Чувства

Нефрит стоит в сыром холодном коридоре. Жуткий густой полумрак давит со всех сторон, создаёт ощущение полной беспомощности. Откуда-то доносится призрачное эхо, дробящееся о низкие своды коридора. Нефрит стискивает зубы: ещё один шаг — и пути обратно не будет. Перед глазами снова всплывает худое бледное лицо Циркон. Нефрит прекрасно, в мельчайших подробностях помнит их первую встречу — в узком кабинете с единственным окном. Кажется, обратиться именно к этой Циркон ей посоветовала начальница, но главное, память крепко удержала такое же, как и сейчас, чувство беспомощности и осознание, что другой надежды не осталось. Когда Нефрит вошла в кабинет, ей сразу бросилась в глаза острая, угловатая фигура Циркон. Эта нелепая серповидная причёска, вытянутое лицо с большими, округлыми глазами, длинный торчащий нос, худое, будто истощённое тело. Циркон бросила на посетительницу отстранённый взгляд и спросила хрипловатым голосом: — По какому делу? Нефрит была плохо знакома с юридической системой, но такой неожиданный прямой старт пришёлся ей по душе. — Публичное проявление чувств в рабочее время, — ответила она. Циркон снова оторвалась от своих экранов, бросающих на её лицо синеватые отсветы, которые делали его ещё более худым и хищным. — Н-да, нечасто такие гости заглядывают. Почему обращаетесь ко мне? — По рекомендации Нефрит 6-XR. — А, припоминаю, — оживилась Циркон, складывая перед собой руки на идеально убранный стол. — Что ж, думаю, я способна помочь вам… Дальше началась обычная рутина: Циркон задавала вопросы, Нефрит отвечала на них. Однако один вопрос запомнился ей наиболее чётко: — Давно вы носите эту ленту на волосах? — спросила Циркон, отводя взгляд от экрана и глядя на Нефрит не то тревожно, не то заинтересованно. Та сперва замялась. — Эм… Да, насколько я помню. Руководство пока не запрещает. Уходила Нефрит в приподнятом настроении: она чувствовала, что находится в надёжных руках. Судебное разбирательство начиналось через три дня. Нефрит — самоцвет-учёный, отвечающий за разработку и доработку других самоцветов. Нередко Нефриты принимают участие непосредственно в выращивании самоцветов: считается, что хороший Нефрит контролирует качество своей работы от начала и до конца. Однако было одно жёсткое правило, по которому приходилось играть каждому учёному. Нефриту под страхом строжайшего наказания запрещалось проявлять к своим творениям чувства. Нефрит знала, что большинство её коллег относится к этому запрету абсолютно безразлично, но самой ей казалось, что он походит на раскалённый добела ошейник на её горле, однако даже мысль намеренно пойти против правил вселяла в неё глубочайший ужас. Нефрит любила свою работу. Обожала её. И в то же время ненавидела всем сердцем. К каждому своему проекту она относилась как к шедевру. Вкладывать жизнь во всё новые и новые существа, придавать им форму, выносить их раскалённые пульсирующие тела к свету казалось ей величайшим благом. Каждое рождение, каждую смерть она переносила как собственную, и это далеко не всегда сходило ей с рук. День суда запомнился Нефрит очень плохо, он расплывался в памяти, как намоченные чернила. Сильное впечатление произвело выступление защиты. Циркон оказалась выдающимся адвокатом: она вела свою речь не просто умело — мастерски, слова её выстраивались в стройные ряды, так, что никому бы не удалось поставить их под сомнение. Перед судом Нефрит проглядела список дел Циркон, и сильно удивилась: почти каждый её клиент был из рабочего класса. Перидоты, пошедшие против инструкций, Рутилы-журналисты, задававшие слишком много вопросов, даже Жемчуг, ослушавшаяся хозяина! Причём подавляющее большинство завершилось успехом. И Нефрит поняла, что именно зацепило её в Циркон, что было в её движениях и речи. В каждом её слове сквозил протест. Вот как она воспротивилась системе!.. К счастью, Нефрит пополнила коллекцию удачных дел Циркон. С неё сняли все обвинения, и из суда Нефрит выходила с лёгким сердцем. Единственное «но» заключалось в том, что сразу после процесса Циркон будто испарилась. Нефрит оказалась в ступоре. «Надо же её отблагодарить...» — повторяла она себе, и эта мысль толкнула её на следующий шаг. Нефрит решила заглянуть к Циркон в конце рабочего дня: меньше вероятность наткнуться на нежелательных посетителей. Перед входной дверью она точно оцепенела, хотя сама не понимала, почему. Переборов в себе мерзкое крутящее чувство, Нефрит постучала, и стук болезненно ударил по ушам. Услышав мрачное «Войдите!», она открыла дверь — Циркон оказалась в кабинете одна. Такое облегчение! Прежде, чем она успела раскрыть рот, послышался хрипловатый голос Циркон: — Знакомое лицо. В Нефрит упёрся взгляд больших чуть сощуренных глаз. — Да, я была у вас, — выдавила она. — Хотелось поблагодарить, но вы так неожиданно исчезли… — Рабочие дела, — усмехнулась Циркон. — Ужасно забитый график, просто ужасно. — Она откинулась на спинку кресла и с призрачной улыбкой позвала Нефрит: — Проходите, сейчас у меня клиентов не ожидается. Нефрит подошла к столу, ни на секунду не отрывая взгляда от своей спасительницы. Она подивилась, какая прямая у той осанка. Создавалось ощущение, будто Циркон находилась в постоянном неимоверном, даже неестественном, напряжении, но Нефрит не придала этому значения. — Так вот, примите мои благодарности, — сказала она, искренне улыбаясь. Здесь было совсем не страшно проявлять эмоции. — Такая уж у нас, Цирконов, работа, — пожала плечами Циркон. — С вами было очень приятно поработать. Некоторые личности приходят сюда зажатыми, в полной уверенности, что находятся в шаге от смерти. Честное слово, такое ощущение, словно они вот-вот разрыдаются в истерике. В вас этого нет. Вы же верили, что я вам помогу? Нефрит смутил такой вопрос, но после секундной паузы она кивнула. — Вы верили, что не заслуживаете наказания за свои действия, — задумчиво произнесла Циркон. — Спасибо. Я считаю, что это черта тех, кто имеет живой разум. О какой чепухе они болтали потом четверть часа, Нефрит не запомнила. Но эти слова Циркон врезались, въелись в память, и теперь Нефрит носила их в себе, как нечто сокровенное. С той встречи Нефрит уже не могла выкинуть Циркон из головы. Её бледное лицо с большими уверенными глазами всплывало перед мысленным взором по нескольку раз за день. Сейчас Нефрит уверяет себя, что сделает этот шаг только ради Циркон. О, она помнит их первое прикосновение, тогда, в крошечном скверике позади здания центральной лаборатории. Нефрит возвращалась в своё общежитие после изнурительного рабочего дня. Была у неё странная привычка: ходить пешком, когда этого требовала гудящая уставшая голова, словно прогулка помогала растрясти слежавшиеся мысли. Нефрит завернула за здание, чтобы пойти в обход. Она шла вдоль гладкой стены исполинской лаборатории, погружённая в свои раздумья. Что-то опять навеяло образ Голубой Циркон. Эта дорога вела мимо сквера, который был учреждён якобы для отдыха работникам лаборатории, но чаще всего выход в него был заперт, а через главные двери не пропускали в рабочее время. После же окончания дня ни у одного сотрудника, задавленного нарастающими объёмами работ, не оставалось сил и времени на этот сквер. Посреди небольшой площадки, прикрытой с трёх сторон стенами лаборатории, возвышалось гигантское дерево — одно из немногих, сохранившихся в Хоумворлде. В надвигающихся сумерках оно тускло светилось матовым светом: тёмная кора, туго сплетённые ветви, увенчанные тяжёлыми осколками разноцветных камней. Чудо мёртвой природы из прошлой эпохи. Нефрит вялым взглядом окинула дерево, и тут её взор зацепился за маленькую фигурку, сидящую на скамейке под раскидистой кроной. Синюю угловатую фигурку. Нефрит застыла, не веря своим глазам, готовая подумать, что спятила. Внутренности скрутило уже знакомой судорогой. Нефрит бесшумными шагами подошла ближе, вглядываясь в фигуру самоцвета, который мог оказаться как настоящим, так и видением. Циркон сидела под деревом, и голова её была низко опущена, спина непривычно для глаз изогнута, кисти рук сцеплены и сложены на колени. Циркон то и дело вздрагивала, казалось, не замечая ничего вокруг себя. Неужели она плачет?! — С вами всё в порядке? — неожиданно для себя самой спросила Нефрит. При звуке голоса Циркон встрепенулась, её взгляд бешено заметался, точно выискивая смертельную угрозу. Заметив Нефрит, Циркон моментально выпрямилась, но её глаза всё ещё выражали глубочайший испуг. — Вам нужна помощь? — взволнованно поинтересовалась Нефрит, и ноги сами повели её вперёд. — Вот уж не ожидала, что здесь кто-то появится в такой час, — произнесла Циркон. Нефрит не заметила, чтобы голос её хоть сколько-нибудь дрожал. Она попыталась улыбнуться. — Но что вас сюда привело? — Ничего… — пробормотала Циркон, опуская глаза. — Просто решила прогуляться. Мне нравится это дерево. Нефрит не отрывала от неё взора. Определённо, что-то было не так. Не такой Циркон представала перед ней каждый раз до этого. Нефрит глядела на её прямой, изящный профиль, её тянуло заглянуть Циркон в глаза. В них, за тонкой стекляшкой монокля, всё ещё бился испуг. Нефрит решилась на отчаянный шаг. — Послушайте, я ушла со смены последней. Нас никто не услышит, я уверяю, — почти прошептала она, склоняясь ближе к Циркон. Та повернула голову и чуть не наткнулась своим вытянутым носом на лицо Нефрит. Их взгляды встретились. — Меня опять подозревают в нечистых делах, — тихо заговорила Циркон. — Они снова придут с проверкой. Знаете… я хожу по ужасно скользкой дорожке… — Её пальцы сцепились в тугой напряжённый клубок, спина снова начала сгибаться. — Нельзя, чтобы я попалась! — Циркон резко развернулась к Нефрит. На секунду её глаза стали ещё больше обычного, а в голосе мелькнули истерические нотки. Но она снова отвернулась и заговорила тише. — Да и ещё наплыв клиентов… постоянная суматоха… работы невпроворот. Вы же… понимаете меня? Нефрит была шокирована. На один момент ей открылась другая сторона Циркон: такая же слабая, как и она сама, подверженная опасности сверху. В Нефрит проклюнулось не просто сочувствие, а рьяное желание помочь, защитить, спасти… Она сама не понимала, почему в тот момент на неё нахлынула эта волна решимости, но тогда, именно тогда она впервые коснулась руки Циркон. Впервые коснулась другого самоцвета по собственной воле. Циркон вздрогнула. — Понимаю, — шепнула Нефрит, крепче сжимая худую ладонь Циркон. Первый шаг уже был сделан, и оттого, что её собеседница не отстранилась, стало невероятно легко. Они сидели и смотрели друг на друга, держась за руки. Нефрит бы многое отдала, лишь бы вернуться сейчас в тот момент, к тишине, разноцветным бликам над головой и долгому благодарному взгляду Циркон. С того вечера они стали видеться всё чаще. Иногда они встречались днём в свободное время — тогда приходилось общаться на бытовые темы. Но по вечерам и даже ночами они приходили либо в сквер, либо на пустующие склады рядом с лабораторией, и тогда они могли говорить обо всём, чего душа пожелает. Для каждой эти беседы стали отдушиной. Нефрит бесконечно могла говорить о своих проектах, целым океаном выплёскивая терзающие её эмоции. Циркон всегда внимательно слушала её, ловя каждое движение своими умными глазами, и бывало подсказывала ей лазейки в законе. — А завтра у меня решающее испытание для улучшенной версии Топаз, — воодушевлённо тараторила Нефрит. — Бесспорно, что им требуется изменения. К сожалению, глубоко изменить структуру самоцвета мне не дали… А ведь Топаз могла бы получиться куда более живой. С другой стороны, так меньше риск, что её уничтожат… — Нефрит болезненно поморщилась. — Пришлось сделать её проворнее нынешней версии — так безопаснее проводить разведку. Но пожертвовали частью массы, что, может, не очень хорошо… Думаю, можно бы было завести отдельную линию массивных самоцветов, хотя это может оказаться бесполезным, да. О, увлекаюсь. Ах, я люблю этих безмолвных громил. Такое ощущение, что чем больше самоцвет — тем больше в нём жизни. Они все такие живые! И, уверена, чувствительные. — Нефрит перевела дух. Ей казалось, что эти рассказы могут утомить, но внимательный взгляд Циркон уничтожил эту мысль. Нефрит продолжала. — Главное, что на следующий проект у меня большие надежды — Лазуриты давно требуют переработки. Вот с кем можно экспериментировать! Я думаю, можно сделать их более коммуникабельными, всё-таки, путешественники на другие планеты. Как ты думаешь? — Почему нет? — ответила Циркон. — Только прошу, будь аккуратнее. Верхи консервативны, мало ли, как они воспримут такие перемены. — Она задумчиво почесала нос, чуть нахмурившись. Циркон в свою очередь любила делиться мыслями по поводу руководящей власти. Нефрит прекрасно понимала, что её собеседница недолюбливала тех, кто сидел сверху, презирала их порядки, может, даже сомневалась во власти Алмазов. Но ей, Нефрит, до безумия это нравилось. Убеждённость Циркон в своих словах придавала Нефрит уверенности в том, что она сама находится на правильном пути и верно мыслит. — Я иногда поражаюсь, какие абсурдные мне поступают дела, — говорила Циркон. — Перидот не пожелала менять оборудование! Аметист не так посмотрела на шишку из руководства! И каждый второй верит, что он виновен. Либо запуган до смерти. Я не знаю точно, как установились все эти законы, но зато уверена, что половина из них — бред сумасшедшего. Из этих самоцветов, похоже, высосали само понятие о свободе. — Циркон глубоко вздохнула, проводя пальцами по блестящему моноклю. — Пока дела обстоят так, ни о каких переменах не может идти и речи. Происходят восстания за пределами Хоумворлда, но они ни к чему не приведут, если не переломить корень… И таким, как я, приходится биться вслепую, ловя невидимую надежду на будущее. Нефрит всегда слушала, замерев всем существом, когда на Циркон находило такое желание порассуждать. Твёрдый, решительный голос, как в зале суда, свободная речь, которой хочется заслушиваться, — всё это вселяло в Нефрит благоговейный трепет и надежду, что в этой жестокой жизни найдётся для неё защита. Но один факт поражал Нефрит очень глубоко: в Циркон, помимо того, что она дерзкий и уверенный борец за справедливость, умещалась и слабая, пугливая сущность, которой Циркон не давала воли, кроме как наедине с Нефрит. Иногда в Циркон прорывалась вся её нервозность, страх не удержаться на плаву под давлением всего мира, быть пойманной и… расколотой. Она часто держала Нефрит за руку и просто прикасалась к ней, когда могла. Несколько раз Нефрит пыталась обнять её, прижимая к своей груди, упираясь щекой в робко опущенную голову. Она пыталась этим убедить, сказать ей, что та не одна и больше никогда не будет одинокой, и сама при этом убеждалась, что больше не сможет жить без Циркон. Однажды Циркон заплакала. Реки и реки слёз катились по её щекам, её трясло, и Нефрит даже поначалу испугалась, когда в назначенное время Циркон вломилась на заброшенный склад. — Что случилось?! — вскричала она, кидаясь к рыдающей Циркон. — Они… чуть не схватили меня, — срывающимся голосом ответила та. — Дело с тайной организацией… я слишком увлеклась... меня сочли причастной… — Она уткнулась в плечо Нефрит, пытаясь подавить рыдания, но от этого они становились только громче. Нефрит усадила её на груду пустых ящиков. Она гладила Циркон по голове, старалась как можно теснее обнять её, легонько покачивала, будто убаюкивая. Циркон резко подняла голову и заглянула в лицо Нефрит, дрожащими губами выговорив: — Мне страшно. Понимаешь? Страшно… — Да… — прошептала Нефрит. — Мне тоже страшно. Но я верю, что с тобой ничего не случится. Я… не хочу тебя терять. Ты и раньше справлялась, справлялась прекрасно. И сейчас справишься. Мы справимся. Нефрит снова прижалась к ней. Она понимала, что ничем не может помочь, кроме этого. Её роль — роль опоры для импульсивной и нервной Циркон, и она должна выполнить её превосходно. Рыдания стали утихать. — Да, — сказала тихо Циркон, всхлипывая. — Всё верно. Я справлюсь. Не могу я сдаться, не могу… — Она опять заглянула Нефрит в глаза и, точно прочитав в них что-то, улыбнулась. — Спасибо. Нефрит чувствовала, что счастье нахлынуло на неё тёплой волной. Она прижала Циркон к себе со всей искренностью, на которую была способна. — Что бы я без тебя делала, — вырвалось у Циркон. Она обвила руки вокруг стройного стана Нефрит. Они просидели так с полминуты, пока Нефрит не заговорила. — Знаешь, моё положение на работе заметно улучшилось. Когда есть, с кем поделиться, выносить всё это не так тяжело… — Это правда, — согласилась Циркон. — Взгляните на меня! Едва ли я могла мечтать о такой… эмоциональной разрядке. Я выбрала для себя такой путь, что боюсь временами не справиться. Но когда появилась ты… Это не так страшно, как в одиночку. Это не так больно, как в одиночку. — Нефрит подметила, как её голос становился всё более взволнованным. — Были другие самоцветы вроде тебя, но ни к одному я не смогла сделать даже шага… По правде говоря, я… я… не знаю слова, чтобы это описать. — Кажется, есть одно слово. Оно иноязычное… звучит, правда, забавно. — Я знаю, слышала… Никогда прежде Нефрит не имела возможности так долго вглядываться в чужие глаза. Хотя глаза Циркон уже давно стали родными. В них, громадных и блестящих, иногда хотелось раствориться. Но главное, что сейчас это были глаза такого же слабого существа, как и Нефрит: у них с Циркон были одни страхи, у них были одни желания, они одинаково думали. Они обе застыли, схваченные прочной сетью одной и той же мысли, обжигающей и волнующей. — И что нам теперь делать? — прошептала Циркон. — Сольёмся! — горячо выпалила Нефрит. — Нет! — Циркон резко отстранилась, вырвавшись из обнимавших её рук. — Нельзя нам… — Но… — Я не хочу, чтобы тебя раскололи, — твёрдо заявила Циркон, снова взявшись за руки Нефрит. Внезапно у Нефрит в памяти вспыхнуло яркой лампочкой воспоминание. — Я всего раз в жизни была на другой планете во время колонизации, — заговорила она, — да и то почти ничего не видела, работала… Однако, когда выдались свободные полчаса, я выглянула из лаборатории и наткнулась на них… Это были два странных существа, похожие на нас, аборигены с той планеты. Когда я приблизилась, они не убежали, они… стояли друг напротив друга, обхватив друг друга руками. Я спросила ещё, что они делают, и тот, что был крупнее сказал: «Доживаем последние часы жизни, варвары!», а тот, что поменьше, ответил… «Любим». И они опять… — Голос Нефрит задрожал. — Я хотела понять, каково это! Они… Нефрит наклонилась к самому лицу Циркон, закрыла глаза, не то от страха, не от волнения, и легко припала к её губам. Она почувствовала, как мелко задрожали руки Циркон, всё ещё крепко сжимающие её пальцы. Но когда первые, самые пугающие секунды прошли, Циркон попыталась ответить на поцелуй. Неловко, неуклюже, но так же горячо и искренне. Тогда Нефрит ощутила, как её захлёстывает чувство, которое с того момента ни на секунду не покидало её, которое будет жить с ней до самой смерти. Оно разразилось в ней сокрушительной симфонией, заглушив и заставив померкнуть всё остальное, более мелочное, и, наверное, только оно давало теперь силы жить. Нефрит помнит каждое их свидание. С того дня каждый их разговор так или иначе заканчивался поцелуем. Они не могли друг другом насладиться, ими овладело чувство безнаказанности: это не слияние, им ничего не будет, если они вдруг попадутся, разве что их возьмут на заметку, но кого это волнует, когда вокруг бушует океан чувств. Чувства… Для Нефрит они переросли из идеи в глобальный смысл существования. Теперь она понимала, почему каждое её творение выходило на её взгляд осмысленнее чужих. Всю жизнь она пыталась вложить в них чувства и считала это правильным. И теперь до неё в полной мере дошёл смысл слов, некогда сказанных Циркон: «Вы верили, что не заслуживаете наказания за свои действия. Я считаю, что это черта тех, кто имеет живой разум». Это то, чего боятся Алмазы. Они вырастили в самоцветах глубочайшее уважение к себе и веру в непоколебимость собственной власти, и как? Отобрали чувства. Самоцвет не должен чувствовать. Он должен работать. Воевать. Служить. Нефрит не может привязаться к своему творению. Яшма не должна иметь и капли сострадания к тому, что уничтожает. Рубин не способен жалеть своих павших товарищей — в его голове должно быть одно: миссия, которая послужит на пользу великим Алмазам. Нефрит всегда догадывалась, что это неправильно, но ни её, ни других самоцветов не учили размышлять. Их разум дремлет, и та сила, которая может его пробудить — чувства. Немногие самоцветы способны поставить под сомнение власть своих богов-создателей. Циркон как раз из таких, ведь она чертовски умна. Нефрит не представляла, много ли ещё подобных ей самоцветов. Она никогда об этом не задумывалась. Не задумывалась она и над тем, за что борется Циркон, но теперь до неё медленно начал доходить смысл этой борьбы — после того несмелого поцелуя. Иногда закрадывалась мысль, а может и Циркон до этого не совсем понимала, что делает? Или же, быть может, защитникам тоже хочется почувствовать себя под чьей-то защитой. Нефрит казалось, что она и Циркон — как кусочки одного целого самоцвета. Нефрит, недовольная рамками, в которые её загнали, и Циркон — отчаянный борец за правду. Нефрит любила Циркон. Имя Розы Кварц теперь звенит в ушах каждую секунду. Нефрит на самом деле плохо знает её историю, но про восстание (поднятое, как ни странно, во имя чувств) слышала не один раз. Теперь ей пришлось услышать это имя из уст любимой Циркон, как раз перед тем, как та бесследно пропала. Нефрит часами ждала Циркон в их тайниках, напряжённая до предела в ожидании знакомых шагов. С каждым пропущенным свиданием ей становилось хуже и хуже. Она часто допускала ошибки на работе, даже на самых простых поручениях, то и дело опаздывала, забывала пароли от своего рабочего места. Несколько раз она наведывалась к кабинету Циркон, но он был наглухо заперт. До Нефрит добрались слухи, что Роза Кварц сбежала из суда. Опять это треклятое имя! Она решила действовать. Плевать, что она вопиюще нарушит пару десятков законов. Плевать, что пойдёт против Алмазов, за которыми следовала всю жизнь. Плевать, что для неё не будет пути назад. Она доберётся до правды, как это сделала бы Циркон. Нефрит делает один неуверенный шаг вперёд. Затем ещё один и ещё, всё тверже и твёрже. Заворачивает за угол коридора брошенного Киндергардена — вот и те, кого она искала. Не дрогнувшим голосом Нефрит произносит: — Я хочу говорить с Розой Кварц!