one day i wish i could

- Ты помнил меня тогда, когда мы встретились? Тихий голос отдается на корках сознания, где-то глубоко под ребрами в зарытой давным-давно коробке с лаконичной пометкой "не открывать". И он честно не пытался и не рвался этого сделать последние несколько лет. Все прошло, все закончилось... Все оборвалось, точнее будет сказать. Его детская мечта о светлом будущем перевернулась вверх ногами одним лишь вечером, одним лишь мгновением. Это то самое чувство, когда у тебя есть все, а потом ровным счетом ничего. Только разбитые осколки то ли сердца, то ли целой жизни. Ночи тогда казались адом, а дни едва ли напоминали спасение. Он помнил только о том, как это больно - терять. И о том, что ему это больше не нужно. Не нужен человек настолько близкий, что выдрать его из себя, не растерзав себя до последнего кусочка, просто невозможно. У Чонгука слишком много теплых воспоминаний, слов, фотографий. Он сделал для этого отдельную папку на рабочем столе, которую спрятал в миллионы других. Чтобы не маячила перед глазами, чтобы не заставляла болезненную темную прошлую часть его жизни всплыть заново перед глазами. Он не берет в руки телефон больше так часто, только по необходимости, а остальное время: вчитывается в собственный почерк, забывается в песнях, словах, которые, конечно, сведутся туда, куда он не хочет. В те самые уголки его памяти, от которых останутся следы на белой бумаге. Чонгук думает, что идет уже третий год, а легче не становится. И все его улыбки, попытки, старания - маски, чтобы не согнуться от отчаяния. Заходя на кухню, он провожает взглядом своего маленького питомца, кличку которого он озвучивает с трудом и под давлением, улыбается ей - да, это именно она - а после тянется руками к створкам верхних шкафов. Где-то здесь небольшая упаковка таблеток, от которых боль в сердце становится немного тише и не пробирает до самых костей. Одна. Глоток. Вторая. Глоток. Чонгук жмурит глаза плотно и выдыхает рвано секундой спустя. В горле ком плотный и, увы, не из таблеток. Тысячи не озвученных, написанных, фраз в голове. И последняя, от которой ноги обязательно подкосятся, но он устоит, зацепившись побелевшими пальцами за край столешницы. "Заботься о себе, прошу, несмотря ни на что. Твое здоровье мне важнее всего." Чонгук живет этим, живет буквами в каком-то давно ушедшим вниз диалоге и просит зеленую иконку на фото мелькнуть, хотя бы на секунду. Хотя бы узнать, что жив здесь не только он. Но, конечно, этого никогда не происходило. Ни вчера, ни сегодня, ни завтра. Ни годы спустя. Этот день впился в память слишком крепко, чтобы отпустить то, чего отпускать совершенно не хотелось. Он берет на руки маленькое создание рядом, что дергает за штанину и идет в комнату, прижимается ненадолго к двери и отсчитывает до десяти. Нет, до восемнадцати. Так проще. Еще немного больно, но таблетки знают свое дело и не бегут за его эгоистичной натурой "помнить". Потому что легче забыть, но выполнить это сложнее, чем кажется или даже звучит. И в темноте очередной ночи, Чонгук жмурит глаза от фар, проезжающей мимо машины, и чувствует влагу на их уголках. Давно этого не было. Давно эмоции не брали полный верх над ним. Давно он не лез туда, куда обещал себе сам не лезть. Не пытаться. Забыть. Но руки сами, дрожат, роняют телефон и в голове какой-то слишком идиотский план. Он не думает, что решится, не думает, что это может быть где-то не в кинофильме или пресловутом аниме, которое он тоже забросил, как и все, что могло его связать с той утратой, которую не смог перенести. Чонгук копошится в собственных вещах, кидает их на пол без разбору и останавливается только через добрых полчаса, когда в углу шкафа остается одно аккуратно свернутое письмо. Он затаивает дыхание и думает, что это точно - глупости. А потом думает, что за ним слишком крепко зацепилось когда-то прозвище "дурачок" и думает, что еще один поступок в копилку аргументов этому признанию - не повредит. Он не говорит никому, когда поздно ночью, кажется, было давно за полночь, он - в домашних штанах, помятой футболке и сверху в безразмерной куртке - вываливается наружу, держа в руках только телефон, деньги и письмо с аккуратно выведенным: "Чонгуку". Такси ждет его за углом, мигает фарами. Сложно не понять, что именно этот - единственный - дурак на улице и есть заказчик. Чонгук улыбается водителю глупо, по-детски, извиняется за поздний заказ и садится рядом. Куда? Конечно, аэропорт. Он просит побыстрее, ведь рейс совсем близко, а еще нужно пройти регистрацию, благо, из багажа у него только он сам. Водитель пытается разузнать, зачем эта спешка и почему он так одет. Наверняка подумал, что он больной, чокнутый, сошедший с ума. И Чонгуку тут противопоставить нечего. Он точно не в себе раз делает это, не зная толком ничего. У него нет ни плана, ни надежд, ни уверенности. Просто верит во что-то, что существует только в его памяти, по крайней мере, он так думает. Скрип колес авто, тихое "спасибо", шелест бумаги и брошенное "оставьте себе". Чонгук на секунду думает, что он это зря, что он не ребенок, наверное. Но в груди что-то давит сильнее, он жалеет, что не взял таблетки с собой, думает, что надо будет зайти и купить, где-нибудь. Где-нибудь, где будет он. Чонгук делает шаг вперед, щурит глаза от слепящей белизны аэропорта. Идет наугад, не смея остановиться, потому что струсит, убежит, пожалеет потом, знает. А сейчас он хотя бы пытался. Звонкие голоса работников отдаются где-то в ушах, Чонгук смотрит на них растерянно, а в ответ улыбки приветливые, просьбы пройти дальше, предоставить документы, билет, снять куртку и прочее, прочее, прочее. Слишком волнительно, чтобы он запомнил хоть что-то в деталях или отложил в памяти. Это как сон. И он не уверен, что это не так. Даже тогда, когда сидит на месте рядом с иллюминатором. Улыбается неловко даме с ребенком на соседнем сидении, который все спрашивал: "Почему дядя так одет?". А у него не было ответов. Он сам не знает, почему это все. И правда, почему? Лететь несколько часов и Чонгук не готов к этому ни морально, ни физически. Он вымотал себя, как мог - стресс и бессонница, что может быть лучше? Вот и он думал, что. А оказалось, что шум турбин за стеклом и звук какого-то фильма из наушников сбоку - получше всяких таблеток снотворного и успокоительного. Глаза закрываются сами, тело ватное, кажется, женщина рядом неловко улыбается, когда чужая голова падает на ее плечо, но помогает, не будит, укладывает. Круги под глазами, как целые вселенные, может, это из-за этого, но он будет думать, что добрые люди еще не перевелись на этом свете. Чонгук просыпается, когда до посадки считанные минуты, а в окне миллионы огней чужого города, разливающиеся краски и чертовы надежда и отчаяние. Он сжимает руки в карманах до белых костяшек, оставляя на мягкой коже отметины от ногтей. Неужели он где-то рядом? Где-то в разы ближе, чем мог? Неужели это все может обернуться трагедией, несчастьем, его причиной перестать двигаться дальше? Он не слушает стюардессу, извиняется миллионы раз, словно заведенный и бежит. Быстрее. Быстрее. К выходу. Проскакивает ступеньки, дышит часто и немного задыхается от колкости в сердце. Люди смотрят на него странно, как на сумасшедшего, но ему сейчас, именно сейчас, - наплевать. Первое попавшееся такси и мольба в глазах для водителя. Он отдаст все свои деньги, только скажите, что не выдумка, что не очередная шутка, не еще одно подтверждение, что этот человек - фантазия. Чонгук слышит сумму, давится воздухом и трясущимися руками показывает на адрес, прописанный черным по белому. Существует. Он есть. Он был. Он.. Будет? Ему сложно подумать об этом и думать иначе. Эмоции с нервами по тонкой струне, одной, единственной. Он слышит скрип собственных зубов и рыпается на месте. Пытается отвлечься на краски огней, что мелькают за темным окном. Страшно. Почему-то ужасно страшно. Ведь он ушел, а Чонгук не знает причин и боится узнать. Услышать. "Ты мне больше не нужен." Его будто током бьет, когда чужие пальцы меняют песни на радио. Чонгук просит оставить и отворачивается снова, кусает губу и молится кому-то, чтобы не заплакать. А в ушах чертова песня, слова переплетаются и он считает секунды до неизбежного. До того, как его жизнь поменяется на до и после. И он не видит своего будущего там, за темной пеленой неизвестного. Спальный район встречает его почти не нарушаемой тишиной, шумом листвы и светом фонарей у подъездов. еще одно "спасибо", улыбка на грани истерики и неуверенный шаг. Он помнит все, что узнавал об этом месте, случайно ли, специально ли. Одна дверь его разделяет от чертовой истории, в конце которой на последних минутах решается будет ли ее концовка счастливой или все же нет, сказок в жизни не бывает. Чонгук ждет упорно любого случая прошмыгнуть за стальную дверь, ключа от которой у него, конечно же, не было. Шел час, может, второй. На улице чертовски холодно, даже этим гнусным летом. Вот ещё один мужчина проходит мимо и Чонгук снова теряет надежду на мгновение, пока тот не сворачивает ближе к нему, останавливается, поглядывает на парня, у которого разве что прямым текстом не написано на лбу: "отчаяние". Он достает ключи и открывает дверь, кивает головой Чонгуку и пропускает внутрь. То, что сейчас происходило внутри него не описать словами: сердце бешено колотится, норовя выпрыгнуть в любую секунду, ком в горле, ноги подкашиваются и внизу живота сводит так, что не разогнуться с первого раза. Он не помнит, как поднимается по ступенькам выше. Выше. Еще пролет. Один за другим. И останавливается только у нужной двери, чтобы перевести дыхание и в немой мольбе взглянуть на запертые двери. Совсем немного. Несколько метров и все. Все. Чонгук пробегается пальцами по нужному звонку, боится надавить, закрывает глаза и считает до восемнадцати. А дальше будь, что будет. Откуда-то из-за двери издается скрежет звонка. Чьи-то шаги, ругательства за ранний подъем и щелчок замка. Чонгук не верит своим глазам. Теряет дар речи и садится на корточки, обхватывая себя руками. Он настоящий? Он существует? Он рядом? Чонгуку прийти в себя дается с трудом, но он все же поднимается снова, выпрямляется и видит чужой виноватый взгляд. Почему-то в голове ни одного вопроса: зачем, за что, почему именно он, что случилось и где он был все это время. Может, это все вина в чужом взгляде, а может радость в них или же это все-таки крепкие объятия, в которых он оказался миг спустя. Что-то точно было в этом всем, что опустило потребность знать и заменило потребностью чувствовать. Тэхен никогда не был открытым, никогда не был тем, кого можно было читать, как открытую книгу, никогда ничего не говорил и не рассказывал. Но Чонгук знал только одно, что вычеркнуть его не смог и не сможет из своей жизни. И если он попал в эти узы, то пропадет в них совсем, потому что Тэхен знал его главные слабости слишком хорошо и подпустил к себе также близко, как сделал это когда-то Чонгук сам. Кто-то назвал бы это ошибкой, эгоистичным поступком, то, что не прощают и через всю жизнь на смертном одре. Но Чонгук знает, чувствует, что его не бросили и никогда не бросали. Словно эти ушедшие в прошлое года были его самым ужасным кошмаром, за которым следовало слишком прекрасное утро в крепких объятиях. - Я никогда не переставал любить тебя. И этих слов достаточно, чтобы забыть, чтобы остаться, чтобы быть рядом и больше не давать кошмару вселиться в его измотанное тело. С Тэхеном не могло быть плохо, Чонгук это знал, Чонгук в это верил. Он был его утешением в сильные бури, был его оазисом в засушливой пустыне, был спасательным кругом в океане. И все эти "был" он меняет на "есть". Тэхен есть. Это именно он принесет ему на утро любимое мороженое, скажет, что кофе ему нельзя и поесть было бы хорошей идеей. А еще то, что он глупый ребенок, в которого он когда-то посмел влюбиться настолько, что вся жизнь ушла под откос до этого мгновения. И Чонгук обязательно узнает, что послужило причиной, что было в другой жизни между "после" и "до" него. Обязательно прочтет и выцарапает где-то внутри книгу под названием "Ким Тэхен".