Безумный город

"Срочное сообщение: беспорядки на улицах города продолжаются. Обезумевшие люди громят магазины, дома и памятники. За последние сутки толпа заполонила ещё один район. Причины всё ещё выясняются, полиция справляется с трудом",- телевизор тараторил без умолку. Не совсем понятно, к чему была эта пустая болтовня. Анархия есть анархия, и всё тут. Однако далеко не все жители разрушающегося города сошли с ума. Бедолаги запираются в подвалах, иные пытаются сбежать отсюда. Но зачем?.. * * * Парень лет двадцати - человек с совершенно неприметной внешностью - продирался сквозь толпу безумцев. Быть может, он и понимал, что это бессмысленно, но инстинкт самосохранения решил сработать именно сейчас. Вскоре, отделавшись парой царапин, он добрался до подъездной двери. Это было самое высокое здание в городе; адрес заучен наизусть, дорога к дому впечаталась в память. Уже привычный лифт, кнопка последнего этажа, лестница к крыше и, наконец, цель всего этого - шикарный вид на добрую половину города. Паренёк сел поближе к краю и достал из кармана пачку сигарет. Последняя. "А больше и не надо..." - пронеслось в его голове. Эта мысль быстро утонула в сотне других. Кремень высек несколько искр с приятным, с давних пор близким звуком. Сделав затяжку, парень лёг и проморгал уставшие глаза. Его путь наконец-то закончен. "Зачем я вообще всё это начал? Чёрт, как же долго я оставлял эту тему на втором плане", - наконец-то можно подумать о том, что успело произойти. А ведь его путь и вправду не имел смысла. И он это понимал с самого начала. Но сейчас всё кончено, поздно о чем-то беспокоиться. Остаётся только устроиться поудобнее, потратить время на заслуженную передышку, а потом закончить всё по-настоящему. Он так долго сдерживался, столько раз был на грани, даже было несколько попыток, но в последний момент он брал себя в руки, понимая, что ещё рано. Паренёк привстал, подвинулся к краю ещё ближе и свесил ноги. Окурок отправился вниз, оставляя за собой след дыма. Недолго думая, он глубоко вдохнул и толкнулся вперёд: - Но сейчас можно! * * * Прекрасное утро. Тёплое, солнечное. Однако кое-кто начал его с похмелья и затруднённых попыток вспомнить вчерашний день. Классика. Началось утро в дорогом - на вид - номере отеля. Первые минуты после пробуждения дались особенно трудно. Однако события на удивление быстро начали прокручиваться в голове. Начался вчерашний день тоже плохо. Приятный женский голос, искажённый динамиком телефона, сообщал о далеко не приятных вещах. Конечно, потерять девушку - плохо. Но с давних пор она была не просто девушкой, она была спутником его жизни. Она спасала его от смертной - в прямом смысле - тоски, да и он не раз оставался её единственной опорой. До этого момента они дожили благодаря друг другу. Однако что-то пошло не так, ей вдруг вскружили голову её новые знакомства. Позавчера эти новые знакомства споили её, и чёрт знает, что ещё там было, однако на следующий день она поняла, с кем ей больше нравится, а потом... звонок. Всё вчерашнее утро он пытался вернуть смысл своей жизни, однако даже протрезвев, девушка ответила категорическим отказом. Сердце начало молотить так, что звук гулким эхом отдавался в ушах. Он снова взялся за телефон и стал судорожно набирать номер, но едва не нажав на кнопку вызова, опомнился. "Хе, привычка", - как-то не совсем к месту усмехнулся он. Ведь они уже давно рассказывали друг другу о своих проблемах. "Глупо заливать горе алкоголем", - думалось раньше. "А и чёрт с ними - с этими нормами морали", - думалось теперь. Весь день предстал перед глазами одной большой картиной, и в ней, как вспомнилось, герой не натворил ничего такого. Ведь просто напиться и снять номер в отеле - не такой уж и проблемный исход. Разве что по кошельку ударил больновато. Сегодня же мужчина просто сидел на кровати и пытался понять, что делать дальше. Не покидало чувство того, что какая-то маленькая (а может и не очень) деталь упущена, однако это чувство приглушала головная боль. Казалось, что достаточно посмотреть в окно, посмотреть ленту новостей смартфона или просто включить ящик, и что-то точно прояснится. Но ничего этого не было сделано. Он посмотрел на свою ситуацию так, как смотрит шахматист на партию, которая через два хода будет проиграна, что бы тот ни делал. "Почему она променяла меня? Почему, мы ведь были счастливы..." - по его лицу потекла скупая слеза. Два хода... Первый - наполнить ванну, лечь в неё. Второй - достать из бритвы лезвие. Вдоль. * * * За окном едва брезжил рассвет; впрочем, кое-кто не смог бы определить это без часов: окно было заставлено шкафом с книгами самых разного содержания. Прежде всего, это были произведения Кинга и Лавкрафта; немало было и книг по музыкальной теории. В остальном комната выглядела так, будто её посетила толпа мародёров, однако знающий человек быстро понял бы: это вовсе не бардак. В самом деле, на виду не лежало ничего лишнего - только гитары, шнуры и усилители. Разве что черновики нот и песен казались беспорядочно раскиданными. Царём же этого хаоса был мужчина лет двадцати с тёмными волосами средней длины и густой щетиной. Усталый вид, красные глаза и взъерошенные волосы выдавали человека, трудящегося над чем-то грандиозным. И действительно, музыкант уже много месяцев работал над большой композицией. Она была задумана очень давно - настолько, что парень ещё тогда назвал её своей девятой симфонией. Однако если раньше это казалось шуткой, то сейчас всё было крайне серьёзно. Конец стал очень близок, особенно после начавшейся анархии; все друзья и родственники сорвались с места и тут же исчезли. Город утратил своё значение, превратившись в гниющий труп - и от этой разлагающейся плоти было попросту некуда бежать. Оставалось только работать над композицией - но и это давалось с огромным трудом. Мужчина чувствовал, что застрял в замкнутом круге - безуспешные попытки, боли в разваливающемся теле, вечная апатия. Изредка он позволял себе опустошать запасы алкоголя и сигарет, однако и они почти закончились. Он ел раз в несколько дней, спал беспорядочно, а из комнаты выходил крайне редко - за последние сутки лишь единожды. Умывшись, мужчина бросил взгляд на зеркало. По ту сторону стоял измученный человек с безжизненными, пустыми глазами. Бледная кожа, дрожь в конечностях и боли в голове давали понять, что его конец близок. Вернувшись в комнату, он лёг на ковёр и стал смотреть в потолок; так прошёл целый час, однако голова по-прежнему была пуста. Мужчина приподнялся и, оперевшись на стену, достал сигарету. Вспыхнувший огонёк на мгновение озарил комнату, а затем погас, оставив после себя тлеющую точку. Вдох - точка тлеет ярче. Выдох - комнату наполняет знакомый запах дыма. Цикл продолжался чуть больше минуты, затем мужчина затушил окурок пальцами и бросил на пол. Он продолжил сидеть на полу, однако мигрень заставила мужчину лечь, свернувшись клубком. Боль разрывала голову несколько минут, после чего тот отключился. Пробуждение вновь застало его в неизвестное время суток. Мужчина поднялся с пола и решил выйти на кухню; некое подобие перекуса прибавило сил. Впервые за последнюю неделю он посмотрел в окно: его встретили слабые лучи уходящего солнца. Почему-то именно сейчас вид показался ему невероятно притягательным, словно он смотрел в это окно последний раз в жизни. Голова наконец-то начала наполняться мыслями, будто произошёл какой-то взрыв, прояснивший разум. Мужчина сорвался с места и побежал в свою комнату, взял инструмент в руки и стал самозабвенно играть. Несколько часов напряжённой работы совершенно вымотали музыканта, однако композиция была закончена. Очнувшись от прихода вдохновения, он окинул взглядом комнату: всё те же инструменты, те же листы, те же бутылки. На глаза попался запечатанный виски - мужчина поднял её, однако тут же поставил на стол. "Оставлю для нужного момента", - всё же нужно было записать ноты, пока они не стёрлись из памяти. На это не ушло много времени, однако вскоре боль вернулась. Едва находясь в сознании, он открыл бутылку и сделал глоток. Затем ещё один. Спустя несколько минут боль отпустила мужчину, однако он знал, что это ненадолго. "Нет родных. Нет друзей. Нет города. Нет выхода" - ничего не осталось. Мужчина нашёл в столе маркер, и вышел в коридор. Допивая последние глотки, он стал выводить на стене слова. Закончив, мужчина отбросил бутылку, вошёл в комнату и достал из-под кровати ружьё вместе с коробкой патронов. Это был давний подарок дяди, любившего охоту - как жаль, что он не знал увлечений своего племянника. Грохот, раздавшийся на весь дом, гулким эхом отдавался в комнатах. На стене, словно напоминание, красовалась большая чёрная надпись: "Из любой ситуации есть выход. Выход Хемингуэя". * * * Вечер. Прекрасное время. Даже будучи измотанной, истерзанной и разбитой, девушка понимала это. Под её усталостью и нервозностью скрывались прекрасное тело, голубые глаза и светлые волосы. Высунувшись из окна, девушка медленно курила. Теперь уже ни красота, ни возможный вред сигарет не имели значения. В начавшемся безумии ценности несколько изменились, и одной из главных стало спокойствие. Она выбросила окурок в пустоту городских улиц, наводнённых мародёрами, анархистами и прочими. Девушка осмотрела свои руки и ноги: на раздражённой коже виднелись мелкие порезы и царапины; глубоких порезов не было, новых не прибавилось. Этот день она с усмешкой назвала удачным. Он и вправду был таким, ведь впервые за долгое время девушке не приходилось выходить из дома, сталкиваться с безумцами и искать сигареты. В последнее время рушилось всё: тело жгло от множества ран, душа требовала покоя, дом уже давно перестал быть домом - он превратился в полотно. Пожалуй, именно сигареты и рисование не давали психике рухнуть окончательно. Однако петля уже третий день свисала с потолка; убирать её девушка не решалась - чувствовала, что скоро пригодится. Очередной приступ депрессии заставил её медленно осесть на пол, а затем лечь на спину. Тьма уже окончательно окутала город, поэтому найти зажигалку было довольно непросто. Погаснув, пламя зажигалки оставило в память о себе тлеющий огонёк сигареты. Докурив, девушка попытался лечь поудобнее и уснула впервые за несколько суток. Пробуждение застало её вечером: солнце уже почти начинало садиться. Девушка решила пройтись по дому. Со стен на неё смотрели самые разные персонажи, местами попадались жирафы самых разных размеров. Тело могло начинаться у плинтуса, а голова заканчиваться на потолке. Под одним одним из таких лежал опрокинутый табурет и несколько пастельных мелков. Остальные лежали у стены небрежной горстью. Всевозможные карандаши и маркеры за ненадобностью лежали на столе вместе с остальным хламом. Девушка подобрала мелок и принялась исправлять недочёты, которые успела заметить. После этого она подошла к столу и начала рассматривать бардак: куча карандашей разной твёрдости, фломастеры всевозможных расцветок, всё ещё пригодные с высохшими, изрисованные листы бумаги, куски ткани, канцелярские принадлежности и... восковые свечи. Так и не вспомнив, когда и зачем они приобретались, девушка взяла несколько штук и зажгла фитилёк на одной из них. Она зашла в наиболее тёмную комнату и села в угол; пламя едва колыхалось от её дыхания. За два часа - пожалуй, самых долгих в её жизни - успели сгореть три свечи. Воск стекал на руки, капал на ноги - боли она уже не чувствовала. Слишком много терзаний испытало тело для того, чтобы что-то чувствовать. Лишь краем сознания можно было заметить, что мелкие раны на руках и ногах немного жгут кожу. Девушка уткнула лицо в колени и стала плакать. Тишину нарушали лишь дыхание и редкие всхлипы. Вскоре она попыталась успокоиться и подняться. Опираясь на стену, девушка дошла до кучи мелков, нашла свободное место и начала рисовать. Руки дрожали, а дыхание сбивалось, поэтому каждый штрих давался всё труднее и труднее. Спустя целый час мучительных стараний стена пополнилась ещё несколькими персонажами: один сидел на самом краю крыши, другой начинал тащить лезвие по руке, третий упёрся подбородком в дуло ружья. Последний получился немного неровным, однако исправить его девушка не смогла, как ни старалась - руки дрожали слишком сильно. Совершенно обессилев, она села на пол и попыталась закурить. Даже это получилось далеко не сразу. Несколько раз сигарета выпадала из пальцев, иногда приходилось зажигать её снова. Закончив, девушка попыталась сделать последний рисунок, однако сил хватило только на то, чтобы нарисовать петлю. Мелок, выпадавший из руки уже не в первый раз, остался лежать на полу. Девушка подняла табурет и подставила его под петлю. Взобравшись на него, она завершила картину собой.