пальцы на запястьях

      Во второй раз всё внутри него рушится также быстро, как и первый. Понимание приходит сразу после того, как Селина пожелала ему счастливой жизни и назвала его самовлюблённым придурком. Она хлопнула дверью, пообещав никогда не возвращаться, будто это он виноват во всей её несчастной жизни. Ещё при самой первой их встрече она глубоко вонзила в его грудь свои кошачьи когти, частенько продвигая их то вверх, то вниз, заставляя его корчиться от боли и молить о том, чтобы она снова повторила это. Чёртовы мазохистские наклонности и кошачья обворожительность.       Он послушно повторял всё, о чём она просила, раскидываясь деньгами ради её «блага», пока она дёргала за поводок на его шее, оставляя после себя красные следы. Альфред часто повторял, что кошку не приручишь, она не останется с тобой, не сделает ничего ради тебя, пока сама не захочет. А он упорно верил, что если он раз за разом будет прибегать на её зов, она почувствует то, что чувствует он. Он смотрел в её глаза — глаза воровки и обманщицы, полные лукавства и насмешки — и видел в них лишь непокорность и задор, которые так тянули его к ней за новой дозой опасности и приключений. А потом она вытащила когти, больно проведя ими по всей груди напоследок, и изящно махнула кистью руки, отбросила короткие вьющиеся тёмные волосы за спину. Он решил, что она просто взбесилась после очередной ссоры, ожидая, что через неделю или в крайнем случае месяц она вернётся, снова заставив его купаться в своей же крови и наивности, а он будет также тянуться к её лицу, надеясь получить желанный поцелуй.       Но она не вернулась. А он перестал ждать, наконец осознав, что он свободен и его лёгкие не сковывает тягучая привязанность. Ему требовалось время, чтобы залатать раны, принесённые Кошкой и заново собрать свою душу из осколков. В первый раз ему потребовалось несколько месяцев и одержимость найти убийцу родителей. Тогда с ним был Альфред, который поддерживал его с чашкой чёрного чая в руках, и Селина, приносившая надежду сказками о том, как она видела виновника. Брюс пообещал себе, что перестанет тратить своё время на такие чувства как влюблённость, потому что в первый раз ему это не удалось.       Сильвер была второй. Он вообще не собирался с ней связываться, но она всякий раз оказывалась рядом, пользуясь его вежливостью и окутывая его новой ложью, ещё более очевидной, чем у Селины. А он, отлично понимая это, пытался оттолкнуть её, пока она не запутала его окончательно, показав себя настоящую. Она оплетала его колючими ветвями шиповника, пока он целовал её, не ощущая взрыва в черепной коробке при касании к её губам. Ей не удалось влюбить его в себя, но он смог покорить её. Ему доставляло удовольствие смотреть, как она прибегает к нему, стоит ему заикнуться. Он сам разбил ей сердце, наступил на него, когда она сказала, что хочет остаться. Брюс зашёл слишком далеко: он уподобился Кошке, которая точно также поступила с ним, как только он оказался слишком близко.       На этот раз осколки собирать не пришлось. Его мир всего лишь пошатнулся при ударе чувства вины и совести. Сильвер уехала в слезах, забрав с собой засохшие ветви шиповника и запах сладких дорогих духов. Брюс виновато посмотрел ей вслед и попросил Альфреда заварить новый дорогой кофе.       Осознание того, что своё обещание он выполнить не сможет пришло к нему резким порывом ветра с запахом улиц Готэма. Его мир, построенный из осколков и закреплённый наивностью, тут же разрушился, когда в особняке Уэйнов появился его клон. Пятый пришёл так же, как и Селина в самый первый раз: через окно, неслышно, ломая Брюса изнутри. Не помочь ему было свыше его сил, учитывая, что у него в крови тянуться к несчастным и обездоленным. Ужасно странно осознавать, что перед собой ты видишь самого себя и чувствуешь к нему необъяснимую тягу.       Не сойти с ума ужасно сложно. Особенно, когда, кажется, Пятый сам тянется к нему, заговорочно подмигивая, выходя из ванной, каждый раз как бы случайно касаясь его или садясь к нему настолько близко, что Альфред сдвигает брови к переносице и косится на них. Он намного смелее Брюса, благодаря чему у него возникает мысль, что, возможно, не один он больной в этом особняке. Пятый тихо прокрадывается к нему в спальню, минуя комнату Альфреда, и спокойно ложится на уже давно свободное место рядом с Брюсом. Он проводит рукой по напряжённой спине парня, понимая, что тот ни капельки не спит. Тогда он губами касается его шеи, получая выдох, который чем-то напоминает стон. Переворачиваясь, Брюс смотрит на него, чтобы снова удостовериться в ответных чувствах. Потому что он уже видел эту самоуверенную ухмылку, которая выглядит до ужаса глупо, и эти горящие тёмные глаза, выдающие его с головой. В зеркале. Как в первый раз его слабости перед Селиной.       Брюс отчаянно держится за протянутую ладонь, сжимая пальцы на запястьях. Очень не хочется снова собирать себя из осколков, ожидая, пока кто-нибудь сломает его в тысячный раз. А Пятый тихо шепчет ему в шею, что понимает и не оставит его. Дрожь проходит от макушки головы до кончиков пальцев, а сердце выталкивает лёгкие из груди с каждым новым ударом. Брюс верит ему, кладя голову на его плечо, пока он сжимает его ладонь.