Свет и тьма

Луна проникла в комнату щупальцами призрачно-тусклого света. Здесь все казалось призрачным — белые башни дворца, виднеющиеся за окном, кварцевые деревья в пустыне и даже сам дворец — призрак ночи в пустом мире. Лунный луч падал на кровать, выхватывая из тьмы лицо — мертвенно-белое, и волосы — тоже белые. Белый и черный. Белый цвет волос и черный — шелка на постели. И тишина. Только мерное, чуть хрипловатое дыхание. В комнате был еще один человек, скрытый от всех, и только край лунного луча подсказывал, набрасывая контур, как если бы это был рисунок: спадающая на лицо прядь, поднятый воротник, контур руки — все остальное было скрыто во тьме и едва угадывалось. Человек на постели приподнялся, нарушая идеальную гармонию тьмы и света, закашлялся… и снова обессиленно упал на подушки. - Знаешь, давно следовало вот так… это так просто — согласиться, - сидящий в кресле наконец заговорил, и его голос был таким же мертвым, как окружающий их мир, несмотря на глубокие бархатные ноты и завораживающую интонацию. - Ты себя чуть не угробил. - Неужели ты заботишься обо мне? - со смешком ответил тот, что лежал на постели. - Тогда тебя следует бояться. - И ты боишься? - человек встал из кресла и начал снимать одежду. - Что ты хочешь сделать? - Лечь в кровать. Это же моя комната, - холодная улыбка. Еще одно движение — и вот уже они оба под одеялом. - Слушай, ты… невозможен. Айзен! - Укитаке. Молчи. Айзен зажал его рот рукой. Другая рука скользнула под одеяло, осторожно поглаживая, нежно, тягуче… - До чего ты довел себя! Ты мог бы властвовать всеми, тебе стоило только поманить пальцем, а ты… Айзен осторожно убрал руку, Укитаке резко выдохнул, невольно прижавшись к владыке. Тот улыбнулся и воспользовался этим, чтобы сделать объятия еще крепче. - Я не хотел власти. - И сейчас не хочешь? - слабый лунный свет позволял увидеть хитрый огонек в глазах Айзена. - Зачем тебе это? - Ты — свет, я — тьма. Как думаешь, кто из нас победит? - вкрадчиво спросил Айзен, ловким движением лишая Укитаке возможности пошевелиться. - Хочешь сгнить в своей камере? - Хочу в Угендо. - Э нет, так не пойдет. Забудь Угендо. Забудь Сейрейтей. Ты принадлежишь мне. - Почему? Айзен только вздохнул. Ночь была прекрасна, и не хотелось тратить ее на пустые объяснения. Он выпустил Укитаке, но тот не отстранился, не ушел — все так же лежал под черным шелком айзеновой постели. В луче лунного света он был похож на вырезанный из кости портрет самого себя — тонкие черты лица в лунном свете казались совсем резкими, и волосы… Айзен протянул к ним руку, пропустил шелковистые пряди сквозь пальцы. - Потому что теперь ты моя игрушка. Ты не захотел власти, значит, ты будешь игрушкой, — и Айзен резко схватил Укитаке за руки, прижав его к кровати, наклонился, обвел контур бледных губ кончиком языка. - Ты прекрасен. Осторожное движение языка на чувствительной точке за ухом. Непроизвольный смех и улыбка Айзена. Он жадный. Он всегда был жадным, и сейчас — целует так, словно пьет последний раз в жизни. Легкий стон — и не понять, чей. - Лежи. Айзен выскальзывает из-под одеял, поднимает свой пояс, возвращается назад. - А теперь… - красная лента пояса обхватывает руки Укитаке, которые тут же оказываются привязанными к спинке кровати. Айзен откидывает одеяло. - Вот так мне больше нравится, - плотоядно улыбается он. - Моя игрушка от меня не убежит. Одеяло больше не мешает лунному свету освещать лежащее на кровати хрупкое, но сильное и красивое тело - оно выделяется на черных простынях. - Все в этом мире мертво, - продолжает Айзен, прикасаясь к груди Укитаке, затем осторожными, нежными движениями спускается вниз, чутко лаская так, что не стонать не выходит, а затем резко обхватывает его член ртом. Стон. Нежные движения языка… от смущения Укитаке краснеет, но в лунном свете это незаметно. Удовольствие накрывает жаркой волной. Это необычно. Не так, как раньше. Снова стон. Луна не меняет своего положения на небе. Укитаке смотрит в окно на мертвый мир, и только его тело живо. Его тело горячо, кровь пульсирует и согревает, и это мучительно прекрасное чувство. Но вот все прекращается — несколько сладостных спазмов, потом один сильный, и он понимает, что изливается прямо в рот Айзену, но видно, что тот улыбается и облизывается. - А ты? - Помнишь, что ты — моя игрушка? Так давай поиграем. - Айзен шарит под подушкой, достает оттуда небольшой изящный кинжал, ярко блеснувший в тусклом лунном свете. - Хочешь проверить, насколько он острый? Айзен проводит кончиком кинжала по груди Укитаке. - Я когда-то преподавал каллиграфию… Что будет, если я преподам один урок прямо сейчас? - Айзен смотрит в расширившиеся глаза Укитаке, пытаясь найти там ответ. Не находит. - Ты такой бледный, - говорит Айзен, - прямо как лист рисовой бумаги. Но я это исправлю… Иероглиф «любовь» будет уместен, как ты думаешь? Не дожидаясь ответа, он проводит кинжалом по распростертому телу. Капелька крови набухает там, где только что прошло лезвие. Айзен слизывает ее языком. - М-м-м… Какой ты вкусный! - он завершает иероглиф и осторожно целует свое произведение. - Вот теперь ты мой. Навсегда. - Я хочу, чтобы ты тоже носил такую метку, - парирует Укитаке и выразительно дергает связанными руками. Айзен удивленно поводит бровью, но развязывает руки. В ту же секунду он оказывается распластанным, и уже его руки привязаны к спинке кровати. - Какой иероглиф тебе написать? - интересуется Укитаке. - Может быть, «мучения»? Или «смерть»? - Напиши «защитник», - язвит Айзен. Укитаке улыбается. - Ты знаешь, что я могу тебя убить? - Но не сделаешь этого. Ты слишком светлый. Будешь потом мучиться. Голос совести сведет тебя с ума. Укитаке откидывает кинжал. - Нет уж, бери в руки. Вонзи мне в сердце. Убей. Я хочу знать, что ощущаешь, когда металл входит в плоть, как течет кровь и холодеют руки. Последний звук, что я услышу — это будет твой голос, и последнее, что я почувствую — твой поцелуй… - Извращенец! Хохот Айзена взрывает тишину. - Ты попался? Из меня хороший актер, верно? - в его глазах пляшут чертики, это видно даже при лунном свете. - Но давай, ставь уже свою метку. Укитаке снова берет кинжал. Взгляд Айзена гипнотизирует и рука Укитаке послушно выводит иероглифы. «Десять», «четыре»… еще один. Порезы набухают, и Укитаке осторожно собирает кровь ладонью, затем слизывает. Имя горит кровавыми порезами на груди его любовника. - Вот теперь сразу видно, кто чья игрушка, - смеется Укитаке. - Я могу держать так тебя сколько угодно привязанным к кровати. И буду учиться каллиграфии прямо на тебе. Справедливо? Айзен только улыбается. - Они тебе не поверят. Эспада. Не примут за своего. - Хочешь проверить? - теперь Укитаке ложится рядом, а тело Айзена освещено луной. Укитаке треплет волосы Айзена — густые и жесткие, проводит пальцами по контуру его губ… - Почему ты мне это позволяешь? - Догадайся сам, - ухмыляется Айзен. Укитаке только хмурится. - Тебе все равно не видать твоего Угендо. Иди куда хочешь. Все равно никто из них не откроет тебе Гарганту. Даже если ты выйдешь из Лас Ночес, ты останешься здесь. - Я понимаю. Не понимаю другого — зачем. - Укитаке. Все-таки ты заносчив. Тебя все настолько обожают, что одного человека ты просто не заметил в этой толпе. А это опасно — не замечать чувства других. Опасно не прислушиваться к желаниям… - Айзен посмотрел на свое недавнее творение. - Так ты… - глаза Укитаке распахнулись от удивления. - Почему ты не сказал мне еще в Готее? - И огрести от твоего дружка? Нет, спасибо, - фыркнул Айзен. - Зато здесь ты в моей власти. - Ты привязан к кровати, и еще говоришь о власти? Укитаке встает, осторожно накрывает Айзена одеялом. Ночная темнота почти скрывает контуры его фигуры, но видно, как он подбирает одежду, надевает ее. - Немного непривычно. Но удобно. Зеркальное отражение показывает высокого беловолосого человека в белой же одежде с черной окантовкой по краю. Высокий стоячий воротник и развевающиеся полы плаща придают облику некую царственность. - Возьми в шкафу запасной пояс, - подсказал Айзен. - И причешись. Укитаке последовал этому совету, завершив костюм широким красным поясом и немного прибрал волосы. Сначала заправил в хвост, но подумал и оставил их рассыпаться по плечам. - Слушай, отпусти меня, и я покажу тебе кое-что. Правда. Я не обманываю. Дам тебе все, что ты захочешь, если останешься со мной. Даже позволю ненадолго вернуться в Сейрейтей, проститься с друзьями. - Зачем ты это делаешь? Что покажешь? - Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя моим пленником, - голос Айзена ласковый и обволакивающий, но глаза по-прежнему холодны. Укитаке недолго размышляет, кивает и развязывает его руки. Тот разминает запястья какое-то время, затем встает, одевается в одежду Укитаке — черное шикахушо, и улыбается. - Совсем как в старые времена, да? Они вместе выходят из спальни и направляются к потайному коридору. - Я думал, ты поведешь меня в главный зал и усадишь на трон, - смеется Укитаке. - Ну знаешь, правитель на день и все такое. - Мне понравилось твое обещание держать меня связанным в спальне, - многообещающе шепчет Айзен. - За хорошее поведение игрушку полагается наградить. Укитаке вздрагивает — все-таки он никогда не узнает этого человека… Но вот они выходят в большой темный зал. Он совершенно пуст, только в центре находится небольшая мраморная колонна. - Подойди, - повелительно сказал Айзен и протянул руку к колонне. Та разделилась на несколько блоков, которые раскрылись веером, показав содержимое — блестящий камень бледно-сиреневого цвета. - Это Хогиоку. Видишь, я доверяю тебе, — хитро улыбнулся Айзен. "И после этого ты точно не сможешь уйти отсюда" - добавил он мысленно. Камень вспыхнул, и черные щупальца стали обвивать протянутую к нему руку Айзена. Он взял руку Укитаке и накрыл ей свою, держащую камень. Их ладони слились — и не высвободиться, если захочешь. Камень засиял ярким устойчивым светом. - Хогиоку пробудился, - выдохнул Айзен. - Никогда бы не подумал, что в тебе столько реяцу. Тело Укитаке обволокла черная тьма — не только пальцы, а полностью. Живая тьма. Как будто что-то переплавлялось внутри. Короткий взрыв, и Айзена отбросило прочь. Он удивленно наблюдал, как Укитаке согнулся от кашля, и это была не кровь, он как будто избавлялся от чего-то… от черноты, но не тьмы Хогиоку, а чего-то неизвестного. Айзен мог только смотреть, как одна тьма замещалась другой. Через некоторое время все прекратилось, вот только ниша в колонне была пуста. Укитаке прикоснулся к колонне, она закрылась. Медленно повернулся, и Айзену оставалось только молча смотреть на творение рук своих, и по ярко-фиолетовым глазам Укитаке он понял, что произошло... - Ну и ну! Если ты думал, что это поможет тебе сбежать, то таким тебя точно не примут, - усмехнулся он. - Потрогай свое лицо. Укитаке провел рукой по лицу. Действительно, ощущалось какое-то неудобство, как будто часть лица слегка онемела. Под рукой он отчетливо почувствовал кость маски. - Что ты сделал? - голос Укитаке сорвался, хаотичное движение рукой оставило светящийся след в воздухе, и этот свет хлестнул по колонне и рассек ее пополам. - Пойдем назад. Чем больше ты злишься, тем оно быстрее. Пустофикация. - не дожидаясь дополнительного вопроса, сказал Айзен. - Теперь-то уж ты точно моя игрушка. - Могу поспорить, - Укитаке раскрыл шикахушо Айзена и провел рукой по его груди. - Помнишь, чье имя здесь написано? А теперь мне пора. Ты сказал, Эспада не примет меня? Я обязательно сделаю так, как тебе понравилось… - он схватил Айзена за руку. - Но позже. Они пришли в зал заседаний. Укитаке мельком кивнул уже собравшимся там, проигнорировал удивление бывших шинигами и сел во главе стола. - А теперь, моя дорогая Эспада, обсудим наши дела. Айзен впервые за все время не сидел за столом, а стоял за спиной, возле кресла — рука Укитаке крепко держала его руку, напоминая о произошедшем этой ночью и пытался понять, где он просчитался, что его воины, которых он так тщательно отбирал когда-то, оживленно беседовали с «Джуу-сама». Уэко Мундо ожидали большие перемены.