***
Так появилась мысль о вечере художественной самодеятельности, то есть о концерте, где участниками выступили бы сами сотрудники ее, Ирины Алексеевны, отделения. — А почему бы нет? — горячо убеждала она главного врача Давида Гурамовича, — Они очень талантливые и артистичные. Особенно Брагин Олег Михайло… — Даже и не напоминайте мне о нем! — возмутился Давид Гурамович и с тяжелым сердцем согласился на проведение вечерне-ночного концерта. И даже сам пообещал зайти — поздравить коллег, раздать грамоты, а к ним — премии.***
И вот теперь все оживленно перешептывались, переглядывались и перемигивались в ожидании официальной части торжества. Давид Гурамович опаздывал на полчаса, поэтому, когда он, наконец, протиснулся в дверной проем, в зале раздались жиденькие хлопки, лица сотрудников вытянулись и приняли серьезное выражение — все приготовились внимать. Давид Гурамович, с присущей всем грузинам обстоятельностью, долго в своей речи поздравлял и желал, восхищался и умилялся, обещал и грозил, и всячески выражал свою поддержку и участие прекрасным людям, собравшимся здесь сегодня. Он мог бы и еще часа два вещать, но его невольно прервала Ирина Алексеевна, которая так умаялась за день, что захрапела прямо за столом президиума. — Переходим к награждению наших лучших сотрудников! — патетически воскликнул Давид Гурамович и с силой выдернул из-под локтя Ирины Алексеевны стопку грамот и конвертов, чтоб она уже проснулась и перестала издавать звуки, похожие на траурный марш. — Победителем в номинации «Лучший руководитель отделения» становится… становится… Павлова Ирина Алексеевна! Поздравляю! — прочувствованно потряс Давид Гурамович руку Ирины Алексеевны и вручил пухленький конверт. — Кто бы сомневался! — шепотом ехидно прокомментировал происходящее Константин Германович на ухо Александре Алексеевне. — Победителем в номинации «Лучший врач отделения» становится… — медленно, держа интригу, начал Давид Гурамович. Олег Михайлович приосанился и хитро подмигнул Марине Владимировне. Олег Михайлович вполне справедливо полагал, что если в этом зале и присутствует лучший, то это, вне всякого сомнения, он. Марина Владимировна молча похлопала его по руке и оглянулась на Сергея Анатольевича, которому Ольга поправляла галстук и выговаривала громким шепотом, чтобы премию он сразу же отдал ей. Александра Алексеевна закатила глаза и шумно выдохнула. Она тоже совершенно справедливо полагала, что врача лучше нее отделению не найти. Нет, она конечно, признает профессионализм своих коллег, но победить должен сильнейший. — И этот сильнейший, конечно же, я! — самодовольно думал Константин Германович, потирая руки и строя грандиозные планы по разбазариванию большой премии размером аж в три оклада. — … становится, — в третий раз повторил Давид Гурамович и удивленно вытаращил глаза, увидев в грамоте знакомую до боли фамилию, — Павлова… Ирина Алексеевна, — без всякого энтузиазма озвучил он и, под недовольный ропот зала, вручил Ирине Алексеевне вторую грамоту и второй конверт. — Брагин, ну не расстраивайся ты так! — шепотом утешала Марина Владимировна помрачневшего, как грозовая туча, Олега Михайловича, — Ты у меня самый-самый… Самый лучший. — Поцелуй меня тогда! — обиженно вытянул губы трубочкой Олег Михайлович, наплевав на всякие правила приличия. — Да ну тебя! — нежно потрепав его по голове одной рукой, и возвращая призывно вытянутые губы в исходное положение другой, игриво отказалась Марина Владимировна. — Всегда так! — окончательно разобиделся на несправедливость мироздания Олег Михайлович и демонстративно отвернулся от Марины Владимировны в сторону Куликовых. — Вот зараза, вот зараза! — причитала Ольга, которой Ирина Алексеевна клятвенно обещала, что именно Сергей Анатольевич получит эту премию. Если бы не обещанная премия Ольга бы вообще на этот дурацкий концерт мужа не отпустила — у него сегодня выходной, а на даче дел по горло. — Победителем в номинации «Медсестра года» становится Усова Фаина Игоревна, — продолжил нудную процедуру награждения Давид Гурамович, — Победителем в номинации… становится… — И, наконец, — произнес порядком утомленный церемонией вручения призов главный врач, когда стопка грамот и конвертов существенно поредела, — Грамотой «Дело, которому ты служишь»* за самоотверженное выполнение врачебного долга, человеческого долга, награждается Гафуров Салам Магомедович. Так как родственники не смогли приехать, грамота вручается другу и коллеге Гафурова — Лазареву. Константин Германович, слегка раздосадованный тем, что не стал «Лучшим врачом» поднялся к микрофону и получил из рук главврача все полагающиеся бумажки, пообещав передать их родственникам при первой же возможности. — Я, — неуверенно сказал в микрофон Константин Германович, — Мы все… — снова попытался он срывающимся голосом, — Салам, он… а мы… — сбивчиво продолжил было мысль Константин Германович, но так и не смог договорить, закусил губу, обреченно махнул рукой и понуро спустился в зал. За ним спустился Давид Гурамович и занял почетное место в первом ряду — официальная часть праздника закончилась, дальше по плану следовал концерт художественной самодеятельности. — Кость, Костя, ты не расклеивайся, нам с тобой еще дежурить! — заметив, что Константин Германович прикладывается к коньяку, пронесенному Юрием Михайловичем под видом чая, предупредила Марина Владимировна.***
Дежурных врачей на эту прекрасную, благоухающую сиренью и свежестью летнюю ночь определяла лично Ирина Алексеевна. И даже провела тщательный инструктаж по правилам приема спиртных напитков во время празднества, двадцать раз уточнив, понятно или нет, что возлияния невозможны в принципе. Марина Владимировна слушала вполуха и ностальгически вздыхала, из-за того, что Олег Михайлович на дежурство не попадал ни при каких условиях. — Вы меня поняли? — понаблюдав за отсутствующим видом Марины Владимировны, обратилась лично к витающей в облаках подчиненной, заведующая отделением, — Никаких, повторяю, никаких спиртных напитков! — Да мне все равно пить нельзя! — задумчиво протянула Марина Владимировна, погруженная в свои какие-то мысли, и тут же прикусила язык, осознав, что наболтала лишнего. — Интересное дело! — подбоченившись и прожигая Марину Владимировну руководительским взглядом в положенном месте, провозгласила Ирина Алексеевна, — И когда Вы собирались мне об этом сообщить?! Почему я узнаю обо всем последней?! — Так я, — начала было неуверенно оправдываться Марина Владимировна, но потом решила, что она ни в чем не виновата (Олег Михайлович сам в пять утра пришел, да), — Я думала вы уже в курсе! — с вызовом закончила она, сладко зевнув. — Прекрасно! Просто прекрасно! — подвела итог беседе Ирина Алексеевна и удалилась, возмущенно хлопнув дверью.***
Праздничный концерт открывает… — жизнерадостно и бодро объявила Ирина Алексеевна, несказанно довольная получением двойной премии, которую сама она и распределяла между сотрудниками, — Открывает дуэт… За дверью активно шуршали и громко шептались. За дверью Олег Михайлович с Сергеем Анатольевичем готовились к выступлению. Марина Владимировна поправляла галстук-бабочку мужу, а Сергей Анатольевич натягивал парадные брюки, по-свойски повесив штаны от хирургической пижамы Марине Владимировне на плечо. — Марин, а где мои штаны-то? — озаботился Олег Михайлович насущным вопросом, когда верхняя часть туловища стараниями Марины Владимировны была приведена в надлежащий вид. — Где его штаны? — переадресовала вопрос Сергею Анатольевичу Марина Владимировна. — Откуда я знаю?! — возмутился Сергей Анатольевич, который свои-то штаны вчера в шкафу с трудом отыскал среди бесконечных Ольгиных кофт, платьев и костюмов. — Слушай, я их, кажется, в машине забыла! — задумчиво почесав подбородок «вспомнила» Марина Владимировна. — Молодец! — «похвалил» Олег Михайлович. — Что делать-то будем? — всерьез озадачился Сергей Анатольевич, для которого выступление на широкой публике было премьерным. — На сцену приглашается дуэт… приглашается дуэт… — за тонкой стенкой уже почти срывалась на крик нервная Ирина Алексеевна, — Дуэт приглашается… — Куликов, снимай штаны! — не выдержав попыток доморощенного конферансье хоть как-то спасти ситуацию, скомандовал Олег Михайлович. — Приглашается дуэт… Дуэт… — в который раз вяло повторила Ирина Алексеевна и с тоской, и угасающей с каждой минутой надеждой оглянулась на дверь, из которой дуэт и должен был появиться, — Два придурка! — внезапно выпалила она, и зал взорвался от хохота. Дуэт «Два придурка» выглядел шикарно — парадный «верх», в виде белоснежных рубашек и шелковых галстуков, гармонично дополнял не менее «парадный» низ — у Олега Михайловича в синенький цветочек, а у Сергея Анатольевича — в ядовито-зеленый. Парадный костюм довершали кокетливые белые носки, торчащие из кед. — Романс «Я встретил Вас…», — заунывно начал Сергей Анатольевич, пока Олег Михайлович подстраивал струну на гитаре. — Какой романс?! — зашипел он, услышав блеяние Сергея Анатольевича, — Итак, господа! — взял ситуацию в свои руки находчивый Олег Михайлович, — Вашему вниманию представляются юмористические куплеты про Ирину Алексеевну в стиле хард-рок-блюз-тектоник. Аплодисменты, пожалуйста! — Во, придурки-то! — заржал Константин Германович, изо всех сил хлопая в ладоши. Мне хотелось кефира. Что есть мочи хотела. Что ж, терпи, тётя Ира Раз всю ноченьку пела**… — задорно и дружно тянули Олег Михайлович с Сергеем Анатольевичем, а красная, как рак, Ирина Алексеевна хваталась попеременно то за голову, то за сердце. Несказанно же удивленный вновь открывшимися сведениями о личности Ирины Алексеевны Давид Гурамович бросал на нее опасливые взгляды и осторожно отодвигал свой стул (вместе с собой, конечно) подальше от странной, как оказалось, заведующей. Между тем, запыхавшийся от исполнения куплетов про всех и вся*** Олег Михайлович торжественно объявил, что в следующем номере зрители смогут окунуться в непередаваемую бразильскую атмосферу, так как Ирина Алексеевна с Фаиной Игоревной исполнят умопомрачительно-будоражащую ламбаду.***
— Ну Вы! Вообще! Идиот! — прошипела Ирина Алексеевна Олегу Михайловичу, столкнувшись с ним на выходе из зала. — Фаина Игоревна к больному убежала, ее не будет! — прибыла с дурными вестями медсестра Татьяна. — И что теперь? — расстроилась Ирина Алексеевна, приготовившаяся к зажигательному танцу. — Ничего, сейчас кого-нибудь на замену отыщем, — пообещал Олег Михайлович и через пару минут приволок Ирине Алексеевне упирающегося и отнекивающегося Давида Гурамовича. — Комплекция же такая же, значит, подойдет! — пожал плечами Олег Михайлович, не разделяя недовольства Ирины Алексеевны, и убежал ставить ей музыку. — Пойдемте уж, — обреченно сказал Давид Гурамович и подал ей руку так, как будто вальс собирался танцевать. — Вся наша жизнь — огромный танцпол под музыку высших сфер,**** — громко заорал динамик, а Ирина Алексеевна с Давидом Гурамовичем с ужасом уставились друг на друга. Танцевать под такое они совершенно точно были морально не готовы. — Все выбирают танцы попроще, ща ваще модно жопой вилять,**** — пропели на весь зал, и Ирина Алексеевна с Давидом Гурамовичем, слегка очухавшись от первого шока, неумело и несинхронно покрутили пятыми точками, предварительно повернувшись ими к залу. Зал был в полном восторге и аплодировал чуть ли не стоя. Константин Германович, ошеломленный таким чудным зрелищем, едва со стула не упал — хорошо его Александра Алексеевна вовремя подхватила. — Вот эту руку сюда, эту сюда, ногу вот так, — инструктировал, между тем, голос, — Вот эту голову так, смотри на меня, двигайся в такт, — Ирина Алексеевна осмелела и посильнее приобняла Давида Гурамовича, — Когда я делаю так — ты делай вот так, теперь поворот, хорошо,**** — Давид Гурамович тоже окончательно вошел в образ, картинно закатил глаза и уложил голову на не то, чтоб очень пышный, бюст Ирины Алекеевны, — Я знаю, вряд ли мы увидимся ещё,**** — закончилась песня. — Ну, мы то увидимся! — пообещал запыхавшийся, довольный собой главный врач Ирине Алекеевне, — Жду Вас завтра у себя в кабинете в девять тридцать! — Хорошо! — тяжело дыша и утирая пот со лба согласилась заведующая отделением, оглядывая зал в поисках свободного места. Ни одного свободного места в зале не оказалось, поэтому разгоряченная танцем Ирина Алексеевна вывалилась в коридор в надежде скрыться в своем кабинете и привести себя в порядок.***
В коридоре слонялся без дела Юрий Михайлович с гуслями под мышкой и, опираясь на стенку, безостановочно отрабатывала grand battement jeté Виктория Львовна. Так тщательно и увлеченно отрабатывала, что едва не засветила ногой по лысине Давида Гурамовича. — Цирк, а не больница! — еле увернувшись от удара изящной ножки Виктории Львовны тридцать девятого с половиной размера, констатировал Давид Гурамович и поспешил к себе в кабинет — заниматься важными делами и принимать серьезные управленческие решения. — Слушайте, Юрий Михайлович, а почему гусли? Почему не скрипка, не пианино? — отвлекла Ирина Алексеевна неуместным вопросом очарованного экзерсисами Виктории Львовны Юрия Михайловича. — А? Что? — нехотя оторвался от созерцания прекрасного он, — Гусли… Гусли, потому что никуда больше не взяли, после того, как я подложил в пианино учительнице в музыкальной школе трех мышей. А она грызунов жуть как боялась… Ох, и визгу было, когда она их обнаружила! Так-то я сначала, как и полагается, по классу скрипки учился… — За что? — живо заинтересовалась Ирина Алексеевна, с любопытством взглянув на Юрия Михайловича. — Что «за что»? — усмехнувшись переспросил он. — Мышей за что засунули? — конкретизировала вопрос любопытная Ирина Алексеевна. — А не нравилась она мне, — легко признался Юрий Михайлович, — По рукам вечно дубасила… И вообще, я сразу понял, что музыка — это не мое! Эти гаммы однообразные, мозоли на пальцах — жуть! — непроизвольно скривился от тяжелых воспоминаний детства выдающийся нейрохирург.***
Олег Михайлович, как завороженный смотрел на одухотворенное лицо Марины Владимировны, исполняющей «Ноктюрн» Дзё Хисаиси. Нет, сначала-то Марина Владимировна замахнулась аж на Второй концерт для фортепиано с оркестром Рахманинова, но, быстро осознав, что синтезатор — не фортепиано, а Шейнман с гуслями и Неклюдов со скрипкой — не оркестр, остановила свой выбор на этой нежной мелодии. — Ты моя, моя радость, и надежда, и печаль, и горечь, и солнце, и душа, ты — вся моя жизнь, — с нежностью думал Олег Михайлович, не чувствуя, как его теребят за плечо. — Олег Михайлович! Олег Михайлович! — нетерпеливо переминался с ноги на ногу Константин Германович все сильнее пихая Олега Михайловича в плечо. — Подожди ты, дай дослушать! — отмахнулся от настырного коллеги, как от мухи, Олег Михайлович, не отрывая глаз от Марины Владимировны и начисто позабыв, что он не в консерватории, а на работе. — Да послушайте же! — не унимался Константин Германович, — Там травму привезли, сочетанную, я не справлюсь один, понимаете! Не справлюсь! — Идем! — хлопнув себя по коленям и оторвав, наконец, влюбленный взор от жены, согласился Олег Михайлович, и они с Константином удалились во вторую операционную. Праздник праздником, а работу никто не отменял.***
Юрий Михайлович и гусли, Марина Владимировна и синтезатор, а также исполненное ими «Либертанго» Пьяцоллы имело у публики бешеный успех. Юрий Михайлович кланялся как заведенный, а ему аплодировали и аплодировали. Юрий Михайлович даже на выпускном концерте в музыкальной школе, куда его бабушка притащила всех знакомых и всю родню так, что ими было занято 2/3 зала, такого бешеного успеха не имел. Следующий номер был за Евгением. — Монти. Чардаш, — надменно объявил Евгений и победно обвел взглядом зал. Так, что Юрий Михайлович и гусли жалобно скрипнули, съежились и забились в дальний угол, позабыв о небывалом недавнем успехе. Евгений воодушевленно заелозил смычком по струнам, но звук был каким-то странным. Неправильным был звук и музыки не получалось, получалась ерунда какая-то. — Странно, что это с Женькой? — протянула Марина Владимировна, обращаясь к Сергею Анатольевичу. — С Женькой-то все в порядке, а вот со скрипкой, — загадочно ответил Сергей Анатольевич и с интересом уставился на вспотевшего, нервного коллегу, у которого ничего не получалось, — Брагин ему струну гитарную поставил, — не выдержав пристального взгляда Марины Владимировны, быстро «раскололся» Сергей Анатольевич. — Ясно! — кивнула Марина Владимировна, намереваясь после окончания концерта провести очередную бесполезную воспитательную беседу. Евгений же, изрядно подустав терзать струны, отложил скрипку на трибуну и, объявив, что единожды и только здесь и сейчас исполняется танец пасодобль пригласил… Фаину Игоревну. — Боже мой! Боже мой! — причитала потом минут сорок Фаина Игоревна, замученная одышкой и учащенным сердцебиением, и побывавшая за три минуты танца и капоте, и тореро, и быком. — Спортом надо заниматься! — едко посоветовал раздосадованный своим крайне неудачным выступлением Евгений, тщательно упаковывая скрипку и смычок в кожаный футляр.***
Честь закрывать праздничный концерт выпала молодому поколению работников больницы в лице Виктории Львовны. Часть зрителей уже разбрелась: кто занимать места за столом на обещанном Ириной Алексеевной то ли банкете, то ли фуршете; кто домой — отсыпаться; кто к поступившим пациентам; кто на дежурство. — Акробатиччччский номер! — заплетающимся языком объявил Константин Германович, которому доверили довести концерт до логического конца. То есть до песен, плясок и безобразий (по желанию), — Исполняется Викторией, Викой, Викусей Львовной! Просссим! — подобрал нужные слова Константин, захлопал то ли Викусе, то ли сам себе и обессиленно упал на стул в первом ряду. Викуся в черном, обтягивающем комбинезоне и белых чешках легко исполнила фляк вперед, с трудом — фляк назад, два пируэта, растянулась в поперечном шпагате, да так и осталась в нем сидеть, сморщившись, как от зубной боли. — Что это с ней? — запереживал Константин Германович, — Сидит как-то странно, не двигается… так и надо, что ли? — Вот, хорошо, Костя, что мы с тобой не стали в этом балагане участвовать! — уводя его из зала прокомментировала Александра Алексеевна. — Почему балагане-то? — оскорбился за друзей Константин. — Потому что художественная самодеятельность — это и есть балаган! И вообще, я не люблю самодеятельность ни в каком виде! — гордо оповестила его Александра Алексеевна, которой даже не предложили поучаствовать в концерте, потому что за год ее работы в больнице никаких талантов, кроме касающихся непосредственно работы, так и не выявилось. — Где болит-то? — подошел к скрючившейся Виктории Львовне Юрий Михайлович. — Ногу, кажется, подвернула, — сквозь зубы просипела Викуся, пытаясь привести конечности в естественное положение. — Чего с девкой-то? — подскочила Фаина Игоревна, — Идти сможешь? Пойдем в палату пристрою! — проявила христианское милосердие она. — Не смогу, — отрицательно помотала головой Викуся. — Юрий Михайлович, до палаты донесете? — деловито поинтересовалась Фаина, представляя, как она завтра расскажет о своем маленьком приключении всей сестринской. — С ума сошла?! — возмутился Юрий Михайлович, — У меня радикулит! За каталкой иди! — осматривая тяжело травмированную на производстве Викусю попросил он. — Иду… — прошелестело за дверью. Последние зрители и участники концерта, негромко переговариваясь и стараясь не греметь стульями, покидали опустевший, погрузившийся в полутьму зал. Праздник кончился. Их ждала тяжелая, сложная, обыкновенная, но безмерно любимая работа. Такая же, как была вчера и будет завтра.