***
«Год! Это было… просто», — сказал он, и эти слова до сих пор стучат в моей голове крошечным надоедливым молоточком. Он отчеканивает каждый звук. Опять и опять. Это. Было. Просто. Резко опускаю голову и зажмуриваюсь. Нет. Никогда и ничего не было просто. Не было просто молчать, когда слова так и рвались наружу. Не было просто мириться, что он всегда брал верх. Не было просто отводить взгляд и подниматься на сцену, когда так хотелось сидеть и смотреть в его зелёные глаза. И совсем не просто последние два месяца просыпаться посреди ночи, смотреть в зеркало и пытаться понять, правда ли всё так плохо и когда всё начало рушиться. Может, я себя просто накручиваю? Как обычно. «Да, наверно, это я, — приходят мысли. — Ведь всё выглядит отлично. Он отличный». Я верю этому всего мгновение, а потом понимаю, что опять обманываю саму себя. Всё иллюзия, держать которую бесполезно — она вот-вот распадётся, и от осколков станет ещё больнее. Глубоко вдыхаю и впиваюсь ногтями в локти, представляя, что так впивается стекло. Руки дрожат, и мне опять холодно. Я медленно возвращаюсь в кровать. Смотреть в зеркало дольше нет сил, потому что я всё ещё не могу понять, кого в нём вижу. Мне казалось, что всё происходит правильно и естественно. Волосы, музыка… Но глаза открылись, и я поняла, что движусь в никуда. Я разбита, потеряна, и даже не знаю, кто я сейчас? Уж точно не та, кем хочу быть. Простыни холодные, и ноги мёрзнут даже под одеялом. Я пытаюсь обнять себя сильнее, сильнее укутаться. Хочется, чтобы обнял кто-то другой, но я гоню от себя эти мысли. В конце концов я уже всё решила. Так не может продолжаться. Я должна… Должна. Но это сложно, потому я всё ещё чувствую его рядом. Я хочу чувствовать безразличие. Уверена, это всё, что чувствовал он последние месяцы. Но вместо этого у меня перед глазами проносится то, что нужно было бы выкинуть из головы…***
«Тейлор Свифт?.. М, нет, она не мой типаж». Я усмехаюсь, вспоминая это интервью, и смотрю на фото в его инстаграме. «Поздравляю мою прекрасную девушку». Нет, я совсем не его типаж. Мы не какие-то «типажи», мы — родственные души. Мы — те самые противоположности, которые притянулись и должны быть вместе. Поэтому нам так хорошо. Он идеален. Он то, чего я всегда хотела. С ним можно носить каблуки. Он всегда интересуется моей работой. Он грозится засудить всех, кто посмеет сказать что-то о нашем расставании, и готов наброситься на любого, кто скажет что-то не то в мою сторону. Он не любит кантри, но готов ради меня провести целую ночь на концерте моего любимого исполнителя. — О мой бог! Кенни Чесни! Ты серьёзно?! — он держит именные пригласительные. Он смеётся, и это — лучший звук в моей жизни. — У тебя лицо, прямо как на премиях. Я думал, ты так делала специально. Так начинается вечер. Продолжается он объятиями в толпе зрителей, когда его руки обвиваются вокруг моей талии, а мои — вокруг его шеи. Я кричу песни весь концерт, до хрипоты. Он улыбается мне и немного смущается из-за того, что все хотят сделать фото. Он не любит публичность, и позже мы решим, что не будем выставлять на показ всего, но сейчас, в этот самый момент, пусть все знают! Какая разница? Когда концерт кончается, мы выходим через заднюю дверь клуба. Он открывает дверь, помогая мне сесть в машину, садится сам и, барабаня пальцами по рулю, спрашивает: — Куда едем? — К тебе. Он не задаёт вопросов — просто давит на газ.***
В его машине выключено радио. Он хочет поговорить, но не может найти слова и оттого лишь сильнее сжимает руль, словно хочет его сломать. Последние два месяца мы постоянно ссоримся. Он сказал, что год прошёл легко, но, видимо, год — наш максимум, потому что чем дальше, тем сильнее жизнь идёт под откос. Я пытаюсь убедить себя, что мы справимся, что у всех бывают сложности, но стоит в это поверить, как что-то случается. — Что не так в этот раз? — наконец спрашиваю я. — Ты серьёзно не понимаешь?! — он резко тормозит и бросает на меня злой взгляд. — Тебя видели с ним! Все видели! И там была куча фотографов! — Это просто танцы! — я скрещиваю руки на груди и отворачиваюсь. Делаю глубокий вдох, чтобы не закричать. Он ревнует и ревновал постоянно. Ко всему. Ко всем. Даже к Эду, когда я приглашала его с нами на ужины, хотя тот не давал ни малейшего повода. — Хватит! Ты ревнуешь к каждому столбу! По-твоему, я не знала, что там были фотографы? Думаешь, я бы танцевала с Томом у всех на виду, если бы хотела, чтобы ты не знал о наших «отношениях»? Не говори, что считаешь меня способной на такое. Ты ведь не думаешь, что я с тобой только ради… имиджа? — выплёвываю слова ему в лицо. Щёки горят, противно до ужаса. Горечь, неприятный осадок в душе. Он смотрит на меня дикими, злыми глазами, а потом резко отворачивается и нажимает на газ. Я сглатываю. Слёзы душат, я надеваю солнечные очки и до боли впиваюсь ногтями в ладони. Всё движется в тупик, я чувствую это.***
Болит голова. Кто-то словно сжимает виски, стремясь раздавить мою голову. Может, так было бы лучше… Может, тогда бы я не думала, раз за разом прокручивая всё, что было между нами. Обезболивающие не помогают. Я просто лежу на диване и не могу ни заплакать, ни прекратить страдать. Всё рвётся, рушится прямо на глазах. Комната плывёт, а телефон разрывается от звонков и СМС. Я отключаю мобильный, закрываю глаза и утыкаюсь лицом в подушку. Боже, дай мне просто забыться и уснуть!***
Всё вокруг искрится. Музыка пульсирует под кожей, дыхание перехватывает. Я тянусь рукой к силуэту в самом центре, и больше мне не нужен никто в этом мире. Пока вертится калейдоскоп на экранах, пока голос Рианны обволакивает, а биты заставляют сердце биться в такт — в те моменты я снова чувствую себя девушкой в толпе. Девушкой, которая во все глаза смотрит на того парня на сцене, потому что безнадёжна влюблена. Она счастлива, и для неё существуют лишь блеск вокруг него и музыка. Ни одна песня не была такой близкой, как та, что звучит сейчас. Это наша песня. Только наша, несмотря на то, что её слышат и слушают все вокруг. Я подпеваю, потому что знаю все слова наизусть. И плевать, что все смотрят. Он знает, что я здесь только ради него. Только ради этой песни. И он играет её для меня…***
Я с удивлением открываю глаза и смотрю на электронные часы. Прошло несколько часов. «Услышал», — замечаю про себя и понимаю: голова не болит. На душе пустота и апатия. Дымка сна постепенно тускнеет, блёстки калейдоскопа осыпаются на ковёр гостиной. Я медленно поднимаюсь с дивана и иду на кухню. В холодильнике должна стоять бутылка недопитого вина, которое, кажется, мы начали с ним вместе. Прикусываю губу и думаю, хочу ли я пить именно это вино. «Ой, да ладно. Нельзя бойкотировать что-то после расставаний! Да и может быть, это то, что мы пили с Карли!» Убеждение работает, и уже через пару минут я возвращаюсь на диван, держа бокал. Смотрю на мерцающий автоответчик и задумчиво прикусываю губу. Вряд ли это что-то важное, но я всё же нажимаю кнопку. «Тейлор, возьми трубку!» Его голос взволнован. Я хмурюсь и переключаю на следующее сообщение. «Тейлор, нам нужно поговорить! Это правда важно!» «Тейлор, мне жаль, я не должен был это говорить… Перезвони, пожалуйста». Поток сообщений заканчивается, и я снова понимаю, что внутри пустота. Слишком тяжёлая и гнетущая, словно с корнем выдернули часть меня. Ту часть, которая была им. На её месте — зияющая чёрная дыра, холодная и необъятная. Она не кровоточит, и можно притвориться, что её и нет вовсе, но я не хочу врать себе. Просто на всё нужно время. Я медленно выдыхаю, и только тогда, наконец, по щекам начинают течь горячие слёзы, а губы растягиваются в горькой улыбке. Всё, чего я хотела, сидя ночами в холодной постели и мучаясь от бессонницы, — безразличие. Я его получила. Мне не больно — мне пусто и страшно, но, кажется, что за последние полгода это — единственный раз, когда я дышу свободно.