Раф сидела в светлом холле сплошь и рядом увешанном различными стендами. Содержание их гласило почти одно и тоже – важность ухода за глазами и регулярных осмотрах у офтальмолога. Девушка шумно выдохнула, потому что получасовое ожидание превратилось в настоящую пытку. Она изучила все надписи на вывесках, осмотрела каждого проходившего мимо человека и уже вдоволь надышалась чуть хлористым запахом больничного воздуха. Более утомительного занятия, чем ожидание, человечество явно ещё не придумало. От обилия свободного времени, светловолосую голову стали посещать самые ужасающие картинки, одна из которых показалась Раф самой отвратительной: Сульфус с выпавшим глазом, который держится на каком-то щупальце. Иногда девушка ненавидела свою бурную фантазию, особенно за такие выходки. Мимо прошел ещё один симпатичный санитар, униформа которого уж слишком обтягивала перекачанное тело, и улыбнулся блондинке кривой ухмылкой. Она нервно дернулась в сторону и сглотнула, такое внимание блондинке было неприятно, кроме того голубоглазая сидела тут не просто так, точнее из-за своей новой головной боли.
Дело было в том, что Сульфус ввиду своих высоких моральных соображений (в чем Раф иногда сомневалась) не стал говорить отцу о своих проблемах со зрением. Беременная Анжели, естественно, также ничего не должна была знать, и сколько бы блондинка не порывалась сообщить родителям, что происходит за их спинами, ничего не выходило, потому что брюнет, будто вдруг прозрев, опережал девушку. Раф раздражалась от действий брата, но и перечить ему не осмеливалась. Вместо этого, они временно переехали в город, в бывший дом семьи Сейст, который долгое время пустовал. Здесь вероятность того, что слепота Сульфуса вскроется была крайне мала, и девушка занималась скоропостижными поисками финансирования на лечение. Они были тщетными, благотворительные фонды отвергали прошения, трактуя это тем, что случай довольно стандартный и семья больного сама сможет найти деньги, бесплатное лечение требовало трех-годовой очереди, а такого времени у Сульфуса не было. Обследования сулили самые неблагоприятные прогнозы. Раф уже стояла на пороге отчаяния, но всё чаще думала о том, что если не она, то больше никто. Родители не будут знать, потому что брат, как партизан, будет молчать до последнего, а больше к их маленькой семьи дела никому нет. Девушка подыскивала выгодную подработку, чтобы накопить хотя бы немного денег на поддерживающее лечение, но все варианты, как на зло, были заняты или блондинка не подходила под стандарты компаний (точнее отказывала работодателям в дополнительных услугах интимного характера).
В какой-то момент времени Раф даже порадовалась, что Сульфус ничего не видит. По крайней мере он не переживает за здоровье сестры. Вечная бессонница, ночные поиски работы на биржах труда, иногда опасные нелегальные подработки – всё отражалось на замученной девушке, как на детекторе. Времени становилось всё меньше и меньше, и блондинка боялась, что просто не успеет. Единственное, что приносило ей радость – был брат. Не смотря на отсутствие зрения он был счастливым и жизнерадостным, часто отшучивался и улыбался. Парень не замкнулся в себе и жил, насколько это было возможно, полной жизнью, и девушка пыталась следовать его примеру, но все чаще дневную улыбку заменяли ночные истерики, после которых должно было становиться легче. Может быть, это сработало бы с кем-то другим, но не с блондинкой. Денег не было, времени тоже, и почти иссякло желание тащить всё самой. Почему она просто не бросит всё на самотек? Еще несколько месяцев назад молодой человек не был для светловолосой ни семьей, ни даже просто знакомым, да к тому же причинил ей столько боли, а Раф всё ещё держится за последний шанс, как за спасительный канат. Её совесть перед ним была чиста, девушка не была обязана ему жизнью, хотя тот случай в переулке по словам врачей и обрек юношу на слепоту. Но тогда он пытался искупить свою вину за изнасилование, значит формально они квиты, и голубоглазая ничего никому не должна. Так почему же что-то так мешает оставить Сульфуса одного?
Всё было просто. Обстоятельства так сильно переплели их судьбы, что пути распутывания этого клубка из событий, эмоций и ощущений, тяжело было найти даже опытному картографу. Раф уже не мыслила завтрака без смешных попыток брата приготовить кофе на двоих. Причем он был полностью уверен, что у него отличная интуиция, которая поможет правильно смешать компоненты. Конечно, никакая интуиция ему не помогала. Ещё ей нравилось, когда юноша вскрикивал что-то вроде: «Ты думаешь я не вижу что ли? Положи на место мои ключи». Хоть он и правда не видел, но будто это совсем не мешало уличат сестру в мелких и таких детских шалостях, например, подмене сметаны для блинчиков на горчицу или чесночный соус, сахара – на соль или муку. Что-то теплое таилось в домашних посиделках у телевизора с пастилой, вечерних прогулках по улицам, крепко держа друг друга за руки, потому что по-другому Сульфус бы потерялся, не имея никаких визуальных ориентиров. Все воспоминания, которые они успели создать за короткое время, рождали хрупкую надежду, что однажды всё станет хорошо.
Пока девушка думала об этом, на мобильный телефон пришло уведомление о месте проведения финального заезда и тут словно гром среди ясного неба прогремел. Ведь главным призом гонки были деньги, которые сейчас так нужны для операции и лечения Сульфуса. Она судорожно стала вспоминать телефоны знакомых механиков, которые бы смогли найти мисс Сейст подходящий мотоцикл, хотя бы для разового заезда, другого такого шанса не будет, а если всё пройдет успешно, то блондинка не только победит и свергнет Треверсона, но и найдет недостающую сумму денег. Двух зайцев сразу, осталось только найти мотоцикл. Список контактов быстро закончился и Раф ничего подходящего найти не смогла, но оставался ещё один козырь в рукаве, которым она незамедлительно собиралась воспользоваться. Дверь кабинета врача скрипнула и замученная лохматая мордашка показалась наружу с забинтованными глазами и кривой недружелюбной ухмылкой. Врач вышел следом сияя, словно лампа накаливания, явно собираясь сообщить хоть что-то хорошее за последний месяц.
– Забирайте своего прекрасного принца, – весело произнес доктор. – Процедуры дали свой результат, показатели нормализуются. Видимая положительная динамика, но не стоит забрасывать иначе всё снова станет очень плохо, вы же понимаете?
– Конечно, сколько ещё процедур он успеет пройти до того как деньги кончатся? – Раф серьезно смотрела на брюнета, который уже осторожно взял её за руку и отпускать не собирался.
– Боюсь, это была последняя, нужен следующий взнос, – он пожал плечами и ушел в кабинет на прощанье пожав блондинке руку.
– Раф, ты не обязана этого делать, – лицо его не выражало никаких эмоций, кроме отвращения к врачу, любившему съязвить над парнем.
– Не надо начинать, мы это уже миллион раз обсуждали, ладно? Лучше скажи мне, как найти хозяина Вестника Апокалипсиса. Он сейчас не занимается гонками, значит его байк стоит без дела, мне бы пригодилась эта легендарная техника. Поможешь? – просияла она.
– Зачем он тебе? Только не говори, что собралась возвращаться на трассу это очень плохая идея, Раф. Пожалуйста, хоть раз послушай меня. Это может быть опасно, – он пытался вразумить сестру, потому что действительно считал опасными эти гонки.
Раф напряженно молчала, чтобы не сорваться на крик. Ей вовсе не хотелось делать брата виноватым во всех проблемах, которые вдруг на неё навалились, но Сульфус будто нарочно заладил о том, что гонки опасны. Может быть, странные происшествия периодически случающиеся с ней и были какими-то уж чересчур подозрительными, будто кто-то отчаянно хотел избавиться от голубоглазой. Однако девушка не считала это таким уж жутким поводом, чтобы запереть её дома и не выпускать до конца дней. К тому же, если не светловолосая, то кто поможет этому вредному парню? Сульфус не желал ничего слушать, настаивая на том, что Раф лучше придумать какой-то более безопасный способ и нервировал девушку ещё больше.
– Да что ты заладил-то? Нельзя-нельзя! Будто это меня остановит. Нам нужны деньги, ты это понимаешь? – блондинка уже закипала от упертости брюнета. – Нет у нас времени на другие пути, как до тебя не дойдет. И мне не очень хочется, чтобы ты всегда был таким. – девушка взмахнула рукой в возмущенном жесте и опустила ладонь себе на лоб.
– У меня его достаточно, – невозмутимо произнес Сульфус. – Ты всегда говоришь «нас», потому что тебе так легче? Или ты вкладываешь в это ещё какой-то смысл?
– Я говорю «нас», потому что ты мой брат и мы семья! Что за глупые вопросы? – Раф всё больше злилась, недоумевая зачем нужен этот разговор, она всё равно сделает по своему.
– В таком случае, я не хочу быть твоей семьей, потому что моё «мы» отличается от твоего и я не хочу, чтобы ты участвовала в этих гонках, ясно? – добавил он и замолчал, отрезав весь разговор. Так тяжело было юноше чувствовать совсем иные чувства к своей сестре, что иного выхода, как избавить себя от её присутствия в его больное, переполненное разными лекарствами, тело и голову не пришло. Глупо было обижать Раф, такими острыми словами, но и других она просто не хотела слышать. Зациклилась на своей миссии по спасению «человечества», и даже не заметила, как ещё больше влюбила в себя брюнета.
– Отлично, просто замечательно! Я сама во всём разберусь! – девушка поспешила в противоположную сторону, оставив Сульфуса одного.
Блондинка очень сильно разозлилась на своего брата, но больше всего её пугала вовсе не собственная раздражительность, а холодное спокойствие брюнета. От монотонной отчеканенной речи ужасно заныло в груди и Раф уже хотела вернуться, чтобы довести разговор до победного конца, хотя Сульфус ясно дал понять, что сказать своей сестре ему больше нечего. Обернувшись светловолосая никого не обнаружила за спиной, только санитар с кривой ухмылкой закрывал за кем-то дверь в палату. Она вздохнула тяжело и надрывно и пошла прочь по коридору, наполняемая каким-то горьким и болезненным чувством, как будто только что её отвергли или сказали, что умер близкий человек. Порывы вернуться к брату внезапно обрывала колючая фраза «я не хочу быть твоей семьей». Что бы это могло значить блондинка не понимала, как упорно бы не пыталась подобраться к разгадке, словно высокая Китайская стена возникла между ней и брюнетом. Может быть, это болезнь на него так влияет? А может быть, он болен ещё чем-то? Раф ломала голову и в сумбурном состоянии кое-как добралась до выхода.
Небо затянулось серыми тучами и город покрыла непонятная серая темень. Собиралась гроза и Раф стояла на остановке общественного транспорта, продуваемая жутким холодным сквозняком. Синоптики, конечно, пытались предупредить о надвигающемся холодном фронте, но кто в наше время верит в достоверность прогноза? Блондинка считала предсказывание погоды – самой неблагодарной на свете работой и полагала, что у этих людей так много врагов, что жизнь их превращалась в сплошное хождение по мукам. Она сочувствовала тем, кто сутки на пролет сверял термометры, барометры, психрометры и прочие сложные приборы, чтобы в итоге всё равно получить упреки. Природа мало подчинялась научным теориям и поэтому делала резкие выпады, как только кто-то приближался к точным догадкам. Раф думала, что мать земля не любила журналистов, а именно так выглядели синоптики, и стремилась избавиться от них, как и любой человек, в личное пространство которого вторглись без разрешения. Но люди, как назло, становились всё более ухищренными и стремились разгадать непременно всё вокруг, заходя за грань.
Прибыл рейсовый автобус, на котором обычно ездила девушка, и при торможении поднял целый клуб дыма, от которого пассажиры начали судорожно кашлять и отмахиваться. Блондинка оправилась за город к матери и отчиму. Ей хотелось побыть в покое и прийти немного в себя после тяжелого разговора с Сульфусом и плотной рабочей недели. Больше всего Раф мечтала разгадать смысл колючих слов брата, чтобы увидев юношу снова, быть во всеоружии, но в успех девушка верила очень слабо, зная, как быстро меняется в своих мнениях брюнет. Одно голубоглазая поняла наверняка – тяжелый разговор не предотвратит участие в гонках.
За окном мелькали пейзажи мегаполиса. Множество маленьких и больших вывесок, витрины магазинов и дорогих салонов с ювелирными украшениями, булочные, кафе и цветочные магазины. Город завораживал своей пышностью и разнообразием, давящим величием и бешеным ритмом жизни. Раф отвыкла от всего этого так быстро, что теперь некоторые вещи казались ей такими пугающими и неприятными. Девушка вдруг стала побаиваться серой толпы людей идущих по своим делам, будто они могли выбить из блондинки индивидуальность и сделать такой же серой и холодной. Она не помнила в какой именно момент научилась ценить те самые маленькие и незаметные другим особенности, которые выливались в самобытность. Может быть, в этом была заслуга Сульфуса, безудержно влюбленного в актерское мастерство. Хотя светловолосая и считала, что иногда он фальшивил, но потом оказалась, что фальшивила сама девушка. Трудно было признаться самой себе, что в ненависти и отчужденности от всего, Раф утеряла что-то такое, отчего сияла и своим светом манила к себе, закрыла все свои чувства и не могла полностью донести их к получателю. Брат только пытался помочь сестре вновь открыться, что у брюнета не выходило, лишь потому что юноша не знал в какую дверь стоило стучаться, а сегодня он, похоже, достучался, но Раф снова заперлась. Блондинка всё еще не могла принять ещё чье-то присутствие в своей жизни как должное, дела и слова парня оставляли какие-то едкие кровоточащие раны, или голубоглазой просто кажется? Случай с изнасилованием надолго пошатнул доверие между ними и оба разошлись в разные стороны, пройдя долгий путь и всё же придя к одной развилке, у которой сейчас и стояли.
Одно из всех размышлений было правдой – ей было одиноко без Сульфуса, и девушка не могла смириться с последними словами брата. «Я не хочу быть твоей семьей». Боль в груди обиженной кошкой заскреблась по сердцу и дыхание перехватило. Слишком далеко забрался брюнет в её душу, в то самое место откуда его было не вытащить обычными способами и вызывал целую симфонию чувств, которая начинала играть от прикосновений или разговоров. Раф не помнила, чтобы такое происходило раньше, возможно, потому что до этого девушка никого так горячо не любила. Автобус остановился около яблочной фермы блондинка вышла и, скрываясь под рюкзаком от моросящего дождя, побежала в дом. В прихожей пахло фирменным рагу Анжели и ленивый Себастьян вышел встретить гостя, однако на пол пути он передумал и, одарив Раф видом своего пушистого хвоста, скрылся на кухне. «Обожаемый» им Сульфус не приехал, поэтому и удостаивать девушку своим приветствием кот не стал.
– Привет, мам! – светловолосая нежно обняла свою мать и одарила лучезарной улыбкой. – Как вы тут?
– Привет, милая, – произнесла она и продолжила с прежним воодушевлением сервировать стол. – Отлично. Представляешь, Виктор вчера принес такую красивую коляску! Прямо произведение искусства, думаю малышке понравится. Да и лучше расскажи, как у вас с Сульфусом дела в городе? Почему ты одна?
– Да, коляска это и правда здорово, – утащив свежий хлеб для тостов с чесночным соусом сверху, добавила Раф. – Да, что о нас говорить. Всё нормально, ты же знаешь. Он просто немного занят сегодня. Пишет сложное сочинение, просил не отвлекать его и передал всем привет.
– Льёт, как из ведра! – промокший до нитки Виктор подкрался к столу, точно тигр на охоте, и поцеловал Анжели в макушку, вручая пышный и немного мокрый букет полевых ромашек. – Привет, Раф, а что мой оболтус не приехал? Я сейчас быстро переоденусь и сядем ужинать, а то я голодный, как сто волков!
– Твой оболтус очень занят, дорогой. И руки помой! – вдогонку крикнула женщина, заканчивая сервировку и ставя вазу со свежими цветами в центр стола. – Раф, ты тоже помой руки.
– Хорошо, – одобрительно кивнула она и ушла в ванную.
Теплая вода и ароматное абрикосовое мыло навеяли на Раф мысли о том, как же давно она не лежала в горячей ванной, обдумывая какие-нибудь странные мысли. Раньше это была маленькая девичья еженедельная церемония, но теперь традиция ушла куда-то в небытие, уступив место быстрому приему душа. Легкие воздушные пузырьки помогали расслабиться и погрузиться в то заветное состояние души, когда всё казалось таким отчужденным и проблемы оседали под тяжестью мыслей так же быстро, как и пена. В такие моменты хотелось думать о чем-то более глубоком и фундаментальном: о старости, о появлении жизни на Земле, о Вселенной, о падающих звездах или о том, почему паук ползет по потолку (хотя в глобальности последнего можно было усомниться). Ход воспоминаний обратился вспять, когда раздался голос Анжели, оповещающий о начале ужина. Раф вытерла руки накрахмаленным зеленым полотенцем, расшитым пестрым узором, и отправилась за стол, всё же намереваясь потом провести час другой в компании пузырьков и мыслей.
Ужин тянулся медленно, поддерживаемый приятной атмосферой, восхитительной домашней едой и душевными разговорами на разные отвлеченные темы. Виктор умело подшучивал над Анжели, наверное, именно от отца Сульфусу перешел этот дар комика, и от этого вовсе не хотелось прерывать семейную идиллию, даже после того, как тарелки опустели. Раф была полностью поглощена атмосферой ужина и совсем забыла о всех своих проблемах и заботах, кроме одной – лохматой и слепой. Не при каких обстоятельствах образ юноши не покидал головы и на секунду. Девушка начинала думать, что это либо навязчивая идея, либо какая-то братская паранойя, от которой так тяжело было избавиться, что приходилось найти с недугом общий язык. Блондина всё чаще задумывалась о том, что не могла быть причина постоянной зависимости от мыслей о Сульфусе скрыта под такими страшными словами и всё лежало на поверхности, осталось только обратить туда своё внимание, что явно пока не удавалось. Раф путалась в догадках, но не могла выйти из дебрей своих предположений к одному единственно верному, все выбранные пути заводили её ещё дальше в бездну кишащую тысячами разных ответов. По правде говоря, это было безумно утомительно и раздражало даже больше, чем выходки и запреты Сульфуса.
Девушка искала брата всеми возможными способами. В глазах его отца, в жестах, в нежной улыбке матери, между тонкими и острыми сарказмами в речи, в дверном проеме, откуда он обычно выходил по утрам с мятым видом, в складочках на ладони. Ей было неловко осознавать, что поругавшись утром Раф оставила Сульфуса одного без поддержки и помощи, но ещё более загадочной ей казалась острая колющая боль в груди, которая перехватывала дыхание. Блондинка не понимала природу происхождения этого ощущения или просто не хотела понимать. Анжели сослалась на тошноту и ушла в ванную, оставив все хлопоты с уборкой на мужа и дочь. Приглушенно зазвенели тарелки, которые Виктор умело складывал одну на другую, при этом умудряясь ещё и стаканы сверху взгромоздить. Раф удивлялась, как у того грузного мужчины так легко получается управляться с хрупкими вещами одной рукой, прекрасно балансируя. Она осторожно погрузила испачканную посуду в раковину, наполненную теплой мыльной водой и принялась оттирать пестрые тарелочки.
– Ты весь вечер какая-то загруженная, Раф. У вас с Сульфусом точно всё в порядке? – отчим, вооружившись кухонной салфеткой, смахивал крошки со скатерти.
– Д-да, всё отлично, – девушка с ужасом осознала, что ей не только мысли покоя не дают, так ещё и голос Виктора кажется таким же как у Сульфуса. – У меня скоро очень важная гонка, а мой мотоцикл угнали и кажется уже не вернут. Вот я и думаю, как теперь быть.
– Думаю, здесь дело вовсе не в мотоцикле. Может быть расскажешь из-за чего вы поссорились? – остро подметил мужчина вытаскивая на свет истинную проблему, тембр его голоса стал мягче и слова слетали осторожно и ласково.
– Просто, Сульфус…– Раф вздохнула, подбирая нужные слова. – Он не понимает, как для меня это важно. Я живу этим, а он считает, что это вовсе не женское занятие, и что я не должна ездить на мотоцикле. Меня это расстраивает.
– Сульфус сам по себе очень сложный. Иногда грубый и импульсивный парень. Возможно, ты просто слышишь в его словах не тот смысл. Трудно сказать, что именно он хотел донести. Мне кажется, он просто чувствует что-то глубокое и искреннее, если ты понимаешь о чем я, и хочет тебя предостеречь. Вопрос только, хочешь ли ты этого? Думаешь ли ты о его словах как о словах человека, который может защитить тебя используя только свою речь? – закончил он, таинственно замолчав. – А на счет байка, можешь забрать байк Сульфуса он всё равно на нем больше не ездит, даже после реставрации.
– Я думала, у него один мотоцикл, – оставив первую и не очень понятную часть монолога без должного внимания, сказала она.
– Нет, есть ещё один. Он на нем попал в аварию на гонках. Теперь стоит без дела в гараже пылиться. Упрямый и продавать его не хочет и не использует толком, – обыденно добавил темноволосый мужчина и по-хозяйски стал вытирать помытую посуду.
– Авария? – удивленно добавила блондинка.
– Разве он тебе не рассказывал? Странно, я думал вы достаточно близки, чтобы ты об этом знала, – почесав затылок произнес он. – Тогда давай я тебе объясню всё.
За чашкой ароматного кофе, Виктор рассказывал и рассказывал Раф о прошлом его сына. Сначала о смерти его горячо любимой первой жены Анны. По словам мужчины это была прекрасная женщина с красивыми золотистыми глазами и светлыми русыми волосами, густыми и блестящими. Она была благородно воспитана и очень любила театр, сама когда-то была его примой, но узнав о беременности бросила любимое дело и посвятила себя мужу и ребенку. Виктор был таким счастливым и одновременно грустным, обращаясь к старым воспоминаниям. Анна умерла от тяжелой болезни, которая съедала её долгое время пока в конце концов не забрала целиком. Женщина трепетно относилась к сыну, да и сам Сульфус был привязан к матери больше, чем к отцу. Горькая утрата надолго разбила чашу гармонии в семье Виктора, он вскользь упоминал о своем тяжелом состоянии и о состоянии в котором был его сын.
– Мы словно оба бродили в непроглядной тьме, все дальше и дальше отдаляясь друг от друга, – глухо пробормотал мужчина, отпивая остывающий кофе.
Раф слушала, затаив дыхание и жадно впитывая каждое слово, будто это было для неё жизненно необходимо. Тяжелые времена в жизни Сульфуса трогали сердце блондинки раскаленными щипцами, причиняя жгучую боль. Страшная авария на гонках открыла девушке и обратную сторону её любимого занятия, но от этого почему-то ещё больше захотелось победить на предстоящем заезде. Виктор не называл имен или ещё чего-то, но описываемой картинки было достаточно, чтобы понять насколько ужасными были обстоятельства, в которые попал его сын, и как тяжело было пережить ещё одно несчастье. Раф глубоко задумалась обо всём, что сегодня говорилось Сульфусом или Виктором и сознание её неустанно пыталось собрать все факты в одну цепочку. Закончив разговор далеко за полночь, девушка поднялась наверх и сев на край кровати позвонила брату, отчего вдруг она решила это сделать и сама блондинка не понимала.
– Ты чего так поздно звонишь? – сонный и недовольный голос брюнета забурчал по ту сторону телефонной линии.
– Хотела сказать.. нет, не так, хотела услышать.. что за ерунда. В общем, спокойной ночи, – девушка замялась и не понимала, что именно должна сейчас сказать молодому человеку.
– Ты выпила что ли? – голос его в момент стал серьезным и грубым.
– Н-нет, с чего ты вообще это взял? – она оторопела и совсем потерялась в мыслях. – Я говорила с твоим отцом… хотела извиниться за утро… и… и, какого черта ты молчал, что ты мой кумир? И что байк, о котором я мечтала, пылиться у тебя в гараже? Так ещё и выбесить меня пытался этим! – на той стороне повисло глухое молчание и только мелкие телефонные помехи иногда прерывали его. – Да-да, я Шерлок Холмс на мотоцикле, – язвительно добавила светловолосая девушка.
Разговор тянулся до самого утра и только несколько раз прерывался сотовым оператором, которому вовсе не нравилась длительность звонка. Раф казалось, что за эту ночь она пережила с Сульфусом его жизнь снова, обитая бесплотной тенью где-то рядом, наблюдая за взлетами и падениями парня. Она смеялась и плакала, сочувствовала и злорадствовала, и девушке даже стало мниться, что некоторые эмоции раньше никогда не проникали в её сознание с достаточной силой, а теперь им вдруг дали зеленый свет. Блондинка слушала и слушала, не решаясь прерывать ни единого монолога, настолько «вкусно» Сульфус умел преподносить любую даже самую грустную историю. Она узнала всё, что когда-либо интересовало молодую гонщицу об этом человеке и, наконец, осознала один весомый факт, с которым теперь не знала, что делать. Юноша достаточно глубоко залез в её сердце и, кажется, уже начал развешивать там плакаты с любимой рок группой. Это была не просто симпатия, которая на самом деле изначально была антипатией, а настоящая первая любовь колючая и обжигающая. Раф это отчетливо понимала из-за чего покрылась густым румянцем, хорошо, что разговор был не по видео связи. Все её беспокойства и мысли сразу обрели одну материальную форму, которая ещё не догадывалась с чем имеет дело, или всё же это блондинка была той, что не догадывается?
– Тебе уже давно пора в кровать, разве я не прав? – сладко зевая произнес Сульфус спокойным тоном, которым до этого рассказывал свою биографию.
– Да, к сожалению, мой допрос затянулся, – в ответ девушка так же протяжно зевнула.
– Я бы назвал это откровенный разговор. Спокойной ночи, вернее спокойного утра, – чуть бодрее произнес он.
– И тебе, – она глупо заулыбалась, придавая прощанию какой-то лиричный оттенок даже после того как на другом конце послышались гудки.
***
Раф чувствовала слишком жгучее и обволакивающее волнение. Такое с девушкой происходило крайне редко, поэтому все бесконтрольные поводы для нервного состояния она могла пересчитать по пальцам. Однако сейчас дело обстояло очень серьезно, что не позволяло терять бдительности, а уж тем более позволить противному параноидальному страху захватить сознание, но он уже брал верх. Светловолосая гонщица боялась, что не сможет доказать самой себе на что способна ради любимых людей. Больше всего волнение теребило мысли отвечающие за Сульфуса. Мало того, что он будет ужасно сердиться за самоволие светловолосой сестры, так ещё Раф вряд ли сможет сказать о своих чувствах, если, как и предостерегал брюнет, на трассе что-то произойдет. Хотя в сегодняшнем заезде многое было поставлено на кон. Плохое предчувствие и волнение овладевало девушкой все сильнее и сильнее, и она уже не была уверена ни в чем и молилась лишь о гладкой дороге и счастливом конце всего этого сумасшествия.
Подвоха от Треверсона можно было ждать в любой момент, как и предупреждал Сульфус. Этот человек мог пойти на что угодно, даже на самые жестокие и кровавые жертвы. Раф ещё больше разнервничалась, беспрерывно следя за людьми вокруг, своим байком и самой собой. Не хватало ещё сойти с дистанции до начала гонки, но ничего не выдавало нависшей угрозы. Лишь выйдя на старт девушка поняла, что задумал обезумевший от жажды победы парень. Девичий взгляд зацепила страшная и жестокая картина на одной из трибун. Какие-то мужчины бандитской наружности держали обмякшее тело Сульфуса под руки. Он не подавал совсем никаких признаков жизни, лишь безвольно колыхались его волосы. Сердце блондинки сжалось в маленький комочек.
– Неплохая картинка, правда? Один раз я уже скинул вашу семейку с пьедестала, думаешь не сделаю это ещё раз? – глухой удар, которого было не слышно за ревом трибун, Раф будто ощутила на себе, как только голос Треверсона умолк. – У тебя ещё есть время до старта уйти добровольно со своим слепышом.
Раф набрала воздуха столько сколько могли уместить в себе её легкие, стараясь усмирить своё волнение и произнесла: «Мы не настолько близки, чтобы жертвовать смыслом жизни ради сводного брата». Это была ядовитая ложь, безразличие которой отравили блондинку в мгновение ока и она уже готова была бросить всё, только бы получить противоядие. Смотреть, как любимого человека избивают на твоих глазах, знать насколько он беспомощен в этот момент, ощущать его боль на себе и молчать при этом о своих чувствах, которые разъедали всё внутри. Раф чувствовала себя настоящим чудовищем. Девушка держалась как можно более уверенно, как будто ничего не случилось и даже пыталась парировать. Только бы намеченный ею план не провалился за минуты до осуществления.
– Не боишься значит? Что же, тогда увидимся на финише, или не увидимся, – остро улыбнувшись закончил он и ушел к своему байку.
– Я даю тебе фору! – крикнула Раф, придирчиво осматривая свой мотоцикл.
Услышав эти слова все трибуны смолкли в напряжении. Не один старожил соревнований не помнил, чтобы кто-то пользовался этим правилом соревнований – «гонщик имеет право определить семи минутную фору своему главному конкуренту, который находится не выше, чем на две строки в рейтинге турнирной таблицы». Треверсон был шестым, а значит Раф ничего не нарушила, следуя своему рискованному плану. Все дело было в том, что в заявке на участие под номером семь транспортным средством числился байк «Вестник Апокалипсиса», а вовсе не колымага, стоявшая на стартовой линии в данный момент, оставалось только сделать рокировку, пока не кончились заветные семь минут. Блондинка поспешила к мотоциклу. Трибуны всколыхнулись с новой силой, время пошло. Треверсон ни секунды не мешкая начал гонку, пользуясь обманным маневром светловолосой девушки.
– У нас неожиданный сход с дистанции! Седьмой номер – Рафаэлла Сейст, покидает старт, давая то ли обещанную фору, то ли по непонятной причине покидая гонку! Теперь у Треверсона нет серьезных конкурентов и он рвет когти! Вот это поворот! – спортивный комментатор кричал в микрофон свои реплики словно цепная собака. – Твои семь минут уже начались Раф! Задай жару этому пройдохе!
Прежде чем вернуться на старт и завершить начатое, девушка пробралась на трибуны, в суматохе ища Сульфуса, которого бросили там верзилы Треверсона, как только тот услышал о форе. Она не была уверена ни в чем и единственное, что было в голове девушки это навязчивая мысль – только бы он был жив. Время для Раф замедлилось и хаотичные поиски всё никак не давали результата. В толпе ревущих болельщиков, флагов, гонгов можно было запросто забыть саму себя, что говорить о поиске одного раненного человека. Однако надежда умирает последней и всё-таки спустя почти пять минут Раф нашла Сульфуса. Он выглядел бледным и на этом фоне его гематомы казались ярче, чем нужно, правда парень был в сознании и даже где-то раздобыл бутылку с холодной водой, которую теперь прикладывал к голове и щекам. Блондинка еле сдерживая свои эмоции набросилась на брюнета с объятиями.
– Я знаю, что ты сейчас скажешь, – голос её дрожал то ли от волнения то ли от страха. ¬– Пожалуйста, дай шанс этому безумству, – светловолосая взяла лицо парня в свои охладевшие ладошки и прильнула к губам осторожно, совсем вскользь, но этого было достаточно, чтобы колени начали подкашиваться, а голову задурманивало теплым чувством блаженства.
– Ты… – перехватывая дыхание прошептал Сульфус, инстинктивно покрывая девичье лицо поцелуями, больше не в силах держать внутреннее пламя. Язык тела был куда более действенным и желанным оружием в признании, чем слова. Комментатор финального заезда оповестил, что у Раф осталось чуть больше минуты для возвращения на старт.
– Я люблю тебя, – нежно добавила девушка и её светловолосый силуэт исчез в толпе зрителей.
Раф добралась к мотоциклу за считанные мгновения, вся запыхавшаяся и смущенная от поцелуев и странных слов, которые говорила брату. Ей было стыдно и в тоже время радостно, но коктейль из этих чувств все же не мог сделать оставшуюся работу за девушку. Гонка в самом разгаре. Блондинка надела шлем и села на мотоцикл.
– Пожалуйста, давай сделаем это, – сакральные слова, которые Раф говорила перед каждым заездом сегодня звучали, как настоящая молитва. Она осторожно провела по кожаным накладкам на руле, глубоко вдохнула раскаленный и пропитанный атмосферой гонок воздух и рванула с места, словно поток ветра.
– Осталось тридцать секунд! Где же наша отважная Раф? – казалось теперь вся гонка вертится вокруг девушки, все зрители замерли в ожидании, даже не следя за остальными гонщиками.
Она ворвалась на старт за секунду до гонга о конце семи минут. Трибуны взорвались ликуя и приветствуя светловолосую девушку. Гонка началась. Спидометр отчаянно клонился к двумстам километрам в час, а Раф не видела и не слышала ничего, кроме рева мотора Вестника Апокалипсиса. Пока комментатор подбирал слова и описывал её движение, блондинка обошла всех, нагоняя семи минутную фору. Остался только Треверсон и последний километр трассы. Ветер свистел, разрезаемый скоростью заезда, зрители ликовали, скандируя лишь одно имя – Раф.
– Это невероятно, друзья! Номер семь выходит в лидеры заезда не смотря на семи минутную фору! Потрясающий результат! Немного о мотоцикле гонщицы. Ни тот ли этот Вестник Апокалипсиса? Сейчас мне принесут заявку, спасибо Грег. Итак, заявка у меня, номер семь и это… Это невероятно! Просто шокирующая информация!!! Номер семь – Рафаэлла Сейт и её байк Вестник Аппокалипсиса!!! Вот это нонсенс! Вестником была девушка!? Неужели секрет раскрыт!? – трибуны вновь взорвались от эмоций. – Последние пятьсот метров! Раф опережает Треверсона! Какие виражи! Какие гонщики! Восхитительно!!! Первый кто пересечет линию не зависимо на мотоцикле или без него и станет нашим чемпионом!
Сердце Раф ёкнуло в болезненном спазме, чувствуя что-то нехорошее. Треверсон намеренно сбавил скорость, будто чувствуя свое превосходство. В мыслях у девушки всплыли самые жуткие догадки и пока она о них думала, шина Вестника с треском лопнула, разворачивая мотоцикл на триста шестьдесят градусов и подкидывая Раф в воздух. За секунды до финиша. Девушку, словно легкий картон, протаскивает по асфальту и тело остается прямо на финишной линии. Трибуны стихли и эта тишина обрушилась на Раф тяжелым камнем, она не помнила ничего, лишь лужа багровой крови растеклась на белой полосе. Такого никто не ожидал, но новый чемпион, кажется только что лишился жизни.
***
– Возвращайся назад, недотепа! Ходячее недоразумение! Кто будет меня от Себастьяна спасать? Ты об этом подумала!? – голос Сульфуса раздавался гулким эхо по всей голове и Раф приподняла тяжелые веки, чтобы избавиться от него. – Наконец-то! Три месяца тут валяешься! Я уже соскучился по твоему голосу! Только не говори, что ты и говорить разучилась, я тогда вообще умру! – театрально обмяк на стуле брюнет, громко и назойливо ахнув.
– Ты правда снова видишь? – хрипло и с большим трудом произнесла девушка.
– Да, теперь я вижу мир твоими глазами, Раф, – теплый и мягкий поцелуй пробудил желание скорее встать с кровати и увидеть тот самый мир, о котором говорил Сульфус. Теперь у них все будет хорошо.
