Поцелуи лечат любые раны

Антон, немного шипя, снимает с рук шокеры, замечая синяки, которые появились поверх старых. Он ненавидит боль и ненавидит шокеры, но есть в этом и один огромный плюс, о котором известно лишь Антону и еще одному человеку со съемочной площадки: абсолютно всегда, после шокеров, Антона ждет награждение за то, что он выстоял. Это лучше сигарет, лучше хорошего виски и лучше всего на свете — в этом Шастун убежден. — Как ты, Тош? — ласково гладит по руке Шастуна голубоглазый мужчина, с опаской, чтобы никто не заметил его секундной слабости. Глаза парня и мужчины встречаются, они смотрят друг на друга так страстно, словно вовсе забывают, что не одни в этом помещении. И так каждый раз, каждый чертов раз. — Нормально, — отвечает Антон, отстраняя при этом свою руку от руки Арсения. Шастун достает телефон и быстро печатает сообщение, которое буквально за пару секунд доходит до адресата. Попов удивленно дергается, когда у него звучит оповещение. «Не тут же, придурок ты недоделанный» от Швабра, 21:34. Шастун еле-еле заметно улыбается, а от этого в душе Попова взрываются миллиарды салютов и звезд. Он очень сильно сдерживает себя от того, чтобы сейчас же поцеловать Антона прямо в губы, зарыться пальцами в его чудесные волосы и вдохнуть аромат его прекрасных духов. Он сам расплывается в широкой улыбке, словно школьница, и спешит напечатать ответ своему ангелу. «Сегодня я сверху :)» от Сеня, 21:35. Антон прыскает от смеха, наклоняет голову вбок и кивает в знак согласия. Попов мысленно радуется своей маленькой победе, немного сценично пританцовывая, а Шастун успевает со всеми попрощаться и уединиться на улице с сигаретой. Когда Антон подкуривает сигарету и делает первую тягу, то перед глазами появляется сонный Попов, который просыпается от запаха сигарет и очень много бурчит, как старый дед — от этого Антону одновременно смешно и грустно. В голове мысли кувырком, а все из-за одного человека. Антон не представляет себе жизнь без Попова, без его глупых шуточек, без крепких объятий и страстных поцелуев, без веселых выходных и прекрасной маленькой доченьки Арсения, которая Шастуну теперь кажется родной — это все, несмотря на все трудности, — его причина жить. И когда он докуривает сигарету и садится в машину, чтобы поехать домой, он знает, кто его там ждет. Антон заходит в маленькую уютную съемную квартиру; в помещении пахнет мятой и медом. Приглушенный свет и задернутые занавески, белые тапочки у порога и доносящийся звук скрипок из радио говорят об одном: его любимый человек уже дома. Шастун улыбается сам себе, разувается и скидывает свои вещи в коридоре, направляясь в гостиную. В глубине души, он уже в предвкушении сегодняшнего вечера и ночи. — Вернулся, — радостно вскакивает с дивана Попов и подлетает к своему ангелу. Он заключает Шастуна в крепкие объятия, зарывается носом в его шею, и мурлыкает, как кот; пальцы Попова медленно и хаотично передвигаются то в волосы Антона, то на его талию, и спускаются все ниже. — Я так скучал. — Не драматизируй, — улыбается Шастун и указательным пальцем правой руки приподнимает подбородок Попова так, что тот смотрит ему теперь прямо в глаза. Антон гладит своей рукой по его щеке и затем нежно целует в губы своего возлюбленного. Попов плотно прижимается к нему, почти не оставляя возможности выбраться из этих объятий. — Стой, — вдруг произносит Арс и, немного отстраняясь, смотрит на синяки Антона от шокеров. — Твои синяки, — начинает он, — они сильно болят? — Терпимо, — отвечает Шастун, немного приврав. Синяки всегда болят очень сильно, и Антон уже привык терпеть боль, давно привык. Но Арсений ненавидит, когда кто-то или что-то причиняет Шастуну боль, он готов превратиться из котика в грозного льва, готов порвать каждого, кто скажет хоть что-то обидное в сторону его ангела. И он знает, что Антон сам может за себя постоять, но это не мешает переживать за него. — Дай сюда, — почти умоляет Попов, притягивая руки Антона к себе и усаживая его на мягкий диван. Он медленно гладит каждый сантиметр его кожи, проводит по каждому маленькому шрамику или синяку на руках, пока Шастун смотрит ему в глаза и жадно утопает в них. Теперь Антон каждый день тонет, захлебывается сполна и ни капельки не жалеет. Если и умирать — то утонуть, и если быть утопленником — то только этого голубого океана. Арсений нежно прикасается губами к синяку на руке у Антона и целует, снова и снова, после чего, как всегда, целует его в щечку или в нос, так нежно и трепетно, будто боится потерять, ранить. А Шастун каждый раз тает, словно горячий шоколад на солнце: это его любимый вид лекарства — губы любимого человека. Поцелуи, они имеют магическое свойство — лечат любые раны. Они наверняка не задумываются, что это уже стало их маленьким ритуалом, который они никогда не нарушали: приезжают уставшие домой, смотрят друг на друга щенячьими влюбленными взглядами, целуются, пока не начнет светать, и засыпают в обнимку; они говорят о космосе и о детях, о том, как часто Арсений нелепо шутил и почему Антону так идут толстовки, почему они утопают в глазах друг друга уже который год, почему так всецело любят друг друга. И так каждый раз, каждый чертов раз.