Шаровая молния

Гроза застала Сандру где-то посреди одного из неблагополучных городских районов. Вообще-то, от места, которое служило ей ее собственным дворцом, крепостью, защитой от всех вокруг (пусть и на деле эта крепость представляла собой дырявую палатку, поставленную посреди подвала, некогда служившего складом различного хлама), было много других путей до дома, но все они пролегали по хоть сколько-нибудь оживленным улицам, а люди — это самое последнее, с чем сейчас хотелось сталкиваться Сандре. Настроение у девочки было ни к черту. Вот зачем, спрашивается, ее родители пятнадцать лет назад решили оставить ребенка? Говорили ведь им врачи: плохая наследственность, шанс рождения неполноценного малыша равен девяноста процентам, после рождения организм ребенка наверняка отторгнет сыворотку, лучше избавиться от того, кто сейчас паразитирует в теле матери, а после появления на свет будет гнойником на теле общества. Но не-ет, родители же оказались чертовыми моралистами: «Да ты что, Омелия, мы справимся, всенепременно! О нет, Ричард, врачи — идиоты, у нашей малышки все будет хорошо!» …Ага, стало. Сандра шмыгнула носом. Оказывается, в том, чтобы верить врачам, иногда есть смысл. Она родилась недоношенной, но это полбеды. Ее организм действительно по каким-то причинам не принял сыворотку. Когда все самые мрачные предсказания врачей сбылись, родители всполошились. Как же так?! Ведь они верили в лучшее! Вот только веры недостаточно для того, чтобы повлиять на ход вещей, угодный самой Вселенной. Омелия практически жила в больницах вместе с дочкой, а Ричард пахал как проклятый, чтобы заработать на лучших врачей, лучшие клиники, лучшие лекарства... Но вот зарабатывать было не на что. Несмотря на то что сыворотка Пробуждения Способностей была изобретена более полутора веков назад, ученые до сих пор не понимают, почему в одном случае из тысячи организм новорожденного ее отторгает. Надо отдать должное врачам: они всеми силами пытаются спасти обреченных. Да только лекарства-то нет. Да, ученые регулярно поставляют экспериментальные образцы, и некоторые из них даже действуют, но какой ценой... Несколько лет назад, когда Сандра только перешла в третий класс, на всю страну прогремела история мальчика по имени Зак. Он тоже был обреченным. Его родители были достаточно богаты, чтобы достать новейший прототип лекарства буквально в тот же день, когда он был обнародован. И поначалу все было хорошо: лекарство, казалось, подействовало, организм Зака принял сыворотку, научное сообщество аплодировало стоя и, затаив дыхание, считало часы до дня Икс, дня, после которого появление побочных эффектов уже невозможно. День Икс настал. А вместе с ним настал и кошмар. Мистер Аддингтон, отец Зака, которому чудом удалось выжить, рассказывал страшные вещи. Как малыш весь день кричал, а крик его был похож на рев раненого зверя. Как мальчик корчился в судорогах, если на его тельце попадало хотя бы пятнышко света, пусть даже искусственного. Как, вернувшись домой, мистер Аддингтон открыл дверь в комнату сына и увидел стены, забрызганные кровью до самого потолка, и сына, пожирающего внутренние органы собственной матери. Как Зак, увидев отца, зарычал и набросился на него. Как мистеру Аддингтону пришлось отбиваться от собственного сына, который в пять лет почему-то обладал нечеловеческой силой. Как Зак откусил мистеру Аддингтону три пальца. Как, убегая, мистер Аддингтон поскользнулся в луже крови на деревянной лестнице и, пролетев до самого низа, рухнул в выпотрошенные останки старшего сына Эндрю. И как потом, когда мистер Аддингтон вернулся со стражами порядка, психиатрами и скорой, тельце Зака, застывшее в предсмертной агонии, нашли на подъездной дорожке. В смертельной хватке маленьких пальчиков Зак держал собственную ногу, оторванную и наполовину обглоданную... Ричард и Омелия, несмотря на все старания, все же были небогаты, поэтому некоторые лекарства — а заодно и участь тех, на ком их испытывали, — обошли Сандру стороной. Отчасти она была этому рада, потому что повторять судьбу Зака и других погибших «во благо науки и общества» обреченных ей не хотелось. С другой стороны… Ее организм не принял сыворотку и во второй раз. И в третий. И в пятый... После пятого раза родители сдались и оставили всяческие попытки излечить дочь. Вообще-то, сыворотку не рекомендуется вводить в организм больше двух раз (иногда из-за ошибки врачей она действует лишь со второго раза, так что это бывает оправдано), но утопающий всегда хватается за соломинку, пусть даже эта соломинка существует только в его голове. Так или иначе, но ввод сыворотки в шестой раз мог повлечь за собой судьбу, худшую, чем у Зака. Последствия настолько ужасные, что после выявления их в ходе экспериментов на ранних этапах разработки сыворотки о них предпочли молчать. И молчали вот уже более полутора сотен лет. Нельзя — и точка. Поэтому у обреченных вроде Сандры — при условии, что они доживали до посвящения, попыток на которое им давали столько, сколько раз врачи пробовали ввести сыворотку, — было два пути: или выполнять самую черную работу за еду, или умереть. И многие выбирали второе. Их можно понять, думала Сандра, бредя сквозь плотную стену дождя и содрогаясь при каждом раскате грома. Современное общество так устроено, что если ты обреченный, то тебе действительно проще умереть. Нынче в обществе ценится какая-то исключительная твоя способность, выделяющая тебя на фоне других. Конечно, так было и раньше, Сандра знала об этом из книг. Но только теперь способности были возведены в абсолют. Теперь через несколько дней после рождения младенцу вводят сыворотку Пробуждения Способностей. Если не происходит отторжения, то сыворотка активирует и усиливает то, к чему у ребенка есть генетическая предрасположенность. Иными словами, сыворотка проявляет невидимые чернила, которыми кто-то весьма изобретательный каллиграфическим почерком выводит, кому кем предначертано быть. Таким образом, каждый занимает свое место в идеально отлаженном механизме общества. Нет безработицы, нет разочарований в выбранной профессии, нет тех, кто ненавидит себя за то, что однажды послушал родителей, а не свое сердце. К двенадцати годам обычно отчетливо видно, кем ребенок будет, когда вырастет. Да это и не обязательно видеть: дети сами с радостными улыбками на каждом углу рассказывают о карьерных планах. Два раза в год, в январе и в июне, в заранее выбранный день, проходит церемония посвящения для тех, кому уже исполнилось двенадцать. Посвящение — важный день в жизни каждого ребенка. Посвящение означает, что тот Дом, в котором ты хочешь постигать премудрости своей профессии, официально принимает тебя в свою семью, каждый член которой с этого дня считает тебя равным себе, а не глупым ребенком. В Доме ты будешь учиться, Дом же в случае твоих абсолютно выдающихся успехов в учебе поможет тебе с трудоустройством. Учителя и воспитатели Дома станут твоей второй семьей, и ты с радостью займешь то место, которое тебе уготовано. Но все это ждет тебя лишь в том случает, если сыворотка Пробуждения Способностей подействовала на твой организм. Если ты обреченный, в твоей жизни все происходит совсем по-другому. К тебе относятся как к отбросу с самого детства. Да ты и есть отброс, которому нигде нет места. Люди на улицах тыкают пальцем и смеются, некоторые кидают всем, что попадается под руку. Обреченных игнорируют все, даже кассиры в магазинах, а если заболеешь, тебя откажутся лечить даже те из Дома Медицины, которыми сами еще год назад были обычными детьми. В школе обреченные (если родителям вообще удается затолкать их в школу) становятся козлами отпущения не только для учеников всех возрастов, но и для учителей. А некоторые до сих пор считают обреченных заразными. Найти работу невозможно даже за пять фунтов в неделю: обреченным не платят, мол, им ни к чему. В лучшем случае тебе дадут немного испорченной еды, в худшем — погонят пинками сразу после того, как ты выполнишь работу. Никогда не предугадаешь исход, поэтому обреченные берутся за все. Обреченным тоже дают шанс на посвящение, а зачастую и не один. Считается, что, если обреченный достаточно усерден, из него можно воспитать что-то вроде верной собачки для наиболее успешных представителей Дома: подай то, принеси это, сделай вон то и понеси мое оборудование. По сути, это добровольное рабство, но обреченные и этому рады: так они получают право считать себя полноправными членами общества, хотя на деле это далеко от истины. Вообще-то, по закону, каждый Дом обязан был каждое посвящение брать хотя бы одного обреченного, но это считалось клеймом на репутации, а потому не приветствовалось. Да и потом, что это за закон такой, который невозможно обойти? Дома обычно стремились приплатить власть имущим, чтобы не запятнать свою репутацию. Но обреченные об этом не знали и каждый раз использовали очередную попытку на прохождение церемонии посвящения, надеясь, что уж в этот-то раз их точно куда-то примут. Только вот в чем штука. Если обреченный пришел на церемонию, но его не приняли в выбранный Дом, попытка считается использованной. А так как такое случалось сплошь и рядом, дожившим до посвящения обреченным почти никогда не удавалось это самое посвящение пройти, и поэтому из них вырастали либо маргиналы, либо самоубийцы. Мысли о предстоящем посвящении никак не добавляли светлых пятен в настроение Сандры. Она шла, низко опустив голову, и даже не утруждала себя тем, чтобы обходить лужи. Все равно уже промокла насквозь, какой в этом смысл? Гроза не прекращалась, а ливень лишь усилился. Теперь девочка вздрагивала не только от раскатов грома, но и от ярких глубоких трещин, которые появлялись, когда небо рассекала на части очередная молния. Она всегда боялась грозы, и вот так быть единственной живой душой в самом ее сердце было очень страшно, но, даже несмотря на это, церемония посвящения пугала ее куда больше. Завтра была ее последняя попытка. Если завтра ее в пятый раз не возьмут в Дом Медицины, то в этот же день ее не станет. Сандра уже все решила. С самого детства она мечтала стать врачом. Но так как она была обреченной, эта дорога была для нее закрыта, как и любая другая. А если нет возможности исполнить Самую Главную В Мире Мечту, то какой вообще смысл в жизни? Она все равно — отброс. Ей нет места в обществе, а ее родители давно уже перестали радоваться тому, как подрастает их единственный и такой долгожданный ребенок, ведь на них тоже обрушилась ненависть общества. Обреченный в семье. Какой позор! Конечно, Омелия и Ричард изо всех сил старались держаться на плаву, но в последние годы это получалось все хуже и хуже. Сандра была обузой, и она это знала. Поэтому решила: если и в этот раз не получится, она умрет. Так будет лучше для всех. На пороге дома Сандра остановилась и машинально утерла рукавом слезы, затем несколько раз медленно и глубоко вдохнула. Убедившись, что это не помогает, девочка несколько раз ударила себя по щеке. «Соберись, тряпка! — мысленно прикрикнула она на себя. — Нельзя, чтобы мама видела твои слезы. И папа. Они будут беспокоиться. Им и без твоих соплей проблем хватает. Нельзя, чтобы родители заподозрили, что у их красавицы-дочки может зреть план самоубийства. Они сделают все, чтобы этого не допустить. Нельзя добавлять родителям хлопот, когда хочешь наоборот избавить от них». Успокоившись и нацепив на лицо самую широкую из возможных улыбок, Сандра постучала. Дверь открыла Омелия, в фартуке и с полотенцем в руках. Уже с порога можно было учуять запах фирменного маминого пирога, разносившийся на весь дом. — Ты сегодня поздно, Сандра, — Омелия покачала головой. — Посмотри, какая гроза. Ты же промокла насквозь! — Ничего страшного, мама, — ответила Сандра, заходя в дом. — Одежда быстро высохнет. Птицы снова рассказывали мне легенды, представляешь? — Я всегда говорила, что богатую фантазию ты унаследовала от меня, — Омелия провела рукой по взлохмаченным волосам дочери. — О чем была сегодняшняя легенда? — Это была история земной царицы и Повелителя Снов. Это очень грустная легенда, хоть и красивая. Наверное, она должна была научить ответственности, научить обдумывать свои поступки, думать не только о себе, но… Она открыла мне глаза на то, что в мире не существует ни справедливости, ни счастья. Ты в любом случае обречен на страдания, кем бы ты ни был. Взгляд Омелии погрустнел. Несмотря на то что Сандра росла довольно закрытой девочкой, мать знала, как тяжело ей приходится. Временами — да что там, постоянно! — она корила себя за то, что не послушала тогда врачей. Ей было плевать на собственную судьбу. У нее есть муж, любимая работа, те немногие представители Дома Архитектуры, которые не отвернулись от нее после рождения такой дочери… Ей гораздо проще справиться с давлением общества, чем маленькому человечку, насильно выброшенному из прохладного моря на раскаленную, потрескавшуюся земную твердь. Как она посмела обречь на страдания собственного ребенка? Почему она уперлась и решила потешить свою мечту вместо того, чтобы подумать о дочери?! Все могло быть иначе! Но не стало. Омелии было больно видеть, как каждый день в душе Сандры что-то неумолимо ломалось, рушилось, утопало в зыбучих песках. Каждый день. Раз за разом. Снова и снова. Ей было больно от того, что кладбище несбывшихся надежд внутри дочери создала она сама, своими собственными руками. Больно. Но, увы, с этим уже ничего нельзя поделать, поэтому все, что ей оставалось делать, — это поддерживать Сандру и сопротивляться обществу вместе с ней. Женщина тряхнула головой. Этак она еще и разрыдается на глазах у дочери! Нельзя этого допустить. — Ужин будет готов через час, — улыбнулась она, в порыве нежности притянув к себе Сандру. — Я позову тебя, детка. — Спасибо, мама, — улыбнулась в ответ девочка, опуская в карман маминого фартука небольшую шоколадку, купленную еще днем. Какое-то странное чувство завладело Сандрой уже тогда, когда она поднималась по лестнице в свою комнату. С каждой оставленной позади ступенькой это чувство все усиливалось, но понятнее от этого усиления почему-то не становилось. Ей страшно? Тревожно? Интересно? Она волнуется? Ждет чего-то неизбежного? Сандра не понимала. Но когда она подошла к двери своей комнаты, то поняла, что что-то не так. Дверь была закрыта плотно, но из щелей по всему периметру двери струилось яркое голубоватое свечение, словно в комнате без спросу установили и зажгли парочку театральных прожекторов. Сжав пальцы на дверной ручке, Сандра собрала волю в кулак и рывком распахнула дверь. Страх сковал девочку, не давая ей даже пикнуть. Окно было раскрыто настежь, а по комнате на уровне глаз взрослого человека летала шаровая молния. Она носилась с огромной скоростью, врезаясь во все, что оказывалось у нее на пути, и хаотично меняя направление. Через несколько мгновений шаровая молния застыла, и у Сандры возникло неприятное ощущение, будто молния на нее смотрит. Но молния не может смотреть. У нее нет глаз. Правда ведь? Но молния, нарушая все существующие законы мироздания, смотрела на девочку, не отрываясь, целых несколько долгих секунд. — Я есть хочу, — вдруг раздался тоненький, но звонкий голосок. Глаза Сандры расширились от ужаса, а сама она медленно осела на пол. Ей не хотелось думать о том, ЧЕМ может оказаться эта шаровая молния на самом деле. Все, чем были заняты ее мысли, это спасение. Как найти в себе силы и убежать? Ведь глупо умирать накануне последней попытки пройти церемонию посвящения. Вот если не получится, тогда можно. Но не сейчас, не сейчас! У нее ведь еще может получиться! — Есть хочу! — требовательно повторил голосок. — Н-не з-з-за-б-бирайт-т-те м-м-меня, п-п-пож-жалуйс-с-т-та, — проблеяла Сандра ела слышно. — Я н-н-не х-х-хочу н-на опыты! В голове девочки уже совершенно четко оформилась мысль о том, что это прилетели инопланетяне, которым страсть как нужно украсть пятнадцатилетнюю девочку, и, кажется, незваный гость это понял. Свечение постепенно угасло настолько, что перестало слепить глаза, а шаровая молния превратилась в колышущийся сгусток тумана, из которого выглянуло маленькое бледно-голубое личико с заостренными ушками, курносым носиком и двумя озорными хвостиками. — Прости, — звонко извинилось существо. — Я и не подумала о том, что могу тебя напугать. Меня зовут Спарки! По правде сказать, неожиданное дружелюбие странного существа не вызвало у Сандры никакого доверия, но девочка все-таки ползком пробралась в комнату и закрыла за собой дверь. По крайней мере, прямо сейчас ее не съедят. А если и съедят, то закрытая дверь даст маме пару минут форы. Затаив дыхание, девочка разглядывала гостью. Существу, видимо, понравилось такое внимание: оно покрутилось в воздухе, давая разглядеть себя со всех сторон. — А как тебя зовут? — спросила Спарки, когда тишина, по-видимому, ей уже надоела. — Сандра, — осторожно отозвалась девочка. — Я человек. Вроде бы. А ты кто? — А я — погодная фея, — Спарки хвастливо задрала нос. — Точнее, не совсем фея, просто так объяснить проще. Есть целый вид духов, которые повелевают погодой, каждый — чем-то своим. Кто-то управляет утренней росой, кто-то — прохладным ветерком, ну а я вот могу приручить грозу. Нас очень много, поэтому вся-вся-вся планета поделена между нами поровну, чтобы на каждом кусочке был полный комплект погодных фей. Сандра слушала, затаив дыхание. А Спарки только и рада была побыть центром внимания, поэтому не умолкала ни на минуту. — Вообще-то, мы не только погодой управлять умеем. Мы и просто чудеса можем! Но погода — наша основная работа. Мы должны следить, чтобы не было погодных аномалий, чтобы каждое явление наступало в свой срок, чтобы земля получала достаточно влаги, а люди — солнечного света. Мне так нравится быть погодной феей! Это так здорово — оседлать порыв ветра и мчаться, мчаться, разбрасывая молнии! А чудеса мы и правда делать умеем, мы же все-таки волшебные существа. Вот хочешь, я тебе прическу красивую сделаю? Не дожидаясь утвердительного ответа, Спарки отщипнула кусочек от своего дымчатого одеяния и, положив его на раскрытую ладошку, дунула. Дым закружился вокруг Сандры, и уже через мгновение ее непослушные длинные волосы были заплетены в косы и уложены в аккуратную корону. — Ну вот, совсем другое дело, — Спарки была чрезвычайно довольна собой. — Да ты в зеркало-то посмотри! В сантиметре от носа Сандры затормозило ручное зеркальце, волшебным образом воспарившее с прикроватной тумбочки. Впрочем, падать оно не собиралось, а лишь парило в воздухе, давая девочке полюбоваться работой гостьи. Девочка с удивлением поворачивала голову то так, то этак, и даже коснулась прически рукой, чтобы убедиться, что ей это не снится. — Нравится? — Очень! Спасибо тебе! — горячо поблагодарила фею девочка. — А ты правда меня не съешь? — Фи! — курносый носик Спарки сморщился от отвращения. — Ты где вообще видела, чтоб добрые феи людей ели? — Но ты же сама сказала, что есть хочешь… По комнате рассыпался колокольчиками звонкий смех. — Вот дурочка! — Спарки подлетела вплотную к Сандре и показала ей язык. — Вот спроси меня про любимую еду. — Какая твоя любимая еда? — Больше всего на свете я люблю несбывшиеся надежды, разрушенные мечты и боль, сокрытую в сломанной душе, — Спарки мечтательно зажмурилась и облизнулась. — Для повелителя грозы нет ничего вкуснее. Когда гремит гром и сверкает молния, можно кричать громко-громко, и твой крик, твоя боль утонут в каплях дождя. Когда бредешь сквозь ливень, можно плакать, сколько влезет, и никто не догадается, ведь все и так насквозь мокрые. Грозе можно рассказать обо всех горестях, ведь гроза рано или поздно закончится, а вместе с ней уйдут и печали. — О-о-о, этого добра у меня хоть отбавляй, — шмыгнула носом Сандра. — Хоть кому-то мои страдания пользу принесут. Можешь хоть каждый день прилетать ко мне и пировать. Будешь наедаться так, что крылышки не поднимут. — А у меня и нет крылышек, чтоб ты знала, — Спарки снова показала язык, — я и без них летать могу. Так ты меня покормишь? — Ага. А как это сделать? — Очень легко, — Спарки уселась на сложенную лодочкой ладошку девочки. Из дымчатого одеяния выросли обутые в сандалии ножки (Сандра могла поклясться, что до этой минуты их не было!), которыми фея тут же принялась болтать в воздухе. — Просто расскажи мне обо всем, что тебя тревожит. И обязательно гладь меня: так мне будет проще установить с тобой энергетическую связь. Сандра мягко провела двумя пальцами по волосам феи и начала свой рассказ. Никогда и никому она еще не рассказывала обо всем. Даже маме. Даже своему личному дневнику. Даже стенам своей дырявой палатки. Она говорила и говорила. Ей давно пора было выговориться, и вот только сейчас, впервые за всю жизнь, у нее появилась такая возможность, поэтому она стремилась выплеснуть всю накопившуюся в душе боль. Спарки была хорошим слушателем: она лишь иногда утирала выращенным из дымчатого одеяния специально для этой цели щупальцем слезы Сандры. А та все говорила и говорила. — На сегодня достаточно, — осторожно произнесла Спарки, когда девочка в очередной раз остановилась, чтобы перевести дух. — Я и не думала, что в таком маленьком человечке может быть столько всего. Впервые за последние несколько лет я наелась досыта, спасибо тебе. — Это тебе спасибо, — сквозь слезы улыбнулась Сандра. — Мне даже легче стало. Намного легче. Тоже, кажется, впервые за очень, очень долгое время. — Так всегда бывает, когда выговоришься. Спарки спорхнула с руки девочки и уселась по-турецки на уровне ее глаз. — Знаешь, ты первый человек, который согласился покормить меня добровольно. Все остальные от такого зрелища обычно в обморок падали. А потом убегали. Или наоборот. — Я была близка к тому, чтобы последовать их примеру, — Сандра притихла, формулируя вопрос. — А как же ты кушала, если тебя отказывались кормить? — Духи вроде меня могут питаться и болью, выпущенной в никуда. Мы просто перехватываем ее. Этого хватает для подпитки сил, конечно, но это совсем не то. Представь, если бы твоя мама умела вкусно готовить, но тебя кормила бы раз в неделю заплесневелой хлебной коркой. — Да уж, несъедобно звучит, — поежилась Сандра, любившая мамину стряпню даже больше, чем своего кота Алекса. — Вот именно. Конечно, если других вариантов нет, то и хлебная корка сойдет. Сегодня ты устроила мне настоящий пир! Но мне уже пора: гроза и так идет непозволительно долго. Спарки перелетела на подоконник. Сандра подошла к ней. — Может, не будешь улетать? — спросила она, снова всхлипывая. — У меня никогда не было друзей. Да даже человека, который мог бы меня выслушать. Останься, пожалуйста! — Не могу, — Спарки пришлось снова отрастить щупальце, чтобы смахнуть с щек девочки слезы. — Но у меня тоже никогда не было друзей среди людей. Я правда не могу с тобой остаться, поэтому я в знак нашей дружбы сделаю для тебя кое-что другое. Спарки вытянула вперед руку. На ее ладошке стал рождаться сгусток энергии. Сначала он был похож на горошину, но с каждой секундой становился все больше, круглее и ярче. Когда шар занял почти всю маленькую ручку, Спарки подлетела ближе, поднесла шар к груди девочки и слегка надавила. Сандра со смесью страха и удивления наблюдала, как этот шар погружался в нее, и чем больше он растворялся внутри, тем сильнее, счастливее и увереннее она себя чувствовала. Даже, кажется, стала немного выше. — Теперь мы с тобой сестрички, — сказала Спарки, широко улыбнувшись, когда шар исчез полностью. — Теперь ты тоже сильная, как я. Твоя жизнь изменится, честно-честно! Ты только не бойся ничего. И иди к своей мечте. Я знаю, что теперь все будет по-другому. С этими словами фея снова соорудила вокруг себя шаровую молнию и вылетела в ночь. Сандра стояла у открытого окна до тех пор, пока шаровая молния не превратилась в далекую звездочку, а потом и вовсе исчезла из виду. — Я тоже знаю, — медленно проговорила девочка в пустоту.

***

Всю ночь Сандра не могла уснуть: мысли о предстоящей церемонии посвящения не давали ей покоя. В этот раз она нервничала так, как не нервничала даже перед самым первым своим посвящением, и для этого у нее были все основания. Это — ее пятая попытка. Последняя. Если ее не примут в Дом Медицины завтра — не примут уже никогда. А ведь ей так хотелось помогать людям! Где-то на самом дне сознания теплилась надежда, подкрепляемая шепотком шестого чувства: в этот раз все будет по-другому. В этот раз ее точно примут. Но что, если встреча со Спарки была сном? Что, если вот прямо сейчас она моргнет — и окажется в своей дырявой палатке? Что, если ничего на самом деле не было? Что, если она — все такой же отброс? Мысли, одна ужаснее другой, облепили девочку плотным роем, и к утру под ее глазами залегли отчетливые синяки, придав ее от природы бледному лицу неестественно-болезненное состояние. Когда в половину восьмого утра Омелия увидела зевающего зомби вместо дочери, она укоризненно покачала головой. — Опять ты себя мучаешь. Ты ведь знаешь, что накануне важного события просто необходимо как следует выспаться. — Мне не спалось, — Сандра подавила очередной зевок. — Я очень волнуюсь. Мам, вдруг меня не примут? Что тогда? — Ничего страшного, — Омелия вздохнула и улыбнулась дочери. — Это не беда. Мы найдем тебе дело. — А смысл, мама? Кто найдет мне смысл жизни? — Смысл жизни? Родная, его не каждый взрослый-то сумеет найти, а ты еще такая маленькая. И такая глупышка. — Смысл моей жизни — в помощи людям, — девочка шмыгнула носом, но сумела справиться с собой и не заплакать. — Но он так далеко, что иногда мне кажется, что его нет. И меня тоже нет. Ничего нет... — Давай не будем о грустном? — поспешно прервала ее Омелия. — Лучше завтракай и собирайся. Сегодня ты должна быть неотразима. Мне почему-то кажется, что сегодня все изменится. Поддержка матери вселила в Сандру уверенность, поэтому завтракала она уже в приподнятом настроении. В конце концов, какая разница, приснилась ей эта погодная фея или нет? Сегодня ее точно примут. Накануне она слышала от родителей, что в Доме Медицины трагически погиб обреченный, работавший там последние лет десять. И несмотря на то что еще с детства Сандра уяснила, что радоваться чужому горю нехорошо и неправильно, она, убежав от родителей в свою комнату, прыгала от счастья. Ведь если прежнего работника больше нет, то на его место нужен кто-то другой. А значит, у нее теперь есть все шансы! О том, что на посвящение может прийти кто-то, чьим предназначением является как раз черная работа, Сандра старалась не думать. Ее примут — и точка! На церемонию посвящения, проходившую на главной городской сцене, в зале, представлявшем собой амфитеатр, они направились всей семьей. Когда они пробивались сквозь толпу, пытаясь найти свободные места, им в спины летели смешки и оскорбления. Свободных мест не нашлось, поэтому Ричард и Омелия уселись прямо на ступеньках. Сандра осталась стоять. Так она чувствовала себя более защищенной. Стараясь не смотреть по сторонам, чтобы не видеть мерзких взглядов, она сосредоточила свое внимание на огромном столе, обрамлявшем сцену по краю. За столом в ожидании начала церемонии сидели представители всех Домов. По волнениям среди зрителей они догадались о присутствии в амфитеатре очередного обреченного, и на лицах их разом зажглись ехидные высокомерные ухмылки. Все они всегда стремились повышать престиж своих Домов и не гнушались ради этого никакими методами. Но еще больше, чем устраивать другим подлянки, они любили только одно. Ломать чужие судьбы. И сегодня их ожидало знатное представление. Главные часы на площади пробили десять, и представитель Правительства, мистер Найджел Круэль, тучный лысоватый мужчина в синем костюме в вертикальную серую полоску, трижды хлопнув в ладоши, встал. В амфитеатре моментально воцарилась мертвая тишина. — Я рад приветствовать всех вас на церемонии посвящения! — его голос, несмотря на то что он говорил без микрофона, доносился до самых последних рядов. — Посвящение, как и ваше появление на этот свет, — один из важнейших дней в вашей жизни. Этот день вы будете помнить всегда. Сегодня каждый из вас, тот, кто еще вчера гонял мяч со стайкой таких же, как он, беззаботных ребятишек, сделает свой первый шаг во взрослую жизнь. Ваш Дом станет вашей второй семьей на долгие десять лет. За эти годы вы научитесь всему, что необходимо знать каждому члену общества, каждому профессионалу своего дела, и в тот день, когда Дом выпустит вас из гнезда, вы станете настоящими Людьми с большой буквы. Быть может, кто-то из вас станет великим полководцем или совершит прорыв в науке, но, если каждый из вас хочет и будет добросовестно трудиться на благо государства, весь наш народ будет вами гордиться. Итак, мы начинаем церемонию посвящения! Прошу всех, чей черед настал, спуститься в центр! Поднялся гомон. Отцы, роняя скупую слезу, давали детям последние наставления, а матери, причитая о скоротечности времени, стряхивали с плеч своих кровинок невидимые соринки и вытирали с их щек пятнышки грязи, которые были видны только им. Взволнованные дети затопали по ступенькам. Кто-то шел спокойно и размеренно, а кто-то бежал, перепрыгивая через две, а то и три ступеньки. Сандра, пытавшаяся провалиться сквозь землю от стыда и волнения, спустилась одной из последних. Внизу дети столпились хаотичной кучкой, во все глаза глядя на представителей Домов. Сегодня тех, кто оставлял детство позади, было немного: всего около тридцати человек. Мистер Круэль ткнул в худенького мальчонку, который стоял чуть впереди. — Вот ты, милое дитя. Как тебя зовут? — Маркус Блэк, сэр. — К какому Дому ты хочешь присоединиться? — К Дому Изобразительных Искусств, сэр. Мое предназначение — создание картин. — Что ж, это великая цель. Докажи, что ты достоин своего предназначения. Маркус кивнул и, достав из-за пазухи скетчбук, протянул его главе Дома, синеволосой женщине в ярко-зеленом пиджаке. Она долго листала его, пристально изучая каждый рисунок, иногда что-то записывая, кивая и бормоча себе под нос. Наконец она вернула мальчику скетчбук и переглянулась с мистером Круэлем. Взрослые поняли друг друга без слов. — Добро пожаловать в наш Дом, — произнесла она звонко. — Завтра в семь. Не опаздывай. Амфитеатр взорвался аплодисментами, и Маркус с улыбкой до ушей пошел к родителям. — Следующий! — провозгласил мистер Круэль. Вперед вышла невысокая девочка в очках с толстыми стеклами. — Меня зовут Аманда Адамсон, и мое предназначение — математика. Глава Дома Точных Наук оживился и сложил руки домиком. — Две тысячи шестьсот семьдесят три на три тысячи семьдесят три? — Восемь миллионов двести четырнадцать тысяч сто двадцать девять, — быстро ответила Аманда. — Число e до десятого знака после запятой? — Две целых и семь, один, восемь, два, восемь, один, восемь, два, восемь, четыре. — Отлично. Я буду ждать тебя у выхода сразу после окончания церемонии. Девочка вприпрыжку направилась к родителям, и ее место занял кто-то еще. Кто, Сандра не видела из-за застилавших глаза слез. Зачем она вообще сюда пришла? Ясно ведь, что у нее ни единого шанса! Как она будет доказывать, что достойна стать частью Дома Медицины? Она готовилась как могла, но вряд ли ей удастся продемонстрировать такие феноменальные знания, как демонстрируют те, на кого сыворотка подействовала. В Дом Медицины всегда попадали самые лучшие, а знанием учебника анатомии от корки до корки уже давно никого не удивишь… Вскоре все остальные дети успешно прошли посвящение, и Сандра осталась одна под пронзавшими ее насквозь взглядами сотен глаз. — Ты, девочка, — хищно улыбнулся мистер Круэль. — Как тебя зовут? — Сандра Стивенсон, — дрожащим голосом ответила Сандра. Из толпы зрителей раздалось несколько криков: «Проваливай, обреченная!» — И к какому же Дому ты хочешь присоединиться? — К Дому Медицины. В амфитеатре поднялся гогот. Кто-то даже швырнул яблочный огрызок, попав Сандре в спину. — Увы, детка, — глава Дома Медицины, пожилая женщина в белом халате, прожгла Сандру ненавидящим взглядом, — мы не можем тебя принять. В нашем Доме нет места таким, как ты. — Но как же так?! — голос Сандры звенел от слез. — Вам же не хватает людей, я знаю! — Нам не хватает людей, — последнее слово миссис Уильямс выплюнула сквозь зубы. — Людей, а не тех, кто слишком глуп даже для того, чтобы выносить утки за лежачими больными. Сандра бросилась прочь, задыхаясь от рыданий. В спину ей летели смех и оскорбления. Но не успела она добежать до родителей, как почувствовала, как что-то село на ее плечо. «Ну что же ты делаешь? — раздался в ее голове голосок Спарки. — Мы же с тобой теперь сестрички, забыла? Ты же круче, чем они все вместе взятые!» «Чем мне это поможет? Они меня уже выгнали!» — подумала девочка, не надеясь, что Спарки что-то ответит. Но та ответила. «А вот и неправда. Ты просто сама еще не знаешь обо всем, что можешь. Поэтому мы сделаем так. Я сейчас заберу твои слезы себе на завтрак, а ты вернешься и скажешь, что готова доказать. Что бы ни случилось, я помогу тебе. Ты поймешь, что нужно сделать». Как по волшебству, слезы иссякли, а Сандра вдруг резко развернулась на пятках. — Ну уж нет! — ее крик накрыл амфитеатр. — Я всю жизнь терпела, но больше вот так плевать мне в лицо я не позволю! Думаете, вы одни такие? Ничего подобного! Я присоединюсь к Дому Медицины, и я никому не позволю лишить меня моей мечты и моего предназначения! Давайте, испытывайте! Я докажу, что я достойна, я вам всем докажу! — Хорошо, — глаза миссис Уильямс сузились. — Доказывай. В следующее мгновение произошло то, чего никто не ожидал. Молниеносно достав откуда-то из недр халата скальпель, женщина схватила руку сидевшего ближе всех к ней Главу Дома Фемиды, пришедшего на церемонию в простой футболке и джинсах, и уверенным движением глубоко полоснула его прямо по вене. По рядам пронесся возглас удивления, а особо впечатлительная дама в первом ряду потеряла сознание при виде крови. К миссис Уильямс бросились двое полицейских, но мистер Круэль приказал им остановиться. — Не нужно ничего делать, господа, — ухмыльнулся он. — Если девчонка столько о себе возомнила, пусть поможет мистеру Крайтону. — А если нет? — прервал его лейтенант. — На этот случай у нас есть миссис Уильямс, лучший медик столицы. А девчонку тогда — в тюрьму. В ушах Сандры стоял вскрик мистера Крайтона, а сама она не могла пошевелиться от ужаса. Она не знала, что делать. Внезапно ее ладони едва заметно засветились. Так, как светилась вчера Спарки, когда создавала тот шар энергии. Ужас куда-то испарился, уступив место холодной уверенности. Девочка подошла к мистеру Крайтону и накрыла рану обеими руками. А потом тихонько запела. Она никогда до этого не пела где-то, кроме своей палатки, но знала, что нужно было поступить именно так. И с каждой нотой ее руки светились все сильнее. Рана постепенно затягивалась. Когда это наконец произошло, Сандра закончила петь и отошла от стола. Она чувствовала, что все смотрят на нее. Но не так, как раньше. В этих взглядах привычная ненависть мешалась с непониманием, удивлением и — Сандра могла поклясться, что чувствовала это! — с уважением. Никто и никогда еще не смотрел на нее с уважением. Мистер Крайтон медленно вышел в центр и поднял руку. — Раны больше нет, — его голос разрезал тишину. — Я убежден, что я, как служитель Фемиды, имею в данной ситуации право голоса. Совершенно очевидно, что Сандра Стивенсон прошла проверку. Более того, ее способности уникальны: единственный подобный ей человек жил более века назад. Я не знаю, почему действие сыворотки проявилось именно сейчас, но я знаю другое. Я лично обеспечу многоуважаемой миссис Уильямс пожизненное тюремное заключение — а я имею на это все основания, уж поверьте, — если она не примет этот юный самородок в Дом Медицины. — Присоединяюсь к мистеру Крайтону, — подняла руку Глава Дома Повелителей Техники. — Эта девочка достойна своего предназначения. Один за другим главы Домов выражали свое согласие, и миссис Уильямс, скрипя зубами от злости, понимала, что они правы. Несмотря на то что еще полчаса назад девчонка была обреченной, после того, что произошло, она не имела права отказать ей. Никогда еще Вселенная не наносила женщине такого сокрушительного поражения. — Я приняла решение, — каждое слово давалось ей с громадным трудом. — Мисс Сандра Стивенсон принята в Дом Медицины.

***

Этот год был лучшим в жизни Сандры. Пройденное посвящение разделило ее жизнь на «до» и «после». Все вокруг изменилось настолько сильно, что несколько месяцев спустя ей уже не верилось, что когда-то все было иначе. К ней перестали относиться так, будто она мусор. Теперь все соседи по улице регулярно здоровались с ней и справлялись о самочувствии родителей, к которым иногда заглядывали на чай. Ее отцу подняли зарплату, а в саму Сандру никто уже не смел швырнуть камнем или сплющенной банкой из-под газировки. Ей подавали руку при выходе из автобуса, придерживали двери. Она улыбалась прохожим, а они улыбались ей в ответ. Наконец-то Сандра смогла почувствовать себя по-настоящему живой. Она больше не была невидимкой. Теперь и она тоже, как и все остальные, что-то значила для мира, и это ощущение собственной важности очень нравилось девочке. Но самое главное, у нее наконец-то появились друзья. Самые настоящие друзья, шестнадцатилетние близнецы Ник и Алан, принадлежавшие, как и она, к Дому Медицины, и Миранда, будущий библиотекарь четырнадцати лет от роду. Ощущение того, что у тебя есть близкий человек, не являющийся при этом твоим родственником, было для Сандры в новинку: раньше она была для всех детей в округе лишь мишенью для издевательств, а теперь с ней общались так, как общаются между собой обычные люди. Ребята проводили вместе много времени. Оказалось, что Ник и Алан живут недалеко от Сандры, и поэтому каждые выходные они вместе отправлялись к родителям. После занятий вся компания отправлялась обычно гулять по городу. Темы для разговоров почему-то не кончались, и они говорили и говорили, обо всем на свете: от теории эволюции до спора о том, какие конфеты вкуснее. В общении с новыми друзьями Сандра старалась получить все то, чего ей так не хватало всю жизнь: дружбу, понимание и взаимопомощь, хорошее отношение, человеческое тепло, уютную атмосферу и выбросы адреналина во время претворения в жизнь очередной проказы. В Доме Медицины все тоже было иначе. Сандра оказалась на удивление способной ученицей и была одной из лучших в своей группе. Среди преподавателей было принято обращение к ученикам на «Вы», и они обращались так ко всем, даже к Сандре. Это было настолько непривычно, что даже поначалу ставило девочку в тупик, но вскоре она к этому привыкла. Прошлой Сандры, маленького забитого мышонка, боящегося лишний раз встретиться с людьми, больше нет. Новая же Сандра, веселая и уверенная в себе, вскоре после начала занятий нашла себе дело по душе. Она стала волонтером Красного Креста. Конечно, брать неофитов было запрещено, но для нее, ввиду поистине уникальных способностей, сделали исключение. Два раза в неделю после конца уроков Сандра приходила в волонтерский центр, переодевалась в форменную одежду (этим фактом она гордилась особенно) и получала на руки список больных, которых ей нужно было навестить. Девочка помогала людям с любыми недугами, включая тех, кому требовалась помощь психолога, а порой и психиатра. За время своей волонтерской деятельности Сандра выяснила, что далеко не всегда все будет получаться так же легко, как с раной мистера Крайтона на церемонии посвящения. Кого-то действительно удавалось излечить сразу, в то время как с другими приходилось работать гораздо дольше. Кроме того, оказалось, что чудеса порой забирают слишком много сил: в такие вечера Сандра засыпала прямо на пороге комнаты, не находя в себе сил даже на то, чтобы снять ботинки. Но просыпалась она неизменно в своей кровати: соседки по комнате давно привыкли к зрелищу свернувшейся на коврике для обуви одногруппнице, а потому всегда совместными усилиями перетаскивали ее в кровать. Однако, несмотря на все это, Сандре очень нравилось быть волонтером. Она чувствовала, что тоже наконец-то нашла не только свое предназначение, но и смысл жизни. Сандра все еще была неофитом, поэтому ее список обычно был небольшим, всего на три-четыре имени, но иногда подопечные находились на разных концах города, и поэтому временами Сандра возвращалась в общежитие, когда на улице становилось совсем-совсем темно. Этот Хэллоуин был одним из таких дней. Последний назначенный на этот день подопечный, мистер Тиммонз, жил на самой окраине города. В былые времена он был очень уважаемым и весьма обеспеченным человеком, но старость взяла свое. Его сын Стэнли обманом забрал у отца все состояние и, оглушив, отвез на окраину и выбросил где-то возле мусорных баков. Мистеру Тиммонзу не хотелось признавать очевидное. Его сын не мог так поступить. Не мог! Но все-таки мистер Тиммонз был один, без единого фунта в кармане и без крыши над головой. В Центре помощи ему нашли жилье. Конечно, эту халупу можно было назвать «жильем» только по ошибке, но мистеру Тиммонзу и этого хватало. А приходы Сандры, девчушки-волонтера, были для него самым настоящим праздником. Они всегда подолгу пили чай и беседовали о жизни, и каждый раз на прощание мистер Тиммонз говорил Сандре, ставшей ему как внучка, так: «Я — самый счастливый в мире дедушка: у меня есть внучка, которая дважды сумела сделать невозможное — она не только утерла носы этим надутым индюкам, но и не забыла своего старика — и продолжает делать это каждый день». Когда Сандра с улыбкой до ушей вышла из квартирки мистера Тиммонза, на часах было уже около десяти вечера. С наступлением темноты на улице поднялся ветер, и Сандра приложила все усилия к тому, чтобы с головой спрятаться в воротник своего пальто. Она быстро шла по узкому тротуару, когда кто-то внезапно схватил ее за руку. — Кошелек или жизнь! — услышала девочка хриплый голос, обладатель которого, казалось, слился с кирпичной стеной. Сначала Сандра не поняла, что от нее хотят, но потом до ее усталого мозга дошло: сегодня же Хэллоуин! Праздничные гуляния продолжались обычно до поздней ночи, поэтому в произнесенной незнакомцем фразе не было ничего необычного. — Вы неправильно сказали, — улыбнулась Сандра, — но я выбираю конфеты. Если бы Сандра здраво оценила ситуацию, она выбрала бы кошелек и со всех ног побежала бы туда, где есть люди. Но Сандра была подростком без детства, которому Хэллоуин виделся таким же важным праздником, как Рождество и день рождения, поэтому она достала из кармана пальто горсть конфет и протянула их в темноту. — Какие конфеты, дура?! — крикнул в ярости незнакомец и наотмашь ударил девочку по руке. Конфеты градом посыпались на землю. — Вы карамельки не любите, мистер Колдун? — тихо спросила Сандра, отступая на шаг. Она начала подозревать что-то неладное. — Но у меня нет других, а карамельки вкус… — Да не нужны мне твои конфеты! Незнакомец поднял руку. Его пальцы сжимали что-то, похожее на дубинку. На конце дубинки, направленном на Сандру, плясала, потрескивая, ярко-голубая нить. «Электрошокер!», — мелькнуло в голове девочки. Теперь карамельки были забыты: она думала лишь о побеге. Но было слишком поздно. Незнакомец нанес удар. Сандра провалилась в темноту. Последним, что успело зафиксировать ее ускользающее сознание, было то, как из тела постепенно утекала подаренная Спарки сила. Убедившись, что девчонка без сознания, Тео Барнз принялся обшаривать ее карманы. После того, как его поперли из Оборонного Дома за жестокость и многократные нарушения кодекса, он добывал деньги на банку пива и еду любыми доступными способами. Проверив пальто и вытряхнув сумку, Барнз обнаружил, что у девчонки не было с собой ни фунта. — Вот дерьмо, — выругался Барнз, сплевывая на тротуар. Он был в бешенстве. С единственного попавшегося ему в этом районе за целый вечер человека совершенно нечего было взять! Он несколько раз пнул девчонку, но этого ему показалось мало. Достав из кармана нож, он решил приложить все силы к тому, чтобы она никогда уже не пришла в себя, и с остервенением набросился на нее. Он наносил удар за ударом, вымещая свою злобу, и предавался бы этому занятию еще ближайшие минут десять, но тут его ударило в плечо очередью из мелких камешков. — Вали куда шел, тварь! — огрызнулся Тео, оборачиваясь. Он ожидал увидеть все, что угодно, включая отряд копов и Годзиллу, но только не рой странных светящихся существ, заполонивший всю улицу. Существо, находившееся впереди всех, угрожающе шевелило парой десятков щупалец. — Ты поплатишься за все то, что сделал, урод, — прошипела Спарки. — На счет «три» — огонь! На счет «раз» каждое из существ ощерилось щупальцами. Тео, которого резко охватила горячечная паника, попытался отступить, но что-то не давало ему сдвинуться с места. Круг существ постепенно сжимался, заставляя его вертеть головой, ища хоть какой-то просвет. На счет «два» на сотнях щупалец заплясали электрические разряды. На счет «три» темноту вспороли яркие вспышки молний, а тишину улицы разрезал небывалый раскат грома, заглушивший дикий предсмертный крик…

***

В зале прощания городского крематория собралась добрая половина всего Дома Медицины, благодарные пациенты, скорбящие друзья и родители. Многие не могли сдержать слез. Бледная как мел Омелия, казалось, выплакала уже все слезы, поэтому просто сидела с безучастным видом на поставленном специально для нее стуле, сложив руки на колени и не шевелясь. Ричард всерьез беспокоился за жену, но ничем не мог ей помочь. У гроба стоял мистер Тиммонз, но, казалось, Омелия не слышала его слов. — …Сандра была самым настоящим солнечным лучиком для всех нас, — говорил он, стараясь все же владеть собственным голосом, — и ее смерть стала трагедией не только для тех, кто знал ее, но и для всей медицинской науки. Эта девочка могла столького достичь!.. Но жизнь часто бывает несправедлива, а нам всем теперь остается только одно — научиться жить без нашего солнышка. Когда Сандра приходила ко мне, я всегда на прощание говорил ей, что я — самый счастливый дедушка в мире. Я надеюсь, что там, куда мы попадаем после смерти, она снова будет каждый день совершать невозможное. Конец речи мистера Тиммонза потонул в плаче безутешной матери. Омелия билась в истерике в объятиях Ричарда, и от ее крика у каждого из присутствующих в зале на душе скребли кошки. Миранда, Ник и Алан всеми силами пытались отвлечь женщину, чтобы дать сотрудникам крематория возможность увезти гроб, но Омелия, в очередной раз дернувшись, все же заметила их манипуляции и фурией налетела на них. — Не трогайте мою дочь!!! — завизжала она, попытавшись вцепиться ногтями в лицо ближайшего к ней сотрудника. Ричард и мистер Крайтон подоспели вовремя и успели перехватить ее руки. — Пойдем, дорогая, тебе нужно прилечь, — Ричард старался быть убедительным, но получалось из рук вон плохо. — Отпусти меня, предатель! Они хотят убить нашу дочь!!! — Миссис Стивенсон, — начал мистер Крайтон, — я знаю, это сложно принять, меня самого разрывает изнутри, но Сандра действительно… — Не смей говорить так о моей дочери, урод! — Омелия вырвала руку и наотмашь ударила мужчину по лицу. Просто уму непостижимо, откуда вдруг в этой хрупкой женщине, еще несколько минут назад неотличимой от каменного изваяния, вдруг взялось столько сил. Пока Ричард и мистер Крайтон из последних сил удерживали Омелию, к ним сзади осторожно подкралась миссис Уильямс со шприцем в руке. Она коснулась плеча мистера Стивенсона, и тот кивнул в ответ на немой вопрос в ее глазах. Вскоре после укола Омелия обмякла в руках мужа, и тот принял решение отнести ее в машину. Через какое-то время, когда все пришедшие на церемонию прощания давно уже разошлись, в зале, где располагалась печь, материализовались два облачка, на которых сидели странные существа. Оба они были в дымчатых одеяниях, но одно из них светилось более уверенно, тогда как свечение вокруг второго периодически моргало, как лампочка. Сотрудники крематория поместили гроб в печь, прямо в объятия огня. Спарки, не слишком-то проникшаяся трагичностью момента, вдохновенно рассказывала Сандре о ее новых обязанностях духа первого снега. Сандра же слушала ее вполуха, молча глядя, как в пламени печи сгорает ее прошлая жизнь.