Ступени

— Жив? — Ага, ты прикинь! Эх, а я только-только привязала к себе его женишка… Заслышав такие шепотки за дверью, Слингби резко откладывает ручку в сторону и вылетает из кабинета в сторону госпиталя, не заботясь о том, что только что сбил с ног какую-то там секретаршу, считавшую себя его пассией. Три минуты бега по этажам того стоили. Уже у палаты Спирса Эрик замирает, собираясь с мыслями. Три года. Три чертовых года безумных метаний по квартире, тысячи пачек сигарет. Что он ему скажет? Как отреагирует он? Тяжело выдохнув, блондин все же постучался и вошел в палату. Белые чистые стены и одна койка. Слева — целая гвардия приборов, контролирующих жизненные процессы. И один только вид Уильяма, который заставляет спросить: а как он выжил? На правой руке нет пальца. Безымянного. Это заставляет сердце сжаться. Кольцо… там было обручальное кольцо. Вторая рука вроде даже целая, но на ней красуется гипс. Судя по складкам на одеяле, ноги тоже изрядно пострадали. Ступня на правой и до колена на левой. Сглотнув, Слингби решился подойти. Спирс спал. Темные брови отведены от переносицы, ресницы чуть подрагивают. Волосы небрежно приглажены. Эрик просто падает на стул рядом с койкой и закрывает руками лицо. Это не его Уильям. Он не может этого принять. Но все же он убирает руки от лица и гладит своего мужа по запястью, не затрагивая пальцев. И больше не отходит от этой злополучной кровати. Он сам кормит Спирса, помогает ему перебираться в инвалидное кресло, успокаивает, сам забывая о еде и сне. Разве что курит и пьет воду из-под крана. Или доест за Уиллом. Ему не жалко этого времени. Небо темнеет. Начинается зима. Уильяма выписали. И в первый же день он осознал, что жизнь не будет прежней. Он привязан к этому креслу. Приходится учиться писать левой рукой. Терпеть насмешливые взгляды, когда Эрик несет его по длинной лестнице на руках. И в тот же день огораживает все полосатой лентой и закрепляет пандусы. Слингби теперь с ним всегда. Он везет коляску аккуратно и мягко, чуть придерживает за плечи, когда спускается с ним по пандусам. Даже квартиру продал, купив более просторное обиталище ближе к их департаменту, да и на первом этаже. Спирс способен уже самостоятельно выполнять всю бумажную работу, да и перебираться из кресла на диван или кровать. Ему казалось, что всех это тяготит. А особенно — Эрика. Как будто бы он не видит его мешков под глазами, усталого взора будто бы тускнеющих глаз. Он считал себя обузой. Лишним. Тем, с кем общаются лишь из вежливости. Бесполезным. Сломанной игрушкой, которая уже никому не нужна. Которой не место здесь. Жизнь — борьба. И в ней не место слабым. Уильям осознает это через несколько месяцев инвалидности. И понимает, что больше так нельзя. Он ненавязчиво просит Эрика отпустить его в длинных коридорах, уже самостоятельно крутя большие колеса. По его просьбе были поставлены тормоза, которые можно было ставить на наклонных поверхностях. Он понимает, что должен жить. И должен по максимуму никому не доставлять неудобств. Но ему все также неловко, когда Слингби берет его на руки и коротко целует на глазах у каких-то там соседей. Другое дело, когда все делается наедине. В квартире. Под замком. Но так… он порой просит прекратить. И это прекращается. Эрик понимает. И даже чуть улыбается, когда Уильям, как только щелкнет замок, тянется к нему. Тогда он просто подхватывает его на руки и целует, так нежно и аккуратно, что так они забывались на несколько минут, после чего Спирс усаживался обратно в кресло и отправлялся на кухню готовить ужин. Эрик улыбался такому и, подойдя сзади, целовал короткие темные волосы, пахнущие миндалем. — Опять брал мой шампунь? — А ты запрещал? — Давай я куплю тебе такой же. — Ну уж нет. Я хочу мыть голову именно твоим. Спирс смеётся. Это случается так редко, что Слингби просто вслушивается в мягкий смех, прикрыв глаза. Все, что меняется — все к лучшему. Слингби сегодня вернулся домой позже. Ну и черт с ним. Зато счастливый. Застав Уильяма в гостиной, в излюбленном углу дивана, тот с улыбкой сел рядом, целуя висок любимого и после чуть кусая ушную раковину, шепнув тихо: — Прости, опоздал. Зато принес подарки. Помнишь этот день? Ну как же не помнить. Пять лет они вместе. И уже приготовившийся выслушивать всяческие приятности Спирс удобно устроился у мужа на коленях, рукой гладя того по плечу. — Помню. Конечно. С тобой забудешь. И он вновь смеется. Тихо и нежно, замирая, когда его шеи касается холод металла. Тот с некой паникой ощупывает украшение и понимает, что это лишь кольцо на цепочке, обнимая возлюбленного и коротко целуя его щеки и скулы. — Тихо, это еще не все… Слингби со смехом чуть отстраняет Уильяма и достает два билета на материк. И не куда-то там, а в солнечную Италию. — Я знал, что ты хочешь туда. Спирс с улыбкой прижимается ухом к груди блондина и вслушивается в мерный стук его сердца с рассеянный улыбкой. Ему хорошо, и сейчас он даже забывает о том, что у него нет ног. Ведь даже так он имеет право на жизнь и любовь.

***

Буквально через несколько месяцев после годовщины их отношений наступает год спустя того самого возвращения Уильяма с того света. И у Эрика есть специальный подарок даже на этот случай. Он аккуратно будит брюнета с утра и даже смотрит более радостно и ласково, чем обычно. До Спирса не добудишься — он глотает снотворное почти каждый день, и потому очень тяжело просыпается. Но сегодня выходной, поэтому Уильям приоткрывает глаза и что-то бурчит подушку. Когда Слингби с хитрой ухмылкой начинает того щекотать, в него летит подушка, а сам жнец отворачивается, вздрагивая, когда рука жениха касается обрубка ноги. — Поднимайся, у меня есть для тебя подарок. Спирс чувствует, как откидывается одеяло, и нижнего конца бедра касается что-то холодное. Он закрывает глаза и тихо слушает щелканье и какие-то скрипы. А потом с таким же трепетом вслушивается в звуки уже на месте бывшей ступни. — Давай, вставай. Блондин поднимает его почти насильно, и Уильям рассеянно смотрит на протезы, занявшие место обычных ног. После этого пытается встать, но заваливается, зажмурившись, но вдруг обнаруживает себя в сильных, мозолистых, но таких теплых и родных руках Эрика. Это придает ему сил, и он вновь поднимается и, почти без остановок, проходит несколько метров и устало падает в кресло с лучезарной улыбкой на лице. Впервые за несколько лет его лицо озарилось искренней улыбкой истинного счастья. Уильям поднимается вновь и, включив моторную память, уже даже доходит до кухни, там уже оборачиваясь на Слингби и крепко того обнимая, после касаясь губ того нежным поцелуем любви и счастья. Все было хорошо.