From the dining table

Гарри Стайлс ненавидел это место, это унылое, убийственно скучное место. Именно убийственно — уйти отсюда живым удавалось далеко не всем. Он ненавидел свою семью. За то, что они позволили санитарам забрать его сюда. За то, что бросили его. Тем не менее он не может ничего изменить. Эта психбольница стала его домом на, скорее всего, всю оставшуюся жизнь (причем неизвестно, насколько долго она продлится). Шесть утра. Уже давно приевшийся заливистый звон колокольчика, полностью оглушающий. Сию же минуту прилетает медсестра, чтобы отвязать от кровати особо буйных. В коридорах постукивают пятками первые вставшие, а в соседней палате, как обычно, Лиам Пейн — самый остроумный шутник всей больницы — рассказывает анекдоты своим соседям. Пока медсестра не дает ему напомнить, что за подобное она может и ограничить еще больше время просмотра стендапов, конечно же. Гарри лениво поднимается с постели, надевает неудобные тапочки и идет в столовую — все как обычно. «Стоп, сегодня же четверг, — вспоминает Гарри, — значит, сегодня на завтрак яичница. День не так уж и плох». Он садится за стол со своими соседями и начинает трапезу. Еды дают совсем немного — не насытишься, поэтому он справляется довольно быстро. Затем медсестра раздает каждому необходимые таблетки, не забывает даже пригласить Пейна к себе в кабинет, чтобы сделать укол галоперидола, который вызывает мышечные судороги, как бы в наказание за постоянные выходки. Все принимают таблетки и уже собираются расходиться по комнатам, как в столовой появляется врач — Луи Томлинсон, мужчина в возрасте тридцати-тридцати пяти, и объявляет о приеме некоторых пациентов сегодня. Он начинает перечислять фамилии, периодически поправляя прическу, когда Гарри скрещивает пальцы, надеясь, что назовут его. — Гарри Эдвард Стайлс! Гарри радостно хлопает в ладоши, предвкушая целых тридцать минут со своим загадочным врачом. *** Этот час ожидания своей очереди был, наверное, одним из самых волнительных в жизни Стайлса. Он сгрыз ногти на всех пальцах рук, измял белую футболку, в которой всегда ходил, пока теребил ее потными ладонями. Он ждал этот день так долго — целый месяц, а точнее, с прошлого приема. …Луи расспрашивал его о его детстве, о взаимоотношениях с родителями, о его жизни в этой психбольнице — все как всегда. Но Гарри, рассказывая обо всем запрашиваемом, думал совсем о другом — о гитаре, которая стояла в дальнем углу кабинета. Он заметил ее совсем недавно — раньше ее там не было. Видимо, взятка какой-то медсестры, опять… Гарри умел играть на гитаре с детства, он даже когда-то выступал со своей группой, состоящей из него и его двух друзей по школе. Они так и не стали популярными, но навык игры на гитаре у Гарри сохранился. До его болезней, до этой психушки, он любил вечерами играть песни детства и петь их с друзьями. С тех пор Луи ужасно понравился Гарри. Гарри ловил каждый его шаг, каждое движение, даже пытался понять его личную жизнь — ну а вдруг какая-то медсестра решит охмурить своего начальника? Гарри решился написать песню для Луи. Особенную песню, объясняющую все то, что он чувствует, но не должен чувствовать. Он начал с текста, затем перешел к аккордам, которые подбирал практически наугад, руководствуясь лишь внутренним слухом. Он написал ее недели за две, никому не показывал, а от любознательной медсестры прятал. И вот этот день настал. Гарри было сложно поверить в это. Он много раз представлял их встречу (иногда она была очень извращенной — влияние таблеток, ибо Гарри Стайлс был очень романтичным мужчиной), но кто знает, как она пройдет на самом деле? *** — Гарри Эдвард Стайлс! Гарри отошел от долгих размышлений и вошел в кабинет, попутно проверяя наличие бумажки с текстом песни. — Что ж, здравствуйте, Гарри, присаживайтесь. Как ваши дела? «Я влюблен в своего врача и чувствую себя полным идиотом, а так все отлично», — подумал Гарри. — Вполне неплохо, — ответил пациент. Стайлс нашел взглядом ту самую гитару и расплылся в довольной улыбке. — Что вас так обрадовало? — ухмыльнулся Луи, думая, как же привлекательно выглядит его пациент. — Ничего, можете не беспокоиться, — Гарри ухмыльнулся и вновь засунул руку в карман. Луи призадумался, поправил прическу и продолжил. — Как с галлюцинациями? Еще продолжаются? «Конечно, они продолжаются, вы же прописали мне те таблетки, якобы предотвращающие галлюцинации, но они наоборот все ухудшают!» — Да, они стали еще более интересными. — Можете описать одну из них? — Ну, однажды я увидел огромную жабу посреди моей палаты. Она долго стояла между двумя кроватями, о чем-то квакала, а потом упрыгала в туалет. — И кто на самом деле был этой жабой? — Медсестра Грин. Гарри рассмеялся, позабыв, что это галлюцинация Луи — он тоже не любил Грин. Стайлс победно ухмыльнулся, надеясь, что понравился Томлинсону. Луи опомнился, его щеки покрылись ярким румянцем. — Извините, Гарри. Мы немного отвлеклись, продолжим? Гарри решил, что это — то самое время. — Можно посмотреть вашу гитару? Я умею играть, хотелось бы увидеть ее поближе. Луи слегка нахмурился, но все же решил, что даст ему инструмент. — Хорошо, сейчас принесу. Томлинсон вернулся с гитарой и протянул ее Гарри. Гарри тут же взял ее и принялся осматривать. — Настроенная, правда? Вы играете? Луи слегка смутился. — Да, бывает иногда. — Сыграете что-нибудь? — Стайлс, не ожидая ответа, передал гитару в руки врача. Когда их пальцы на долю секунды соприкоснулись, по телу Гарри прошел сильный разряд тока, а сердце заколотилось глубоко в груди. Похоже, то же самое ощутил и Луи. Он наиграл какую-то легкую мелодию, которую Гарри слышал впервые. Луи пел на французском, да так красиво, что Гарри потерял какую-либо связь с реальностью. — …Гарри? Все хорошо? — Да-да-да, доктор, все отлично. Вы изумительно спели и сыграли. Моя очередь? — Допустим, — ответил Луи, заинтересованно глядя на него. Гарри был невероятно взволнован. По его позвоночнику пробежал холодок, а сердце отчалило в пятки. «Ну же, соберись, Гарри Эдвард Стайлс, ты можешь!» Он поставил пальцы на нужный аккорд, громко выдохнул и запел песню, которую так долго писал и так много повторял у себя в голове. — Woke up alone in this hotel room Played with myself, where were you? Fell back to sleep, I got drunk by noon I’ve never felt less cool We haven’t spoke since you went away Comfortable silence is so overrated Why won’t you ever be the first one to break? Even my phone misses your call, by the way I saw your friend that you know from work He said you feel just fine I see you gave him my old t-shirt More of what was once mine I see it’s written, it’s all over his face Comfortable silence is so overrated Why won’t you ever say what you want to say? Even my phone misses your call, by the way Maybe one day you’ll call me and tell me that you’re sorry, too Maybe one day you’ll call me and tell me that you’re sorry, too Maybe one day you’ll call me and tell me that you’re sorry, too But you, you never do Woke up the girl who looked just like you I almost said your name We haven’t spoke since you went away Comfortable silence is so overrated Why won’t you ever say what you want to say? Even my phone misses your call We haven’t spoke since you went away Comfortable silence is so overrated Why won’t you ever say what you want to say? Even my phone misses your call, by the way Луи эти несколько минут пребывал в шоке. Гарри пел хриплым, бархатистым, пленительным голосом, вызывая у Луи такие чувства, которые он еще не испытывал по отношению к своему пациенту. Гарри так тонко описал то, что он хотел. Правда, иногда он нес какую-то непонятную чепуху, которой между ними не было, но это и объяснимо, Гарри — не обычный человек, он болен. Гарри допел и поставил гитару к стене, ожидая реакции. — Гарри?.. — Да? — Ты чувствуешь ко мне что-то? — голос Луи дрожал. — Я думаю, вы сами поняли. — Охх… — Что? Луи не мог. Луи не мог позволить себе иметь отношения с пациентом. Это полный абсурд, такого быть не должно. — Мисс Грин, — доктор приоткрыл дверь соседнего кабинета, — переведите Стайлса на месяц в карцер. Или к буйным. Решайте сами. — Что?! — Гарри не мог поверить, что этот доктор, в которого ему угораздило влюбиться, вот так поступает с ним. Санитары поволокли его за обе руки из кабинета в коридор. Гарри встретился взглядом с Луи. Луи держался строго, ни дернулся, пока Гарри не скрылся из его виду. Знал бы только Гарри, как же плохо было его возлюбленному после содеянного, как же часто он потом напевал «From the dining table», как много он пролил слез и сколько думал о Гарри. Но было поздно.