Душевнобольные

Снег смешивается с дождем. Февраль — пробирается под куртки прохожих холодным воздухом и под кожу — холодными мыслями. На подоконнике скапливаются снежинки, но быстро тают, превращаясь в воду и застывая ледяной карамелью. Солнце светит изо всех сил, пытаясь порвать серую пленку на небе, но тонет в плотной массе облаков, изредка подавая сигналы SOS неяркими лучами. Евсей лежит на кровати, бездумно втыкая в монитор, стоящий напротив, и пытаясь вникнуть в смысл фильма. Сегодня 14 февраля, на улице все ходят исключительно парами, а ему откровенно похер, так что он просто кутается в одеяло, чувствуя приближающуюся температуру. С утра было тридцать семь и три, но было понятно, что это далеко не предел. В горле противно першит, голова — тяжелее гири, а в мыслях только желание спать, и спать, и спать. И можно еще поспать. Он бы честно спал, но к нему сегодня обещал зайти Севастьян, чтобы отпраздновать этот чудный, нахер никому не нужный праздник. Евсей улыбается своим мыслям, потому что, несмотря на все его отношение к этой романтической ерунде, ему приятно, что этот день он может провести с любимым человеком. Простуда может подождать. Кажется, это чуть ли не единственный раз, когда он не хочет болеть. И не болеть Евсею не хотелось бы не только этой примитивной простудой, охватившей его с утра, но и чувствами к Севастьяну, ведь он понятия не имел, насколько они взаимны... Могут ли они вообще быть взаимны? Непонятно даже, не натурал ли Севастьян часом, а тут ещё и невзрачный (по собственному мнению) Евсей на что-то надеется. Может, в такой-то особенный день посередине февраля стоило бы собрать волю в кулак и признаться в своих до боли сильных чувствах? Перекатившись по кровати с одного бока на другой, совершенно забив на включённый на ноуте фильм про наркоманов (о да, именно то, что стоит смотреть в день влюблённых), Евсей взял в руки телефон и начал строчить Севастьяну сообщение в мессенджере, подкрепляя его глупыми эмодзи - почему-то захотелось подурачиться, или вроде того: "Когда ты уже придёшь, мой сладкий? Я так скучаю, пожалуйста, поторопись..." Отправил. Вздохнул. Перевернулся на спину... И только понял, что совершил. То есть, казалось бы, что такого в том, чтобы отправить другу шутливое сообщение? Но что, если именно это считается за косвенное признание в чувствах? Голова у Евсея заболела только сильнее, и он схватился за неё. В этот день точно что-нибудь пойдёт не так. В коридоре раздался протяжный противный звон и глаза Евсея широко распахнулись. Нажимая "отправить", он никак не рассчитывал, что судьба настигнет его так скоро. Нервно дрожащими пальцами парень огладил золотистые кудри, растрепавшиеся от перекатывания по многочисленным подушкам и, шмыгая красным носом и кутаясь в одеяло, побрел навстречу неизбежному. Неспешно, оттягивая время, он надавил на дверную ручку входной двери, и та распахнулась с таким заметным в этой напряженной тишине скрипом. - Здравствуй, Евсей, - в дверях возвышался тёмный силуэт Севастьяна, а спустя секунду в квартиру протянули увесистый пакет, - ты действительно так плох? - Ох, право, не стоило, - Евсей принял пакет из рук друга, пытаясь не уронить с плеч тёплое тяжёлое одеяло, под которым, между прочим, к ужасу Евсея, были лишь медленно, но верно спадающие с узких бедер труселя, - вообще-то через порог нельзя ничего передавать, проходи скорее и я сделаю вид, что не заметил, - блондин нервно хихикнул. Кажется, Сева еще не успел прочесть сообщение и это радовало. - Это все предрассудки, - молодой человек наконец переступил порог и начал аккуратно стягивать начищенные чёрные ботинки. Евсий вдруг подумал, что Сева обязан летать над слякотью, других объяснений такой мистической чистоте туфель в середине февраля он найти просто не мог, - Зря ты не пошёл сегодня. - Ну, сам видишь, я не в лучшей форме, - парень потопал на кухню, шаркая тапочками. - Но если бы ты нашёл в себе силы и пришёл в воскресную школу сегодня, уверен, Господь подарил бы тебе облегчение недугов. - Севастьян, это всего лишь простуда, - Евсей поставил пакет на стол и нахмурился, но так, чтоб Сева этого не заметил. В пакете лежали апельсины, бутылка воды и три церковные свечки, - само скоро пройдёт. - Освящённые, - Севастьян уже снял верхнюю одежду и взирал на свои гостиницы через плечо друга, - обязательно умойся святой водой, и скоро болезнь как рукой снимет. - Спасибо, - Евсий вымученно скривил губы в подобии улыбки. - Ты не рад? - Севастьян вскинул брови в удивлении, но тут же нахмурил их, - ты знаешь, твоя матушка о тебе беспокоится. Моя рассказывала ей, что ты все реже посещаешь церковь и школу... - Ох... - Евсей устало утер лоб, - ты же знаешь, что без причин я никогда не делаю этого. - Мы все за тебя волнуемся, только и всего. - Спасибо, я... пойду умоюсь твоей водой. Евсей подхватил бутылку и направился в ванную. Прижимая упорно падающее одеяло локтями к телу, он открутил крышечку и набрал воды в ладонь. Из-за двери послышался звук пришедшего sms. - Да кто же это понаписывает, - проворчал Севастьян, - А, Билайн, ну конечно. О, и от тебя одно сообщение. Евсей чуть не выронил бутылку и замер, слыша бешеный стук собственного сердца. Почему он такой дурак? - "Когда ты приедешь, мой сладкий? Я так скучаю, пожалуйста, поторопись...". Евсей..? - Севастьян просунул голову в ванную и лицо его было весьма озадачено. - Пхаха кхе-кхе, - блондин нервно расхохотался и закашлялся, - это я так хотел, кхэээ-кхэ, пошутить. Ну, знаешь, 14-ое февраля, все такое. Глупая шутка, прости. - А, сегодня этот языческий праздник душевнобольных. - Влюблённых... - Да не важно. А я было подумал, что ты ошибся номером... Появление в твоей жизни девушки многое бы могло объяснить в твоём изменившиеся поведении. - Что, девушка? Какие глупости. Ты же меня знаешь. Я ещё духовно не дорос до брака. - Это точно. Но ничего, тебе нужно просто лучше стараться. Я помогу тебе чем смогу. - Поможешь-поможешь, а пока что, ты это, поставь чайник. Я прилягу, а то мне как-то поплохело. - Хорошо, как раз за чаем и поговорим о твоём поведении, - авторитетно заявил Севастьян и удалился на кухню. "Вот же ж черт!" - хлопнул себя по лицу Евсей и рухнул обратно на кровать. В его голове мелькнула мысль о том, что с таким упорством в обучении, расспросах и искренней верой во Всевышнего, Сева точно дослужится до каких-то высоких санов. Святой отец Севастьян, как звучит! Интересно каким бы он был? Самое главное, чтобы не пузатым дядей с козлиной бородкой и с сальным носом. Фу. Но сейчас парень был благодарен своей буйной голове за такие мысли, ибо не хватало еще своим стояком перед Севой светить, он тогда сразу всё поймет или начнет промывать мозг о том, что все прелюбодеяния грех и вообще "Бог всё видит!". А скорее всего и то, и то. Евсей еще вспомнил, что всё же "болеет", достал заныканную под простыней пачку перца и нюхнул. Только он засунул его обратно, как на всю квартиру прогремела очередь из чихов, а к ним и Сева с чайком подоспел. - Вижу, ты совсем плох, Евсей, - поставил парень две чашки с чаем и блюдце с мёдом на табуретку, - Надеюсь, чай на святой воде поможет тебе. - Да, спасибо, - взял свою чашку Евсей и немного отпил. Повисла тишина и она была какой-то гнетущей, напряженной, не такой как обычно, когда, например, они оба уставали от болтовни и просто занимались своими делами в присутствии друг друга. Севастьян порывался было несколько раз начать диалог, но почему-то сам себя же и останавливал. Евсий просто же залипал в стену напротив, периодически поглядывая на Севу и шмыгал носом для убедительности. Он думал о том, что жаль, что Сева правда так поддался всей этой православнутой мути, что ему идет его длинный нос с горбинкой и забавный зеленый оттенок в русых волосах, являющийся отсветом обоев. А еще он находил порывы своего друга заговорить, невероятно трогательными. Да, он просто пялился на Севу. Тот это конечно же заметил и решил спросить напрямую: - Евс, что происходит? Я сначала подумал, что у тебя жар, но теперь мне кажется, что не только в этом дело. Ты меня беспокоишь. - И ты меня. - Что? - Что-что, беспокоишь ты меня! Очень. Нравишься короче, не знаю... Был бы я бабой, то вступил бы с тобой в брак. И снова тишина. Севастьян ошалело смотрел на взъерошенного и краснеющего Евсея, но потом, что-то решив для себя, вернул своему лицу привычное состояние кирпича. - Ты же мужчина. Это грех. - Знаю, то есть, вот я не понимаю, как ты вообще можешь верить во всю эту херню? Это же просто какой-то доисторический комикс про супер-героев. Только в Супермена никто не верит, а Бог да, конечно, дайте два! И вообще, разве не Бог есть любовь? - Да, конечно, подожди, мне нужно кое-что принести с кухни, - криво усмехнулся Севастьян и скрылся за косяком. От него так веяло паникой, но Евсей не понимал, почему. Когда же Сева вернулся и из его суетливых движений на тумбочке появились свечи, молитвы, ладан и бутылочка со святой водой, Евсей всё понял и со всей силы ударил себя ладонью по лицу. Достижение "одержимость" разблокировано, блин. Блондин было хотел спросить у друга, мол, ты серьезно, но раком ползающий вокруг кровати с мелом Сева оправдал все его опасения. Евсей схватил провод от ноутбука, сыпанул перцем в лицо поднимающегося друга и повалил его на кровать. Какое-то время они боролись, но несмотря на физическое превосходство, Севастьян оказался придавлен и в последствии привязан к кровати. Он начал сразу же выкрикивать какие-то молитвы, но Евсею было на это плевать, он вошел в кураж. Ему очень доставлял вид беспомощного Севы, который так отчаянно пытался высвободиться. Евсею это всё уже порядком надоело и он навис над другом, прижав указательный палец к его губам. - Чччч... Сева-Сева, раз ты так хочешь, чтобы я был одержим, то, пожалуй, я побуду для тебя твоим личным демоном. Краснеющего парня охватила немая паника, что сподвигло блондина продолжить: - Сегодня ты искупишь все свои грехи, дорогой. И свечи ты принёс как раз в тему. Севастьян в последний раз подёргал связанными руками – бесполезно. Зажмурился, снова помолился – теперь уже беззвучно, только двигая губами, и открыл глаза с надеждой, что сейчас перед ним не окажется блестящих одержимостью очей его друга. Но Евсей всё ещё сидел на его чреслах и придирчиво осматривал почти пустую бутылочку елея в руках. Взял со вчерашнего крещения, что ли? – Мало, но на раз хватит. А то и на два, – прикусив губу и оттого слегка невнятно пробормотал Евсей, ни к кому, кажется, не обращаясь. – Евсей, смилуйся. Ты не в себе. Не гневи Бога, отпусти меня и ляг поспать. Утром тебе станет полегче, тогда и покаешься. Отец Никифор никому не расскажет, ты же его знаешь, а я – тем более. – Севастьян постарался придать голосу побольше убедительности, но это было сложно из-за сбитого дыхания. Евсей молчал и внимательно смотрел в его глаза. Севастьян решил, что тот прислушался и, может, ждёт, что тот скажет дальше, но стоило пленнику собраться с мыслями и снова открыть рот для дальнейших увещеваний, как Евсей, не отрывая взгляда, чуть приподнялся на его бёдрах и снова опустился, проезжаясь – потираясь – своим пахом о чужой. И протяжно, будто облегчённо, простонал. Севастьян подавился воздухом и почувствовал, как от лица отливает кровь. Причём отливает куда-то в направлении соединения его с Евсеем тел. Тот, будто заметив, а то и что-то почувствовав, мягко улыбнулся. – Ну вот, не так страшен чёрт, как его малюют, да, Сева? – Парень подмигнул и, опустив елей на кровать и, съехав задницей пониже к чужим коленям, стал расстёгивать послушнические брюки Севастьяна. Рубашка у того и так уже задралась во время борьбы и сделать это оказалось нетрудно, тем более, что сам Севастьян только напрягся и попытался вжаться поглубже в кровать – подальше от Евсеевских тонких пальцев. Но это было невозможно как минимум оттого, что жёсткий тонкий матрас не предполагал особой глубины. – Евсей, прошу... Но штаны были стянуты почти до колен, а нижнего белья не предполагалось, и Евсей уже ничего не слышал, лишь разглядывал сосредоточенно чужой член – едва полувставший, но всё-таки явно указывающий на небезразличие своего владельца к сидящему на нём молодому человеку. Член которого, в свою очередь, был виден через нижнюю рубашку и оставлял на тонкой белой ткани влажные пятна. Севастьян напряжённо замер и зажмурился. Хотел снова помолиться про себя, но привычные слова забылись, когда Евсей наклонился и легонько подул. Оставалось только всхлипнуть невольно и ждать, когда мучение закончится. Только вот были это муки совести, а не плоти — та ожидаемо поддалась искушению, особенно когда член оказался в тепле чужого рта. Севастьян от неожиданности распахнул глаза. – Евсей? – Ммхм? – Отреагировал тот и поднял горящие глаза, встретившись взглядами с Севастьяном. – Ты чего-то хотел? – Я хотел о тебе позаботиться, а ты... ты предал... ох. – Нормально изъясняться было тяжело, а ещё тяжелее было обвинять в чём-то того, кто сейчас ласково царапал бедро и втягивал щёки, стараясь сделать приятно. – Прости, но сейчас я сам хочу о тебе позаботиться, – выпустив теперь уже полностью налитой член изо рта и напоследок пару раз пройдясь по его длине языком, Евсей слегка приподнялся и, взявшись за полы своей рубашки, стянул её через голову, оставшись полностью голым. Оглядел собственную худую грудь и покраснел, чуть прикрыл глаза и бросил на Севастьяна смущённый взгляд из-под ресниц. Невинный румянец и неуверенность в этом взгляде странно сочетались с опухшими красными губами и полоской слюны от их уголка до подбородка. У Севастьяна от этого зрелища заболело что-то в груди. Евсей же, переборов смущение и снова начав излучать уверенность напополам с безумием, отыскал закатившуюся под простыни бутылочку и вылил немного елея себе на ладонь и вытянутые пальцы. Горячо подышал на масло несколько секунд. Склонился над Севастьяном, уперевшись второй рукой и встав на четвереньки, завёл ту, что в елее, за спину и начал ей что-то делать. Видимо, не очень приятное, потому что закусил губу и чуть страдальчески нахмурился. Севастьяну было не легче, собственный член требовал внимания, да и совесть не утихала. Но он молчал и беспокойно следил за выражением лица и движениями Евсея, не понимая, чего ждать дальше. В какой-то момент тот издал сначала короткий и удивлённый, а потом долгий и довольный стон, и, будто нехотя выставив руку снова вперёд и сев обратно на Севастьяновы бёдра – обнажённые их члены теперь были близко-близко, но всё ещё не соприкасались, – налил на ладонь ещё елея и, сжав её вокруг члена Севастьяна, несколько раз провёл по нему рукой. Потом то же самое повторил со своим, да там и оставил. Приподнялся на коленях и продвинулся вперёд. Другой рукой аккуратно взялся за чужой член и, направив, куда ему было нужно, стал медленно опускаться, погружая его в свой зад. – Евсей. – Выдохнул-простонал Севастьян, и это даже не удалось произнести с удивлённой, вопросительной интонацией. Только утвердительно, окончательно и бесповоротно. Согласие Евсею дала скорее непорочность и желание избавиться от этой непорочности Севастьяна, чем его здравый рассудок. – Стоит как камень, - на выдохе (стоне) произносит разомлевший и отчаявшийся Севастьян, на очередном движении пассива добавляя: – Прости меня, Боже. Евсей запрыгал на члене партнёра, словно на батуте летним днём, сопровождая каждый скачок коротким "Господи, как хорошо!". Севастьяна, как батюшку, крайне напрягало такое муз. сопровождение. Ведь это являлось непосредственным обращением к Господу Богу и можно приравнивать к греху. Хотя, что...таить, Севастьян сам чуть-чуть пригрешил. По крайней мере, крестить детей и читать молитву будет стыдно. – Развяжи... Мне руки... И на этих словах Евсей будто завис. Соревнование по самому большому количеству прыжков на фаллосе Святого Отца, которого полчаса назад ты привязал к кровати в своей квартире после крещения, вдруг приостановилось. Спортивный инвентарь неожиданно для самого себя даже огорчился. Вроде как изнасилование прервал, а вроде... Член-то все ещё стоит! – Так есть шанс, что ты разорвешь мне попу, сдашь дядям полицейским с маленькими пиписьками и большими животами, а потом убежишь. А я не хочууу... Полный детского непринуждения стон вот никак не сочетался с абсолютно обнаженным, покрытым каплями пота, телом, стоящим колом половым органом, измазанным смазкой и елеем, а также припухшими губами с остатками слюны. Если так посмотреть, Евсей вообще везде мокрый... А вроде в постели сейчас два мужика. С толикой безумия во взгляде и дрожащими руками, Евсей окончательно слез со своего предмета обожания и через непроглядную тьму помещения потянулся к прикроватной тумбочке, откуда изъял парочку интересных игрушек совсем не для детей. Севастьян, взглянув только на тридцатисантиметровый фаллоимитатор, крупно вздрогнул и снова начал читать молитву. Евсей в порыве страсти как-то заикнулся о "поменяемся ролями"... Вернулся Ев быстро и снова уселся сверху. Что не удивительно, не с пустыми руками - между указательным и большим пальцами болталось достаточно широкое колечко. И, к сожалению, Севастьян знал ему предназначение, из-за чего на глазах чуть не навернулись слезы. Сколько же будет длиться эта ночь?.. – Не надо... - молитвы не помогли и Севастьяну уже кажется, что он станет атеистом. – Надо, Сева, надо. Довольный, как мартовский кот, Евсей защелкивает то самое колечко на основании члена своего партнёра под его же жалобные всхлипы, а после... После все повторяется: крепкий член церковнослужителя оказывается в растянутом горячем нутре своего насильника, своего крестиника, а на уши давит целый оркестр стонов и вздохов радостного Евсея. Хочется кончить с этим делом, кончить окончательно и, одевшись, уйти. Далеко, в буддисты. Севастьян закрыл глаза, не желая больше нагло облапывать взглядом Ева. Смотреть особо не на что, однако бусинки сосков и нуждающийся во внимании орган не могут не зацепить. Однако руки Севастьяна связаны, а Евсей итак кажется доволен. Более чем. Евсей снова застывает. И тянется, медлительно долго, в сторону той самой срамной черной игрушки. – Ну, что, Святой Отец, - говорит он Севастьяну, размахивая членом в разные стороны, - будем изучать твои глубины. Эти сладкие мучения длились ещё долго. Евсей наслаждался сомнениями и мольбами священника, издевательски хохотал и облизывался, наблюдая, как похоть восторжествовала над целомудрием и сдержанностью. - Я ещё обязательно приду послушать тебя на проповеди, Святой Отец, - говорил он, выпроваживая свою жертву из квартиры. Евсей постарался забыть своё обещание тут же, ведь уже через два дня он должен был уехать в другую страну на неопределённый срок. Его дела не терпели отлагательств, да и всё, что хотел сделать здесь, он закончил. Он как будто по привычке посещал разные церкви, будучи заграницей, но всё это были всего лишь церкви – места, куда люди приходят молиться, венчаться, крестить детей и отпевать усопших. Евсей наблюдал за этими ритуалами и не понимал, зачем люди проходят через всё это. Неужели и Сева видит в этом какой-то смысл и так искренне боится его утратить? Евсей вернулся на родину через два года. Ему пришлось потрудиться ради того, чтоб его жизнь наладилась, и в ближайшем будущем у него не было никаких проблем. По дороге на такси из аэропорта стоило ему только увидеть за окном купола знакомого храма, он понял – ничего не забыто. В нём всё ещё живёт эта одержимость, он снова хочет завоёвывать эту запретную любовь, издеваться и глумиться, уничтожая души и вознося на вершину потребностей плотские утехи. Не задумываясь, он бросил дома вещи и едва ли не бегом поспешил в церковь. Священники, встретившие Евсея как-то странно переглянулись, когда тот спросил о Севастьяне. - Не там ты ищешь. Нашего брата давно уже здесь не было. Господь не в силах был помочь ему одолеть недуг, что повредил его разум. Евсей бы так и не понял сказанных ими заумных слов, если бы после они не подсказали, что Севастьян долгое время находился в местной психиатрической больнице, а два месяца назад его выписали. На счастье Евсею дали адрес, по которому теперь он был зарегистрирован. Он даже не заметил, что целый день промотался от места к месту: на улице стемнело, когда он, наконец, добрался до нужного дома. Домофон открыли не спрашивая. Дрожащей рукой он едва не промахнулся по нужной кнопке в лифте. Сердце замерло, когда в замке повернулся ключ. Человек, встретивший его, был едва ли похож на прежнего Севу. Заросший, в потрёпанной домашней одежде, с совершенно пустыми, ничего не выражающими глазами. - Евс? – хрипло спросил он и вдруг скривился в ухмылке, - я знал, что ты когда-нибудь ещё придёшь ко мне! Евсей почувствовал резкий запах перегара. Севастьян махнул рукой, приглашая его войти. На пустой кухне стол был сервирован недопитой бутылкой водки, покупным салатом и двумя кусками хлеба. - А чего на кухню-то? Пошли сразу в комнату! – Севастьян схватил его за руку и потащил по коридору. Спальня выглядела более-менее прилично, кровать большая и мягкая – это Евсей почувствовал, когда его толкнули прямо на неё. До этого такой равнодушный взгляд резко вспыхнул. Севастьян повторил: - Я знал! Знал, что ты когда-нибудь обязательно вернёшься! – он подошёл к комоду и начал доставать и швырять Евсею самые разнообразные игрушки интимного назначения в каких-то невероятных количествах, - я подготовился, смотри, это всё для тебя! - Сева… что это?! – закричал, отмахиваясь, испуганный Евсей, - что с тобой такое произошло? - Со мной? – он остановился и обернулся, - со мной всё хорошо. Я болел, но сейчас здоров. Я ждал тебя всё это время. Ты ведь тоже скучал! Да, правда же? Евсей только беспомощно кивнул. Он был не в силах поверить в то, что видел перед собой. Севастьян накинулся на него и хотел уже было, заковать его в меховые наручники, но Евсей смог выкрутиться: - Стой! Что ты делаешь? Сева? С каких пор ты вдруг сам на меня набрасываешься? Это же грех или как там его? Бог вроде такого не прощает... - Бог?! - Севастьян изменился в лице, голос его вдруг злобно загремел, - какой нахрен ещё Бог?! Это всё ложь, и я больше ни на минуту в неё не поверю! Да, Евс, ты прав, что-то со мной всё-таки случилось. И бог не уберёг меня от этого, и я сам себя уберечь не смог. Стоило мне только остаться наедине с тобой - и всё - я как будто ослеп. Где тогда был мой бог? Почему он не показал мне путь истины? Почему в конце-то концов меня никто ещё не наказал за мои грехи!? А потому что не было никакого греха. Я тебя хотел. Я стал одержим, и что такого? И даже сейчас: я ничего не боюсь! Давай же, раздевайся, Евс, - Севастьян стал резко стягивать с себя одежду и продолжал кричать, - станем единым целым, как тогда. Плевать - кто сверху, кто снизу, - просто пусть нам будет охуительно хорошо, и ничего не сможет нас остановить! Евсей боялся и не знал, поддаться или лучше бы бежать из этого кошмара. Эта речь была явно круче всех проповедей, которые бывшый священик когда-то читал. Всё же инстинкт самосохранения вырвался вперёд: он вскочил с кровати и бросился в коридор, но Севастьян поймал его за руку. Несколько минут они боролись в узком проходе, пока Евса не ударили головой прямо об угол. В глазах потемнело и он свалился без чувств. Он очнулся и понял, что находится всё на той же мягкой постели, полностью раздетый, прикованный за руки к кровати, зато с заботливо перевязанной головой. Севастьян сидел рядом: - Проснулся, наконец. Знаешь, я любовался твоим телом, пока ты спал. Ты прекрасен, как ни крути. - Отпусти меня! – Евсея одолело истерическое состояние, он стал дёргать руками, дыхание сбилось, страх медленно наполнял его. - О, нет. Ты же понимаешь, что всё не так просто. Теперь ты моя игрушка, которую я буду соблазнять и искушать, пока она так же не впадёт в одержимость. И я добьюсь этого, ты захочешь меня такого, какой я есть сейчас! Ты не видел того кошмара, что пережил я, когда ты пропал, ты не видел, как я орал и рвал на себе рясу посреди церкви, как меня скручивали и одевали в смирительную рубашку, ты этого не видел! Но ты это почувствуешь. И твоё счастье, Евс, если ты не сойдёшь с ума от этого искушения, и мне не придётся сдавать тебя в дурку. Согласись – всё это справедливо. Бог наставляет людей на путь смирения и всепрощения, но я больше не верю в бога. Изначально – это твой путь, Евс, и считай, что я к тебе присоединился. Евсею нечего было ответить. Он понимал, что Сева прав. Пусть это и можно будет выдать за изнасилование, избиение и что-нибудь подобное, в уголовном кодексе полно названий, но ни гражданский суд, ни психиатры, ни исповеди перед богом не помогут ни одному из этих двоих. Их больные умы и души они теперь смогут вылечить только сами. Возбуждения не было, только страх, отчаяние и осознание неизбежного. Евсей закрыл глаза и мысленно попросил, чтоб хотя бы его тело вспомнило былые времена и помогло ему, ведь желания плоти – единственное, что в них не изменится.