Ты только мой, понял?

Этот день Шура Би-2 запомнит если не на всю жизнь, то очень надолго. Ничего не предвещало беды – музыканты находились в привычном творческом хаосе, царящем перед выступлением на рок-фестивале. Кто-то курил, кто-то пил из пластмассового стаканчика запрещённый коньяк, кто-то пытался поговорить по телефону с возлюбленной, а за палаткой раздавался нестройный хор пьяных мужиков, подпевающих Земфире. Ничего необычного - такое можно увидеть на любом мероприятии, проходящем под открытым небом и подразумевающем выступление различных рок-музыкантов, которые после официальной части перейдут в одну палатку и станут распивать припрятанный алкоголь, травить байки, стрелять друг у друга сигареты. Всё шло по накатанной, пока не появился Лёва. Шура бы даже не повернул головы, игнорируя приход своего друга, если бы не заметил краем глаза, что за вошедшим маячил незнакомый парень. - Прессе сюда нельзя, - гитарист, привыкший улаживать дела с надоедливыми репортёрами, тут же подскочил к юноше, преграждая ему путь внутрь. Эти журналисты постоянно пытались пролезть в палатки, снять тайком закулисную жизнь, подслушать что-то сокровенное или запечатлеть артистов в двусмысленной позе, чтобы в итоге всё исковеркать и распустить слухи. - Это Стас, он со мной, - Лёва убрал руку второго фронтмена, которой он опёрся на стойку, создавая живую преграду. Блондин, пришедший с солистом, лучезарно улыбнулся, кивнул Шуре в знак приветствия и прошёл внутрь. Длинноволосый окинул взглядом пришедшего, оценивая нового приятеля своего лучшего друга. Тот был одного роста с поэтом, спортивного телосложения, с идеально уложенными светлыми волосами, миловидным личиком и лёгким загаром. Шурик отметил, что подобные симпатичные мордашки бывают только у моделей-пидоров или порноактеров. - Лёвчик, у нас же не принято приглашать посторонних, - Уман старался как можно жёстче намекнуть вокалисту, что Стасу здесь не место и ему следует пойти восвояси, а лучше сразу нахуй. - Он не посторонний, - Бортник повернулся к юноше, взяв того за руку, - он для меня очень близкий человек. У гитариста начал дёргаться правый глаз, видя, как пальцы двух мужчин нежно переплетаются между собой. Не то чтобы музыкант был гомофобом, даже наоборот, считал себя довольно толерантным человеком, который старается не судить других по их сексуальным предпочтениям. По большому счёту ему было плевать, с кем получают удовольствие в постели его близкие люди, но Лёва… Лёва – это другое. Ещё шесть лет назад, когда их группа надумала сменить состав, Лёвчик решился на рисковый поступок. Солист тогда, предварительно напоив себя и собеседника, попытался поцеловать друга, а после что-то бормотал про чувства, но Шурик, успевший сильно толкнуть поэта, уже уебал из собственной квартиры куда подальше. Чувства, любовь, поцелуи и прочая дребедень между ним и Лёвчиком нехуево пугала, вынуждая уносить ноги от треклятого дома с пьянющим влюблённым другом. За всё это время поэт больше не пытался намекнуть о своих чувствах или что-то обсудить, держался дружелюбно и приветливо, но на сцене перестал близко подходить, трогать волосы, пытаться коснуться невзначай. Кареглазому показалось, что Бортник просто сдуру сморозил херню, но сейчас их взаимоотношения вернулись в нормальное русло. А теперь выясняется, что Лёва лапает какого-то мальчишку, сжимая его руку. - Егор, я не думаю, что ребята в восторге от этой идеи, - Уман пытался говорить спокойно, однако слова вылетали быстро, непроизвольно окрашиваясь в чёрные тона, делая высказывание чересчур резким и грубым. – Может, вам лучше перенести… свидание? - Ребят, кто-то против, что Стас тут побудет? – Бортник обратился к коллегам, обводя пространство взглядом. Его рука всё ещё была в плену пальцев незнакомца, что дарило вокалисту лёгкую улыбку и вызывало гневное пыхтение музыканта справа. - Нет, Лёв, - Янчик подошел к блондину и пожал ему свободную руку, улыбаясь, - устраивайся поудобнее. У нас тут не шведский стол, но вон в том углу есть бутеры с колбасой и чай, а недалеко от палатки наша заначка с алкоголем. Его запретили в прошлом году, однако Би-2 без коньячины – не Би-2. - Спасибо, но я не пью алкоголь и мясо не употребляю в пищу, но вот от чая не откажусь, - Станислав широко улыбнулся, пожав руку гостеприимному флейтисту, и посмотрел на Лёву. Тот кивнул, отпуская своего спутника к горячему напитку, а сам повернулся на шипящий звук, издаваемый кем-то с правой стороны - источником неприятного шума оказался товарищ, знакомый со школьной скамьи. Его лицо было нетипично красным, глаза широко открыты, а руки воинственно сжаты в кулаки. - Лёв, давай отойдем, - гитарист делал всё возможное, чтобы прямо сейчас не задушить солиста голыми руками, перекрывая ему доступ к кислороду и сильно надавливая на кадык. – Это че за хуйня? – свистящим шёпотом спросил Шурик, когда музыканты вышли из палатки и отошли на безопасное расстояние, избегая большого скопления людей. - Ты о чём? – Бортник достал пачку сигарет, с наслаждением затягиваясь. Можно было покурить и в палатке, но спустя час пребывания группы в небольшом пространстве, когда почти каждый норовит выпустить клубы сизого дыма, там становится тяжело дышать. Поэтому ребята курят на улице, попутно фоткаясь с подбегающими фанатами и раздавая закорючки-автографы на помятых афишах. - Ты чё, спишь с этим блондинчиком? Или ты решил меня подъебать таким образом? - Уман ходил кругами вокруг курящего вокалиста. - Если это шутка, то крайне неудачная. - Никакая это не шутка, Стасик действительно мой близкий друг, - Бортник улыбнулся и, затушив недокуренную сигарету, устремился в сторону временного пристанища группы. - Стасик, блять, - музыкант зло плюнул на землю, растирая бычок друга ботинком. – Близкий друг, блять. Оставшееся время до выступления Лёвчик мило беседовал со своим спутником, усевшись в углу на пластмассовый стул, изредка отвлекаясь на звонящий телефон. Шурик так и не вернулся в палатку, он нашёл собеседников в лице братьев Самойловых, заглянув в соседнюю палатку. Те терпеливо выслушивали гневные речи о каком-то крашеном пидорасе, который приперся к Лёве и строит ему там глазки, виляя своей накачанной задницей, распространяя гейские лучи на всю округу. - Шурик, нам пора на сцену, - Глеб потянул брата в сторону выхода, - а если ты так ревнуешь своего дружка – так и скажи, что неровно дышишь к нему и делить с другими мужиками не намерен. А то сидишь тут, пиздострадаешь, как брошенная мадама. Самойловы быстро ретировались из палатки, оставляя негодующего Умана наедине с быстро пустеющей пачкой сигарет и полным стаканом дорогущего коньяка. Алкоголь совершенно не помогал думать, зато позволял избавляться от режущего чувства в горле, заглушая слепую ярость. Шура пил до последней минуты, пока со сцены не объявили их выход. Само выступление прошло довольно напряжённо. Расслабленный Лёвчик извивался у микрофонной стойки, то и дело косясь за кулисы, где расположился Стас, приободряющий музыкантов шарфиком с символикой группы. Шура тоже бросал испепеляющие взгляды в ту сторону, желая, чтобы грянула молния и ебнула чертового блондина, убив его прямо на месте. Он даже представлял в голове эту картину: распластанное на полу тело с обугленными конечностями, изумлённые администраторы и рыдающий Лёвчик на коленях, пытающийся нащупать уже несуществующий пульс у трупа. Только мысли о бездыханном теле нового знакомого позволяли кареглазому отыгрывать песни, повторяя заученные аккорды и произнося благодарности пришедшим. Как только прозвучала последняя композиция, публика прокричала банальное “спасибо” и погас свет, Шурик побежал со сцены, по пути зацепляя солиста. Он не знал, как действовать дальше, однако чётко понимал, что сейчас просто необходимо не дать этим голубкам встретиться после выступления. Гитарист буквально тащил друга в лесной массив, окружающий местность, пропуская мимо ушей какие-то возмущенные речи Бортника. - Так, я не сдвинусь с места, пока ты мне не объяснишь, что происходит, - Лёвчик наконец-то смог освободить руку из стальной хватки и теперь встал посреди небольшой полянки, окруженной высокими соснами. – Какая муха тебя укусила? - Я хочу объяснений, какого хуя ты притащил сюда своего Стасика-пидорасика? – Уману пришлось остановиться, отвечая на вопрос другого мужчины. Изначально он планировал затащить его подальше в лес, но решительно настроенный солист вряд ли теперь сделал бы хоть шаг. С его упрямством Шурик знаком не понаслышке, несколько раз сталкиваясь с этим, когда друг отказывался что-то делать, пока не получал желаемое. - Он захотел послушать наши песни вживую, и я пригласил Стаса на фестиваль, - Лёва пожал плечами. - Если тебя что-то не устраивает – можешь валить на все четыре стороны из моей жизни. - Я никуда не свалю, - прошипел его собеседник, чётко выговаривая слова. Коньяк, выпитый в палатке гостеприимных Самойловых, давал о себе знать, слегка дурманя голову, но разрешая ухватывать мысли и отдавать отчёт собственным действиям. Пропасть из жизни Бортника он не мог, не хотел и не умел уже жить иначе, раздельно. Потерять эти взаимоотношения – значит потерять себя, настоящего, живого, искреннего. - Тогда перестань плеваться ядом и позволь мне уже быть счастливым, - Лёвчик прислонился к дереву, шумно выдыхая. Подобный разговор совсем не входил в его планы, он даже не ожидал такой бурной реакции со стороны всегда спокойного и уравновешенного гитариста. – Чего ты так взъелся на Стаса? Он хороший, неглупый парень: играет на бас-гитаре, рисует, работает в театре, умеет хорошо готовить и живет с пушистым ко… Закончить хвалебную оду голубоглазый не успел, потому что его собеседник оказался рядом, схватив Бортника за грудки и вжал его в ближайшее дерево. Солист шумно выдохнул – находиться в такой близости к другу он уже отвык, практически забыл, как от него приятно пахнет жгучей смесью из крепкого алкоголя, сигаретного дыма и одеколона. Пальцы Шурика ухватились за ворот расстёгнутой рубашки и потянули её обладателя на себя, заставляя мужчину сократить расстояние до минимума. Если бы Бортник сейчас мог что-то сделать, что позволило бы снять хоть малую толику напряжения, витающего в воздухе – он обязательно сделал бы это. Неважно, нужно ли для этого слетать на Луну или вытатуировать на всем теле стрёмные надписи на китайском. Что угодно. - Если хочешь ударить – бей не по лицу, - Лёва нервно усмехнулся, вглядываясь в тёмные глаза напротив, пытаясь найти там хоть один ответ на ворох вопросов, - мне им ещё деньги зарабатывать. Вместо ответа Шура вжал своим телом Бортника в дерево, позволяя прочувствовать спиной все неровности коры, после чего он впился губами в губы мужчины, делая это без каких-то предупреждений и намёков. Просто подался вперед, чуть приподнялся на цыпочках и поцеловал, успевая обдать горячим дыханием небритую щёку. Если бы кто-то из пьяных слушателей на фестивале решился бы прогуляться по лесу, то он бы наткнулся на интереснейшую картину – два фронтмена группы Би-2 стоят у дерева, один из них изумлённо всматривается в лицо друга, а второй жадно целует его, плотно прижимая к себе. Такой материал бы с руками оторвали все печатные издания, а снимки разлетелись бы за несколько часов по всем новостным платформам в интернете. Но, на счастье музыкантов, никто не захотел шляться по лесному массиву во время концерта. - Ч-ч-что это сейчас было? – спросил Лёва, когда его губы оказались вне плена настойчивых губ гитариста. - А что, не понравилось? – Уман всё ещё плотно прижимался к солисту, обхватив его обеими руками за талию. Расстояние между ними было настолько мизерное, что казалось, будто лёгкий ветерок, толкнувший длинноволосого в спину, может снова соединить две пары губ в поцелуе – одни властные и требующие, другие – мягкие и трепетные. – Стасик целуется лучше? - Шур, - вокалист прикрыл глаза. В его голове сейчас роились разнообразные мысли, начиная от предложения пнуть Шурика под коленку и уйти, заканчивая навязчивой идеей потянуться за новым поцелуем, который, возможно, превратится в хлёсткий удар по лицу. С одной стороны, ему хотелось не прерывать эту странно-ебнутую близость как можно дольше, ощущать чужое дыхание на своей шее, чувствовать, как кончики волос касаются щёк, подаваться вперед, отвечая на поцелуй. Хотелось получить настоящий поцелуй, где его чертовы эмоции наконец-то смогут сложиться в относительный порядок, а губы призывно приоткроются, пропуская чужой язык внутрь. С другой стороны, Лёве было пиздецки страшно. Что, если всё происходящее - какая-то стрёмная насмешка со стороны друга? Может, он решил таким образом выстебать ориентацию голубоглазого или собрать компромат, чтобы слить это Стасу, рассорив их? Терять Стаса не хотелось – юноша не был великой любовью и не служил долгожданной музой, однако общение с ним было приятное, а контактирование не вызывало негативных эмоций. А ещё этот блондин был чертовски похож на Шурика характером и какими-то повадками, что давало ему несколько очков форы перед другими геями в баре, куда раньше наведывался Бортник в поисках компании на вечер. - Хочешь ещё? – пока солист прокручивал в голове возможные решения для данной ситуации, пытаясь подобрать слова, чтобы мягко намекнуть другому мужчине о своих чувствах, гитарист решил взять ситуацию в свои руки. И, не дожидаясь ответа, снова увлек Лёвчика в поцелуй. Второй вышел более реалистичным, Бортник наконец-то разжал зубы, позволив скользнуть языком внутрь. Это дало Шуре возможность провести кончиком языка по нёбу, вызывая у почтидруга легкую дрожь по всему телу, а потом скользнуть по чужому языку, игриво приглашая сцепиться в схватке. Поэт, спустя небольшую заминку, позволил языкам бороться, словно гладиаторы на арене. Он то отступал, отдавая первенство Шурику, то увеличивал напор, проникая между призывно приоткрытыми губами кареглазого. Битва закончилась неожиданно – мужчины услышали совсем рядом громкий хлопок. Они оторвались друг от друга, оставляя импровизированную арену без явного победителя, и оглянулись, ища взглядом источник шума. На полянке никто не появился, а музыканты не увидели никакого предмета поблизости, который способен издать такого рода звук. - Шур, - повторил Лёвчик, собираясь с мыслями. Делать это было пиздецки сложно, ведь бёдра Умана по-прежнему вжимались в его, а руки крепко обвивали торс. – Что ты делаешь? - Целуюсь с тобой, - совершено обычным голосом ответил длинноволосый, словно подобное является для него привычным делом. – Так я лучше целуюсь, чем тот пидорасик, или нет? - Лучше, - выдохнул обладатель чуть припухших губ, стоящий спиной к дереву, - только к чему всё это, не объяснишь? - К тому, что я, блять, никому тебя не отдам. Ты только мой, понял? – произнес Шура, хватая собеседника за шею и наклоняя к себе, снова жадно целуя в губы. Казалось, он так спасался от укоризненного взгляда Лёвчика, который никогда не мог выносить с честью, а сейчас и подавно. Лёве было за что винить гитариста – за разрушенные отношения, за трусость шесть лет назад, за обман, за глупые попытки отторгнуть свою сущность. - Понял, - произнес Бортник в губы мужчины, охотно отвечая на прикосновения. Спустя час музыканты, успевшие упаковать свои вещи и попрощаться с ребятами, шли к машинам. Надоедливый Стасик, мозолящий глаза кареглазому, сам куда-то подевался, что избавило Лёвчика от неприятного разговора и уберегло Шурика от возможной драки, вызванной жгучей ревностью. Подходя к стоянке, Лёва протянул руку Шурику, тот, посмотрев на вокалиста и усмехнувшись, позволил переплести пальцы. Мужчинам показалось, что на стоянке никого нет, но это было не совсем верно. За ними следовали Янчик и Макс, поспорившие на деньги - Николенко ставил на то, что они сойдутся после сегодняшней встряски с блондинчиком, Лакмус же уверял, что Шура просто пизданет Лёву и воссоединятся они уже в больнице или морге. - Черт, - тихо произнес Макс, доставая из кармана купюру, - как так? - А я ведь говорил, - Ян довольно улыбнулся, наблюдая, как сладкая парочка коротко целуется в губы и скрывается в одной машине. - Я даже и подумать не мог… - бас-гитарист с грустью проследил путь пятитысячной купюры, которая оказалась в кошельке пианиста-флейтиста. - Поспорим, что завтра Лёвчик приедет с засосами? – тут же предложил новую авантюру любитель лёгких денег. - Ой, нет, я больше с тобой спорить не буду! Хотя…