Солнца восходят в глазах

В и без того тёмном баре вовсе тушат свет, когда выступает он. Белокурое совершенство с мягкими пушистыми волосами и мягкими округлыми плечами, всегда одетое по-женски, в конце номера остаётся обнажённым, но всё таким же гордым. Так и уходит за кулисы, плавно, царственно, не обронив ни волоска, ни взгляда в сторону, ни дёрнув ресницами лишний раз. Выходит к людям — и все думают, что ангел с небес спустился. Только вот люди эти совсем не за благословением приходят сюда, а юноша в блестящем чёрном платье — и вовсе само воплощение греха. Армин попал сюда давно, несколько лет назад. Управляющий заведением, Эрвин Смит, пугавший его поначалу, на поверку оказался отличным человеком: надёжным, мозговитым, как в воду глядел, подбирая его. Мальчик-то смирился, пообжился немного и занялся извлечением всей возможной выгоды из собственного положения, благо, мозги у него тоже были на месте весьма и весьма правильном. Это и помогло понять, чего конкретно от него здесь хотели и что из этого он действительно мог предложить. Тело у него было что надо. Хрупкое золотце с молочно-белой кожей, оставшееся при этом мальчишкой, искрящим дерзким неоново-голубым взглядом, даже когда Ханджи накинула на него чью-то кружевную сорочку и опасно сверкнула удовлетворённой улыбкой. Сначала это раздражало, конечно: как, я же парень? А потом посыпались деньги, и постоянных клиентов, ежедневно оккупировавших барную стойку, точно галки на проводах, стало в два раза больше. Армин деньги любил (а что ещё любить, если вся твоя жизнь — этот вот клуб?), а ещё Армин любил быть в центре внимания. Раньше — тайно, теперь — явно. Классические женские платья невероятно шли его фигуре, яркий макияж — лицу, и скоро он сам научился подбирать себе одежду, надевать её и, главное, снимать, он научился пользоваться своим телом, как оружием. Даже волосы он постриг себе сам — строгое высокое каре, открывающее шею, с которым так изысканно смотрятся крупные длинные серьги. В мире, где не прыгнешь выше своего социального статуса, где сила — деньги, а секс и извращённые увлечения — такая же необходимость и товар, как продукты в магазине, его номера собирают сотни людей и миллионы купюр чистой прибыли. Он такой один, и он отлично об этом осведомлён. На него можно смотреть, но теперь его нельзя трогать, а если и можно, то за это тебе придётся отвалить едва ли не всё своё состояние, и ты идёшь и подставляешь хотя бы собственные ладони, чтобы это восхитительное создание дотронулось до тебя голыми ступнями и съедающим кислотным взглядом смерило, будто не оно тут — постыдный товар, а ты. Восхитительное создание слишком рано узнало себе цену, и теперь вовсю этим пользуется. Оно снизойдёт до тебя в баре, одетое в облегающее платье, не скрывающее ни мягко очерченных мышц, ни кадыка, его волосы будут мерно покачиваться в свете софитов и отливать чистым золотом. Будет смотреть на тебя ласково, так же, как на дорогое вино, и вести беседу; как веке в девятнадцатом, так не говорят уже лет четыреста, просто совершенство любит читать книги. Будет тонко смеяться и искриться ощущением влюблённости в свою роль и осознанием собственного над тобой превосходства. И ты и пальцем до этого не дотронешься. А потом оно игриво поведёт нежными плечами и скроется за тяжёлой тканью в лабиринте подсобных помещений, а потом вновь погасят весь свет, кроме неоновых ламп над сценой и пары софитов, и у тебя дыхание сопрет и от предвкушения заветного вспотеют руки. На сцене двигаются тела; они лучшие здесь: Леви — опытная, признанная звезда, умеет зажечь публику одним взглядом и во всех смыслах (Леви пасёт мальчика в зале, когда он спускается к людям), Райнер и Энни вдвоём устраивают такие шоу, что зал оказывается забит желающими посмотреть. Целая сцена профессионалов, но всё меркнет, когда музыка меняется и на сцене появляется он. Неторопливо, с ложной скромностью в движениях и загадочной улыбкой на лице он двигается между этих тел, они все — просто его тени. Невысокий юноша в коротеньком лёгком платье трогает каждого тоненькими пальчиками с накрашенными ногтями: кого обнимет, кого за ворот притянет к себе, кого целомудренно поцелует в щёку. Подходит к одному и с интересом скользит ладонями вдоль торса, будто новую игрушку рассматривает. Второго роняет на пол, и светлые ресницы невинно вспархивают к прожекторам: я случайно! Из зала доносятся стоны. Аккуратные ножки дотрагиваются до ступней ещё одной тени, и выглядит это умопомрачительно. Всё длится так мало, целую вечность, и кажется каким-то сладким мазохистским наказанием. За полвздоха до конца мелодии одна фигура оживает и, подлетев к главной звезде, дерзко опрокидывает её в собственных руках. У Леви такие движения отточены, от него искрит сексуальностью, а Армин вдруг расслабляется, беспрекословно поддаётся волнам его уверенности и позволяет выгнуть себя дугой. Пшеничные волосы касаются самого пола, когда раздаётся тишина и полностью гаснет свет, а в следующее мгновение зал оглушает всплеском аплодисментов и криков. Эрвин доволен, у Эрвина здесь всё самое лучшее, все самые лучшие. — Он хорош, — говорит однажды Смит и приводит ещё одного парня, и Армин не верит ему, наверное, впервые. В клубе давно не появлялось новых лиц, а Эрвин просто бывает слишком добр, хоть об этом и мало кто знает. Но Армин знает, и ему интересно, что же выйдет на этот раз. Он стоит, опершись о барную стойку, водит выкрашенным ноготком по тонкой ножке бокала с коктейлем и скучает. На нём чёрное платье с глубоким вырезом, очерчивающее узкие бёдра, и туча ремней. Ждёт. — Кто выступает? Новенький? — небрежно бросает он в толпу рядом с ним, хотя давно знает ответ. Это — чтобы лишний раз показать, что ему никто и в подмётки здесь не годится. Когда приглушают свет и направляют яркие лучи к сцене с шестом, и музыка меняется, Армин показательно не поворачивает головы. А потом поворачивает. И думает, лучше бы не делал этого. Лучше бы не знал, что этот «новенький» — высокий стройный парень со спокойным терракотовым взглядом, непослушными и будто выгоревшими волосами, полуулыбкой, выражающей ничего, и телом, которое, кажется, можно обвязать тройным узлом вокруг шеста. Что он и делает, выпивая всеобщее внимание до капли. И, главное, внимание Армина, который не в силах оторвать взгляда от этих плавных изгибов, этих резких, чётких движений. И ремней, оплетающих всё тело мудрёной вязью, выгодно подчёркивающих рельефные мышцы. Почему при такой сложной программе он сохраняет это отчуждённо-безмятежное лицо? Почему в его идеальных пируэтах в самом воздухе сквозит небрежность? Даже довольно опасные трюки даются ему так безупречно легко, и всё время кажется, что он просто делает одолжение публике своим опьяняющим танцем. Армину, который сам сделал себя совершенным оружием, всё это кажется далёким и непонятным: как? Так просто? Он закусывает губу, сжимает кулаки и в кулаках платье, и смотрит, смотрит, продолжает смотреть, кажется, не моргая, до самого конца шоу. Он определённо запомнит это выступление и этого ошеломляющего (он не хочет признавать: талантливого) человека. Он думает о нём всю ночь и не может заснуть. Утром он понимает, что видел множество людей и большую их часть — всего один раз, но никто, никто не смог пробудить в нём такой интерес всего за один вечер. Жан Кирштейн, кто ты такой? Жан Армина замечает сразу же. Вокруг юноши концентрат людей и внимания, а улыбка его — всем и никому — соответствующе ядрёная, чтобы утолить всеобщий голод хоть немного. Маленький и хрупкий, одними глазами соблазняющий и дающий отпор. Местное солнце, понимает Жан, светит ярко, но на то оно и солнце, что из-за его жара к нему и близко не подойти. Не подпустят. Значит, он и пытаться не будет. Армин хочет и не может смотреть на него, Армин хочет этого человека с этим его телом себе. Он молча кусает губу и жжёт тёмный пустой зал глазами, пока Кирштейн лениво тренируется у шеста. Сбоку что-то втолковывает Ханджи, трясёт бутыльком с блёстками. Стоило бы послушать: идея-то хорошая, но ему сейчас думается только о том, как бы пройтись его тупыми ногтями по маячащим в полумраке плечам или рукам. Или ногам, длинным и в ремнях, если после выступления. Которыми он разрезает воздух, цепляясь за шест, так легко и непринуждённо. Как он вообще это делает? С первой секунды покупает всё внимание, почти не напрягаясь. Армину завистно: он столько сделал, чтобы добиться такого результата. Армину непонятно, поэтому он хочет сам разобраться во всём, в нём разобраться. Армин разворачивается к Ханджи. Жан странный, отстранённый. Искрит своими тёплыми глазами безотказно и поверхностно заигрывает, почти что дружески, не надеясь, видимо, ни на что. Со всеми себя одинаково ведёт. Ходит, танцует, болит какой-то своей частью. Начинаешь смотреть, чем же, заглядываешь в терракотовые радужки, а там будто бы пусто. Армин на это злится, раздражается чаще обычного, и все это замечают. Он следил, как Жан общается с остальными, он посмотрел уже с десяток его выступлений; он знает: это вот — не Жан, а Жан — совсем другое. Я тебя на чистую воду выведу, думает солнце и усерднее обсыпается блёстками. Сегодня у него новая программа, интересная, сегодня он непременно обожжёт Кирштейну все внутренности одним своим видом. Оранжевые блёстки на теле отлично смотрятся под полупрозрачным платьем, ничего не закрывающим. На ногах в противовес ему туфли на платформе, вязь широких чёрных ремней, и один ремешок на бедре. Особенно прекрасный, он соблазняет весь зал разом, но как будто его одного — Жан смотрит и попеременно опускает взгляд, не в силах выдержать представление: Армин слишком хорош, а Жан слишком влюблён, чтобы смотреть на такого него и не признаваться при этом в любви к нему хотя бы самому себе. Яркая ночь заканчивается, но в тёплых глазах рассвет так и не начинается (солнце бродит где-то по клубу и негодует, солнце хочется взять и засунуть в себя, под рёбра, может быть тогда оно взойдет и в глазах). — Перестань, Армин, хватит, — говорит Эрвин, который всё замечает, всё-всё. И договаривает, — а ты, Жан, ко мне зайдёшь. Эрвин всё замечает, но знает не всё, конечно. Ему и не обязательно всё знать про своих ребят, ему просто необходимо их сохранить. Сделать так, чтобы солнце не погасло. Его солнце — хрупкое, но сильное, вдруг оно надломится или уже надломилось? Смит решает надломить другого человека. Армин слишком любит себя, чтобы не придти тоже и не посмотреть. Поэтому он тоже приходит к кабинету управляющего и смотрит в тёплые глаза человека, которого он хочет себе, который сейчас смотрит на него и жмурится, который Жан, который Кирштейн, которого сейчас трахают в рот и держат за кофейные волосы сильным жилистым кулаком. А он смотрит в лазурь, которую так любит, в ответ и не дёргается ни единой жилкой и даже источает своё фирменное, своё коронное. Непринуждённо-твёрдое спокойствие. Всё хорошо, я всё равно только твой, пойми это, моё солнце. Армин понимает, Армин вообще многое понимает и знает чуть больше, чем знает Эрвин. Утром он сидит на втором этаже за столом рядом с Жаном в одном свитере и полной тишине и впервые ощущает себя дома. От него пахнет кофе и тоже — домом, так что Жан рядом с ним даже перестаёт думать о нём и впервые действительно расслабляется изнутри. Это странно, думает он. Солнце, оказывается, восходит само и начинает греть тоже само, солнцу никто не указ, и вот это совсем не странно. Вечером они выступают оба, зажигают с пол-оборота каждого пришедшего, две ярчайшие звезды среди таких же светил. А ещё они смотрят выступления друг друга, только совсем по-новому, без зависти и нездорового желания. Вместо этого приходит желание здоровое, которое они в собственной эйфории почти и не замечают. Они остаются в клубе последними: Армин долго отмывается от блёсток, Жан справляется быстрее, но зависает и ждёт юношу, а тот делает вид, словно так всё и должно быть, когда выходит из душа. В зале давно убрано и выключен свет, они сидят в темноте, опёршись о сцену, и разговаривают вполголоса, а то и срываясь на шёпот. Перебирают судьбы друг друга, трогают какие-то бессмыслицы, затыкаются, целуются. Вспоминают свои желания. И дают им волю, идеально совпадающим. Наутро они снова дома, где бы ни оказались, тихие, тёплые и светящиеся от внутренней гармонии, пахнущие кофе и любовью. Эрвин по-отечески смотрит на них и понимает, что каким-то образом всё сложилось правильно.