Бездны сердца твоего

Некоторые говорят, что дом — это прямое отражение души хозяина, потому что только дома люди чувствуют себя в безопасности и могут побыть наедине со своими мыслями. В своем доме и стены помогают, или что-то в этом роде. Каждый обустраивает свое жилище по-своему, и когда приходишь к ним, практически заглядываешь в душу: небрежно рассматриваешь старинные статуэтки юных дев эльфийской работы или же драгоценное оружие из недр Торбардина, или, быть может, вазы в плетенных из лозы чехлах или же старые книги на неизвестных языках, звучащих загадочно и жутко. И гораздо легче сообразить, как вести себя с человеком, если проведешь в его логове достаточно времени. У каждого в доме есть что-то особенное, исключительное, чего у остальных точно нет. У Феал-хаса это пустота. Ледяной Предел кажется мертвым, но это не так. Ледяной народ давно борется за выживание. Таной, люди-моржи, столь же давно пытаются уничтожить их — из слепой ненависти, надо полагать. Над этой вековой борьбой — капаки, новое творение Владычицы Тьмы, которые и рады бы оказаться где-нибудь еще на Ансалоне, чтобы вести кровопролитную войну с силами Света, а не выживать в негостеприимном краю льдов, пригодном лишь для медведей, моржей да злобных белых драконов. Но они — армия Повелителя, и ослушаться практически единственного его приказа — оставаться на месте — они не смеют, потому что крионик приказов отдает мало, но за их невыполнение карает жестоко: это видно по серым глазам, похожим на собравшиеся на горизонте облака, грозящие наводнением, видно по тонким губам, искривленным в едва заметной циничной усмешке, это отражается в карих радужках любого из стаи белых волков. Все в этом месте белое, и даже сам эльф-маг белый: и кожа, и волосы, и одеяния теплые, меховые. Глаза только не белые, и дракониды вздрагивают невольно, если Феал-хасу случается на них взглянуть. Но, к счастью, Повелитель мало интересуется капаками, предпочитая им общество своих волков. Драки не в обиде: обижаться они и не умеют, а с волками состязаться и не собираются. Столь же мало интересует их и сам Повелитель: они обитают практически отдельно, воины в Ледяном замке — а в этой земле ледяное все — а маг со своей стаей в недавно выстроенном дворце. Такое положение вещей для обеих сторон оказывается сносным, но не более того. Феал-хасу дракониды тоже не нравятся: эти существа нарушают его тихий покой, вторглись в его холодную вечность и одиночество над бесценными книгами и пряными винами. Дорогих напитков у него целый шкафчик. Некоторые из них слабо отдают теплым лесным запахом: такие бутылки он всегда хочет разбить, чтобы потеки кроваво-красной жидкости замерзли в голубоватой толще ледяной стены среди множества траурных пурпурных брызг, но только усмехается краешком рта и подносит бокал к губам, и вино на бледной коже похоже на кровь. Оно и на вкус такое же — слабое, как кровь мягкотелых сильванестийских эльфов. Белое вино для него пахнет липой — сладким, цветочным ароматом, который так очаровывал его в юности, и янтарный напиток отбрасывает почти солнечно-летние блики на стол и стены, меняющие цвет тысячу раз за день, вызывая слабую ностальгию, похожую на теплый ветер. Он вязнет в этом сравнении, как в том самом липовом меде, и белоснежный волк, вопросительно поскуливая, тычется носом в безвольную тонкую кисть, свесившуюся с подлокотника кресла. Эльф смотрит мягко на зверя, свернувшегося у стола, и улыбается снова; не так, как капакам, что у воинов кровь стынет в жилах, когда он так делает, стоя в стороне от их жаровень, а почти ласково. Он снова берет в руки перо, заносит его над бумагой: Ариакасу не нужны его ежемесячные отчеты, но заваливать его десятками листов пергамента кажется забавной шуткой, потому что императору волей-неволей придется потратить немного времени, чтобы хотя бы проглядеть по диагонали. Или кто там занимается бумагами Повелителя Белого Крыла? Надо полагать, об эльфийскую бумагу император не захочет руки марать. Феал-хасу не нужен бесполезный титул Повелителя, но Ариакас отчего-то решил, что нуждается в Ледяном Пределе, и эльф принял эту землю в свое владение, хотя и не хотел этого. Да и другие прихвостни Такхизис тоже не хотят, потому что все они служат Королеве, а он ее таинственному бледноликому сыну. Впрочем, вредить крионику не решается никто, потому что гнев Нуитари не шутки даже для них. Но сильванестиец не питает любви ни к присланным, вероятно, для вида капакам, ни к белой драконице, скудоумной шестерке Королевы Такхизис, неспособной скрыть даже свою неприязнь к нему. Они, все эти завывающие орды Ее слуг, ему попросту не нужны. С тех пор, как его объявили темным эльфом, утекло немало воды, и теперь Феал-хас почти с нежностью думает о платиновой цепи, которая мертвым грузом оплела его лодыжки триста лет назад, когда он был обуреваемым страстями восемнадцатилетним юношей. Разве добился бы он хоть чего-нибудь, оставшись среди изнеженных лесных эльфов? Слушал бы лицемерные речи самовлюбленных магов или еще каких-нибудь глупцов, сокрушающихся о предательстве Богов, гонял бы слуг… Нет, нет. Эльф кротко улыбается и откладывает перо в сторону: все случилось правильно. Обычные эльфы тоскуют по оставленной родине, чахнут и даже погибают, некоторые с дрожащей стрелой в груди — в попытке вернуться и хоть раз вдохнуть воздух древних лесов или от собственного меча, а он обрел новую родину среди суровых айсбергов и мягких сугробов. Давно уже признать, что он мало подходил для обычной жизни, с его-то уникальным даром и мышлением… Волк снова скулит, беспокойно шевелясь у узкой ступни, обутой в белый сапог. Феал-хас косится на него, нарочито аккуратно складывая незаконченный отчет. Зверь выглядит ухоженным — и даже не потому, что является любимцем крионика, а потому, что о своих друзьях — да и врагах тоже — Феал-хас заботится. — Беги к командиру капаков. Пусть зайдет ко мне, — негромко говорит он, почти шепчет, и волк белой стрелой срывается с места, исчезая в полыхающем цветами коридоре. Отливающий зеленым драконид является через четверть часа, принеся с собой маслянистый запах жира, мяса и углей. Эльф морщится и с пронзительным скрипом отодвигает кресло подальше от ядовитого капака, тот ухмыляется, потому что и он не испытывает приязни к крионику и его образу жизни. Маг задумчиво смотрит на него, не торопясь отдавать приказы — хотя из драконида не вытянешь какой-нибудь застарелой боли, способной причинить страдание, он не отказывает себе в удовольствии покопаться в душе нерожденного дракона Паладайна. С волками ведь все понятно — но кто знает, что может таиться на дне изуродованного ритуалами и черной магией, будто бы липкой, потому что шла не от сердца Нуитари, сознания? — Я так понимаю, у тебя есть вопросы, — чуть насмешливо шепчет Феал-хас через несколько секунд. Драконид, к чести его, даже не вздрагивает, хотя для мага не секрет, что он ошарашен. Неплохая, неплохая муштра… — Ну же, не стесняйся, спрашивай.