Знакомьтесь, Маринетт

      Знакомьтесь, Маринетт.       Маринетт — талантливый штатный дизайнер корпорации Агрест. Неординарный, многосторонний профессионал, генерирующий гениальные идеи на ходу, внося свежий взгляд в классические покрои и привычные материалы, ставшие узнаваемыми чертами одежды от Габриэля. Девушка пользуется заслуженным уважением коллектива, имеет свой личный кабинет с большими окнами, выходящими в парк и свободный график, позволяющий ей совмещать работу и домашние обязанности.       Маринетт — счастливая жена и мать прекрасной дочки. Выйдя замуж за бывшего одноклассника после нескольких лет отношений, Мари переезжает в небольшую уютную квартиру в центре Парижа, где новоиспеченная семья создает уютное гнездышко. Ремонт, покупка мебели, новоселье — и, наконец, спокойная, размеренная жизнь, полная нежности и согласия. Адриан Агрест — первая и последняя любовь девушки, ее верный спутник, защитник, та самая каменная стена, за которой тепло, уютно и безопасно. Эмма наследует от отца выразительные зеленые глаза, которые отлично сочетаются с темно-синими волосами, как у ее матери. Прекрасный ребенок: спокойная, добрая, любознательная. Мари души не чает в своей семье и старается проводить как можно больше времени с ними.       Маринетт, она же Леди Баг — отважная защитница Парижа, скрывающая свою личность под красной маской. Стаж работы супергероиней — восемь лет. Девушка проделала сложный путь, чтобы добиться совершенной техники боя и качественного взаимодействия в команде. А ведь начинала трусливой девчонкой, которая хотела подкинуть камень чудес в сумку подруге и у которой постоянно мелко тряслись коленки при виде злодеев.       Маринетт — просто положительный человек, живущий насыщенной жизнью, но не забывающий уделять должного внимания родителям и друзьям. Любящий кошек, хомячков, свежую выпечку, теплые вечера с книгой и запах озона после дождя.

***

      Знакомьтесь, Маринетт Дюпэн-Чэн. Девушка, пролежавшая в коме восемь месяцев.       Маринетт с трудом открывает глаза, чтобы в следующую же секунду зажмуриться от резкого, слишком яркого света. Голова кружится, в горле пересохло, пальцы рук занемели, легкие горят. Девушка втягивает носом больничный запах, морщится и все-таки решает проснуться.       Белый потолок, странные приборы, капельница и свежие цветы на тумбочке — Мари недоуменно разглядывает розы. Странно, муж знает, что она любит более легкие, простые цветы. Она упала в обморок? Попала в аварию? Почему она здесь?       — Адриан, — хрипло шепчет девушка и сразу же давится кашлем. — Эмма!       Вторая попытка выходит уже немного громче. Мари пытается сесть в кровати, но тело не слушается. В коридоре раздаются шаги, дверь распахивается, и на пороге застывает молодая женщина в белом халате. Медсестра изумленно разглядывает больную, будто бы та привидение, и, быстро развернувшись на каблуках, спешит в ординаторскую.       Через несколько минут в палату вваливается врач — суровый дядька лет так сорока, и, трясущимися руками доставая ручку из нагрудного кармана, задает вопросы. Как себя чувствуете? Что болит? Сколько видите пальцев? Что последнее помните? Какой сегодня день? Маринетт отрешенно отвечает, не понимая, почему не приходит Адриан.       — Как вас зовут? — доктор сверяет больную внимательным взглядом, будто бы замечая ее отстранённость. Девушка вздрагивает и вопросительно поднимает бровь.       — Маринетт Агрест, — отвечает она. Неужели в карточке не написано?       Врач медленно качает головой, но не успевает ничего ответить — в палату вваливаются посетители. Мари сразу же узнает в них родителей. Нет, определенно это Сабин Чэн и Том Дюпэн, но сердце девушки пропускает удар, а в глазах темнеет.       Что происходит?       Почему мама и папа выглядят так молодо?       Маринетт закрывает глаза и, вздохнув, открывает еще раз. Ничего не изменилось — родители взволнованно смотрят на нее и молчат, только слезы, стекающие по их щекам, рассказывают намного больше, чем девушка желала бы знать.       — Где Адриан? Эмма? — с плохим предчувствием спрашивает Мари. Последняя зацепка, надежда, за которую она держится двумя руками, не желая верить в происходящее.       Сабин и Том виновато пожимают плечами, всем своим видом показывая, что они не имеют понятия, о чем идет речь.       — Ты пролежала в коме восемь месяцев, — тихо начинает мама, но закончить не успевает — дочь падает в обморок, обмякая в кровати.       Маринетт открывает глаза, обводит взглядом собравшихся и морщится от резкого запаха. Нашатырь.       Девушка прерывает молчание первая, просит зеркало. Сабин трясущимися руками копается в сумке, находит пудреницу и протягивает дочери. Мари кидает быстрый взгляд на свое отражение, и зеркало летит на пол, а девушка задыхается от рыданий.       Ей снова шестнадцать. Еще по-детски припухлые щечки, сохранившиеся, несмотря на очевидную потерю в весе, короткие волосы и кожа, не тронутая старением. На носу темнеют веснушки, которые Адриан так ласково называл поцелуями солнца. Да только родители не имеют понятия, кто такой Адриан, а уж тем более кто такая Эмма.       Адриана не существует.       Совсем.       Мари обводит удивленным взглядом родителей, затем принимается с силой бить себя левой рукой по лицу — она бы привлекла к этому занятию и правую, но от той тянулась прозрачная трубочка с какой-то жидкостью. Удар за ударом — ничего не меняется.       Девушка останавливается и начинает упрямо копаться в памяти. Как там говорят, можно распознать сон?       Точно, вкусовые рецепторы! Мари, не спуская глаз с посетителей, будто бы те могут навредить ей, быстро прикасается языком к своей коже и чувствует легкий солоноватый вкус пота.       Звук? Девушка открывает рот и громко скандирует первую всплывшую в памяти строчку:        — De violette et de cinname. De corail humide et rosé*, — именно это стихотворение нежно шептал ей Адриан на ухо на их третьем свидании, а Маринетт млела в его объятьях, упиваясь чарующим голосом и теплым дыханием.       Девушка замолкает. Она все слышит.       Маринетт вскрикивает, громко плачет, кричит, хрипит, практически обессилев, пытается вырвать капельницу, а затем расслабляется и засыпает, не в силах бороться с действием укола. Во сне она видит лишь непроглядную темноту, но слышит до боли знакомые голоса, которые не перестают звать ее.       Голоса людей, которых просто нет.       В следующее пробуждение девушка уже не плачет, лишь судорожно сглатывает, садится на кровати и, осторожно вытащив капельницу, обхватывает себя двумя руками.       Пришедший на звук врач долго разговаривает с ней, просит ее не волноваться и попросту раздражает Мари. Что будет, если она прямо сейчас ударит его по голове графином? Почувствует ли он боль, схожую той, что сейчас засела у нее где-то глубоко внутри?       Пугаясь своих мыслей, Маринетт отводит взгляд от мужчины и смотрит на родителей, спящих на жестких стульях. Том и Сабин, которые не знают, кто такой Адриан, конечно, ни в чем не виноваты. Но почему ей так больно от их присутствия?       Девушку нагружают информацией, рассказывают о коме, о том, что мозг продолжает работать и зачастую придумывает для носителя какую-то альтернативную реальность, стремясь сохранить сознание. Мари молча кивает, украдкой стирая с щек соленые капли, и сосредоточенно рассматривает руки.       Говорят, что судьбу можно узнать по ладони. Девушка скользит взглядом по неглубоким линиям, ответвлениям и совсем ничего не понимает. Подсказок от Госпожи Судьбы ждать не приходится.       Несколько следующих дней ее обследуют, а затем, убедившись, что она полностью здорова, выписывают, обязуя раз в месяц появляться у врача для профилактического осмотра. Маринетт щипцами вытаскивает информацию из родителей, чтобы узнать, что восемь месяцев назад она потеряла сознание в ванной.       Заходя в пекарню, девушка стремительно взбегает по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, чтобы оказаться в комнате. Здесь ничего не изменилось. Как в ее прошлом. И как в ее… сне? Разве что стены смотрятся голыми без плакатов с Адрианом, демонстрирующим модели последней коллекции отца. Бурная фанатская любовь, которая так быстро превратилась в нежное обожание, а впоследствии получила признание. Но не в этой жизни.       Маринетт плюхается на кровать и зарывается в подушку. Свежее постельное белье неуловимо пахнет цветочным ароматом. Нужно будет поблагодарить Сабин за то, что поддерживала чистоту в комнате. Девушка громко втягивает носом воздух и позволяет себе разрыдаться. Слез практически нет, будто бы за дни, проведенные в больнице, она исчерпала свой лимит. Лишь громкие всхлипы, гортанные стоны и искривленное от душевных страданий лицо.       Родители деликатно делают вид, что не слышат стенаний дочери, за что Мари им очень благодарна. После ее приезда она старается проводить больше времени в своей комнате, разговаривает с родственниками лишь при крайней необходимости и не отвечает на звонки от Альи.       Хорошо, что летом не нужно ходить в школу.       На улицу девушка старается не выходить, лишь изредка прогуливается до ближайшего супермаркета. Маринетт внимательно всматривается в лица случайных прохожих, чувствует, как замирает сердце при виде светлых волос, а после, когда разочарование стремительно разливается ядом по венам, еле держится, чтобы не упасть и не пробить лбом асфальт. Нет, лучше уж вообще никуда не выходить, чем раз за разом переживать это состояние.       Девушка держит в руках телефон, который звенит противной, просто отвратительной мелодией практически без остановки. На экране — фотография Альи Сезер. Вздохнув, Мари нажимает на зеленую кнопку и нерешительно подносит аппарат к уху.       Тишина. Собеседник молчит, лишь тяжелое дыхание подтверждает, что разговор начался.       — М-м-маринетт? — тихий голос прерывает повисшее напряжение. В этом голосе есть все: волнение, тревога, забота, облегчение — целый калейдоскоп оттенков. Мари молчит, собираясь с духом, чтобы выдохнуть слабое:       — Да.       Алья ахает и наперебой начинает тараторить. Вопросы-вопросы-вопросы, прерываемые лишь обрывистыми «скучала», «ждала», «слава Богу». Мари отвечает невпопад, «агакает», кивает, понимая, что собеседник не видит ее, и прислушивается к тихим всхлипам. От осознания своего эгоизма становится физически тяжело и девушка, сдаваясь, просит подругу прийти.       Сезер появляется на пороге ее комнаты буквально минут через десять. За ее спиной маячат обеспокоенные родители, но Мари, впустив подругу, плотно закрывает дверь и медленно, даже лениво осматривает одноклассницу.       Алья не изменилась. Такая же, как и в прошлом.       Маринетт хочется забиться под стол, накрыться одеялом, но вместо этого она садится на софу. Сезер аккуратно присаживается на край и, кажется, чувствует себя неловко. Девушка с осторожностью смотрит на подругу, изучает, сравнивает с той, с прошлой. Барьер ломается — Алья повисает на шее у Мари.       Дюпэн-Чэн выходит из оцепенения и мягко обнимает подругу, чувствуя, как футболка намокает от чужих слез, слушая тихое лепетание, вырывая из контекста отдельные слова, которые разжевывает в своей голове, будто пробуя на вкус.       На языке горечь, в глазах слезы, в голове пустота — и вот уже обе девушки рыдают в объятьях друг друга. Неизвестно, сколько они так сидят — время тянется, словно мед, перекатывается и грозится пойти в обратном направлении.       Когда Алья уходит, Маринетт спускается в гостиную, достает фотоальбомы и дрожащими пальцами перелистывает страницы, всматриваясь в фотокарточки. Родители сидят рядом, пытаются подбодрить ее ласковыми улыбками, и действительно — девушке на мгновение становится лучше. Светлее, что ли.       Со снимков на нее смотрит улыбающийся младенец, девочка, подросток, и вот уже практически девушка смущенно прячет улыбку в воротник теплого свитера, позируя перед Эйфелевой башней. На ее ушах нет красных сережек, в маленькой сумочке не сидит квами, а сама она по дороге не застынет перед огромным биллбордом, краснея, как первоклассница.       Маринетт убирает альбомы, благодарит родителей за вкусный ужин, который практически силком засунули ей в рот и поднимается в свою комнату, не забывая запереть дверь. Еще немного — и вот она стоит на балконе, всматриваясь в вечерний город.       Темное небо, множество сияющих огней — где-то бежит жизнь, расплывается красками, улыбками, поцелуями. А где-то она — существо, лишившееся всего этого в одно мгновение. Человек, ненавидящий персонал больницы, который вывел ее из комы. Девушка, которая хочет умереть.       Теплый ветер треплет ее локоны, мягко поглаживает голые участки кожи и шепчет: «Полетели. Летим со мной».       «Летим со мной», — говорил Адриан, упрашивая возлюбленную разделить с ним его первую поездку в Азию в качестве модели международного класса. Мало кто из коллег разделял его восторг: в Японии мало платят, да и далековато, но парень будто бы влюбился в азиатский колорит и даже заказал домой котацу. Разве можно было ему отказать?       Девушка трясет головой, отгоняя воспоминания, разрывающие ее изнутри. Внизу — асфальт, освещенный покосившимся фонарем. Вверху — она, залезшая на ограждение и всматривающаяся в этот прекрасный городок Париж. Между ними — четыре этажа. Можно ли умереть, упав с четвертого этажа? А если на асфальт? А если тело ослабло, сильно потеряло в весе и утратило надежду?       Мари не знает, а поэтому мешкает, вдыхает запах цветов и закрывает глаза, вспоминая, как именно на этом балконе Нуар признался ей в чувствах. Сложно сказать, о чем она тогда думала. Была ли немного расстроена, что Кот разочаровался в Леди, раз все-таки выбрал Маринетт? Клеймила ли себя ярлыком «предательница», что так легко сдалась, так и не признавшись Адриану? Все это неважно, первый поцелуй — вот что серьезно. Теплые губы мурчащего блондина — существенно. Сильные руки, обнимающие ее за талию — значительно. А все остальное — пустяки, вдвоем их намного легче преодолеть.       Но сейчас она одна. И это ее собственные руки обхватывают талию, пальцы с силой вцепляются в кожу, оставляют красные следы и приятное ощущение боли. Боль — это жизнь, там, где побывала смерть, боли нет.       Девушка зажмуривается, а затем громко выдыхает и слезает обратно на балкон.       Да, она безумно слабая, трусливая, но на втором этаже спят родители, которые не заслужили столько боли. Им и так нелегко пришлось, так что пора унять эгоизм и взрослеть. Взрослый человек — ответственный человек, а значит, она возвращается в свою комнату, залезает под одеяло, и с завтрашнего дня у нее все хорошо. Ей пока есть ради кого поддерживать в этом теле жизнь.       И с завтрашнего дня у нее все действительно хорошо. Маринетт спускается на завтрак, обнимает родителей, улыбается и болтает о глупостях. Том и Сабин расслабляются, рассказывают ей смешные истории и мельком переглядываются. Неужели получилось?       Пришедшая в гости Алья получает порцию жульена, анекдот про лисиц и право вытащить подругу на прогулку. Они долго бродят по парку, кормят голубей и улыбаются друг другу. Теплая ладошка крепко сжимает руку Маринетт, и девушка на секунду закрывает глаза, а улыбка предательски дрожит на ее лице.       Поздно вечером Мари запирается в своей комнате, зарывается под одеяло, засовывает в рот кусок подушки и сдавленно кричит. Вся сдерживаемая тоска, боль, страдания выплескиваются наружу, заставляя девушку задыхаться, кашлять и стирать слюни с наволочки.       Дни тянутся друг за другом вагонами, успевай только догонять. В один день Маринетт не сдерживается, бегом спускается вниз, что-то кричит родителям и пропадает на двое суток. Родители волнуются, телефон разрывается, девушка пишет короткие смс-ки и пропадает с радара.       Город такой знакомый, хорошо изученный. Мари долго бродит по улицам, отыскивает только для нее особенные места и тихо плачет, прячась в закоулках и тупиках. Водит руками по стенам, ищет и находит. Локации не изменились, да главных героев не хватает.       Спит на лавке в парке, кушает еду, купленную в ларьках, не решаясь сунуться в грязной одежде в приличное заведение. Кеды натирают ноги, кажется, не разношенные. Маринетт из другой реальности любила кеды больше всего.       Все знакомые до боли места, закутки, «важные» лавочки сравниваются, изучаются и разве что не облизываются. Кусочки собираются в цельную мозаику. Всегда больно, когда собираешь пазл из двух тысяч элементов, а собрав, понимаешь — утрачено несколько фрагментов. Вот и лежит он бесполезный: и выкинуть жалко, и толку нет.       Маринетт возвращается на радость обеспокоенных родителей, крепко обнимает их, отзванивается возмущенной Алье и впервые за много дней спокойно засыпает в постели. Разворошенные воспоминания о той счастливой жизни ноют, как порезанный бумагой палец, но на душе немного легче.       Следующую неделю Мари проводит за рабочим столом, старательно записывая все пережитое в красивый дневник. Выводит каждую букву, пытается передать все: запах, эмоции, погоду, чувства, мысли. На отдельном листке рисует Адриана и Эмму, а затем подолгу плачет, заливая бумагу слезами. Чернила растекаются, и девушка, матерясь, вырывает страницы и рисует заново. И уже предусмотрительно плачет на кровати в подушку.       Себя она тоже рисует. Немного смущаясь, выводит большие глаза и счастливую улыбку, длинные волосы — результат долгого труда и бережного ухода. Пусть и мешались во время боя, но отрезать их она категорически отказывалась, да и Адриану они безумно нравились.       Когда история той жизни подходит к концу, девушка ставит точку и рисует Тикки и Плагга. Нет, она не хочет описывать продолжение: пробуждение, больничный запах, отражение в зеркале и бесконечную грусть. В этой сказке должен быть хороший конец. Возможно, она даже выпустила бы книгу про решительную защитницу Парижа и ее верного, доброго, веселого и самого-самого лучшего Кота.       Первое сентября неожиданно сваливается на девушку непомерным грузом. Родители робко напоминают о сборе в школе, но Мари отмахивается: уроки начинаются завтра, а всю информацию с собрания она узнает от Альи. День она проводит в четырех стенах, практически не вставая с кровати. Завтра она натянет маску беззаботности и отправится грызть гранит науки, ну, а сейчас она просто растворится в мягкой постели и будет задерживать дыхание, пока перед глазами не начнет темнеть, а рот — рефлекторно глотать воздух, унимая жжение в горле. Нет, конечно, она не пытается умереть. Просто легкие тренирует.       На следующее утро она с трудом натягивает одежду, целует родителей и быстрым шагом спешит на урок. Она всегда опаздывает, поэтому сегодня вышла пораньше. Может, пора наконец начать поступать правильно? Может, за все ее старые ошибки судьба так грязно надругалась над ней, вытерла ноги и, повернувшись филейной частью, ушла в неизвестном направлении?       Перед самой дверью класса подругу ловит Алья и зачем-то тащит в дальний коридор, что-то треща Мари на ухо, но девушка различает лишь обрывки слов и фраз: «красивый», «перспективный семейный бизнес», «Хлоя в шоке». Маринетт усмехается при упоминании Буржуа: в той жизни они сблизились и даже звались лучшими подругами. Кто же знал, что, повзрослев, блондинка избавится от замашек королевы, а потом и вовсе выйдет замуж за тихого и скромного Натаниэля?       Алья, понимая, что Дюпэн-Чэн опять витает в облаках, тяжело вздыхает, качает головой и тащит ее в кабинет. Мари вяло плетется за Сезер, еле передвигая ноги. Но все ее оцепенение пропадает, когда Алья забегает первой в класс и начинает на кого-то громко кричать. Маринетт, встрепенувшись, спешит за подругой и застывает на месте.       Ноги подкашиваются, и девушка вцепляется в ближайшую парту двумя руками.       — Это не я! Я просто хотел… — пытается вставить хоть слово зеленоглазый блондин, но куда ему перекричать Алью.       Мари ошеломленно рассматривает парня, сердце взрывается в груди, делает кульбиты, а на глазах застывают слезы. В голове — хаос, губы дрожат, руки рефлекторно обхватывают тонкую талию.       — Он просто хотел убрать ее. Хлоя прилепила, — отчетливо говорит девушка, дотрагиваясь до плеча подруги. Алья замолкает и удивленно поднимает брови.       — Спасибо, — выдыхает Адриан и протягивает Мари руку. — Я тут новенький, Адриан Агрест.       — Очень приятно, Маринетт, — девушка расплывается в улыбке, еле сдерживается, чтобы не удушить парня в объятьях, но просто чуть крепче сжимает теплую ладонь.       Придя домой, девушка достанет купленный по дороге блокнот и перевернет новую страницу этой истории.