Я бы мог стать счастливым с тобой...
Я бы мог гладить твои мягкие русые волосы, изредка запуская руку на затылок и притягивая тебя для поцелуя. Я бы мог часами смотреть в изумрудные глаза, лишь бы заблудиться в этих омутах и не находить больше выхода, потому что в реальности меня настигали слишком плачевные мысли. Я бы мог держать тебя за руку до тех пор, пока ты сам не захочешь убрать ее. Я бы мог защитить тебя, мое маленькое худое солнце, от твоих демонов, которые сжирали тебя наяву. Я бы мог сделать тебя счастливым... Если бы ты только позволил, если бы открылся мне, если бы я знал...***
Мое вдохновение очень часто покидает меня, оставляя на произвол все мое творчество, разрывая на кусочки бумагу, летящую сейчас на ламинат в квартире, которую я снимаю уже пару лет, и к которой я безумно привык, чтобы менять ее на более удобную или обьемную. К слову, моя муза ушла уже давно, громко хлопнув дверью. Видимо, я с ней плохо обошелся, хотя абсолютно не помню, когда это произошло. Возможно, месяц назад, или вчера, а может в день моего рождения, ну, или я все драматизирую, но рисовать мне все еще не удаётся. Но ведь я стараюсь! Видимо, с меня очень плохой художник со специальностью журналиста. Да, недалеко я зашел в своей карьере. И прискорбно, что творчески кризис настиг меня уже в 27 лет. Пребывая в раздумьях добрых два часа, я решил, что следует выйти на улицу, для примирения со своей музой и мукой одновременно. И угораздило же меня выйти в самый пик. Тот момент, когда на улицах Петербурга много людей и машин. И да, я жуткий социопат, но рисую именно людей, ибо нахожу в них прекрасное. Да, некие двойные стандарты в моей голове. Надев на голову капюшон, я иду в метро, ведь там можно встретить того, кого только хочешь пожелать. От самых маленьких человечков, которые располагаются на руках у матерей, до пожилых людей, опираюшихся на свои трости. Я не Рафаэль Санти*, я не рисую мадонн с их чадами, хотя это заманчивое предложение, но меня больше привлекает современная молодежь, которая думает, что ей все дозволено. Вот, например, передо мной девушка лет семнадцати, она стоит и ждет свой вагон, и все взгляды мужчин направлены на нее. Почему? Да потому, что живот у нее открыт и, откровенно говоря, беременна она уже уж точно не первый месяц. Ох, девушка же точно взяла от жизни все, остался только ребенок, но меня мучает вопрос. А она знает, что после родов, ей нужно будет ухаживать за малюткой? На свои вопросы я обычно получаю ответы, поэтому эта ситуация не исключение. Я встал рядом с девушкой. – Вы что-то хотели? Она опередила меня, потому что я только хотел с ней заговорить. – Да. Кое-что спросить. – И что же? Настроена она не очень дружелюбно, но хорошо, что мне плевать на нее. – Ты идиотка? Я жестом указал на ее выпирающий живот. И ее реакция не оставила себя долго ждать, девушка отвесила мне пощёчину. Ну что ж, хорошо. – Значит, я не ошибся в своих предположениях. – Мудак. Все, кто был на небольшом расстоянии от перепалки смотрели на нас уж очень удивлённо. Когда я заходил в вагон, несколько женщин кидали в меня испепеляющие взгляды. Да что я сделал? Вполне адекватный вопрос был. Но сейчас я полностью переключился на народ, который находился вокруг. Все они были разные, все они уникальны только снаружи, ведь души уже, увы, нет ни у кого. Даже у меня, даже у чертового художника. Самому смешно от этих слов. Хотелось закурить, но здесь нельзя, есть риск, что тебя могут выгнать, а этого я не хочу, даже при всей моей ненависти к этим людям, которые даже сесть со мной рядом не захотели из-за этой перепалки с беременной малолеткой. Ну и пусть... Я не держу на них зла, пусть мне и хочется стереть их всех в порошок. Когда ты находишь человека, который способен соединить тебя с миром, который способен склеить каждый дюйм в твоем разбитом сердце, то ты становишься лучше, по крайней мере, пытаешься. Когда у тебя отбирают этого самого человека: кем ты становишься? Я увидел его, когда тот заходил в вагон и сел рядом со мной. Со стороны послышались недовольные возгласы. Как же, мать твою, без них? – Не садитесь к нему, молодой человек, он чистейшей воды хам. – Все равно умрем молодыми, что тут терять? Без моей реплики не обошлось, но зато после нее все заткнулись, а худощавый парень остался сидеть рядом. Кажется, ко мне вернулась моя муза. Но у этой музы заплаканные глаза. – Эй, солнце... – Я хочу спать. Я приобнял его и положил себе на плечо, аккуратно поглаживая его пушистые волосы.***
Когда в твоих глазах я видел холодный страх. Я не мог дышать. Парень, который до сих пор лежал на моем плече, он спал, но по всей видимости, снился ему уж точно не радужный и безобидный мир. И что делать? Видимо, придётся будить его. А что мне терять? Я не знаю где нахожусь, который час, и зачем я здесь. Я знаю лишь только, что у этого парня глаза, цвета сосновой чащи. А я не могу устоять. – Где мы? – Этого я не знаю, солнце. Я проехал свою остановку примерно минут сорок назад. Он опустил голову в ладони и заплакал. О, Боже. Я чувствую себя уебком, слишком подавленно. – Как тебя зовут, горе. На его губах появилась сухая улыбка. Ну, конечно, кто кроме меня станет спрашивать об этом в такой момент? – Антон. – Меня Арсений, очень рад знакомству, моя муза. Я очень сильно хочу тебя нарисовать. – Тушь не потекла?***
Мы вышли из вагона на следующей станции. Я не спрашивал его, что случилось, потому что, в конце концов, если будет нужно, расскажет сам, не маленький. Но что-то в глубине души давило мне прямо в сердце. Что-то важное, что-то, что должно изменить жизнь и мне, и Антону, но я упорно подавлял в себе это чувство. Я упорно подавлял чувства. Зря... – Где ты живёшь? Очень неожиданный вопрос. – Далековато отсюда, можем заказать такси. – Нет, я хочу пешком. И мы пошли, потому что захотел он, потому что я был не против. Всю дорогу мы разговаривали. О том, как мы оба ненавидим белые ночи. О том, что мир несправедлив по отношению к паукам: почему их ненавидят? О том, что это здание уже давно нужно сносить или реставрировать, а то может упасть на чью-то голову. О том, что худые высокие люди выглядят устрашающе. – То есть, я тебя пугаю? Тоша все не мог успокоится из-за этого. – Конечно, посмотри на себя. Тебя можно перепутать с фонарным столбом. – Тогда спешу тебя огорчить, ты разговариваешь с фонарем, Арс. – Люди всегда считали меня безумным, так что я не многое теряю. Мы почти пришли, осталось пара кварталов. – невзначай сказал я, чтобы разбавить обстановку, – дома у меня совершенно нет еды. Давай зайдем в магазин и что-то купим или можно заказать уже готовую еду. Что предпочитаешь? – Я предпочитаю ничего. В горле встал ком. Что же мне ответить этому мальчишке?***
И, может быть, у нас получится разобраться. Мы не обсуждаем это, Мы так не делаем, Потому что, как только ты без этого обойдёшься, Ничего больше нельзя будет сделать. Я все-таки решил, что нужно заказать еды, потому что кто знает, когда наш желудок соизволит проголодаться. Мой, к слову, уже хочет кушать, а этот тощий человек даже не подает признаков голода. Его срочно нужно кормить, а то мне безумно неловко находиться рядом. – Уже поздно, ты не хочешь спать? – спросил Антон, когда мы сидели на диване. Я смотрел, что можно нарисовать, а он на меня. – А ты? – Я спал, ты забыл? Я не забыл. *** Я помню каждый миллиметр его тела. Помню как целовал его лицо. Помню его запах, который заполнил всю мою квартиру: мята и что-то сладкое, вроде ванили. И я пьянею от его глаз, цвета хризолита**, которые смотрели на меня, как я думал, с любовью, когда рисовал его. Каждый день он был моим вдохновением, моим воздухом, моей любовью... А еще я помню, что снял его браслеты, когда тот спал и увидел то, что тот так усиленно скрывал. – Антош... Он сладко потянулся, окончательно освобождаясь от лап сна и возвращаясь в реальность, в котрой его ждал я. Испуганный и будто облитый кипятком. – Антош... Я повторяюсь. Повторяюсь. А еще мне чертовски больно от того, что этот подлец мне ничего не рассказал. – Почему? Я погладил его кожу на запястье, которая укрыта... Шрамами? И почему от осознания этого по моим щекам текут слёзы? И почему я настолько жалок? Почему я даже не спрашивал, думая, что ему станет лучше от того, что его не будут спрашивать? Почему я настолько глуп? – Разве я не имел права знать? Мой голос такой жалкий. А чего я ожидал? Да, конечно, я ведь никогда никому не был важен, я ведь всегда был никем. Так почему в этот раз я думал, что будет по-другому? Да потому, что этот чертов Антон смотрел на меня, будто я чёртово произведение искусства эпохи Ренессанса***. Поэтому я и чувствовал себя особенным. Для него... А сейчас... – Запомни, – я рядом с тобой. Я всегда буду рядом с тобой… – Нет, не будешь. И ты не имел права делать этого! Ты не должен был знать! – А что я должен был? Скажи. Сидеть и смотреть на то, как ты изнываешь себя? Я же вижу. Ты делаешь меня счастливым... А я не могу. – Да, ты не можешь. Никто не сможет, Арс. Ты просто заглушаешь боль. Ведь когда-то я обещал себе быть сильным, переживать самые сложные периоды в своей жизни храбро, с гордо поднятой головой. Ох, как я ошибался... – Из-за чего? – я кивнул в сторону его рук. – Каждый раз, когда меня бросали это оставалось следом на моей коже. – Но это не стоит того! Меня разбивали тысячу раз, но мои руки целы! – Зато твоё сердце, – он приложил ладонь к моей груди, – в порезах, а моё бьётся слишком равномерно. Я хочу быть с ним, хочу защищать, хочу дышать им. Моим Антоном, моим мальчиком, моим солнцем и моим ангелом. – Давай досчитаем до ста, закрывай глаза, я столько тебе не сказал. Судьба перепишет все на свои места, но ты моя, ты моя искра. – Обещай, что больше не будешь так делать, Арс. – Обещай, что будешь рассказывать мне все, Тош. – Я очень сильно тебя люблю. – Я тоже люблю, Антон, тоже очень сильно. *** Он ушёл, в ту же ночь, ушёл, перечеркнув все месяцы вместе, ушёл, ничего не сказав. Когда я проснулся утром, возле меня его не оказалось, во всей квартире тоже нет. Я звонил ему, но он сменил номер. Он сменил жизнь. Тогда все и поменялось. В тот день... Теперь ничего не будет прежде. Я искал его, ходил в метро, на ту остановку, но его там не было. Он не оставил записки, ничего, кроме запаха в доме и картин, которые я рисовал. И воспоминания обо всем, что с нами было. А сейчас я не знаю, что будет дальше. Я не знаю, как пить кофе, потому что даже это напоминает о нем, когда он делал мне его по-вечерам, ибо я не спал до поздна, рисуя его или то, что связано с ним. Он перевернул моё сознание, заполняя каждую клеточку моей души собой, а потом в одно мгновение забирая все, оставляя только ноющюю рану на месте, где раньше было сердце. Я видел его лишь однажды, когда шёл по улицам Питера в поиске какого-то винного магазина, потому что кофе уже не помогало. Антон был тепло одет и сидел на лавочке на противоположной от меня улице. А на руках у него все ещё были браслеты. И как же мне хотелось подбежать к нему, но я стоял, просто смотря, как он, смеясь, уходит с каким-то парнем. И тогда я впервые полоснул себе лезвием по запястью... Ты бы мог гладить мои мягкие волосы, цвета воронового крыла. Ты бы мог смотреть в голубые глаза. Ты бы мог держать меня за руку до тех пор, пока я сам не захочу убрать ее. Ты бы мог защитить меня от моих демонов, которые сжирали меня наяву. Ты бы мог сделать меня счастливым... Если бы не ушёл так внезапно, если бы не предал то, что было с нами, если бы ты знал, как мне плохо и как я хочу к тебе, моё маленькое худое солнце...Ты бы мог стать счастливым со мной...