Стагнация

Прошло много времени, а Санс всё ещё отлично помнит первый день, когда они встретились. Как ни крути, но именно память всегда была его благословением и проклятием одновременно. Он запоминает каждый день, каждую крохотную его деталь, и зачастую это может приносить далеко не только пользу. Он помнил забавную непропорциональную фигурку ребёнка перед собой. Девочку, которая спокойно и уверенно, без тени страха, протянула ему руку тогда, при первой встрече. Хотя тогда, признаться, она вообще не была похожа на девочку, и все обращались к ней на «вы». Она послушно смеялась над его шутками, хотя все знали, насколько они идиотские. Она восхищённо следовала за его братом в любой новой затее, кажется, в самом деле восторгаясь его идеями и энтузиазмом. Она, наконец, спасла всех их из подземного плена, позволив выйти туда, на так давно желанную Поверхность. Со стороны эта девочка казалась ангелом. Но только не для Санса. Бессонница и ночные кошмары, плотно связанные с Фриск, никак не хотели оставлять его. Одну ночь за другой снится один и тот же мучительный сон – о том, как брат умирает, рассыпаясь в прах, а она, эта холодная, бесчувственная девчонка, попросту наступает на его череп. Санс долго сопротивлялся своим снам и не связывал их с реальностью. В конце-концов, в настоящем мире всё было хорошо. Они уже десять лет как на Поверхности, а Фриск уже почти двадцать. И все эти десять лет ему без конца и без края снится одно и то же: разрушение, гниль, пустота и невыносимый, мерзкий запах праха, витающего в воздухе. Сама же Фриск, уже превратившаяся во взрослую и очень мудрую девушку, лишь качает головой, глядя в его пустые глазницы. Она давно переросла его, стала красивой, тоненькой и необычной на лицо. Он искренне считает, что не достоин её дружбы и такого хорошего отношения. Санс покатился по наклонной из-за своих снов ещё тогда, в Подземелье. Совокупность всего того, на что Папс обычно не успевал обращать внимания, играла явно не на пользу. Скрытность, неискренность, неумение как следует высказаться. Злоупотребление сперва кетчупом, а после, когда они вышли на Поверхность – самым настоящим людским виски. Причём достаточно дешёвым и нередко палёным. Алкоголь отбивал у него способность воспринимать и помнить собственные кошмары, а потому довольно быстро нажраться вдрызг и уснуть стало традицией. Он обычно был честен с собой и ненавидел себя за это. Ненавидел только в те моменты, когда пересекался с кем-то взглядами. Если доводилось прийти в гости к Ториэль на чай, повидаться с Андайн или Меттатоном. Каждый раз, когда к ним домой приходит Фриск, навещать их, а делает она это регулярно, раз в три дня обязательно придёт. А уж про брата и говорить нечего. Папс ругался на него без конца, и его можно было понять. Младший брат чего только не делал. Он уже и сам читал книжки Сансу перед сном, перевернув тем самым их роли. Он прятал бутылки от брата, а то и разбивал их где-то за домом. Благо, район, в котором они поселились, был на окраине города, и это мало кого беспокоило. Он таскал его на это идиотское человеческое кодирование, хотя Санс даже сам смеялся над этим и объяснял, что это обыкновенный развод и выжимание денег. Но, пожалуй, самой большой пыткой становился какой-нибудь семейный ужин или просто разговор наедине. Санс сходил с ума от чувства стыда, когда смотрел на брата. Он прекрасно понимал, как быстро и с какой скоростью катится в бездну из-за своих же психических расстройств. Когда Папирус поднимал взгляд, негромко горько вздыхал и уходил на кухню, старшему брату хотелось попросту исчезнуть. Никогда и ни за что он не хотел служить подобной обузой, ведь он всегда, всегда должен был заботиться о том, кто младше. Так всегда было. Когда Папс только появился на свет, будучи совсем крохой. Умильные детские кости неуверенно делали свой первый шаг, выдавали первое слово «Санс», росли и поспешно развивались, искренне спеша во взрослую жизнь. Когда они остались без отца, сами по себе, в глухом лесу где-то там, далеко. Санс честно старался вычеркнуть этот отрывок из его памяти и никогда не вспоминать. Помнил только то, как однажды они всё-таки смогли добраться до городка под названием Сноудин и застолбить там старый дом, переделав его под своё собственное обиталище. Там-то Папс и вырос, получая всяческую опеку, хоть и незаметную. Когда Санс работал, впахивал, как безумный, чтобы оплатить дом, а потом честно пытался не засыпать на посту хотя бы из уважения к рвению брата поймать человека. А что он теперь такое? Вот что? Спитый алкаш, который даже с кровати не может подняться, не хрустнув при этом позвоночником. Точку в его сопротивлении падению по наклонной однажды поставило то, что Папса позвали работать в другой город. Деньги были ох как нужны, и уже вполне практичный и понимающий многое братец не смог отказаться, учитывая, что там его хотя бы будет курировать Андайн. Санс не волновался за братишку, зная, что там он будет не одинок. Но не мог гарантировать того, что выполнит обещание и не сорвётся в свою бездну снова. Он никогда не давал обещаний, и в этот раз не поспешил бросаться словами, которые не сможет сдержать. С ним осталась только Фриск, та, из-за которой начался этот моральный кошмар. Хотя Санс был уверен, что дело не в ней, нет, просто навалилось всё и сразу. Просто косточки стали сдавать позиции и уже не выдерживают всего этого. Прошлое слишком сильно давило на него. Теперь Фриск навещала его каждый день. Она приносила продукты, сладости, кетчуп, выпечку от Ториэль, а особенно молоко, заявляя со всем авторитетом, что оно очень полезно для костей. Она была по-своему удивительной. Санс многих людей повидал с тех пор, как они вышли наверх, среди них даже появилось несколько хороших друзей – продавщица из ларька неподалёку, местный полицейский, почтальон. Но Фриск была, пожалуй, всё ещё самым странным человеком из всех, что он знал. Она заканчивала второй курс биологического факультета, собираясь в будущем плотно изучать ботанику в частности и посвятить этому жизнь. Она всегда была себе на уме и, невзирая на внешнюю искренность, тоже очень много скрывала. Как её унижали и били одноклассники за то, что она привела в мир монстров. Тогда она тщательно прятала синяки под свитером, а на остальное ссылалась в шутку, говоря, что опять упала на асфальт самым неудачным образом. Когда она подрабатывала, помогая в ветеринарной клинике, искренне оплакивая после смены каждого усыплённого. Санс как-то должен был забрать её после этого домой, и застал её всё в слезах на крыльце. Благо, вокруг неё всегда есть те, кто может помочь и поддержать. Да и люди вовсе не все плохие, нет. Её работодательница тогда сидела рядом и гладила Фриск по спинке. Или как в тот самый раз, когда какое-то хулиганьё без видимой причины взяло и столкнуло её с лестницы вперёд носом. Практически всю информацию о подобном приходилось вытягивать из неё, и это был не самый приятный процесс. Так что, в каком-то роде, они стоили друг друга. Фриск была любопытна в отношении чужих проблем, но о своих всегда молчала. Который день подряд она приходит? Санс уже не помнит. Кости не желают слушаться, а речь так плоха, словно он проспал подряд трое суток. Он работает по ночам, потом спит до часа дня, и как раз в это время раздаётся мягкая трель дверного звонка. Всё по накатанной годами схеме – он открывает, Фриск заходит, тепло его обнимает и идёт на кухню, ворча о том, что Санс ещё не обедал. Санс работает редко, кочегаром на станции, и иногда она даже туда приходит. Говорит, что ему необходима компания. Рассказывает истории из университета, вспоминает забавные случаи, смеётся над его шутками. Она всегда очаровательно и так мягко улыбается. Нет ничего мягче и удивительнее на белом свете. Она даже стала готовить для него, как выяснилось, по поручению Папса. Санс так сильно привык к тонкому силуэту среднего роста с этим милым каштановым коротким хвостиком, что стоит у плиты и что-то старательно жарит на сковородке, что воображение спьяну стало само дорисовывать Фриск дома тогда, когда её не было. Боже, как же это жалко. Жалко и стыдно было даже смотреть в тёмные, удивительно мудрые глаза Фриск, наполненные точно такой же жалостью. Было стыдно, что она вообще видит его таким, не то что помогает. Что она мягко улыбается ему, образовывая такие занятные ямки на смуглых щеках. Что берёт его кисть в свои ладони, словно пытаясь зачем-то согреть кости, и тычками пересчитывает костяшки пальцев. Порой Сансу казалось, что у него нет души, что она давно загнила от никчёмных мыслей, что виски разъел её совсем. Но каждое появление этой девчонки заставляло синее сердце под одеждой биться снова. Медленно, тихо, но всё-таки биться. Он сидит в котельной, словно на посту когда-то, и ждёт, когда же к нему снова придёт человек. Когда принесёт тёплое молоко в термосе, когда снова отнимет бутыль с остатками водки, негромко сердясь на него. Но Санс уже ничего не делает, чтобы остановить разложение. Душа его давно гниёт от того, сколько крепкого алкоголя льётся на неё. Быть может, обычные скелеты и не могут пьянеть, но у него как-то получалось. Порой руки прихватывает настолько жестокий тремор, что Фриск сама берёт лопату и закидывает угли в печь. - Уже на водку скатился. Только не говори, что пропил всё, что осталось. - Сорян, малая. Я что-то совсем не в себе, и…вообще, дай мне лопату, чего ты вкалываешь тут за меня? – ему было стыдно даже думать об этом, но руки попросту не могли держать лопату нормально из-за непрекращающегося тремора. - Санс, не съезжай с темы, - её укоризненному взгляду позавидовала бы любая учительница, настолько сильно он стыдил скелета, - Я тебя скоро заберу к нам с мамой жить. Она-то уж точно тебя проконтролирует. - Не вздумай даже. Не хочу, чтобы она видела меня вот таким. Это жалко. - А тебе самому на себя смотреть не жалко? Сколько раз я просила тебя не брать больше в рот ни капли? Так дело не пойдёт, вот увидишь, ты будешь совсем другим скелетом, когда Папс вернётся. - Да ладно тебе, мелкая, хватит. Он тоже не должен будет меня увидеть. Вам всем и без меня будет просто оЧЕРЕПительно, - Санс хрипло рассмеялся, глядя в старенький металлический стол. Он не хотел поднимать глазницы обратно, так как хорошо ощущал на себе взгляд Фриск. Уничтожающий своим внутренним горем, расстроенный от его слов, невыносимо жалобный. Нельзя было смотреть в ответ, если не хочешь дать ещё одно идиотское обещание. В тот день она не выдержала, всё-таки решимость тоже ресурс исчерпаемый. Она коротко шмыгнула носом и вышла из котельной вон, не умея справиться с тем, что творилось на душе. Санс возненавидел себя в ту минуту. Он никак не хотел отвадить от себя ту последнюю искру счастья. Но почему-то так получалось. Но самое главное было то, что он не хотел видеть несчастной её саму. Это было слишком невыносимым зрелищем вкупе с чувством вины. На руках осталась только её смешная осенняя курточка яркого фиолетового цвета. Его же собственный подарок. Когда на следующий день Фриск вернулась к нему, домой, в тот самый забытый Богом район, меньше всего она ожидала, что что-то пойдёт не так. Она хотела извиниться и поговорить наконец нормально. Всё должно было пройти как обычно – три этажа вверх, звонок в дверь, медленный скрип несмазанных петель. Но всё сбилось в один единственный момент – ей не открыли. Фриск звонила и звонила, держа во второй руке пакет с продуктами. Она догадывалась, что однажды Санс оградится от неё, решив остаться наедине с собой, но не знала, что это произойдёт так скоро. Разве к подобному вообще можно быть готовым? Вряд ли, ох вряд ли. Сперва она просто решила, что Санса нет дома, но и на работе его тоже не оказалось. Хорошо, что у его человеческой соседки оказались при себе запасные ключи на всякий случай – скелеты отлично ладили с соседями по квартире. Но, открыв наконец-таки двери, Фриск была готова поклясться, что в этот день ей придётся обрести как минимум несколько седых волос на голове. Санса она нашла в гостиной, лежащего на полу. В обеих руках он тщательно сжимал её куртку, при этом свернувшись таким плотным клубком, что сперва могло ввергнуть в растерянность – скелеты вообще так могут? Теперь это был словно уже и не её было друг, шутник и вечно ленивый каламбурист. Теперь это было странное, полумёртвое от алкогольного передоза нечто, что валялось на полу в позе человеческого зародыша и мелко-мелко дрожало. Квартира вокруг уже давно являла собой очень плачевное зрелище. Его собственная куртка валялась в прихожей, а сам он остался в такой привычной майке-алкашке белого цвета с пятном от кетчупа и шортах. Розовые тапки уже давно были загнаны под диван и забыты там. Синяя, когда-то яркая и полная скрытой энергии душа теперь откровенно не светилась и еле-еле стучала. Фриск не помнила, что в её голове переключилось, когда она осознала в доли секунды, что здесь происходит. Он не хотел открывать. Не хотел, чтобы она увидела его, так низко павшего. Руки коротко дрогнули, и пакет с едой упал на пол, вызволив из себя пару едва поместившихся помидоров. Ещё буквально пара секунд, и Фриск уже держит его на весу, чуть приподняв и положив к себе на колени. Только сейчас она заметила, какой же он со временем стал маленький. А ведь когда-то, когда она была ребёнком, то он мог с лёгкостью взглянуть ей в глаза. С лёгКОСТЬю. Мозг сам смоделировал очередную шутку, но вместо того, чтобы рассмеяться, Фриск разрыдалась. От отчаяния, от несметного количества страхов, от стыда за то, что не смогла уберечь друга. От того, что столько времени позволяла ему загнивать, решив, что он справится своей силой воли. Она просто прижимала бессознательного скелета к себе и рыдала. За окном завывала первая метель. Санс проснулся от не самого приятного запаха на свете. Точнее, это была смесь всяческих разных запахов, что ударила ему в голову, стоило только прийти в себя. Но главенствовал среди этого букета определённо запах больницы. Санс никогда не обращался к человеческим врачам, считая их совершенно не компетентными в лечении монстров. В чём-то он был прав, а в чём-то ошибся, если по итогам он всё-таки оказался здесь, и они даже смогли привести его в чувства. Сознание прояснилось, и пустым глазницам открылась светлая палата с достаточно большим окном. Лишь на паре первых вдохов показалось, что воздух здесь невыносим, но теперь по какой-то причине ему гораздо лучше дышалось. Череп мучительно болел, а душа кое-как стучала там, под больничной сорочкой. Фриск сидела рядом, на небольшой табуретке, глядя в пол пустым взглядом. Она плохо помнила, как дрожащим голосом вызывала скорую помощь, как этого несчастного передозника забирали, как она просила ни в коем случае не звонить Папсу, чтобы тот не испугался случившегося. Как приезжал Азгор на своей машине, сказав, что как только скелет очнётся, его увезут на полное попечение Фриск в дом Дриимурров. Как она рыдала и рыдала ему в плечо, никак не умея прекратить истерику. Фриск уже давно полноправно звала его папой, и Большой Пушистик отлично справлялся со своей новой ролью. Она уже не плакала благодаря ему. Просто старалась восстановить дыхание и вернуться в привычное состояние спокойствия и невозмутимости. Кто же знал, что с Сансом это будет так трудно? - Малая? – негромкий, хриплый голос разнёсся по палате, заставив её поднять глаза. Фриск не сказала ни единого слова, просто набросилась на него с объятиями. Обняла так сильно, что кости захрустели. Она, снова она, такая тёплая и мягкая, словно всё ещё смешной пухлый ребёнок, упавший в Подземелье и делающий по нему первые шаги. Скелет прекрасно слышал, как стучит её сердце в сравнении с его. Шумно, быстро, ритмично, наверняка она вообще не спала всю ночь. - Пропойца и алкоголик. Да ещё и придурок вдобавок, - пробормотала она спустя минут пять, - Сегодня же заберём тебя домой, будешь с нами жить. Если я одна не могу тебя контролировать, будем делать это все вместе. Не возражай. Я уже договорилась с мамой и папой. - Боже, мелочь, какая же ты твердоКОСТная, - он снова прыснул в кулак, стараясь игнорировать ноющую черепушку и дичайший сушняк. Санс не мог представить себе, что пережила девчонка после такого необдуманного поступка с его стороны, и теперь честно пытался отшучиваться. Он никогда толком не умел ценить свою жизнь. И никогда не понимал, как может быть дорог другим. - Ты хотел сказать «твердолобая»? – Фриск еле-еле сдерживала нервное хихиканье. - Твердокостная. - Твердолобая! Неожиданно для самой Фриск хихиканье на нервной почве обернулось искренним звонким смехом. Она никак не могла успокоиться, всё смеялась и смеялась с такой идиотской, глупой шутки. Похоже, что когда такое происходит с близкими, это может вывести из равновесия даже такого титанически спокойного человечка, как Фриск. Спустя минут десять хохота она притихла, не переставая его обнимать и согревать непонятным человеческим теплом. Санс спокойно и умеренно гладил её по макушке, желая привести в обычное состояние. Глядя на неё, измученную страхами и сомнениями, таким мучительным волнением за верного друга, он переступил через себя. Ступил на ту точку, от которой не должно быть возврата. И никогда не будет. - Этого больше не случится, малая. Больше никогда, слышала? Считай, что я навсегда завязываю. - То есть, ты хочешь перестать пить? Но это не значит, что отменяется переезд. Я тебя одного не оставлю. Понял? - Понял. Не паникуй, что ты, в самом деле, такая беспоКОСТная? - Санс, - Фриск подняла на него чистый, спокойный, но очень уж суровый взгляд и тихо спросила, - Ты мне обещаешь? Похоже, что за эти несколько секунд перед его пустыми глазницами пролетели все, ради кого и ради чего он может сказать то, что так необходимо было сказать. Ради того, чтобы мордашка Фриск снова сияла мягким лучистым светом. Чтобы Папс снова был беззаботным и радостным, ни о чём не переживая. Чтобы Ториэль не качала головой так тоскливо и грустно, понимая, что он спивается. Он понимал, что его уже ждёт машина Дриимурра внизу, что сегодня определённо жизнь пойдёт совершенно иначе. Что, быть может, за таким режимом и его сны исчерпают наконец-таки себя? Ведь Фриск никогда и никаким образом не стала бы вредить монстрам, верно? Он посмотрел в наполненные волнением тёмные глаза девушки и мягко улыбнулся, не отводя взгляда пустых, но таких удивительно осмысленных глазниц. - Обещаю.