Ярость и боль

Боль. Боль струилась сквозь пальцы и сквозь дыры в прожженном теле, заменив собой время, которое необратимо замерло на месте. Когда они были живыми, Амадис Лезаро любил выходить на палубу, щурить на солнце единственный глаз и чувствовать, как тепло стекает по волосам на плечи. Небо хмурилось столетие подряд, навек скрыв солнце от обреченных. Когда они были живыми, Амадис Лезаро верил в Бога. Верил в Бога, в удачу, что сопутствует им, и в счастливую звезду своего капитана. Сейчас осталась только Тьма. Тьма наполняла то, что осталось, когда душа покинула погибшее тело. Тьма наползала с угла зрения второй повязкой, старательно пытаясь окончательно ослепить. Амадис Лезаро смотрел в осколок зеркала на свои потрескавшиеся зрачки и видел Её, но пока держался. Не впускал. Знал, что стоит лишь сдаться, и он потеряет всё, что у него осталось. В месте, которого на картах нет, Лезаро пытался остаться человеком. Ярость. Ярость была чужой, но он чувствовал её каждую секунду. Ярость пронизывала затхлый воздух, душила и волокла на дно. Среди её черного моря Лезаро был единственным маяком. Капитан. Капитан всё чаще и чаще слышал, но не слушал. Отмахивался от просьб "не убивать солдат" - какая тебе разница, Лезаро, они враги нашей страны! Стук его шпаги об палубу превратился в танец со смертью, в котором теперь вел он, а не она. Лезаро невыносимо тосковал по тем временам, когда капитан был собой. Когда он улыбался, а не истекал черным гневом и бессильно хрипел на каждом вдохе, когда стоял у штурвала, гордо выпрямив спину, а не сутулился и почти всем весом опирался на трость и шпагу. Когда он был человеком, а не чудовищем, навечно застрявшим между мирами. Убить. И Лезаро убивал. Резал без пощады всех тех, кого заносило к ним по воле жестокого рока, потому что капитан ему приказывал. Он не боялся однажды ослушаться - он боялся того, что сделает с капитаном непослушание. Боль продолжала течь по слипшимся, ссохшимся венам. Лезаро носил свою молча, но чужую видеть не мог. Поначалу он тоже ненавидел юнца, превратившего их в монстров, но со временем ненависть ушла, потому что кто-то должен был её победить. Капитан этого сделать не мог. Капитан всё чаще отворачивался прочь, когда Лезаро его звал, и продолжал истекать яростью и болью. Было бы можно их забрать, Лезаро бы их забрал. Но к капитану и при жизни было невозможно подступиться, если дело касалось его гордости и чести. В тот день пиратский юнец одним лихим, невероятным маневром уничтожил и то, и другое. С таким же успехом он мог всадить капитану в грудь клинок с ядом бесконечно замедленного действия. Хмурый небесный свод давил на плечи, а там, по ту сторону каменной арки, почти всегда сияло солнце. Порой Лезаро малодушно думал о том, чтобы выйти на свет, вновь почувствовать его тепло и увидеть голубое небо на одну-единственную секунду, а затем рассыпаться черным прахом по поверхности волн. За прошедшие годы так поступил не один член команды, неспособный больше выносить заточение. И выход был хорошим. Вдохнуть свежий соленый ветер и уйти в небытие, перестать цепляться за мертвое тело. Но каждый раз Лезаро смотрел на своего капитана, пригвожденного к миру живых нескончаемыми эмоциями живого, и понимал, что покинуть его не может. Не может уйти, сбежать и оставить его одного. Может быть - может быть - пока Лезаро тут, капитан еще сумеет сохранить остаток рассудка. Амадис Лезаро понимал, что верен лишь осколкам того человека, за которым некогда пошел, осколкам, скрепленным вместе черненой кровью боли, ненависти и отчаяния. Но он закрывал на правду единственный глаз и, раз исцеление было невозможно, продолжал любить мертвеца. И оставаться рядом - до любого финала.