***
Комната пылала бездонным дыханием, хотелось. Хотелось жить. Санчес, наш Александр, ударил ногой о старую дверцу. Она тихо застонала во тьме, впустив страсть. — Ты умеешь это? — прошептал Саша, целуя мочку уха. — Не пробовала.***
*** Вернёмся назад. Было это концом весны, в мае — жгучем, но этот самый май часто плакал холодными грозами. Город парил. Уже прошло больше полугода после бракосочетания. В большинстве случаев это самый тёплый, наполненный любовью — и жгучей, и мягкой, период. Люди плетут гнездо, трепетно обустраивая все до малейшей детали. Но не тут. Уже была разбита третья кружка, но ни одна тяжёлая ссора не увенчивалась бархатным женским мурлыканьем в потных объятиях. Нет, каждый раз кто-то уходил прочь, громко ударив трухлявой дверью (странно, как она ещё не слетела с петель). Эта дверь помнит каждую обиду, каждое слово, что иглой врезалось в хрупкое юношеское или девичье сердце. Иногда мы должны просить прощение у дверей за наш максимализм и агрессию.***
— Мне это надоело, но, к счастью, осталось чуть-чуть! — воскликнул Саша, бежа по серым сухим ступенькам. Его «воздыханная супруга» снова впустила жало в их слабую семью. Было тихо, но одно слово раскололо все то бережно собранное и едва дышащее гнёздышко. А помнится, они одухотворённые бежали скреплять любовные узы печатью. Нет, вру, простите, не та история. Это было, если не вру, пот угрозой родителей: «Разгильдяй, женись, а то уже совсем сдурел со своим компьютером,идиот!». Тогда и пришлось предложить девушку, которую, как вшивую псину, мечтал выкинуть парень. Ох, как же он возненавидел имя Вероника. Он ненавидел каждую букву. А начиналось все довольно тихо.***
Учился он тогда на экономическом. Время летело в эти дни быстрее света и все картинки юной, горячей молодости пролетали перед глазами. Вероника тогда работала продавщицей в маленьком магазинчике около общежития. Каждую свою смену она наблюдала за юными людьми, которые, забежав за кофе к ней, потом спешили ступенями к будущему. Она свой шанс упустила и каждый раз, глядя на сумки с тетрадями, тяжело горевала о мединституте. Тогда и зашёл к ней Саша. Она давно влюбилась в его острый нос, словно заточен, тонкие, обкусанные от волнения губы и пылающие глаза. Каждое утро он вознаграждал ее сухим приветом и уходил. Но в один день он задержался и тогда девушка поняла, надо дерзать! Едва слышно она спросила: — Ты не хочешь прогуляться? Он удивлённо засмеялся, но не отказался. Его ответ истекал безразличием, но одухотворённая чувствами, Вероника уже собиралась звонить и отпрашиваться с работы. Прошла прогулка, потом ещё пару. Саша испытывал только безразличие, но не хотел бросать свою кормушку. Только после месяца, ему она надоела, но было поздно. Нет, никакой беременности, просто родители уже били тревогу, мол, давай, быстрее, пока мы живы. Вот и пришлось через болезнь папы ввязаться с Вероникой.***
Но сейчас не об этом. Саша выбежал в центр, маленький кусочек города, где стояли несколько бедных лавок и фонтанчик. Тут часто слышались голоса — звонкие, детские, грубые, терпкие, хриплые. Сидишь и понимаешь, какие же люди разные и каждый голос пишет историю человека, все о нём, от первых букв до признаний… Усевшись на самой дальней лавке, глаза Саши приметили всех людей, что тут ворковали в тёплую зелёную днину: молодые мамы с пёстрыми колясками, юныши и Девочку? Он просто улыбался, смотря на короткие русые волосы. Глаза не видел, ничего, а ещё тонкие, бледные пальцы, что держали длинный смартфон. Оны были такие хрупкие, словно фарфоровые. Тонкие и он представил первое, их у себя на лице. О да, это пальцы, и они влюбили в себя. Он смотрел на неё, а девочка, вдруг, на него. Незнакомка улыбнулась и смущённо прикрыла улыбку. Она сверкала детской добротой, но эти пальцы включили какую-то пошлость. Нет, не чиста ее душа, порочна и вульгарна, а пальцы... какие они. Саша встал и подошёл к ней. Нет, подбежал, он посмотрел в эти грустные глаза девочки-подростка. Он просто влюбился. — Км.-защебетала она. — Присядешь?