Хочешь?..

      Время на часах неумолимо перекатывало уже за полночь; стрелки так размеренно тикали, что, казалось, совсем скоро столкнутся друг с другом или вовсе остановятся — уснут. Иван в последний раз глядит на эскиз, развернутый на весь экран старенького ноутбука, вздохнул как-то напряженно, и вновь уткнулся в альбомный лист. Остро заточенный карандаш привычно шуршал по белой поверхности бумаги, оставляя после себя изогнутые линии, а когда какая-то часть из них не получалась, на помощь приходил мягкий, уже порядком стертый ластик. Молодой человек решительно испоганил до сего момента кучу эскизов, так что теперь мусорная корзина под столом была не просто переполнена смятыми в большие шарики листами. Оные валялись буквально по всей комнате: на столе, под ним, в углах, на не расстеленной кровати, и даже у двери. Творческая личность, что еще скажешь. У него хаос был не только в голове, но и в окружающей его среде. Даже вещи в шкафу Брагинского всегда висели в какой-то лишь ему ведомой последовательности. Когда по ту сторону послышался отрывистый стук, русский дернулся и повернул голову, одарив дверь хмурым убийственным взглядом. А вкупе с темными кругами под неестественно-фиалковыми глазами это смотрелось довольно угрожающе. Но Гилберта, живущего с этим чудиком уже более двух лет, подобные вещи пугать перестали почти сразу. То ли у него был какой-то врожденный иммунитет, то ли просто страха лишился еще в детстве, когда с двухэтажного здания на стройке в жидкий бетон прыгнул. Зубов пары лишился, зато, сколько впечатлений на все лето!.. - Всё ещё корпишь над курсовой? - Угу… Этот диалог мог так и закончиться. Но немец, прикрыв за собой бесшумно дверь и как можно осторожнее пробравшись к рабочему столу, за которым восседал его друг, решил иначе. Обычно холодные пальцы быстро скользнули под русыми волосами, подушечками провели за ушами, и прижались плотнее к оголенной шее. Парень охнул удивленно и выронил из руки карандаш. Наступила немного напряженная тишина. Затем Иван немного расслабился, судя по опущенным плечам, и тихо-тихо рассмеялся, словно боясь разбудить несуществующих соседей за стеной. Они тут одни. И это по-своему завораживало. - Кривовато вышло, ты же в курсе? - коротко усмехнувшись, Гил оповестил своего друга на что тот, молча, кивнул, но с места не сдвинулся. Работа подождет, коли уж этот обычно ленивый немецкий лоботряс поднял свой упругий зад и подкатил к обители Брагинского. Байльшмидт как раз собирался сказать что-то еще, как Иван вдруг запрокинул голову и уставился на него своим усталым, даже скорее измученным взглядом. Они смотрели друг на друга неопределенное время. Гилберту подобное даже понравилось. Это как играть в гляделки с одноклассником, пока вы в начальных классах, и просто рветесь доказать, кто из вас двоих действительно способен достичь большего, чем соперник. Но в этой игре победителем будет явно не Гилберт. По правде говоря, ему никогда не хватало сил и выдержки слишком долго смотреть в глаза этого человека. Они непростительно затягивали своей необычайной флегматичностью, и завораживали мягким цветом радужки. А еще проблема была в том, что эти самые глаза хотелось накрыть ладонью, наклониться ниже и смять пухлые губы друга в грубом и непристойном поцелуе, стерев с них к чертовой матери эту вечно детскую и обворожительную улыбку. Да и помимо этих желаний, немца одолевало множество других, не менее ярких и крепко впивающихся в память и сознание его в целом. Например, содрать с него нелепой расцветки пижаму и прислониться щекой к широкой, часто вздымающейся от дыхания груди. Гладить плечи, стараться не задеть соски, но все равно жаждать провести по ним влажным языком… У него от одних только мыслей встает, а представить, что подобное когда-либо произойдет в действительности… Чушь. Мечты. Никому не нужные, неинтересные, только его. - Ты в порядке? Вкрадчивый обеспокоенный тон друга заставил вынырнуть из омута прекрасных иллюзий его обнаженного тела в сильных руках немца, и выдавить того некое подобие улыбки, больше походящей на оскал: - Ага. Слезай. Ваня от такого немного опешил. Но от стола покорно отъехал и даже поднялся на ноги, как было приказано. - Хороший мальчик, - похвалил его Гилберт, затем обхватил запястье русского длинными пальцами и дернул на себя. Тот немедленно запротивился и уперся ногами в пол, как баран, отказывающийся следовать за неумелым пастушком; даже взгляд такой же, ну, вот прям точь-в-точь. Только шерсти густой вместо бровей не хватает. - Гил, я еще не зако!.. - Ой, уймись, - взмах руки. Гилберт не привык слушать отказов, потому продолжил небрежно: - Ты бы видел себя сейчас. Да с тебя можно просто образ зомби рисовать, ей богу! Ложись спать, Вань. Сам же потом будешь ругать себя, что едва не засыпаешь на лекциях. Замечание оказалось справедливым. Тут и сам Иван уже мало что мог возразить — знал, что друг метит убойно не в бровь, а в печень. Теперь дальнейшее сопротивление было бесполезно. Оставалось лишь обреченно вздохнуть, проследовать за Гилбертом к постели и просто обессилено рухнуть лицом в мягкую большую подушку с Винни-Пухом на наволочке. Символ детства, и просто приятное напоминание о родине. Так он и поступил, в принципе. Даже ничего не сказал другу, обогнув его и с трудом стащив с ног носки, а этот дурацкий свитер не подумал и пальцем тронуть. - Вот же… Гилберт мотнул головой, издал раздосадованный вздох, и затем прошел к рабочему столу русского. На нем был настоящий хаос. Как обычно, вокруг валялось столько бумаги с неудачными рисунками, разломанные напополам карандаши… Байльшмидт никогда не понимал этой мании друга рисовать, рисовать и рисовать. Пока кожа на пальцах не сотрется или не начнет покрываться мозолями. Как человеку, обучающемуся на юридическом факультете, ему этого было серьезно не понять. И теперь вы спросите, какого черта тогда этот парень живет с тем, чьи увлечения не понимает, а цели в жизни не ставит ни в грош? На самом деле он и сам не до конца понимал, что делал в тот день. Вернее, вообще не соображал головой.

***

Как там говорится в старых фильмах с закрученным сюжетом? Я помню всё, будто это было вчера… Так вот, Гилберт действительно помнил всё. Досконально каждую деталь случившегося. Их первую встречу, взгляд, неловкий разговор, автомат с напитками… Ему тогда только-только предстояло поступать на первый курс. Уже был в процессе сбора всех необходимых документов. Остановился у здания суда, чтобы передохнуть и охладиться — была середина июня, поэтому вода быстро уходила в употребление, парень даже глазом моргнуть не успевал. Неподалеку стояло кафе, а в кармане у молодого человека как раз было немного денег. И он решил побаловать себя холодным коктейлем. Разумеется, стаканчик пива был бы куда уместнее, но кто захочет продать несовершеннолетнему пацану алкоголь и подвергнуть себя уголовному наказанию? Разве что совсем безответственные идиоты. А здесь таковых не было. Байльшмидт поправил на себе черную футболку, и быстро перешел дорогу, забегая в помещение. Там играла какая-то старая музычка в стиле кантри, за стойкой хозяйничала пожилая женщина лет пятидесяти. Она протирала и без того блестящие стаканы, а затем выставляла их на полку, ровняла и ворчала себе под нос на каком-то плохом английском (вероятно, это был тот самый американский английский). Нового посетителя она одарила лишь кратким взглядом, после чего снова принялась за свое. Решив, что это хороший знак, а вовсе не пренебрежительное отношение к людям, молодой человек пожал плечами и прошел к дальнему столику подальше от окна. Как любой типичный герой фильма или романа, он опустился на мягкий кожаный диван, откинулся на его спинку и запустил длинные пальцы в пепельно-белые, почти как снег, волосы. Приятной расцветки скатерть тотчас привлекла его взор, и Гилберт буквально уткнулся в нее, рассматривая рисунок мультипликационных героев в шляпках и пляжных костюмах. Смех какой-то. Меню ему нести не торопились. Да это в скором времени и не понадобилось. За соседним столиком раздался легкий стук посуды. Будущий юрист нехотя поднял глаза на незнакомца и невольно свел брови к переносице. Рослый широкоплечий парень неуклюже выползал бочком из-за стола, отчего посуда, стоявшая на нем, жалобно позвякивала и едва не подскакивала на месте. «Шкафчик», как его ненароком у себя в голове прозвал Гилберт, все-таки оказался между столиками, поправил на себе длинный вязаный шарф (сумасшедший) и, щелкая что-то на телефоне, спешно покинул заведение. На столе его осталась счетная книжка с выглядывающим из нее уголком купюры, разбросанная посуда и опрокинутая салфетница. - Свинья, - хрипло пробормотал немец — педант и чистюля до мозга костей — и хотел уже отвернуться прочь, так как ничего интересного на самом деле не увидел. Но тут на глаза попалась еще одна вещица. Бумажник, поблескивая тонкой серебряной цепочкой, пристегнутой к язычку замка, лежал аккурат на самом углу стола, и взывал к покинувшему его хозяину, коим, по всей видимости, и был тот здоровяк. Черт знает, чем в тот миг руководствовался Гилберт. Но он внезапно вскочил как ужаленный, рванул к столику, схватил с него бумажник, и будто обезумевший выбежал на улицу следом за незнакомцем. Благо, высокий чудак далеко не ушел. Стоило Гилу выскочить на улицу, как он сразу же натолкнулся на проходящую мимо девушку, обругавшую его по самое не хочу, а затем едва не врезался в искомого. По виду тот паниковал и явно искал что-то. Водил руками по карманам на джинсах, рылся в маленькой борсетке на боку. Первые несколько секунд Байльшмидт почему-то не решался окликнуть его. А вдруг ошибся? Но привитая честность все-таки пересилила откуда не возьмись родившуюся трусость, и он подошел ближе, дергая незнакомца за рукав его пиджака. Какой чокнутый вообще носит пиджак летом?.. - Эй! Не это ищешь? По правде говоря, лучше бы он тогда не помогал этому черту лохматому. И не называл своего имени в ответ на смущенное «Спасибо большое! Прямо выручили меня, эм...» И не улыбался, как последний придурок, залипая на его невероятно прекрасные глаза столь необычного цвета фиалок. И уж точно лучше бы никогда не отвечал согласием на предложение купить ему сока в автомате неподалеку. Но как можно отказать, когда полным благодарности и смущения голосом у тебя спрашивают: - Ой, а хочешь, я тебе сока куплю? Хотя бы в благодарность! Потому, что за этим, казалось бы, ничего не значащим предложением последовали остальные. Хочешь обменяться номерами? Хочешь выпить кофе вместе? А хочешь сходить в кино? Знаешь, там такой фильм потрясный! Будем в CS-ку вместе рубиться за террористов? Хочешь, я твой портрет нарисую? Давай жить вместе? У меня и дом свой. И знаете, что самое нелепое? На все эти вопросы Гилберт всегда, не раздумывая, отвечал твердое, уверенное: - Да.

***

- И какого черта я всегда соглашаюсь на твои капризы?.. Он любуется его лицом уже несколько минут. А Иван, даже не догадываясь, мирно сопит в своей постели, перед этим как следует намаявшись со своим соседом и другом, схлестнувшись в битве за собственный свитер. Брагинский так отчаянно не желал снимать любимую вещь, подаренную младшей двоюродной сестрой из Минска, что даже чуть било не пришиб альбиноса ногой — так отчаянно брыкался и хныкал. Но хозяйственного и упертого как тысяча баранов немца подобным не переплюнешь, поэтому пришлось сдаться. В качестве компромисса он предложил Ване пижамную рубашку, и тот нехотя согласился. Зато все-таки лег спать, почти мигом вырубаясь. Вот вам и немецкое строгое воспитание. - Ох, ладно. Пора бы и мне уже на боковую, а то с тобой так можно бессонницу заработать и график испортить в конец. Напоследок Гилберт потрепал своего друга по волосам, поправил под ним подушку и тихо покинул комнату, погасив свет. Наутро все вернулось на прежние места. Иван метался по дому, в панике собирая вещи в рюкзак, наугад надевал висящую в шкафу одежду, и кричал о том, что жуть как опаздывает. Рисунок он так вчера и не закончил, так что займется этим во время пар. Гилберт же за всем этим наблюдал с уже флегматичным видом, сидя на диване и неторопливо отпивая кофе из любимой кружки с изображением прусского флага. Любимейшая страна, о которой он только и слушал на уроках истории. А еще просто из уважения к своим дальним предкам. Ему то на учебу не спешить — занятия только во вторую смену, и то дополнительные по выбранному впопыхах курсу. А вот Брагинский пулей бегал туда-сюда, пока на часах не настало ровно восемь утра. - Вань, время, - ненавязчиво напомнил Гилберт, отвлекаясь от разглядывания упругого русского зада. Друг встрепенулся, ругнулся коротко себе под нос и побежал в прихожую. Немец вышел следом и облокотился на стеночку. Славянин как можно быстрее натянул на ноги кроссовки, поправил рюкзак на плечах и шумно выдохнул, выпрямляясь. - Давай, удачи. Лениво махнув бледной рукой, альбинос уже собрался вернуться в зал, как услышал голос соседа, назвавшего его по имени, и нехотя обернулся. Поцелуй вышел немного смазанным и резким. Но русскому явно понравился, судя по его довольной мине. Он приобнял ошарашенного друга за плечи, зашептав бархатистым голосом: - Сходим вечером в суши-бар? Давно не ел сырую рыбку. И пока тот не пришел в себя от явно неожиданного действия, убежал прочь. Дверь хлопнула. Немец так и остался стоять посреди прихожей, но теперь на его лице цвела нервная и одновременно до опиздохренения счастливая улыбка. - Идиот… Конечно, да! Ja! Ахахах! Суши они так и не поели в нужном месте. Зато принесли их домой, где с парой бутылок пива расположились на полу гостиной, включили канал Disney, и как два самых настоящих ребенка устроили себе марафон мультфильмов до самой глубокой ночи. Под утро, когда обоих уже клонило в сон, Брагинский внезапно повалил друга на пол, придавив своей отнюдь не легкой тушкой, обнял руками и ногами, и замурчал тому на ухо. - Гил, знаешь… - неторопливо начал он. Альбинос сглотнул нервно и поерзал, задевая босыми ступнями пальцы ног русского. - Я тебя люблю. А ты?.. Ты меня… Лубишь? - закончил, наконец, сонно. И тут же уснул. Скорчившийся от неловкости и смущения Гилберт мог лишь глотать воздух губами, крепко прижимать спящего друга к себе и глупо хлопать своими глазами так, словно ему пистолет на лоб наставили и приказали раздеваться, пока жизнь цела. Минуту он просто не жил. Существовал где-то далеко в собственном ворохе мыслей. И только время погодя смог аккуратно спихнуть чужую тушку с себя на пол, затем отодвинуться пустые бутылки ногами, и лечь под чужой теплый бок. И зачем он спрашивает, если ответ и так уже очевиден? - Да.