Пышечка

Тонкие серые пальцы перебирали каштановые пряди, то запутывая их, то распутывая вновь. Курио было все равно, кто из его «пышечек» так незатейливо его ласкает и чьи на этот раз колени стали ему подушкой. Главное, что удобно, а прикосновения приятны: можно снова с чистой совестью вздремнуть после тяжелого вечера споров с ничего не смыслящими в искусстве чванливыми святошами… Только вот Крассиус внезапно вспомнил, что отпустил сегодня всех красноглазых пирожочков, разве что обидевшийся на что-то Бален остался в поместье и топал где-то наверху. Выпитый перед сном сиродильский бренди выветрился, будто его и не было. Крассиус осторожно приоткрыл глаз, стараясь себя не выдать, и попытался узнать личность таинственной незнакомки — незнакомца? — но не особенно преуспел. Только и понял, что она — или он? — одета в светло-голубую не то мантию, не то платье, причем не из самой лучшей ткани. Это знание дало ему восхитительное ничего — в самом деле, какое ему вообще дело до того, что кто-то ходит в одежде того же цвета, что носят жрецы Храма? На грани сознания билась какая-то мысль, но Курио все никак не мог ее ухватить. И запах, и прикосновения казались ему знакомыми, но вот связать их с кем-то определенным у него не получалось. Но видимо, что-то отразилось на его лице, или, быть может, сбилось дыхание или веки дрогнули, но поглаживания, что уж скрывать, весьма и весьма приятные прекратились. — A auran, arpen-ata. Вы долго спали. На Крассиуса сверху вниз смотрел, чуть прищурив разноцветные глаза, тот, кого он давно уже считал кормом для обитателей каналов. Курио пару раз моргнул и протер глаза, но нежданный гость никуда не исчез. Напротив, ухмыльнулся кривовато и склонился ниже, положив мозолистые ладони на щеки Советника Хлаалу. — Вы будто бы призрака увидели, дядюшка. «Дядюшка» рассмеялся и, вскинув руку, не слишком осторожно, но все же ласково, провел пальцами по обожженной щеке молодого мера. — Так и есть. — Данмер снова ухмыльнулся и прикусил один из пальцев, без слов говоря, мол, нет, живой я, призраки ведь не кусаются. — Я почти забыл тебя, пышечка, за прошедшие… сколько там времени прошло? полгода? Вместо ответа он мягко убрал от своего лица человеческую руку и прикоснулся губами к тыльной стороне ладони в каком-то ему одному понятном символическом жесте. Данмер, при первой встрече назвавшийся Гелсом, бродячим артистом, а в одну из последних — Ворином, Служителем Трех, был не особенно красив — слишком уж портили его шрамы, но таланта ему было не занимать. Публика любила его, и члены труппы любили тоже, и пусть он мог играть только по вечерам, трехногий гуар и Вертихвостка у него получались действительно такими, какими их задумал драматург. Он мог стать прекрасным актером — умело наложенный грим сглаживал многие изъяны внешности — но выбрал основным призванием он Храм. Только вот деньги у него порой водились такие, какие едва ли вообще увидит рядовой священнослужитель, пусть и подрабатывающий в скандально известном театре. Но дядюшка Курио, постель которого до опасного часто — слишком часто, чтобы заставить привыкнуть, но недостаточно, чтобы надоесть — согревал этот харизматичный молодой мер, всегда был понятливым и не лез не в свое дело. В конце концов, у Советника Хлаалу есть множество более важных дел. — Где ты был все это время мне знать, пышечка, пожалуй, не стоит? — Именно. — «Пышечка» Ворин, осторожно придерживая любовника за плечи, аккуратно высвободил из-под него свои ноги и подошел к двери, повернувшись спиной к Курио, будто бы собирался уйти. — Мои братья не слишком довольны вашим театром, но вашими взятками они более чем удовлетворены. — священник сделал драматическую паузу — даже лучшую чем та, что выходила у него полгода назад — и, краем уха услышав шуршание на кровати, продолжил. — Но вот я — не они. И mallari от меня вам не откупиться. Ворин, «передумав» уходить, повернул в замке ключ, развернулся и небрежным движением развязал пояс своей небесно-голубой жреческой мантии. В несколько шагов преодолев расстояние от двери до роскошной кровати в «кабинете» Курио, он легонько толкнул поднявшегося было любовника обратно на кровать и навис над ним, хитро сверкнув глазами. Скинув с ног мягкие туфли, он залез на кровать уже целиком и «оседлал» бедра Советника. Крассиус нервно облизнул губы, и, будто загипнотизированный колдовским взглядом разноцветных глаз, чуть дрожащими руками принялся раздевать данмера. Традиционная данмерская одежда многослойна — Крассиус не слишком понимал как можно в такую жару надевать столь много вещей — и одеяния служителей Храма не были исключением. Только вот за полгода не забылось, как правильно и быстрее добраться до горячего — все знают, что кровь данмеров несколько теплее чем кровь представителей иных рас — тела. Наверное, вот так сразу сжимать рукой упругий зад священника не особенно вежливо, но пышечка Ворин слишком давно не приходил в гости к дядюшке Крассиусу и не слишком то и против грубоватых ласк, после которых порой остаются синяки. Про Крассиуса Курио ходит множество разных грязных слухов, вот только истины в них едва ли не меньше, чем лжи. Грубой физической силой он никогда никого не принуждал. Все его любовницы и любовники спали с ним добровольно: пусть не всегда с абсолютной охотой, но все же без агрессивного принуждения. Ворина принуждать деньгами или угрозами не было нужно — ему, кажется, вообще ничего не было нужно, кроме хорошего любовника и мягкой постели (хотя последнее, как они убедились при… очень личной встрече в кладовке театра, тоже было не особенно важным фактором). Мантия сползла с темно-серых плеч и некрасивой голубоватой кучей свалилась от не слишком ловких движений на пол. Впрочем, ни ее хозяину, и уж тем более Курио, не было до нее никакого дела. На них обоих оставалось непозволительно для приятного свободного вечера много мешающей одежды. — Ах, мой господин, ваш меч слишком долго был в парадных ножнах… — Покрытая шрамами и татуировками рука бесцеремонно взяла спрятанный под тонким саммерсетским шелком полувставший член Советника и чуть сжала, царапнув отросшими ногтями. — Кажется, он совсем заржавел… Имперец с шумом втянул носом воздух и, кашлянув, ответил:  — Не переживай, моя пышечка, твои нежные пальцы способны вернуть блеск любому оружию! — Но ваш клинок такой… — Данмер приспустил белье, чтобы не мешалось, и большим пальцем потрогал обнажившуюся головку, — такой… большой и острый. Боюсь, он поранит меня! Ворин немного переигрывал — видимо, давно не тренировался — и Курио, недовольно хмыкнув, положил ладонь на его затылок, небрежно поглаживая и склоняя ниже. Намек его любовником был понят верно — и юркий розовый язычок мера на пробу коротко лизнул член. Крассиус чуть сжал руку на затылке и выдохнул: — Видишь, пышечка, у тебя есть при себе нужные инструменты. По тексту Вертихвостка должна была засмущаться и вновь показать свою наивную неискушенность, но сейчас они не были на сцене и могли не следовать сценарию. И, честно говоря, даже не собирались. Курио был у Теласа первым мужчиной, но учился молодой мер быстро и старательно — кто знает, может были в роду умелые проститутки — и оказался вполне талантливым учеником, обещающим рано или поздно превзойти учителя. Давать в рот он не особенно любил, потому что: «Фу, Красси, тебе потом этот рот целовать, а мне им есть» — но периодически все же шел против своих предпочтений. Недостаток практики был заметен, но старание — неужели он и вправду так сильно скучал? — с лихвой перекрывало техническое несовершенство. Сосал он усердно, беря в рот до середины, помогал себе руками, лаская вспотевшие от жары яйца, и периодически спускался почти до основания, утыкаясь носом в каштановые кучеряшки. Может, кто-то видел в этом что-то унизительно-отвратительное, но ни мерзко, ни стыдно не было ни Советнику, ни его любовнику. Все же, они слишком друг к другу привязались, слишком такие отношения-не-отношения удобны им обоим. Удобно лениво ласкать друг друга и ловить редкие счастливые мгновения, когда можно сбросить ненужную шелуху чинов и санов и вдосталь насладиться запретной близостью, позабыв о том, что Советнику Хлаалу не пристало спать с безродным н'вахом, а Служителью АЛЬМСИВИ - с рожденным в Сиродиле чужаком. У дядюшки Крассиуса за прошедшие в разлуке полгода не раз и не два была близость, но от осознания того кто именно сейчас отсасывал ему, на ногах поджимались пальцы, а руки все резче и хаотичнее хватались за волосы и голую спину. Коротко остриженные ногти имперца зацепились за очередной шрам, кажется, от бича — похожие он не раз видел на спинах рабов, которых ему «одалживали» деловые партнеры на ночь или две — но об их возникновлении он любовника так и не спросил — случая не выдавалось. И в то же время мер как-то по-особенному провел языком, «очищая заржавевший клинок», что Курио с несдержанным стоном излился в его рот. «Пышечка» сплюнул сперму куда-то на пол — потом кто-нибудь из слуг уберет — и резко оттер рукой белесые потеки с подбородка. Крассиус, довольно облизнувшись, притянул к себе данмера и, шлепнув по ягодице, по-хозяйски ее сжал, отвел чуть в сторону, чтобы другой руке было легче добраться до соблазнительно узкого «входа». Только вот легший на покрытую волосами грудь имперца мер недовольно сощурился, шикнул и хлопнул по тянущейся к анусу руке. — Серджо, у меня слишком… долго никого не было… — Он провел языком по шее вверх, до непривычного осторожно поцеловал чужие губы, и, тут же отстранившись, прошептал, обдав нежную кожу губ горячим дыханием. — Растянут я отвратительно, никому из нас не понравится. И пара пальцев перед соитием мало чего изменят. Курио, переместив руки на покрытую шрамами спину, перевернулся, подминая любовника под себя и, чуть нахмурившись, посмотрел прямо в шалые, с расширенными зрачками глаза, краем взгляда отметив капли пота на чужих висках. — И что же ты… предлагаешь мне, пышечка? Ворин издал хриплый смешок и, не без труда просунув руку между своим телом и телом Советника, сжал свой и вновь возбудившегося любовника члены, и легко и небольно царапнул их ногтями. — Я предлагаю этой ночью никуда не торопиться. — Чуть приподнявшись, он мазнул губами по гладко выбритой щеке Крассиуса и жарко прошептал ему на ухо. — В конце концов, у нас еще полно времени, дорогуша.